Чак Паланик. Незримые Твари

Вид материала

Документы

Содержание Глава шестнадцатая Глава семнадцатая "Девушка-чудовище убивает гея-приятеля: собственного тайного брата".

Подобный материал:

• Чак Паланик Удушье, 3362.17kb.
• -, 1955.2kb.
• -, 1962.58kb.
• Вопросы и ответы: член исполкома fifa чак Блейзер ("The New York Times", сша), 934.63kb.
• Окнигах и знаниях, переданных Учителями, 2000.77kb.
• Сценарий вечера «Незримые следы прекрасных дам», 280.93kb.
• Чак Норрис. До сих пор нас разделял экран кино или телевизора. Ивот гораздо более теплое, 1853.72kb.
• Карл кениг братзвер ь ч еловек и ж ивотние в мифах и эволюции, 2771kb.
• Сказка о любви и дороге, 24.7kb.
• Гемини Энтертейнмент " Убираемся отсюда иначе эти твари нас прикончат", 1950.79kb.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

  

   Перенесемся обратно, на съемки для журнала мод, на ту самую свалку, полную грязных разбитых машин, где нам с Эви приходилось лазить туда-сюда по обломкам, нарядившись в купальные костюмы от Германа Мэнсинга из таких узеньких ремешков, что приходилось носить "заклейку для щели" из изоленты, -- а Эви начинает:

   -- Насчет твоего изуродованного брата...

   И фотограф, и арт-директор -- далеко не из моих любимых. И я отзываюсь на слова Эви:

   -- А?

   Занятая выставлением задницы напоказ.

   А фотограф зовет:

   -- Эви? А ну, хватит дуться.

   Чем уродливей модная одежда, тем в худших местах приходится позировать, чтобы она хорошо смотрелась. Свалки. Бойни. Очистные сооружения. Пресловутая тактика уродливой подружки невесты, когда хорошо смотреться удается только в сравнении. На одной съемке для "Индустрии Джинсовой Одежды" я прямо была уверена, что придется позировать в обнимку с трупами. В этих машинах со свалки повсюду ржавые дыры, зазубренные края, а я стою почти голая, пытаясь припомнить, когда у меня в последний раз был припадок столбняка. Фотограф опускает камеру и говорит:

   -- Долго я должен впустую тратить пленку, пока вы, девочки, все же втянете животы?

   Чем дальше, тем больше усилий требуется, чтобы сохранить красоту. Простых прикосновений бритвы достаточно, чтобы ты расплакалась. Простой эпиляции в области бикини. Помню, Эви пришла с коллагеновой инъекции губ и сказала, что в ад попасть уже совсем не боится. Есть вещь еще похуже -- когда Манус отдирает твою заклейку для щели, а ты негладко выбрита.

   А про ад я ответила Эви:

   -- Завтра у нас там съемки.

   Так вот, сейчас арт-директор говорит:

   -- Эви, не могла бы ты влезть по куче на парочку машин повыше?

   И это на высоких каблуках; но Эви лезет. Маленькие бриллианты триплекса рассыпаны повсюду, куда можно упасть.

   Эви спрашивает сквозь большую широкую улыбку:

   -- Как именно твоего брата изуродовало?

   Искреннюю улыбку можно выдержать лишь до того момента, когда она превратится в обычный оскал зубов.

   Арт-директор поднимается к нам, держа маленький пенораспылитель, и ретуширует ржавый след, перечеркнувший мне ползадницы.

   -- Это был баллон с лаком, кто-то выбросил его в нашу бочку для сжигания мусора, -- рассказываю. -- Он сжигал мусор, а тот взорвался.

   А Эви спрашивает:

   -- Кто-то выбросил?

   А я отвечаю:

   -- Надо думать, это была мама, если учесть, как она орала и пыталась остановить кровь.

   А фотограф просит:

   -- Девочки, вы не могли бы чуть-чуть привстать на цыпочки?

   Эви продолжает:

   -- Большой баллон лака "Хэйр-Шелл" на тридцать две унции? Да ему, наверное, пол-лица снесло.

   Мы обе встаем на цыпочки.

   Отвечаю:

   -- Ну, не настолько все было плохо.

