И теория постиндустриального общества

Вид материала

Документы

Содержание Проблема управления и политического класса у Д.Белла: элиты правят массой. Проблема конфигурации власти и классических форм демократии в работах Э.Тоффлера и М.Кастельса. 1) Кризис государства 2) Кризис законодательства 3) Кризис доверия Технологизация политики , «сетевая медиакратия» и политическая активность граждан. Постиндустриализм как идеология. Потсвестфальский мировой политический порядок. Резюме. В политико-идеологическом отношении The modern political system and the theory of the postindustrial society Рекомендация специалиста

Подобный материал:

• Белл Д. Социальные рамки информационного общества, 198.84kb.
• Структура постиндустриального хозяйства, 43.29kb.
• Удк 101. 11: 316 роль науки в современном социуме и Теория постиндустриального общества, 244.52kb.
• Портфолио в вузе, 510.1kb.
• 1. Определение и основные характеристики информационного общества, 575.54kb.
• «догоняющего», 3935.22kb.
• Концепция развития информационного общества Европейского Сообщества 12 Выводы:, 226.35kb.
• Темы рефератов для магистрантов раздел: Философия техники, 13.14kb.
• Социально-экономические проблемы XXI века: попытка нетрадиционной оценки, 1197.04kb.
• Статья посвящена анализу трансформаций культурной сферы и ее репрезентации в теории, 212.44kb.

УДК 101.11:316

современная Политическая система и теория постиндустриального общества

Базыкин Денис Викторович

старший преподаватель кафедры философии ФГОУ ВПО «Пермская государственная сельскохозяйственная академия им. Д.Н.Прянишникова (г. Пермь, ул. Петропавловская (Коммунистическая), 23), bazykin1@yandex.ru


Двадцатое столетие – одно из самых политизированных во всемирной истории. Прошлый век породил много политических и правовых идей, теорий, программ, их разновидностей и сочетаний. Проблемы права, государства, политики находились под пристальным вниманием теоретиков на протяжении всего указанного периода в связи со всеми социальными потрясениями и массовыми социально-политическими движениями середины и второй половины XX в.

В рамках современной политической науки основным фокусом можно считать проблему значения политических институтов в общественной жизни (традиционно большое значение придавалось государству), политические идеологии (как обоснование той или иной модели экономической политики), концепции идеального общественного устройства и социальной справедливости, проблематику политических режимов и концепций политической власти (элитизм и эгалитаризм).

Практически весь спектр перечисленных тем получил разработку в одной из мэйнстримовых обществоведческих концепций – теории постиндустриального общества, ряд выводов которой был в дальнейшем подхвачен политологами.

Проблема управления и политического класса у Д.Белла: элиты правят массой. Постиндустриалисты восприняли предшествующую технократическую идею о промышленниках и техниках в качестве капитанов общественного развития и в политологическом плане являются приверженцами элитистского подхода. Однако они разделены в оценке содержания социального конфликта в постиндустриальном обществе на два течения: конфликтологическое (А.Турен, Р.Дарендорф, М.Кастельс, В.Иноземцев) и эволюционистское (Д.Белл, Дж.Гэлбрейт и др.).

«Белые воротнички», работник интеллектуального труда, интеллектуалы, носители знаний, меритократия, креатократия, нетократия, датакратия, аналитики символов, экспертократия, технократия, глобалы – вот далеко не полный перечень эпитетов, которыми окрестили доминирующий в современной социальной структуре элитный слой.

Например, по оценке Зб.Бжезинского, в будущем обществе произойдет значительное отделение политической системы от общества и гражданам массового «райского», гедонистического социума уже незачем будет интересоваться вопросами общественного контроля и управления – бразды перейдут в руки специалистов [Цит. по: 1, с.79].

