Поволжские немцы в стремлении к сохранению национальной идентичности, традиционных устоев жизни

Вид материалаАвтореферат

Содержание


В заключении
Подобный материал:
1   2   3   4
Глава 3. СОХРАНЕНИЕ ТРАДИЦИЙ ДУХОВНОЙ КУЛЬТУРЫ: ОБРАЗОВАНИЯ, ЯЗЫКА И РЕЛИГИИ. На протяжении многих десятилетий пребывания немцев в Поволжье у них сформировался триединый устойчивый базис духовной жизни: общество– церковь– школа, стержнем которого была религия. Немецкая сельская школа родилась из потребностей религии и всегда была с ней теснейшим образом связана. Конечно, реалии общественного развития в ХХ в. постепенно готовили почву для перехода немцев к светскому обучению, несколько типов светских школ у них уже существовало, однако одномоментное принудительное отлучение церкви от школы означало нарушение одного из важнейших традиционных устоев колонистской жизни и потому вызвал серьезное сопротивление немецкого населения всех имевшихся конфессий. Наиболее яростно, в силу своего религиозного сознания, сопротивлялись этому решению власти меннониты. Важнейшими формами сопротивления решению власти в этом вопросе были: тайное преподавание закона Божьего учителями и выполнение религиозных установлений в школах; бойкот советских школ, пионерских и комсомольских организаций; организация тайных религиозных школ, содержавшихся за счет общины, функционирование их под видом различных культурно-просветительских кружков и обществ; обращение представительных форумов верующих к правительству с предложениями компромисса. Власти жестко подавляли это сопротивление. Окончательно религия была изгнана из школы в 1930-х гг. в ходе коллективизации и массированного наступления на церковь и религию.

Важнейшей составляющей создания новой советской школы стало изгнание и «перевоспитание» старых учителей и формирование нового советского учительства («агентов коммунистического просвещения»), против чего также активно выступало немецкое население. Все 1920-е гг. шла борьба властей и немецкого населения за учителя. Власть не смогла организовать подготовку достаточного количества квалифицированных педагогов. Поэтому дефицит учителей был постоянной проблемой в немецких школах, тем более, что до начала 1930-х гг. в АССР немцев Поволжья отсутствовала система подготовки педагогических кадров. Однако и с появлением педагогического института, учительского института, педтехникумов обеспечить подготовку педагогов в необходимом объеме не удалось. Страдало и качество подготовки педагогических кадров. Не хватало школьных помещений, постоянно существовала проблема учебников.

Сложившиеся условия вели к серьёзному снижению общего образовательного уровня немецких школьников. К концу 1920-х гг. он был одним из самых низких в России (детская грамотность опустилась с 75 % в 1914 г. до 40 % в 1928 г.). В 1930-е гг. в ходе реализации «всеобуча» и «ликбеза» было введено и реализовано вначале всеобщее начальное, а затем и всеобщее семилетнее образование. Однако рост числа школ и школьников сопровождался догматизацией и идеологизацией образования, выхолащиванием его национальной специфики. Те же процессы происходили в двух высших (педагогический и сельскохозяйственный институты) и в целом ряде средних специальных учебных заведениях, возникших в 1930-е годы. Введение осенью 1940 г. платности обучения в 8-10 классах школ, в техникумах и вузах привели к резкому снижению численности старшеклассников и студентов. И без того небольшое число юношей и девушек немецкой национальности, получавших среднее и высшее образование на родном языке, намного сократилось. С середины 1930-х гг. в учебных заведениях АССР НП активно проводилась кампания борьбы с «немецким национализмом», под которым понималась национальная специфика образования и культуры. Кампания сопровождалась массовыми репрессиями против интеллигенции, прежде всего, учителей и преподавателей.