   -- Секундочку, -- зовет арт-директор. -- Нужно, чтобы ваши ноги были не так близко друг к другу, -- потом командует:

   -- Шире, -- потом:

   -- Еще чуть пошире, пожалуйста, -- потом вручает нам большие хромированные инструменты.

   Мой весит, наверное, фунтов пятнадцать.

   -- Это плотницкий молот, -- говорит Эви. -- И ты его неправильно держишь.

   -- Солнце, -- просит Эви фотограф. -- Ты не могла бы, пожалуйста, держать бензопилу чуть ближе ко рту?

   Металл машин горячо нагрет солнцем, верх у каждой вмят под весом кучи лежащих сверху. Здесь машины со смятым передом, по которым видно, что живым из них не вышел никто. Машины со вдавленными в виде буквы Т бортами, в которых гибли целыми семьями. Машины, похожие на прицепы, у которых задние сиденья плотно вдавлены в приборную панель. Машины, не ведавшие ремней безопасности. Машины, не ведавшие воздушных мешков. Не ведавшие спасательной рамы. Не ведавшие санитаров. Здесь машины, развернувшиеся лепестками в месте взорвавшихся топливных баков.

   -- И что характерно, -- замечает Эви. -- Всю жизнь я работала для того, чтобы попасть в это самое место.

   Арт-директор командует нам продолжать и прижаться к машинам грудью.

   -- Все время, пока росла, -- продолжает Эви. -- Я вроде бы считала, что быть женщиной не так... разочаровывает.

   А я всегда хотела одного -- быть единственным ребенком.

   Фотограф говорит:

   -- Брависсимо.

  

   ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

  

   Что до сестер Рей -- это трое тощеньких белых мужчинок, которые днями торчат в одном номере Конгресс-Отеля, наряженные в нейлоновые комбинации с бретельками, спадающими то с одного, то с другого плеча, обутые в туфли на высоком каблуке; и курят сигареты. Китти Литтер, Софонда Питерс и веселенькая Вивьен Ва-Вэйн; их лица блестят от увлажнителей и яично-белых лицевых кремов, они слушают эдакую музыку "ча-ча-ча в три шага", которую кроме как в лифтах уже нигде не услышишь. Волосы сестер Рей, -- их волосы коротко стрижены, гладко прилизаны лаком к голове и скручены, щетинятся заколками. Наверное, на заколки они натягивают парики, когда на улице не стоит лето. Большую часть времени им вообще неизвестно, какое сейчас время года. Шторы не подымаются никогда в жизни, а в автоматический чейнджер всегда заряжена где-то дюжина этих пластинок с ча-ча-ча. Вся мебель только в светлых тонах, большой четвероногий консольный стереопроигрыватель "Ар-Си-Эй". Из тех проигрывателей, в которых иголкой можно поле пахать, а огромный железный тонарм весит под два фунта.

   Разрешите представить:

   Китти Литтер.

   Софонда Питерс.

   Веселенькая Вивьен Ва-Вэйн.

   Также известные как сестры Реи, когда они на сцене, -- это ее семья, как сказала мне Брэнди Элекзендер в кабинете логопедши. Не в первую нашу встречу, не в тот раз, когда я рассказывала Брэнди, как потеряла лицо. Не во второй раз, когда Брэнди принесла плетеную корзинку, полную способов скрыть тот факт, что я чудовище. То был один из кучи раз, когда мы пересекались, пока я была в больнице. Кабинет логопедши был единственным местом наших встреч.

   -- Обычно, -- рассказывает мне Брэнди. -- Китти Литтер выбеливает и выщипывает нежеланные волосы на лице. Эта скрытно-волосатая может часами провисеть в ванной, но Китти и очки "Рэй Бэнс" носила бы зеркальной стороной вовнутрь, так ей нравится разглядывать свое отражение.

   Эти Реи сделали Брэнди тем, чем она есть. Брэнди всем обязана только им.

   Брэнди закрывала дверь кабинета логопедши, а если кто-то стучался, мы с Брэнди начинали издавать громкие оргазмические звуки. Мы кричали и визжали, хлопали по полу. Я била в ладоши, чтобы получился тот особенный шлепающий звук, который всем знаком. Кто бы там ни стучался, он быстро уходил.

