Русском Журнале" Роман Источник: Чингиз Айтматов, "

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33

несчастная и одинокая. О, как плохо мне! Ты слышишь, как я плачу? Ты

слышишь, как я вою и рыдаю, и вся утроба моя горит от боли, а сосцы мои

разбухли от молока, и некого вспоить мне, некого вскормить, лишилась я моих

волчат. О, где они и что с ними? Сойди жe вниз, Бюри-Ана, сойди ко мне, и мы

сядем рядышком, повоем, порыдаем вместе. Сойди же вниз, волчья богиня, и я

поведу тебя в те края, где я родилась, в степи, где не осталось места для

волков. Сойди сюда, в эти каменные горы, где тоже нет нам места, видно,

нигде нет места волкам... А если не сойдешь, Бюри-Ана, возьми меня, сирую

волчицу, мать Акбару, к себе. И буду я жить на луне, жить с тобой и плакать

о земле. О, Бюри-Ана-а-а, слышишь ли ты меня? Услышь, услышь, услышь меня,

Бюри-Ана, услышь мой плач!"

Так плакала, так выла на луну Акбара той ночью средь холодных гор...

x x x

Когда минула ночь-шыкама на перевале, первым поднялся Эрназар и,

кутаясь в шубу, пошел глянуть на стреноженных лошадей.

- Холодно? - спросил Бостон, с опаской выглядывая из-под шубы, когда

Эрназар вернулся.

- А тут всегда так, - отозвался Эрназар. - Сейчас холодно, а чуть

солнышко выглянет, сразу потеплеет. - И он прилег на попону.

Рано еще и сумрачно было в тот час в горах.

- Как там наши лошади?

- Нормально.

- Я вот думаю: будем скот гнать, не помешает палатку поставить здесь на

ночь, все теплее будет.

- Отчего не поставить, - согласился Эрназар. - В два счета поставим.

Лишь бы путь проложить, а остальное от нас зависит.

С восходом солнца в горах и впрямь потеплело. Воздух быстро прогрелся,

и едва посветлело, они оседлали лошадей.

Прежде чем сесть в седло, Бостон еще раз огляделся, обвел глазами

обступающие кручи и скалы. Дики и высоки были они, и человек казался

ничтожно малым рядом с ними. А они бросали вызов этим горам. "Перевал нас не

испугает, - подумал Бостон, - речь идет о жизни. А когда речь идет о жизни,

человека ничего не может испугать, ему всюду дорога - в море, под землей, в

небе. Пройдем и мы".

Для начала они отыскали старую тропу с отодвинутыми с пути камнями и

мысленно проследили, как онa пойдет через перевал. Получалось, что путь

проходил через заснеженную седловину между двумя вершинами. Туда и

двинулись. Там, за этой седловиной, очевидно, и начинался спуск на другую

сторону хребта Ала-Монгю, там и находилось джайляу Кичибель, где, как

рассказывали старики, растет березовый лес и течет быстрая горная река.

Нередко вот так прячет природа заветные свои места в дальние уголки, делает

их неприступными. Но когда речь идет о хлебе насущном, человеку приходится

добиваться своего - ему необходимо жить на земле...

Тропа становилась все круче. Когда начался снежный наст под ногами,

лошадям стало труднее идти - чем дальше они шли, тем глубже был снег.

Светило солнце, ветер стих, и в полной тишине учащенное дыхание лошадей

слышно было так хорошо, как собственное дыхание.

- Ну что? - оглядываясь, спрашивал Бостон Эрназара. - Если снег будет

овцам выше брюха, нам туго придется. Что скажешь?

- Не без того, конечно, Боске, идем-то куда! Но главное, чтобы недолго

нам было туго. Тогда в случае чего пророем тропу для овец, а кое-где и

протопчем,

- Я тоже об этом подумал. Надо нам с собой лопаты привезти. Запомни на

будущее, Эрназар, что нам надо прихватить лопаты.

Когда снег стал лошадям выше колена, чабаны спешились и повели лошадей

на поводу. Тут воздуха стало не хватать, пришлось дышать ртом. Снежная

белизна слепила глаза - понадобились темные очки, в которых теперь все ходят

по улицам. Пришлось скинуть и шубы, бросить их на седла. Лошади тяжело

дышали, вспотели, бока их ходили ходуном. К счастью, до той критической

седловины было, в общем-то, не так далеко...