Советский тип национально-территориальной автономии, к какому относилась и АССР немцев Поволжья предполагал создание условий для развития языка «титульных» наций, к каким относились и немцы Поволжья (немцы других регионов под эту категорию не попадали). Поэтому на протяжении всех лет существования немецкой автономии на Волге процесс изучения немецкого языка в школах в целом обеспечивал национальные запросы немецкого населения. Немецкий язык был одним из главных учебных предметов в школе. В то же время проведение в 1920-е гг. процесса «коренизации» (усиления роли немецкого языка в жизни республики) окончилась неудачей. С одной стороны выдвигались нереальные планы (например, принудительное изучение немецкого языка в русскоязычных кантонах), с другой стороны, реализация планов натолкнулась на организованное сопротивление интернациональной немецко-русско-украинской бюрократии, поскольку нарушала ее традиционный стиль и методы работы. В 1930-е гг. на смену кампании «коренизации» пришла противоположная по своей направленности кампания борьбы с «немецким национализмом», сопровождавшаяся принудительными методами внедрения русского языка в повседневную жизнь немцев, что также вызывало их определенное противодействие. В начале 1930-х гг. был осуществлен перевод немецкой письменности в АССР НП с готического шрифта на латинский. Эта акция проводилась без должной разъяснительной работы и потому вызвала недовольство немецкого населения. Немцы воспринимали готику, как исключительно немецкое письмо. Это был язык их предков, их духовной литературы, отказ от старого письма был отказом от своих традиций, от собственного прошлого. Однако отказ от голого принуждения и продление процесса перехода на несколько лет привели к его практически безболезненному осуществлению. При всех превратностях советской национальной политики проблема сохранения немецкого языка, как родного языка немцев Поволжья вплоть до сентября 1941 г. (момента депортации) решалась достаточно успешно. Значительно сложнее обстояло дело с изучением русского языка, как языка межнационального общения. При всем несовершенстве национальной языковой политики государства все же имелись возможности для существования равноправия языков и наций. Проблемы, возникавшие в сфере сохранения немецкого языка, как правило, были обусловлены идеологическими причинами и вызывались непродуманными силовыми методами реализации тех или иных политико-идеологических кампаний.

Тотальное искоренение религии начатое большевистской властью с самого начала своей деятельности и принявшее особенно агрессивные формы в 1930-гг., вело к разрушению важнейших устоев жизни немцев Поволжья, поэтому встречали отчаянное сопротивление с их стороны. Несмотря на разное вероисповедание, общим у всего немецкого населения было неприятие государственного атеизма, невосприимчивость к антирелигиозной пропаганде, стремление всем миром защищать священнослужителей, подвергавшихся репрессиям (сбор подписей в защиту, материальная помощь, укрытие и т. д.), попытки различными путями обойти запреты власти, приспособить религиозную жизнь к новым условиям, обращение за помощью и солидарностью к братьям по вере на Западе. Особенно острые формы протеста и открытого противодействия наступления на церковь немцы продемонстрировали в начале 1930-х гг., массово протестуя против закрытия церквей, репрессий в отношении священнослужителей, запретов на отправление религиозных обрядов. Более половины всех массовых «антисоветских» выступлений поволжских немцев возникали на почве протеста против гонений на религию. Даже после победы коллективизации и разгрома всех церквей религиозная жизнь в немецких селах тайно продолжалась. И все же уничтожение духовных корней жизни народа не могло пройти бесследно. Вместе с массированной идеологической пропагандой среди населения АССР НП, оно приводило к постепенному росту числа людей новой «социалистической « формации – духовно обедненных, фанатично приверженных большевистскому режиму и мифу, видевших окружающий мир лишь сквозь призму «классовой борьбы» – подлинных «винтиков» сталинской системы.

В заключении диссертации подведены итоги исследования, сформулированы основные выводы.

