Петр Иосифович Капица. Вморе погасли огни Воснове этой документальной повести лежат записи, которые вел Петр Капица, служивший на Балтийском флоте в пору блокады Ленинграда. Вкниге рассказ

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 40

Рассказ морского пехотинца

Совершенно неожиданно на буксире появился старший краснофлотец

Холоденко, плававший рулевым на торпедированной М-94. Он был в

выгоревшей и сильно потрепанной форме морского пехотинца: в защитных

брюках и гимнастерке, воротничок которой был распахнут, чтобы видны

были синие полоски тельняшки, в серых от пыли обмотках и грубых

ботинках. На плече у него висел немецкий автомат, а на флотском ремне

- фляга, финский нож и две гранаты.

- Разыскивал своих и вдруг вижу буксир подплавский, - сказал он. -

Я, конечно, прямо с пирса - скок на корму. Приятно у своих очутиться!

Его обступили матросы буксира, угостили флотским табаком и

принялись расспрашивать, кого Холоденко видел на сухопутном фронте. Но

тот ничего не успел им рассказать, так как раздался сигнал тревоги и

матросы буксира разбежались по местам. На корме остались лишь мы

вдвоем.

- Как же ты в морскую пехоту попал? - спросил я у Холоденко.

- Очень просто, - ответил он. - Еще в Лужской губе наши ребята

сговорились проситься на сухопутный фронт. Нанервничались мы на

затонувшей М-94. Казалось, что в любом месте на суше безопасней.

Особенно старшина трюмных старался. Ну тот, что не умел плавать,

Линьков его фамилия. "На берегу, - говорит, - если ранят, то в кусты

можно спрятаться. Тебя подберут и в госпиталь доставят. А у нас, у

подводников, - без царапины каюк. Один ошибся - все погибай".

Но нас не требовалось уговаривать. Сами примерно так же думали.

Каждый рапорт написал: "Прошу-де откомандировать на сухопутный фронт,

позор в такое время в резерве отсиживаться. Заверяю командование, что

не опозорю звание моряка-подводника, покажу, как за честь родины

дерутся балтийцы".

Наши рапорты сперва и читать не стали, а потом вдруг, как припекло,

нас за два часа переодели, выдали винтовки, гранаты, каски и на

грузовиках отвезли к только что нарытым окопам последнего заслона.

Ребята с М-94 решили не разлучаться, крайний блиндаж заняли. Он

соединялся с общим окопом узким проходом. Не успели мы расположиться,

как фрицы принялись передний край обрабатывать - закидали нас

снарядами и минами разных калибров. Ох и противно же визжат стальные

поросята! И рвутся так, что душа в пятки уходит и в ушах звенит.

Втиснули мы голову в плечи, пробуем так сжаться, чтоб всем телом под

каской укрыться, ждем прямого попадания и думаем: "А на подводной

лодке все же спокойней было".

На нас камни, комки земли сыплются, а мы не шелохнемся. Фрицы,

видно, решили, что прихлопнули всех. Прекратили из пушек и минометов

палить, пошли в атаку. На животах автоматы держат, шагают и поливают

во все стороны. Я тут и крикнул:

- Братва, не торопись. Вспомни фильм "Мы из "Кронштадта".

Подготовься к встрече!

Вставили наши ребята в гранаты запалы, патроны перед собой

разложили, финские ножи в песок повтыкали и ждут.

Мы со старшиной Митрофановым за пулемет легли. Ленту вставили и

ждем, чтобы фрицы поближе подошли. Смотрим, где они гуще идут. Совсем

забыли, что во время опасности наш Линьков дуреет. Он вдруг поднялся

во весь рост, заорал, как психопат, и гранату кинул. Она, конечно, не

долетела до атакующих, разорвалась тут же за бруствером. Но фрицы нас

приметили и стали обходить, брать в клещи. Пришлось отбиваться не в

лоб, а с перебежками.

Кое-как атаку отбили. Автоматчики откатились и, видно, опять

попросили свою артиллерию по нашим окопам шандарахнуть.

Вторым или третьим снарядом наш пулемет накрыло. Меня землей

засыпало. Очухался я, выплюнул изо рта песок, глаза протер и

спрашиваю:

- А где же мой напарник старшина Митрофанов?

Линьков, казалось, спокойно поднял лежавшую рядом со мной еще живую

оторванную руку старшины... Да, да, живую! У нее шевелились пальцы и,

видно, каждая жилка тряслась. И крови было немного.