Солнце уже стояло в зените над вечным нагромождением оцепеневших

заснеженных гор. Ничто не предвещало изменения погоды, если не считать

нескольких облачков, лежавших на их пути. Сквозь них, или, вернее, по ним,

можно было пройти, как по вате. Даже не верилось, что в этот час в низовьях

Прииссыккулья было настолько жарко, что отдыхающие загорали на пляжах у

озера.

Им оставалось еще метров пятьсот, и теперь они уже думали о том, что

хорошо бы по ту сторону перевала дело пошло не хуже. Наконец перевал был

взят, и Бостон с Эрназаром остановились передохнуть. Они совсем запарились.

Запыхались. Да и лошади изрядно устали. Счастливые и довольные, они смотрели

вниз на пройденный ими путь.

- Ну, все, Боске, - сказал, улыбаясь, Эрназар. Глаза его сияли от

радости. - С отарой здесь можно пройти. Конечно, если погода будет.

- То-то и оно. При тихой погоде, конечно.

- Вот мы с тобой шли два с половиной часа, - сказал Эрназар, глянув на

часы. - И вроде ничего, а?

- А с овцами часа три придется идти, - заметил Бостон, - а то и больше.

Но, главное, мы убедились - можно идти через перевал. А теперь пошли дальше.

Вон с того места, думается мне, уже виден спуск, а может быть, откроется и

Кичибель. Там сейчас должно быть зеленым-зелено...

И они пошли дальше. Кругом лежал чистый снег, где ровной пеленой, где

вздыбленный и взвихренный ветрами в сверкающие сугробы. Но угадывалось, что

где-то впереди стихия снега кончалась и начинался иной мир.

Им хотелось поскорее пробиться туда и увидеть своими глазами Кичибель -

цель их пути. Так шли они по самой седловине между горами, как между

верблюжьими горбами, и заветное зрелище казалось совсем близким. Бостон,

пропахивая снег, шел впереди, ведя коня на поводу, как вдруг что-то дрогнуло

у него под ногами. Он услышал позади вскрик.

Бостон резко оглянулся и оторопел: Эрназар скрылся, куда-то исчез - не

было видно ни его, ни его коня. Только снег клубился там, где он только что

шел.

- Эрназар! - страшно вскрикнул Бостон и сам испугался своего крика,

гулко раскатившегося в мертвенной тишине.

Бостон кинулся к тому месту, где клубился снег, и лишь чудом

остановился, отпрянул - перед ним зияла пропасть. Черным мраком и мерзлотной

стужей веяло из того провала. Тогда Бостон лег на снег и подполз на животе к

самому краю, не осознавая, вернее, не осмеливаясь осознать, что произошло. И

весь он, со всеми его ощущениями и мыслями, превратился в страх, и страх

этот сковал его тело. И тем не менее Бостон все полз и полз, какая-то сила

помогала ему двигаться, заставляла дышать. Бостон полз, упираясь локтями,

смахивая налипающий на лицо снег. Он понял, что под ним лед, и ему

вспомнились рассказы о разломах и трещинах, таившихся под снегом, куда

проваливались, бывало, целые табуны, вспомнилось проклятие: "Джаракага кет"

- чтоб тебе провалиться в бездонную трещину. Но за что такое проклятие

обрушилось на Эрназара, да и не только на Эрназара, а и на него самого?

Не иначе как за то, что он ненасытный, все ему мало, всем он

недоволен... Если бы знал он, что может случиться такая беда...

Бостон пополз к кромке разлома - и перед ним открылся рваный черный

обрыв, уходящий вниз рваной стеной. Он задрожал от ужаса.

- Эрназар, - прошептал тихо Бостон - у него враз пересохло горло, -

затем заорал диким, срывающимся голосом: - Эрназар, где ты? Эрназар!

Эрназар! Эрназар!

И когда смолк, услышал, как показалось ему, снизу стон и еле различимые

слова: "Не подходи". И закричал Бостон:

- Эрназар! Брат мой! Я сейчас! Сейчас! Потерпи! Сейчас я тебя вытащу!

Он вскочил, рискуя провалиться, вспахивая снег, побежал к лошади, стал

сдирать с нее сбрую: моток веревки и топор, что они на всякий случай

прихватили, были приторочены к седлу Эрназара и вместе с ним рухнули в

пропасть. Бостон выхватил нож из ножен, обрезал концы кожаных ремней -

подхвостника, нагрудника, стремян, подпруги, поводьев, узды и чумбура, -

срастил и связал все в один ремень. Порезался в кровь - руки тряслись от

напряжения. И снова кинулся он к разлому, снова дополз до самого края, лез,

не выбирая дороги, задыхаясь точно в агонии, точно боялся, что вот-вот умрет

и не успеет спасти Эрназара.