   Потом мы возвращались к своим занятиям: косметике и беседам.

   -- Софонда, рассказывала мне Брэнди. -- Софонда Питерс -- это мозг. Мисс Питерс целый день крутит диск королевского телефона фарфоровыми ногтями, звонит агенту или торговцу, и продает, продает, продает.

   Кто-то стучался в дверь, я выдавала кошачий визг и шлепала себя по бедру.

   Без сестер Рей, рассказывала Брэнди, без них она бы умерла. Когда они нашли ее, принцессу-первую королеву, у нее был двадцать шестой размер, и она озвучивала любительские вечерние спектакли со свободным входом. Озвучивала "Девочку с пальчик".

   Ее волосы, ее фигура, ее походка в стиле "Брэнди Элекзендер" с покачиванием бедрами, -- все это изобрели сестры Реи.

  

   Переключимся на две пожарные машины, которые проезжают в противоположном направлении, мимо меня, когда я еду по шоссе в центр города от горящего дома Эви. В зеркале заднего обзора в "Фиате Спайдер" Мануса, дом Эви кажется все меньшим и меньшим костерчиком. Персиковый край халата Эви прищемлен дверцей машины, и страусовые перья хлещут меня на ветру, который огибает лобовое стекло без откидного верха.

   Дым -- это единственное, чем от меня пахнет. Ружье на пассажирском сиденье смотрит в пол. Мой любовный груз не издает из багажника ни звука.

   И осталось лишь одно место, куда можно поехать.

   Не выйдет просто позвонить оператору и попросить его соединить меня с Брэнди. Не выйдет у оператора понять меня, поэтому мы на пути к центру города, в Конгресс-Отель.

  

   Переключимся на то, что все деньги сестры Реи получают благодаря кукле по имени Кэтти-Кати. Вот еще одно, о чем мне рассказала Брэнди за время между поддельными оргазмами в кабинете логопеда. Эта кукла, Кэтти-Кати, -- одна из породы кукол телесного цвета в фут высотой, с нереальными мерками. Будь она настоящей женщиной -- это было бы 46-16-26. В роли настоящей женщины Кэтти-Кати вообще бы ничего не перепало. Да вы, конечно, видели эту куклу. Предлагается голой в пузыре пластиковой упаковки за доллар, но ее вещи стоят изрядно -- вот чем она близка к реальной жизни. Можно купить более четырехсот крошечных отдельных моделей, образующих три выполненных со вкусом коллекции. В этом плане кукла невероятно близка к жизни. Даже поеживаешься.

   Софонда Питерс подала идею. Изобрела Кэтти-Кати, изготовила прототип, продала куклу и стрижет купоны. Опять же, Софонда как бы жената на Китти и Вивьен, и денег хватает на жизнь им всем.

   Почему Кэтти-Кати хорошо продается -- это потому, что она говорящая кукла, только вместо лески у нее сзади эдакая маленькая позолоченная цепочка. Тянешь за цепочку, и она говорит:

   "Очень милое платье, конечно, если ты правда хочешь так выглядеть".

   "Твое сердце -- моя игрушечка".

   "Ты что, собираешься надеть такое?"

   "Я думаю, нашим отношениям поможет, если мы повстречаемся с другими".

   "Чмок-чмок".

   И -- "Не трогай мою прическу!"

   Наши сестры Реи рубят кучу зеленых: уже сам по себе маленький жакет-болеро для Кэтти-Кати, -- жакет этот они шьют в Камбодже за грош, а здесь в Америке продают его за шестнадцать долларов. И люди платят.

  

   Переключимся на то, как я паркую "Фиат", багажник которого набит моим любовным грузом, и иду вверх по Бродвею в направлении швейцара у Конгресс-Отеля. Я -- женщина с половиной лица, прибывшая в Конгресс-Отель, в один из эдаких больших терракотовых отелей-дворцов, построенных еще сто лет назад, в которых швейцары носят фраки с золотыми эполетами. А на мне надет пеньюарный набор и халат. Без вуалей. Полхалата прищемило дверцей, и они последние двадцать миль тащились по шоссе. Мои страусовые перья воняют дымом, и я пытаюсь сохранить в большой тайне ружье, которое держу подмышкой, будто костыль. Ах да, и я потеряла туфлю, один из тех тапочек на высоком каблуке.