Позиция родоначальника постиндустриализма носит в этом отношении противоречивый характер. С одной стороны Д.Белл развивают идею К.Маннгейма в традициях демократического элитизма о принципиальной совместимости элитизма с принципом «равных возможностей» при условии формирования элиты в соответствии с заслугами людей. Отправной точкой его позиции стало утверждение М.Янга, что «развитие цивилизации определяется не массой малоактивных людей (home money sensual – «средних людей»), а творческим меньшинством, инноваторами, которые в один прием могут сэкономить труд многих тысяч людей» в книге «Возвышение меритократии», написанной в форме антиутопии, где сатирически изображены приход к власти и последующий крах новой олигархии, господство которой основано на том, что она состоит из самых одаренных личностей, рекрутированных из всех слоев общества [35]. По определению Д. Белла меритократия – правление достойных – противопоставляется рекрутированию элиты в прошлых социальных структурах на критериях знатности и богатства; в постиндустриальном обществе определяющим является принцип личных достижений и достоинств. Основаниями для занятия элитных позиций в иерархии власти являются знания, высокая квалификация, высокие моральные качества. В постиндустриальном обществе технические знания становятся основой, а образование – средством достижения власти. В результате элита представлена исследователями и учеными. Данная идея оказала огромное влияние на дальнейшую эволюцию социально-классового анализа и была воспринята многими западными социологами. По мнению ряда обществоведов «информационным обществом» будет управлять постклассовая научно-техническая или «кибернетическая элита», т.е. сообщество таких научно-технических работников, как, например, математики, программисты, экономисты и другие, которые лучше всех остальных знают, как найти и обеспечить наиболее оптимальные и эффективные решения проблем функционирования и развития общественного целого.

В «Культурных противоречиях капитализма» Белл подчеркивает, что будущее общество не может не быть дифференцированным, стратифицированным: элите противостоит непривилегированное большинство.

С другой стороны, по оценке Б.Г. Гарибджаняна, рисуемая Беллом абстрактная схема политической системы исходит из официальной концепции «плюралистического элитизма», утверждающего, что политическая система США – система «равных возможностей», в равной степени представляющая интересы всех классов и социальных групп [26, с.127]. О поддержке Беллом тезиса политической мультиэлитности находит подтверждение в ситусном (горизонтальном) измерении социальной структуры, в рамках которого взаимодействуют различные социально-политические лобби. Осевой принцип политики заключается по Беллу в представительстве и участия: существование политических партий или социальных групп, которые выражают интересы отдельных сегментов общества в качестве их представителей в процессе принятия решений. По мнению социолога, власть распределена в плюралистической политической системе, в которой экономическая власть уже более не является доминирующей, но используется для социально важных целей. А сама природа политики не даст отдельным группам (военные, ученые, предприниматели) возможность быть монолитными постоянно, и любая из них, стремясь к власти пытаются заручиться поддержкой других групп. Получив власть, победители начинают принимать решения межгруппового характера и влиять на распределение власти отдельных функциональных элементов, что течет за собой перераспределение влияния внутри системы.

Также это положение связано с эволюцией теоретических взглядов американского социолога, пришедшего к выводу, что техническая интеллигенция на современном этапе, не является политическим классом. «…Теми, кто в конце концов обладает властью, являются не технократы, а политики», – резюмирует в конце концов Д.Белл [30, p.19]. Белловское «переживание политики» – это шок от осознания ее самостоятельности по отношению к технико-организационным структурам. Белловское объяснение политики – просто принятие последней в ее иррациональной необусловленности какими-либо лежащими за ней объективными отношениями.

Вследствие того, что знание и технологии стали основным ресурсом общества, некоторые политические решения оказываются предопределенными. Однако «элита знания» в такой интерпретации, по мнению Э.Я.Баталова, лишь ставит проблемы, предлагает решения, но не обладает властью сказать «да» или «нет» [4, с.39]. Особенностью государственного устройства, по мнению Д.Белла, является то, что в отличие от технико-экономического порядка, здесь решения принимаются посредством переговоров, а не посредством технической рациональности. Интеллектуальная элита не действует как корпоративная группа или же единый политический класс. В практических политических ситуациях ученые и интеллектуалы способны расходиться идеологически, и тогда различные группы ученых могут объединяться с представителями других элит. То есть в реальности «меритократия» может означать лишь более тесное включение научно-технической интеллигенции в уже существующую систему власти [9, с.105].

Особенно тяжелым (в конечном итоге роковым) для белловских представлений о роли «нового класса», да и для всей «постиндустриальной теории» в целом, оказалось «открытие» феномена политики. Белл сталкивается с фактом, грубо противоречащим основным посылкам его концепций: он вынужден констатировать, что все основные решения в обществе принимаются в политической сфере, а роль научно-технических специалистов (в том числе технократии) ограничивается в конечном счете лишь поисками наиболее эффективных средств для реализации уже заранее сформулированных целей, рожденных «наверху», в таинственных сферах политического Олимпа.