- Эрназар! Эрназар! - звал он. - Вот веревка, есть веревка! Слышишь,

есть веревка! Ты слышишь? Эрназар! Брат мой, откликнись!

Связанный из сбруи ремень, намотав один конец на кулак, он спустил в

пропасть. Но никто не ухватился за ремень, никто не откликнулся на его зов.

И не знал он, далеко ли спустился брошенный им ремень и какова глубина у

этой пропасти.

- Откликнись, Эрназар! Откликнись! Хоть одно слово, Эрназар! Брат мой!

- звал и звал его Бостон, но эхо доносило из пропасти его собственный голос,

и от этого Бостону стало жутко. - Где ты, Эрназар! - взывал Бостон. - Ты

слышишь, Эрназар? Что же мне делать? - И не в силах совладать с собой,

зарыдал, стал громко выкрикивать бессвязные слова. Он жаловался отцу,

погибшему на фронте, давно умершей матери, детям, братьям, сестрам, а

особенно горячо жаловался он своей жене Арзыгуль. Нет, не укладывалась в его

сознании случившаяся беда... Погиб, погиб Эрназар! И никто не мог утешить

его в горе... Отныне оно будет жить в нем всю жизнь... И вскричал тогда

Бостон: "Ты разве не слышал наших заклинаний?! Что же ты наделал и кто ты

есть после этого?" - сам не понимая, к кому обращается.

Встал, шатаясь, понял, что уже вечереет, и почувствовал, что на

перевале меняется погода. Откуда-то наползли тучи, порывами набегала

холодная поземка. Но что же было делать? Куда идти? Лошадь, брошенная им на

тропе, уже ушла назад - он видел, как она спускается вниз, но догнать ее не

мог. Да и что толку от коня, если он порезал всю сбрую вплоть до подпруги и

стремянных ремней. В злости Бостон пнул никчемное седло. Так стоял он,

вспухший, почерневший, без шапки (шапка его давеча скатилась вниз, в

расщелину), озираясь, среди скал и вечной мерзлоты на перевале Ала-Монгю

совершенно один. Пронизывающий ветер на перевале наводил безысходную тоску

на его и без того потрясенную душу. Куда теперь идти и что делать? Как

удачно все начиналось, и откуда только взялась эта страшная расщелина на их

пути? Осмотрев цепочку собственных следов, он понял, что Эрназар упал в

расщелину по чистой случайности - сам он прошел буквально в полутора метрах

от края разлома, а Эрназар, на беду, взял чуть правее - и свалился вместе с

конем в ледяную расщелину, скрытую под снегом.

Помочь другу он практически ничем не мог. Но и смириться тоже не мог.

Бостон вдруг подумал: а что, если Эрназар еще жив, что, если он только

потерял сознание, - тогда его необходимо срочно вызволить из пропасти, пока

он не закоченел там окончательно. И тогда, может быть, его удастся спасти. И

бросив шубу на снег, он бросился вниз бегом, хоть и трудно было бежать по

тем местам. Надо найти способ поскорее известить совхоз о случившейся беде,

думал он, тогда они пришлют на помощь людей с веревками, заступами,

фонарями, и тогда он сам спустится на веревках в расщелину, найдет Эрназара

и спасет его.

Он несколько раз падал, с ужасом думал: "Только бы не сломать ногу!" -

и снова вставал и ускорял шаг.

Бостон бежал, надеясь еще догнать лошадь, хотя на лошади теперь не было

даже уздечки. Погода портилась с каждой минутой. В воздухе уже носилась

снежная пороша. Но не это беспокоило Бостона - он знал, что внизу снегопада

не будет, даже если на перевале начнется пурга. Его страшило, что же будет с

Эрназаром. Дождется ли он спасателей, если он еще жив. Скорей, скорей -

стучало у него в мозгу. Его беспокоило, что сумерки сгущались, а в темноте

быстро не побежишь.

Лошадь Бостону так и не удалось догнать. Почуяв свободу, каурый коняга

поскакал в родные места.