- Вот что от Митрофанова осталось, - сказал старшина трюмных. Сам

вдруг затрясся, в голос заплакал и принялся каяться: - Простите меня,

ребята, что я вас на сухопутный сманил. В лодке не разорвало бы.

Мы его, конечно, успокаивать не стали, не до переживаний было.

- Надо, ребята, уходить, - сказал Малышенко. - Без пулемета нам

несдобровать - живыми в плен попадем.

Отошли мы в общий окоп, а там пусто - не предупредив нас, пехотинцы

отошли. Артиллерийская пальба прекратилась, видим, автоматчики с тыла

обходят.

- А ну, ребята, ползком к лесу! - скомандовал Малышенко.

Поползли мы по скошенному полю. Об острую стерню руки искровенили,

одежду порвали, но все же ушли от автоматчиков. Собрались на опушке

леса и не знаем, что делать. Отрезанными оказались. К нам еще какие-то

пехотинцы присоединились. Сандружинница с ними.

- Давайте руки перевяжу, - говорит.

- Плюнь, сестренка, не до царапин сейчас. Надо к своим пробиваться.

Кто у вас из командиров остался? Пусть выводит.

- Никого здесь нет. Командуйте, моряки, - просит она. - Вы народ

отчаянный, с вами пробьемся.

Пришлось мне командование на себя взять. Поснимали мы с убитых

гранаты, оружие, патроны собрали. На всех винтовок не хватило. Решили

вперед пустить ребят с гранатами и штыками, а позади тех, кто имел

карабины и пистолеты. Направление взяли по ручному компасу, который

был у акустика Малышенко, и, как только стемнело, двинулись по краю

опушки.

Вскоре лесок кончился. Впереди - ровное поле. Надо бы ползти по

нему, а мы шагали слегка лишь пригибаясь. Гитлеровцы ракетами нас

осветили.

- Ложись! - кричу. - Вправо отползай!

А у Линькова нервы опять подвели: он вскочил и... бегом назад.

Бежит, а его прожекторный луч преследует. Недолго парень метался -

светящиеся пули прошили.

- Видите, что с трусами бывает, - заметил я. - Слушать только

команду!

Мы выждали некоторое время и, как фрицы угомонились, поползли по

своему направлению. Малышенко мне свой компас отдал.

Подобрались мы к траншее. Видим силуэты трех фрицев у пулемета. Я

тронул Малышенко за плечо и шепчу: "Давай вместе гранаты кинем!" Надо

бы на коленку лишь подняться, а он во весь рост встал... И фриц по

нему очередь дал. Но моя граната свое дело сделала: пулеметчиков

раскидало. Тут вскочили остальные и кинулись в траншею...

Рукопашный бой был недолгим. Гитлеровцев в траншее оказалось

немного. Мы их штыками и ножами истребили, но и сами многих потеряли.

В общем к условленной березовой рощице прорвалось лишь одиннадцать

парней и девушка-медичка, которая за мной увязалась.

У нас так во рту пересохло, что мы тут же напились из придорожной

лужи и, не мешкая, пошли дальше. Гитлеровцы больше нам не попадались.

К рассвету мы вышли к дачному поселку, где по асфальтированной

дороге среди повозок двигались в сторону моря артиллеристы и

пехотинцы. Паники не было. Просто, оставив заслоны, отступали очень

усталые люди.

Мы пошли за пехотинцами, шагавшими без строя. Гитлеровские снаряды

пролетали над нашими головами и рвались где-то на рейде.

В потоке отступающих добрались до Минной гавани. Там уже шла

посадка на транспорты. Народу уйма. Все норовят попасть первыми.

Боцманы в свои дудки свистят, порядок наводят. С рейда миноносцы по

берегу палят. Самолеты кружат. Не поймешь: какие из них свои, какие

чужие?

Как-то так получилось, что в сутолоке я потерял медичку и ребят, с

которыми пробился из окружения.

Поискал я их, поискал и устроился на сетьевике. Доплелся до

краснофлотского кубрика и там свалился на рундук. Ух, как я утомился

за двое суток! Спал вмертвую, ни пальбы, ни взрывов не слышал, так что

о переходе ничего путного не могу рассказать. Меня разбудили у самого

Гогланда и высадили с пассажирами на пирс. Сетьевик ушел спасать

тонущих.

Blog

Содержание

Рассказ морского пехотинца