Поволжские немцы появились в России после 1763 г. из германских и некоторых других соседних государств, где к тому времени уже вполне сложилась западноевропейская цивилизация с её такими основополагающими ценностями как абсолютизация частной собственности, индивидуализм, рационализм, протестантская этика, возвеличивающая мирской профессиональный труд как богоугодное дело, за которое следует божье воздаяние (подавляющее большинство переселенцев были протестантами) и т. п. К началу ХХ в. потомки первых колонистов представляли собой сформировавшуюся устойчивую этническую группу. Несмотря на ряд существенных заимствований из окружающего российского социума, многое из ценностей европейской цивилизации воплотилось в сознании переселенцев, обусловило их специфическую ментальность, нашедшую своё выражение в целом ряде своеобразных национальных черт (высокой религиозности, строгом следовании христианским заповедям, организованности, дисциплинированности, исключительном трудолюбии, любви к порядку, рачительности, развитом чувстве хозяина своей собственности, почтительном отношении к собственности ближнего и т. п.). В России реакция на такой образ немца, как известно, была разная: от уважения и восхищения до неприязни и ненависти. Обладая ментальностью, унаследовавшей ряд ценностей европейской цивилизации, поволжские немцы, в силу объективных и субъективных условий, в течение многих десятилетий смогли сохранить свою национальную идентичность, традиции и обычаи старой родины. С конца XIX в. в обстановке обострения отношений с объединившейся и усилившейся Германией этот фактор стал играть роль раздражителя для определенной части российского общества и усугублял положение немцев в России. В годы Первой мировой войны «борьба с немецким засильем» санкционировалась и во многом проводилась самим государством, что привело к их экономической, политической и культурной дискриминации.

В конце 1917 г. немцам Поволжья пришлось вплотную столкнуться с явлением большевизма, представлявшим собой специфическую идеологию и общественно-политическая практику, особую форму власти военно-тоталитарной партии, с основополагающими догмами насильственных революций, как «локомотивов истории», классовой борьбы, диктатуры пролетариата, уничтожения частной собственности, отрицания правового государства и гражданского общества, приоритета классовых интересов над национальными, «революционной целесообразности» над правами личности и т. п. Характерной чертой большевизма являлась политическая мимикрия. Во имя достижения своих стратегических целей он ловко манипулировал тактическими лозунгами, без тени смущения заимствовал у своих политических противников наиболее привлекательные для масс на данный момент программные установки. Это позволяло большевикам успешно преодолевать даже самые, казалось бы безнадежные, кризисные ситуации, когда их власть и влияние висели, буквально на волоске. Марксистская идеология, наложившись на некоторые чисто российские традиции (превалирование коллективного начала над личным, стремление масс к уравнительной справедливости, их неприязнь к высшим, образованным слоям общества, определённые мессианские настроения), позволила большевикам достаточно долгое время удерживать страну на своеобразном пути развития, в конечном итоге оказавшемся, лишь специфическим и крайне расточительным вариантом индустриального общества.

Все отмеченное выше, позволяет заключить, что идеология большевизма и этническая психология поволжских немцев имели мало точек соприкосновения. Их столкновение после прихода большевиков к власти становилось неизбежным. Однако произошло это не сразу. Провозглашенная большевиками Декларация прав народов России вызвала у подвергшихся дискриминации со стороны старого режима поволжских немцев (особенно у немецкой интеллигенции) определенные иллюзии возможности создания своей государственности и сохранения таким путем своей национальной идентичности и традиционных устоев жизни. Именно по этой причине представители немецких колоний левобережья Волги на своём съезде в Варенбурге в феврале 1918 г. приняли решение ходатайствовать перед советским правительством о создании национально-территориальной автономии немцев Поволжья.

Однако Декларация, принятая 2 ноября 1917 г. была ширмой. На деле большевиков заботило не свободное и суверенное развитие различных наций, а лишь тактические соображения: стремление заручиться поддержкой нерусских народов и облегчить тем самым развёртывание революционного процесса. Именно по такому сценарию создавалась Область немцев Поволжья в 1918 г. Об этом свидетельствует вся деятельность по её созданию, которую осуществлял Поволжский комиссариат по немецким делам. Ему прямо предписывалось стать «идейным центром социалистической работы среди немецкого трудового населения», обеспечить «народное самоуправление на советских началах».

Кроме того, большевики рассматривали национальную идею, чувство национальной идентичности, приверженность национальному интересу, как главное препятствие на пути коммунистического универсализма, пролетарского интернационализма и тоталитарной государственности. Поэтому установка на постепенное исчезновение национального начала входила неотъемлемым элементом в социальную, социокультурную и политическую программу большевистского режима в СССР. Реализация такой установки предполагалась именно через национально-территориальный тип автономии и федерации, поскольку в этом случае обеспечивались централизм Коммунистической партии, её цементирующая роль между всеми этнополитическими образованиями, возможность осуществления ею властных и управленческих функций в интересах создания всемирного бесклассового общества без государств и без национальных различий.