По хорошо знакомым ему предгорьям Бостон шел напрямик, сильно сократив

свой путь. Он был измучен не так ходьбой по бесконечным оврагам и пашням,

как тяжкими, не оставляющими его ни на минуту мыслями о случившемся. Голова

его гудела от бесконечных планов спасения Эрназара. То ему казалось, что он

не должен был уходить с перевала и оставлять Эрназара одного, и пусть бы его

самого замела метель. То чудилось, как в кромешной тьме ледяного подземелья

стонет умирающий Эрназар, а наверху над горами свищет яростная пурга. Когда

же он представлял себе, что скажет семье Эрназара, его детям, его жене

Гулюмкан, ему становилось и вовсе невыносимо и казалось, что он сойдет с

ума.

И все-таки не только неудачи педстерегали его, выпала ему и удача. В

тот день кто-то из чабанов играл свадьбу в предгорьях. Женил сына-студента,

прибывшего на каникулы. Гости разъехались поздно, последние отправились

далеко за полночь на грузовике. Ярко светила луна. Веяло озерной прохладой в

предгорьях. В далекой низине едва угадывалось смутно мерцающее зеркало

Иссык-Куля. Людям хотелось петь, и они пели одну песню за другой.

Заслышав песни, Бостон успел выскочить на дорогу и отчаянно замахал

руками. На этом-то грузовике он и прибыл во втором часу ночи в совхоз

"Берик". Грузовик остановился возле дома директора совхоза. Залаяла собака,

норовя схватить Бостона за сапог. Не обратив на нее внимания, он застучал

кулаком по окну.

- Кто там? - раздался встревоженный голос.

- Это я, Бостон Уркунчиев.

- Что случилось, Боске?

- Беда.

x x x

На другой день к полудню спасатели уже шли гуськом к перевалу

Ала-Монгю. Их было шестеро вместе с Бостоном. До того предела, куда можно

было доехать, людей подбросили на вездеходе. Теперь они шли на подъем с

веревками и инструментом. Молча, упорно шли вслед за Бостоном, сберегая

дыхание. С часу на час должен был подлететь к перевалу вертолет из города,

сбросить им на помощь троих опытных альпинистов.

Бостон думал о том, что вчера в это же время они с Эрназаром шли этой

же тропой на перевал и не ведали, что подстерегает их...

Он понимал, что даже если Эрназар был жив первое время после падения,

то целые сутки на дне ледяной пропасти он вряд ли вынесет. И однако,

несмотря ни на что, ему хотелось верить в чудо.

После пурги, бушевавшей минувшую ночь, на перевале было снежно и тихо.

Снег блестел до боли в глазах. К сожалению, пурга начисто замела все

вчерашние следы, и теперь Бостон не мог точно определить, где находится тот

разлом во льдах. Но, как всегда, в жизни нет худа без добра - кто-то из

спасателей нашел в снегу брошенную Бостоном накануне перед уходом шубу, а в

нескольких шагах от шубы нашлось и брошенное седло. Ориентируясь по этим

вещам, удалось довольно точно определить место расщелины, заметенной за

ночь. К тому времени подоспели и альпинисты. Они то и спустились в

расщелину, по их словам, глубиной едва ли не с шестиэтажный дом...

Поднявшись наверх, альпинисты заявили, что достать Эрназара не могут.

Его тело накрепко вмерзло, впаялось в толщу льда, так же как и труп его

коня. Альпинисты объяснили, что от резких ударов лед может сместиться,

начнется обвал, и тогда спасатели сами окажутся жертвами, будут

раздавлены... Альпинисты сказали, что Бостону остается только спуститься в

расщелину и попрощаться с Эрназаром. Другого выхода нет...

И еще долгое время, годы и годы, Бостону снился один и тот же навечно

впечатавшийся в его память страшный сон. Ему снилось, что он спускается нa

верeвках в ту пропасть, освещая ледяные стены ручным фонариком. При нем еще

один запасной фонарик на тот случай, если он уронит первый. Вдруг он

обнаруживает, что запасной фонарик куда-то исчез, запропастился, и от этого

ему не по себе. Тревожно и жутко. Хочется кричать. Но он продолжает медленно

спускаться все глубже и глубже в чудовищное ледяное подземелье, и наконец

свет фонаря выхватывает из тьмы вмерзшего в лед Эрназара: Эрназар (так оно и

было) стоит на коленях, шуба задралась ему на голову, лицо его залито

кровью, губы крепко сжаты, глаза закрыты. "Эрназар! - зовет его Бостон. -

Это я! Слышишь, я хотел оставить тебе запасной фонарь - здесь так страшно и

темно, - но я потерял его. Понимаешь, Эрназар, потерял. И все равно я отдам

тебе свой. На, возьми мой фонарь. Возьми, Эрназар, прошу тебя!" Но Эрназар

не берет у него фонарь и никак не откликается. Бостон плачет, содрогается от

рыданий и просыпается в слезах.

