Петр Иосифович Капица. Вморе погасли огни Воснове этой документальной повести лежат записи, которые вел Петр Капица, служивший на Балтийском флоте в пору блокады Ленинграда. Вкниге рассказ

Вид материала

Рассказ

Содержание Холодно и голодно

Подобный материал:

• Информационный бюллетень Администрации Санкт-Петербурга №2 (753) от 23 января 2012, 4503.27kb.
• Ра повеление обозреть восточные берега Черного моря, отправился туда в минувшем Июле, 476.29kb.
• Петр Андреевич Гринев не только герой повести, но и повествователь, от лица которого, 46.71kb.
• Сочинение на тему: «Страшные годы войны- грозные годы блокады», 55.96kb.
• Тема «Петр I: личность и эпоха», 257.11kb.
• Тема: Петр Iцарь и человек, 68.11kb.
• Ревизор н. В. Гоголь, 893.68kb.
• Тест по теме «Петр Великий» Ккакому их указанных событий относится годы 1700, 1709,, 32.55kb.
• Зелинский Пётр Иосифович, Ассистент Позняков Андрей Михайлович Минск 2006 г. Оглавление:, 302.15kb.
• Фрейде Ф. В. Бассин и М. Г. Ярошевский, 8410.97kb.

Холодно и голодно

20 ноября. Пришла зима. Что она несет нам? В Ленинграде уже начался

голод, люди умирают от истощения.

Голод ощущаем и мы, так как получаем на день триста граммов хлеба.

Даже не верится, что еще недавно на флоте хлеб выдавался не порциями,

а вволю - сколько кто съест.

У нас, у военных, есть приварок: два раза в день получаем хотя и

жидкий, но суп, да еще на второе две-три ложки каши или черных макарон

с маслом. А как существуют ленинградцы? Им выдают только по сто

двадцать пять граммов черного хлеба и больше ничего.

За офицерами и старшинами, у которых семьи остались в Ленинграде,

приходится следить, чтобы они съедали свои порции, иначе выйдут из

строя. Они ведь прячут хлеб, масло, макароны, сахар и тайком передают

семьям. Эти мизерные порции навряд ли помогут голодающим, но понять

отцов и мужей можно. Они готовы жертвовать собой, чтобы не видеть

страданий близких.


21 ноября. Немцы не могут угомониться, они обстреливают голодающих,

разрушают дома, чтобы оставить людей без крова и тепла.

Сегодня по тяжелым батареям вели огонь миноносцы и линкор "Марат".

От залпов его главного калибра сотрясается наш домишко.

Когда наблюдаешь стрельбу линкора с Кроншлота, то вначале видишь

яркую вспышку, потом желтоватое, почти оранжевое облако газов, и лишь

затем в уши ударяет грохот. Снаряды проносятся над нами и так далеко

улетают на сушу, что разрывов мы не слышим.

На Кронштадт и Кроншлот надвигается промозглый туман. На заливе

стоит лед с синими проплешинами чистой воды. Хорошо, что у меня есть

дрова. Сейчас натоплю печку и станет тепло.


22 ноября. С Гогланда вернулся инструктор нашего политотдела

старший политрук Филиппов. Он плавал на катерах и на тральщиках, не

пробившихся на Ханко. Хлебнул такой походной жизни, что в корне

изменил свое мнение о людях малых кораблей, а плавающих на тральщиках

считает героями.

- Их можно сравнить только с летчиками, сознательно идущими на

таран, - говорит он. - И положение летчика предпочтительней: он может

хорошо разглядеть цель и выбирает момент удара. Тральщик же, который

волочит за собой трал, идет своим корпусом на невидимую мину. Удар

неожиданный. Тут на парашюте не спасешься. Корабль подбрасывает и

разламывает. Люди сразу попадают в ледяную воду. Они барахтаются,

спешат отплыть подальше от тонущего корабля, чтобы не затянуло в

воронку. А рядом корабль звучно вбирает в себя воду. Он сопит и

чавкает. Страшные это звуки! После этого похода что-то изменилось во

мне. Словно я с того света вернулся и на все имею другую мерку.


27 ноября. Почти все корабли уйдут зимовать в Ленинград. Когда

замерзнет залив, к Кронштадту можно будет подобраться по льду. Поэтому

усиливается круговая оборона. Уже были две ночные тревоги: учимся

отражать нападение лыжников. Неужели нам предстоит воевать на льду?

Политотдел и штаб ОВРа перебираются в западные казармы Кронштадта.

Мне приказано в течение суток, пока залив не замерз, на рейдовом

катере переправить типографию в старое помещение у Петровского парка,

а самому поселиться с политотдельцами.

Мое "войско" научилось быстро разбирать "американку" и

упаковываться. До обеда мы успели перебазироваться на Котлин. Теперь

мои девушки и парни жить будут в кубриках с матросами и старшинами

базы.

Я с политотдельцами поселился в старой двухэтажной казарме,

построенной из хорошо обожженного темно-красного кирпича больше ста

лет назад. Над входом в казарму снаряд разворотил стенку. Дыру уже

заделали, но розовыми кирпичами; отметина выделяется, как

свежезажившая рана.

Все инструкторы нашего политотдела поселены в сводчатом зале. В нем

прежде размещалась рота курсантов. Высокая круглая печь не может

обогреть обширное помещение. Приходится спать в теплом белье, под

двумя одеялами. Здесь же находится машинистка, секретарь начальника

политотдела и дежурные, поэтому в казарме круглые сутки - суета.