Следовательно, национально-территориальная автономия для большевиков являлась лишь одним из инструментов реализации своих утопических идей о мировом социализме. Отсюда, как показывает, в частности, исторический опыт существования Республики немцев Поволжья, сформировалось и соответствующее отношение к ней в практической национальной политике. Автономия советского типа получила гарантии территориальной идентичности, создания образовательных и культурных институтов на «титульном» (для АССР НП – немецком) языке. В ней стимулировалось сохранение и развитие самого «титульного языка», выдвигались и развивались местные кадры, в общем русле развития страны осуществлялась модернизация экономики и др.

Вместе с тем, все эти меры находились в подчинённом положении по отношению к «классовой» политике, которая всегда играла ведущую роль, не делала каких-либо национальных различий и была призвана в конечном итоге осчастливить всё человечество. На примере истории Республики немцев Поволжья хорошо видно, что автономия советского типа была лишена фактического политического суверенитета, все провозглашённые её национально-государственные права на практике являлись чистейшей фикцией. Особенно явно отмеченное выше стало заметно с середины 1930-х гг., когда постепенный отход от концепции мировой революции, утверждение курса на построение и, возможно, длительное существование социализма в одной стране привели к существенным изменениям национальной и, в частности, языковой политики. Русский язык стал рассматриваться в качестве единственного универсального средства общения. На смену административной кампании «коренизации» пришла противоположная по направленности, более жёсткая кампания «борьбы с национализмом».

Глобальные социальные эксперименты, перевернувшие весь уклад и образ жизни населения бывшей России после 1917 г., широкомасштабные репрессии и насилие, безграничное всевластие ВКП(б) уравняли между собой в Советском Союзе все нации и народности, союзные и автономные республики, края и области, всех граждан в своём национальном и человеческом бесправии. В этом плане поволжские немцы и их национально-территориальная автономия не были каким-то особым исключением из общих правил. У немцев Поволжья имели место те же самые явления и процессы, вызывавшиеся политикой центрального большевистского руководства, те же основные негативные проявления господства тоталитарной системы, что были присущи всей многострадальной советской стране на различных этапах её существования и развития. Вместе с другими народами России и Советского Союза немцы пережили военно-коммунистический эксперимент, продразвёрстку и голод, коллективизацию и раскулачивание, колхозно-крепостническую систему 1930-х гг. и порождённый ею новый голод, «большой террор».

Однако, в представлениях большевистских руководителей о немцах, в их политике по отношению к российским немцам имелась и своя специфика. Она порождалась, прежде всего, уже упоминавшейся их ментальностью (немцы – «крепкие хозяева», немецкие хозяйства – «кулацкие гнезда» «немцы – культурная нация», отсюда – более сильный «продовольственный нажим» на них, меньшая материальная помощь и т. п.). В свою очередь, ментальностью поволжских немцев объясняется то, что они оказались в числе народов, наиболее долго, сложно и трудно адаптировавшихся к созданному большевиками общественному строю. Специфика ментальности вызывала, как правило, более негативную реакцию немцев на большевистские эксперименты и действия, более упорное сопротивление попыткам взломать традиционный образ жизни. А это, естественно, приводило к более жестоким карательным мерам со стороны режима.

Основополагающими жизненными ценностями поволжских немцев традиционно являлись собственность, церковь, школа. Как показали проведенные исследования, именно по этим направлениям оказывалось наиболее ожесточенное сопротивление политике режима, направленной на слом традиционных устоев жизни и навязыванию немцам сомнительных с их точки зрения ценностей сталинского социализма. Достаточно парадоксальным выглядит полученный в результате исследования вывод, что борьба за сохранение и развитие своей государственности, хотя и имела место, однако в приоритете ценностей оказалась далеко не на первом месте. С одной стороны, это вызывалось пониманием значительной частью населения эфемерности своих автономных государственных прав, «дарованных» большевистским социализмом (такое понимание опиралось, прежде всего, на многочисленные конкретные факты повседневной жизни). С другой стороны, здесь явно сказывается отсутствие традиций жизни поволжских немцев в условиях своей государственности.