И весь день потом ему не по себе - в такие дни Бостон мрачен и угрюм.

Об этом сновидении он никогда никому не рассказывал, ни одной душе, и тем

более - Гулюмкан, даже после того, как она стала его женой. Никому из семьи

Эрназара не рассказывал он также и о том, что спускался в пропасть

проститься с Эрназаром.

Когда он вернулся с перевала домой, в бригаде все уже знали о

случившейся трагедии. И не было для Бостона ничего тяжелее, чем видеть

убитую горем, плачущую Гулюмкан, ему казалось, лучше бы ему сгинуть там, на

перевале, лучше бы ему еще тысячу раз спуститься в ту пропасть и заново

пережить весь тот ужас. Гулюмкан тяжко переносила гибель мужа. Боялись, как

бы она не лишилась рассудка. Она все время рвалась куда-то бежать: "Не верю,

не верю, что он погиб! Отпустите меня! Я найду его! Я пойду к нему!"

И однажды ночью она действительно сбежала. Намаявшись за день, Бостон

собирался было отдохнуть, вот уже несколько дней кряду ему не удавалось

раздеться и лечь в постель - приходилось встречать соболезнующих: люди ехали

со всей округи, многие по старинному обычаю начинали оплакивать Эрназара еще

издали: "Эрназар, родной ты мне, как печень моя, где увижу тебя?" - и он

помогал им спешиться, успокаивал их... А в тот день вроде вечер выдался

более или менее свободный, и Бостон, раздевшись до пояса, умывался у себя во

дворе, поливая себе из ковша. Арзыгуль была у Гулюмкан: эти дни она почти

все время находилась у соседки.

- Бостон, Бостон, где ты? - вдруг послышался крик Арзыгуль.

- Что случилось?

- Беги скорее, догони Гулюмкан! Она куда-то убежала. Дочки ее плачут, а

я не смогла ее остановить.

Бостон едва успел надеть майку и, как был с полотенцем на шее,

вытираясь на ходу, побежал догонять обезумевшую Гулюмкан.

Догнал он ее не сразу.

Она быстро шла впереди по пологому оврагу, направляясь в сторону гор.

- Гулюмкан, остановись, куда ты? - окликнул ее Бостон.

Она уходила не оглядываясь. Бостон прибавил шагу, он подумал, что

Гулюмкан в таком состоянии может сейчас бросить ему в лицо обвинение,

которого он больше всего боялся, скажет, что это он, Бостон, погубил

Эрназара, и эта мысль как крутым кипятком ожгла его, ведь и сам он казнился,

терзался этим, и не было покоя его душе. И что тогда ответит он ей?

Разве он станет оправдываться? Да и для нее есть ли толк в оправданиях?

Как доказать, что, бывают роковые обстоятельства, над которыми человек не

властен? Но и эти слова не утешали, и не было в природе таких слов, чтобы

душа смирилась с тем, что произошло. И не было слов, чтобы объяснить

Гулюмкан, почему он еще жив после всего, что случилось.

- Гулюмкан, куда ты? - Запыхавшись от бега, Бостон поравнялся с ней. -

Остановись, послушай меня, пойдем домой...

Еще было достаточно светло в тот вечерний час, горы еще просматривались

в тихом сумраке медленно угасающего дня, и когда Гулюмкан обернулась,

Бостону показалось, что от нее, как призрачное излучение, исходило горе,

черты ее лица были искажены, словно она смотрела на него из-под толщи воды.

Ему было невыносимо больно видеть ее страдания, больно за ее жалкий вид -

ведь еще вчера она была цветущей, жизнерадостной женщиной, - больно за то,

что она бежала не помня себя, за то, что помятое шелковое платье, в которое

ее нарядили, разъехалось на груди, за то, что новые черные ичиги казались на

ней траурными сапогами, а коса ее была расплетена в знак траура.

Blog

Русском Журнале" Роман Источник: Чингиз Айтматов, "