Посетители приходят днем и ночью. Не сон, а какой-то полубред. А днем

работать негде. Рядом говор, топот ног, треск машинки.


30 ноября. Тихвин еще не освобожден. Грузы с Большой земли

перебрасываются в Ленинград на самолетах. А разве воздушной дорогой

армию, флот и население большого города накормишь? Да и где достать

столько транспортных самолетов и горючего, чтобы на их пути

барражировали истребители?

Сегодня, когда я шел в типографию, в воздухе разорвался шрапнельный

снаряд. Шрапнелины пробарабанили по железу мостика. Удивительно, что

ни одна не зацепила меня.

Многотиражка учебного отряда "Кузница" уже имеет потери: тяжело

ранен редактор. Он вышел во двор, чтобы перейти из одной казармы в

другую, и здесь его настигли осколки разорвавшегося снаряда.


3 декабря. Серый, пасмурный день. Днем работаем со свечками. Но их

мало, нужно беречь. После потери Тихвина мы напрочно отрезаны от всей

страны.

Раньше почти не думалось о еде, а теперь, когда паек стал мизерным,

все мысли о ней. После обеда - пустого супчика и ложки черных макарон

- появляется острое желание плотно поесть. Как о чем-то несбыточном мы

вспоминаем о жареном картофеле и куске парного сочного мяса. А ведь до

войны эти лакомства порой съедались без особого удовольствия, лишь бы

насытиться.

Хорошо, что папирос пока достаточно - на месяц выдается двадцать

пять пачек. Я стараюсь укладываться в норму: выкуриваю по двадцать

штук в день.


4 декабря. Сегодня утром на короткое время загорелась единственная

на весь политотдел электрическая лампочка. Это поступил городской

свет. На электростанции работает на угольном мусоре лишь один котел,

но скоро и он застынет. Угля не хватает для боевых кораблей.

Сегодня подморозило. Дует поземка. От нас два человека пешком

отправились в Ленинград. По льду они пройдут до Лисьего Носа, оттуда

ходят поезда. На дорогу у них уйдет не менее десяти часов. Еще недавно

за такое время мы добирались до Москвы.


5 декабря. Для нас опять нет электроэнергии. Работаем, как в

прошлом веке, при стеариновых свечах и коптилках.

Мои парни совсем обессилели: им приходится вручную печатать газету.

А при скудном питании много не наработаешь. После каждых двадцати

экземпляров они отдыхают.

Я узнал, что интенданты на чердаке базы нашли несколько мешков

сухарей, припрятанных коками для кваса. Оба кока при налете авиации

были ранены, об их припасах никто не знал. Несколько килограммов

сухарей могли бы поддержать моих печатников. Я пошел к начальнику базы

с просьбой дать хотя бы небольшую долю найденного, но он, прищурив

глаза с белесыми ресницами, спросил:

- А колбаски и сыру не хотите?

- Не откажусь, - ответил я.

- А я откажу, - отрезал он. - Никаких мешков мы не нашли. Кто-то

выдумал чепуху и всех всполошил.

Мне показалось, что в глазах Белозерова мелькнул волчий огонек

лютой ненависти, но он прикинулся добряком, готовым ради меня пойти на

преступление.

- Ладно, редактор, рискну, - отпущу тебе килограмма два, - пообещал

он. - Только об этом никому. Голову мне оторвут.

Редакцию устроили и два килограмма сухарей. Но не отдашь же их

одному печатнику, пришлось часть разделить среди девушек. Сегодня у

них был особый день: они стали настоящими воинами военно-морских сил.

Происходило это так. Клецко выстроил мое "войско" в типографии,

скомандовал "смирно" и доложил:

- Товарищ старший политрук, личный состав газеты "Балтиец" построен

для принятия присяги Справцевой, Белоусовой, Логачевой.

Девушки по этому случаю надели парадные форменки: тельняшки, синие

фланельки с голубыми воротниками, черные юбки, матросские ремни с ярко

надраенными пряжками, черные береты со звездочками и кирзовые сапоги.

Став строгими, они по одной выходили из строя, взволнованными голосами

читали торжественные слова присяги, отпечатанные на меловой бумаге, и

подписывали листки. Мы, вытянувшись по стойке "смирно", выслушивали

их. А за стеной бухала артиллерия, и где-то близко разрывались

снаряды.

В грозный час девушки присягнули Родине.


6 декабря. Еще лежа на койке, я услышал, как в морозном воздухе

загудели барражирующие самолеты. "Кого они охраняют? Видно, пришли

корабли с Ханко", - решил я.

Я быстро оделся и побежал к Усть-Рогатке.

Петровский парк был заполнен ханковцами в ватниках и мятых шинелях.

Все они были небритые, так как несколько дней провели на корабле, да

еще в штормовую погоду.

В походе им всем досталось. Ощутив под ногами твердую землю

Кронштадта, они готовы были плясать от радости.

Часть ханковцев останется на Котлине, а часть будет переправлена на

ораниенбаумский пятачок.

Пехотинцы о переходе ничего не могут рассказать. Иду на ханковский

сторожевик "Лайне". Знакомлюсь с военкомом - обрусевшим эстонцем

политруком Карузе и командиром корабля - старшим лейтенантом

Антипиным. Они оба влюблены в свой сторожевик, готовы без конца

говорить о нем.