Важная особенность борьбы поволжских немцев с властью за сохранение своей идентичности и традиционных устоев жизни заключалась в том, что, становясь, как и другие народы нашего государства, жертвами социальных экспериментов и, попадая, в связи с этим, в тяжёлое положение, они пытались найти выход из него, используя некоторые свои объективные специфические возможности этноса, имевшего исторические корни за пределами страны (стремление вернуться на историческую родину, апелляция за помощью к эмигрировавшим родственникам и знакомым за рубеж, получение материальной помощи и моральной поддержки из-за границы и т. д.). Таким образом, внутренний социальный конфликт выносился немцами на международный уровень.

Понятно, что на такие попытки «своих» немцев советское руководство реагировало крайне негативно, поскольку они дискредитировали большевистский режим перед мировым сообществом, раскрывая истинное положение дел в «государстве рабочих и крестьян», осложняли отношения Советского Союза с Германией и другими странами, т. е. «играли на руку мировому империализму». Отсюда – жесткие репрессивные кампании против «фашистов и их пособников», «немецкого национализма» и т. п., принявшие особый размах после прихода к власти в Германии нацистов.

К концу 1930-х гг. советскому руководству, несмотря на сопротивление, удалось отобрать у немцев собственность (коллективизация), заменить традиционную школу на советскую, ликвидировать церковь и резко ограничить религиозную жизнь, сделав ее фактически нелегальной. Жестоко пострадала и национальная культура, тесно связанная с религией. Тем самым (несмотря на сохранение определенных условий для существования и развития языка) были подрублены традиционные устои жизни этноса, часть поволжских немцев, особенно молодежь, стала разделять новые «социалистические» ценности. Таким образом, был осуществлен серьезный шаг на пути к ликвидации национальной самобытности этноса, утере его идентичности.

Вместе с тем, упорное сопротивление поволжских немцев режиму закрепило за ними у советского руководства стойкий имидж нелояльного социализму и власти народа. Вряд ли стоит сомневаться, что это сыграло не последнюю роль при принятии решения о депортации немцев из Поволжья в 1941 году.


Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора:


1. Егорова М. В. Российские немцы в стремлении к сохранению национальной идентичности (1917-1941 гг.): краткий обзор отечественной историографии // Новый век глазами молодых. Выпуск 4. Саратов, 2006. С. 160-167. 0,6 п.л.

2. Егорова М. В. Сопротивление немцев социально-экономическим мероприятиям военного коммунизма (1918-1921) // Военно-исторические исследования в Поволжье. Выпуск 7. Саратов, 2006. С. 198-205. - 0,8 п.л.

3. Егорова М. В. Противодействие немецких крестьян коллективизационным мероприятиям на рубеже 1920-х –1930-х гг. // Этнонациональное в истории: Сб. науч. трудов. – Саратов, 2006. С. 31-44. 1 п.л.


1 Впервые систему поведенческой реакции российских немцев на политику большевистской власти попытался дать германский историк Д. Брандес, применив термины «защита» и «сопротивление». Защита, по его мнению, выражалась в стремлении немцев к самоизоляции, к скрытому или пассивному противодействию акциям большевистской власти с тем, чтобы не допускать ее влияния на свою жизнь и сохранить сложившиеся за многие годы традиции и образ жизни. «Защите» Д. Брандес противопоставляет термин «сопротивление», под которым он понимает открытые, активные выступления немцев против режима (массовые забастовки, бунты, вооруженные восстания и т.п.), т.е. те акции, которые требуют определенной организации. Представляется, что эти термины как нельзя лучше отражают сущность процессов, обусловливавшихся стремлением немцев к сохранению национальной идентичности. См.: Брандес Д. Защита и сопротивление российских немцев (1917-1930-е гг.) // Наказанный народ: Репрессии против российских немцев. М., 1999. С. 26-34.

2 См.: Герман А. А. Большевизм и российские немцы // Немцы России в контексте отечественной истории: общие проблемы и региональные особенности. М., 1999. С. 284-293; Его же. Репрессии как неотъемлемый элемент политики большевистского режима по отношению к российским немцам // Наказанный народ: Репрессии против российских немцев. М., 1999. С. 17-25.