   Швейцар на меня даже не смотрит. Ах да, и моя прическа, вижу ее отражение в большом бронзовом плакате, гласящем -- "Конгресс-Отель". Холодный ночной ветер растрепал укладку в виде шапки взбитого сливочного крема в гнусный спутанный клубок.

   Переключимся на меня у приемного стола Конгресс-Отеля, где я стараюсь заставить свои глаза смотреться притягательно. Говорят, что первым делом люди замечают в тебе глаза. Ко мне проявляют внимание, вроде бы: ночной аудитор, коридорный, менеджер и клерк. Как важны первые впечатления. Учитывая то, как я одета, или же из-за ружья. При помощи дыры, которая есть верх моей глотки, торчащего из нее языка и всей рубцовой ткани вокруг него, я говорю:

   -- Гери терк нахдз га сссид.

   Все замирают на месте под взглядом моих притягательных глаз.

   Не знаю, каким образом, но потом над столом оказывается ружье, не направленное ни на кого конкретно.

   Менеджер поднимается, -- на нем синий флотский блейзер с маленьким бронзовым именным значком "Мистер Бэкстер", -- и говорит:

   -- Мы отдадим вам все деньги из кассы, но никто здесь не сможет открыть сейф в кабинете.

   Ружье над столом направлено прямо в бронзовый значок мистера Бэкстера: эта деталь не прошла неотмеченной. Щелкаю пальцами, и указываю ему дать мне лист бумаги. Гостевой ручкой на привязи пишу:

   "в каком номере сестры реи? не заставляйте меня среди ночи ломиться в каждую дверь на пятнадцатом".

   -- Это номер 15-Джи, -- отвечает мистер Бэкстер; его руки полны ненужных мне денег и вытянуты ко мне через стол.

   -- Лифты, -- говорит он. -- От вас направо.

  

   Переключимся на меня в роли Дэйзи Сент-Пэйшнс в первый день, когда мы с Брэнди сидели вместе. В день замороженной индейки, после всего лета, которое я провела в ожидании кого-то, кто спросит, что случилось с моим лицом, и потом рассказала все Брэнди.

   Брэнди, усадив меня на стул, все еще хранящий тепло ее зада, и закрыв дверь кабинета логопедши, в тот первый раз она дала мне имя из моего будущего. Она дала мне имя Дэйзи Сент-Пэйшнс, и никогда не интересовалась, под каким именем я вошла в эту дверь. Я стала законной наследницей международного дома мод -- Дома Сент-Пэйшнс.

   Эта Брэнди все говорила и говорила. Она говорила столько, что у нас кончился бы воздух, я имею в виду "у нас" -- не у меня и у Брэнди, а вообще в мире. Брэнди говорила столько, что во всем мире кончился бы воздух. И весь бассейн Амазонки не помог бы.

   -- Кто ты есть от одного момента до другого, -- рассказывала Брэнди. -- Это всего лишь история.

   А мне нужна была новая история.

   -- Давай я сделаю для тебя то, -- сказала Брэнди. -- Что сестры Реи сделали для меня.

   Дайте мне отвагу.

   Вспышка!

   Дайте мне мужество.

   Вспышка!

* * *

   Так что переключимся на меня в роли Дэйзи Сент-Пэйшнс, едущей вверх в том самом лифте, потом идущей по тому широкому коридору с ковровым покрытием к номеру 15-Джи. Дэйзи стучится, и никто ей не отвечает. Сквозь дверь можно расслышать ту самую музыку в стиле "ча-ча-ча".

   Дверь приоткрывается на шесть дюймов, но останавливается из-за накинутой цепочки.

   В шестидюймовом зазоре появляются три белых лица, одно над другим: Китти Литтер, Софонда Питерс и веселенькая Вивьен Ва-Вэйн, -- лица блестят от увлажнителя. Короткие темные волосы прилизанны от париков, они с заколками.

   Сестры Реи.

   Не знаю, кто есть кто. Тотемный столб из трансвеститов говорит в дверной щели:

   -- Не забирай у нас первую королеву.

   -- Она -- все, чему мы посвящаем жизни.

   -- Она еще не закончена. Мы и половины еще не сделали, а ведь из нее еще можно столько всего сотворить.

   Демонстрирую им отблеск ружья из розового шифона пикабу, и дверь захлопывается.

   Сквозь нее слышно, как сдвигают цепочку. Потом дверь широко распахивается.

  

   Перенесемся в один момент, поздно ночью, в дороге между городами Неизвестно-где, штат Вайоминг, и Кто-знает-где, штат Монтана, когда Сэт рассказывает, что твое рождение делает родителей Богом. Ты обязан им жизнью, и они могут контролировать тебя.

   -- Тогда половая зрелость делает тебя Сатаной, -- говорит он. -- Хотя бы потому, что ты ищешь чего-то получше.

  

   Перенесемся во внутренности номера 15-Джи с мебелью в светлых тонах, с музыкой "босса-нова ча-ча-ча" и сигаретным дымом; и сестры Реи порхают по комнате в нейлоновых комбинациях с бретельками, падающими то с одного, то с другого плеча. Мне не приходится делать ничего, кроме как направлять ружье.

   -- Нам известно, кто ты такая, Дэйзи Сент-Пэйшнс, -- говорит одна из них, зажигая сигарету. -- С таким лицом ты можешь быть только той, о ком Брэнди постоянно теперь рассказывает.

   По всей комнате расставлены большие-пребольшие пепельницы в духе 1959-го, в пестрой глазури, -- которые можно чистить всего раз за пару лет.

   Та, что с сигаретой, подает мне руку с фарфоровыми ногтями и представляется:

   -- Я -- Пиа Рея.

   -- Я -- Диа Рея, -- говорит другая, сидящая возле проигрывателя.

   Та, что с сигаретой, Пиа Рея, поясняет:

   -- Это наши сценические имена, -- она показывает на третью Рею, которая на диване, ест китайскую жратву из пакета на вынос, -- Эту, -- говорит она, указывая, -- Эту мисс Жру-Чтоб-Разжиреть можешь звать Гона Рея.

   Со ртом, который не набит ничем особо приятным для глаз, Гона Рея отзывается:

   -- Очень приятно.

   Тыкая сигаретой куда угодно, только не себе в рот, Пиа Рея продолжает:

   -- Королеве совершенно не до твоих проблем, особенно сейчас, ночью, -- говорит она. -- Мы трое - вот вся семья, нужная первоклассной девчонке.

   На стерео картинка в серебряной рамочке, на ней девушка, вся прекрасная, стоит на фоне цельного листа бумаги, улыбаясь в скрытый от глаз объектив, и невидимый фотограф говорит ей:

   -- Дай мне страсть!

   Вспышка!

   -- Дай мне радость!

   Вспышка!

   -- Дай мне юность, энергию, невинность и красоту!

   Вспышка!

   -- Первая семья Брэнди, семья, в которой она родилась, не хотела ее, так что мы ее удочерили, -- говорит Диа Рея. Указывая длинным пальцем на картинку, улыбающуюся с белого стерео, Диа Рея продолжает:

   -- В семье, где она родилась, ее считают мертвой.

  

   Перенесемся назад в одно время, когда у меня было лицо и я снималась на журнальную обложку для "Одежды для милашек".

  

   Перенесемся назад, в номер 15-Джи, и картинка на белом стерео -- это я, это моя обложка, обложка журнала "Одежда для милашек", в рамочке, и Диа Рея указывает пальцем на меня.

  

   Переключимся обратно, на нас за закрытой дверью в кабинете логопеда, и Брэнди рассказывает, какая была удача, что ее нашли сестры Реи. Не каждый получает еще один шанс родиться и быть воспитанным заново, но на этот раз в любящей семье.

   -- Китти Литтер, Софонда и Вивьен, -- говорила Брэнди. -- Им я обязана всем.

  

   Перенесемся в номер 15-Джи, где Гона Рея тычет на меня палочками для еды и говорит:

   -- Даже не пытайся у нас ее забрать. Мы с ней еще не закончили.

   -- Если Брэнди пойдет с тобой, -- заявляет Пиа Рея. -- То она сама может оплачивать себе эстрогеновые добавки. И вагинопластику. И пластику губ. Не говоря уже о мошоночном электролизе.

   Диа Рея говорит улыбающемуся из серебряной рамки на проигрывателе глупому лицу:

   -- Все это стоит недешево, -- Диа Рея берет картинку и передает ее мне, мое прошлое и я лицом к лицу, и Диа Рея продолжает:

   -- Вот, вот как Брэнди мечтала выглядеть: как ее сучка-сестра. Это было два года назад, прежде чем ей утончили голосовые связки при помощи лазерной хирургии, и срезали трахею. Ее кожа головы была смещена на три сантиметра, чтобы дать правильную линию волос. Мы оплатили срез бровей, чтобы избавиться от костных наростов у Мисс Парня над глазами. Мы оплатили оконтуривание челюсти и феминизацию лба.

   -- И, -- продолжает Гона Рея со ртом, набитым прожеванной китайской жратвой, -- И каждый раз, когда она возвращалась домой из больницы со сломанным и преобразованным лбом, или с адамовым яблоком, срезанным до женоподобного ничто, кто заботился о ней все эти два года, как ты думаешь?

  

   Переключимся на моих родителей, которые спят сейчас в постели далеко отсюда, за морями и пустынями. Переключимся на них у телефона годы назад, когда какой-то псих, какой-то визжащий жуткий извращенец, позвонил им и сказал, что их сын мертв. Шейн, их нежеланный сын, умер от СПИДа, и тот человек не сказал когда или где, а потом засмеялся и повесил трубку.

  

   Переключимся обратно, в номер 15-Джи, на Диа Рею, которая тычет старой картинкой мне в лицо и говорит:

   -- Вот так она хотела выглядеть, и десятки тысяч долларов за Кэтти-Кати спустя она так и выглядит.

   Гона Рея отвечает:

   -- Черт возьми, да Брэнди выглядит лучше этой.

   -- Мы те, кто любит Брэнди Элекзендер, -- говорит Пиа Рея.

   -- Но ты -- та, кого любит Брэнди, потому что она нужна тебе, -- продолжает Диа Рея.

   Гона Рея произносит:

   -- Тот, кого любишь ты, и тот, кто любит тебя -- никогда не окажутся одним человеком.

   Тот, кого я люблю, заперт снаружи, в багажнике машины, с желудком полным валиума, и я задумываюсь, хочется ли ему еще в сортир. Братец, которого я ненавижу, восстал из мертвых. Мысль о том, что Шейн мертв, всегда была слишком хороша, чтобы оказаться правдой.

   Сначала взрыв баллона с лаком не смог убить его.

   Потом наша семья не смогла взять и забыть его.

   А теперь даже смертельный вирус СПИДа меня подвел.

   Мой братец просто одно сраное горькое разочарование за другим.

   Слышно, как где-то открывается и закрывается дверь, оттуда говорят:

   -- Дэйзи, дорогая, -- и она ступает в дым и музыку "ча-ча-ча", одетая в восхитительный вид походного костюма "Первая леди" от Билла Бласса, пестро-зеленого с белым кантом, в зеленых туфлях на высоком каблуке и с очень изящной зеленой сумочкой. На голове у нее что-то экологически некорректное, вроде переплетенных зеленых перьев дикого попугая, образующих шляпку, и Брэнди говорит:

   -- Дэйзи, дорогая, не надо направлять ружье на людей, которых я люблю.

   В каждой из больших унизанных кольцами рук Брэнди броская дорожная сумка светлого оттенка от "Америкэн Тоуристер".

   -- Подержите, кто-нибудь. Здесь только королевские гормоны, -- просит она. -- А нужные мне вещи в другой комнате.

   Брэнди говорит Софонде:

   -- Мисс Пиа Рея, мне нужно выбираться.

   Брэнди говорит Китти:

   -- Мисс Диа Рея, на сегодня я прошла все, что возможно. Мы провели смещение кожи головы, подъем бровей, спиливание надбровных дуг. Мы срезали трахею, провели оконтуривание носа, оконтуривание линии челюсти, преобразование лба...

   Нет ничего удивительного в том, что я не опознала изуродованного старину-братца.

   Брэнди говорит Вивьен:

   -- Мисс Гона Рея, до конца моего Курса Реальной Жизни остается много месяцев, и я не собираюсь проводить их продырявленной в этом отеле.

  

   Переключимся на нас, уезжающих в заваленном поклажей "Фиате Спайдер". Представьте себе отчаявшихся беженцев из Беверли-Хиллз с семнадцатью сумками отобранного багажа, мигрирующих через страну, чтобы начать новую жизнь в Оуки-Мидуэст. Все очень элегантно и со вкусом, как в одной из эдаких поездок семьи Джоудов на каникулы, только в обратном направлении. Оставляя след из ненужных аксессуаров: туфель и перчаток, шляп и галстуков, чтобы облегчить груз и перевалить через Скалистые Горы, -- это про нас.

   Это уже после того, как показалась полиция: несомненно, после того, как им позвонил менеджер отеля, и сказал, что психованный урод с пушкой угрожает жизни живущих на пятнадцатом этаже. После того, как сестры Реи стащили весь багаж Брэнди вниз по ступенькам. После того, как Брэнди сказала, что уйдет, что ей нужно поразмыслить о том о сем, знаете ли, перед большой операцией. Знаете ли. Перед превращением.

   После того, как я все время разглядывала Брэнди и гадала, -- "Шейн?"

   -- Ведь это такое огромное свершение, -- сказала Брэнди. -- Стать девушкой, знаете ли. Навсегда.

   Принимая гормоны. Весь остаток жизни. Таблетки, пластыри, уколы, -- весь остаток жизни. А что если найдется кто-то, хоть один человек, который ее полюбит, который принесет счастье в ее жизнь, полюбит такой как она есть, без гормонов, косметики, одежды, обуви и операций? Ей надо хотя бы немного поискать такого в мире. Брэнди все это объясняет, а сестры Реи принимаются реветь, раскачивая и забрасывая сумки "Америкэн Тоуристер" в машину.

   И вся сцена была бы такой душещипательной, и я бы тоже расхныкалась, если бы не знала, что Брэнди -- мой погибший брат, и человек, от которого она ждет к себе любви -- это я, его ненавидящая сестра, которая прикидывает, как его убить. Да. Я прикидываю: рассчитываю, как убить Брэнди Элекзендер. Я, которой осталось нечего терять, рассчитываю страшную месть в свете фонарей.

   Дайте мне жестокие мстительные фантазии работающего механизма.

   Вспышка!

   Только дайте мне первый же удобный случай.

   Вспышка!

   Брэнди за рулем, оборачивается ко мне, ее глаза обрамлены паутинками туши и слез, она спрашивает:

   -- Слышала про стандартные директивы Бенджамина?

   Брэнди заводит машину и газует. Бросает стояночный тормоз и сгибает шею, рассматривая дорожное движение. Говорит:

   -- Целый год мне приходится жить на гормонах в новой половой роли, до вагинопластики. Это называется Курс Реальной Жизни.

   Брэнди сдает на улицу, и мы почти сбежали. Одетые просто и с шиком ребята из команды спецназа, вооруженные слезоточивым газом и полуавтоматическим оружием, несутся мимо швейцара в золотых галунах, который держит им дверь. Реи бегут за нами, машут и шлют воздушные поцелуи, и ведут себя очень похожее на уродливую подружку невесты: спотыкаясь и запыхавшись вылетают на тротуар, и грохот их каблуков достигает небес.

   В небе светит луна. Здания офисов каньоном обрамляют улицу. В багажнике по-прежнему Манус, а между мной и моей поимкой уже изрядное расстояние.

   Брэнди кладет открытую ладонь мне на ногу и сжимает мне коленку. После поджога и похищения, думаю, меня хватит и на убийство. Может быть, оно даст мне проблески внимания: не хорошего и славного, но по-прежнему национального медиа-класса.

   "ДЕВУШКА-ЧУДОВИЩЕ УБИВАЕТ ГЕЯ-ПРИЯТЕЛЯ: СОБСТВЕННОГО ТАЙНОГО БРАТА".

   -- Остается восемь месяцев моего годичного КРЖ, -- говорит Брэнди. -- Надеюсь, следующие восемь месяцев у тебя будет, чем меня занять?