Обнаружив обескураживающую «спонтанность» политического действия, Белл вынужден признать, что управление современным обществом не может строиться на чисто «научном», технократическом расчете и непременно должно ориентироваться на ценностные и социальные факторы.

Белл, строго говоря, нигде не продвигается дальше эмпирической констатации того обстоятельства, что все основные решения, определяющие жизнь общества, рождаются в сфере политики – политики, воспринимаемой им феноменологически, как обескураживающей «данности», вне связи ее с социально-классовыми отношениями. Технико-экономические и социально-политические процессы выступают у него как рядоположенные.

По мнению Д.Белла, политическая система приобретает в постиндустриальном обществе значение, которого она до этого не имела никогда. В духе социального кибернетизма он подчеркивает, что в современном обществе «политика управляет социальной структурой, превращается в регулирующий механизм перемен» [6, с.652]. Политика в постиндустриальном обществе как обществе «коммунальном», по его мнению, и должна сосредоточиться главным образом на «коммунальных проблемах» – здравоохранении, образовании, окружающей среде и преступности: именно здесь чаще всего работник может быть отчужден от капитала или связан с ним.

По мнению исследователя, политическая система в постиндустриальном обществе хоть и заметно технократизируется, но «никогда не сможет полностью стать технократической» [6, с.653]. Технократические мотивы о возможности доминирования технократов в политике у Д.Белла проскальзывают в тезисе о переходе в постиндустриальном обществе власти от законодательных и совещательных органов к исполнительным. По оценке Б.Г. Гарибджаняна, «в своей работе Д.Белл говорит о необходимости увеличить бюрократический аппарат и расширить сферу влияния «политических технократов» [7, с.137].

Это связано, по мнению автора, с тем, что в современном обществе внешняя политика перестала быть «дипломатией» и превратилась в бесконечный «круговорот стратегических маневров, где жизненно важные решения должны приниматься незамедлительно, а новые модели социальных изменений делают необходимость планирования политики даже более насущной, чем принятие законов, что требует инициативы именно со стороны исполнительных органов». В связи с этим, возникает необходимость создания нормативной теории, которая смогла бы предложить разумные критерии функционирования современного свободного общества, учитывая неизбежные элементы централизованного принятия решений, расширение возможностей общественного выбора и необходимость разумного планирования. Тем самым Белл отрицает плебисцитарную теорию демократии – это единственное, что сближает его позицию с другими авторами постиндустриальной теории.

«Политика в том виде, как мы ее понимаем, – пишет Д.Белл, – всегда имеет приоритет перед рациональным и зачастую нарушает рациональность». Научно-технические знания могут выступать в качестве необходимого компонента политических решений, но идея рационального решения, устраивающего всех, является утопией. Реализовать ее на практике не представляется возможным. Политика – это всегда столкновение интересов различных групп людей, а управление ими – результат компромисса, волевого иррационального решения. Поэтому, как замечает Белл: «Технократ у власти – это просто одна из разновидностей политика, как бы он ни использовал свои технические знания…» В этой связи технократию можно рассматривать как влияние на власть, соучастие в ней совместно с другими элитами, но не как политическое господство ученых и инженеров. Если А. Сен-Симон мечтал о том времени, когда «правительства не будут больше управлять людьми», то Д.Белл не допускает возможности полной замены политики наукой. Он делает однозначный вывод: «Вопреки мечтам ранних технократов, таких как Сен-Симон, который надеялся, что ученые будут править, стало ясно, что политические отношения занимают важнейшее место в обществе и что отношение знания к власти обычно подчиненное» [6, с.647].

По мнению Н.О.Обрывковой, «формирование условий для рационального управления социальным организмом, сбалансированное распределение и перераспределение благ и обеспечение максимальной личной свободы индивида – вот что является для Белла одним из важнейших достижений демократии в постиндустриальном обществе» [20, с.29].

Несмотря на кажущуюся возможность всех граждан принимать участие в принятии решений, на деле власть в постиндустриальном обществе переходит от одних элитарных групп к другим. При этом решения принимают только избранные – технократы. Тем самым, Белл также подвергает сомнению теорию партиципаторной демократии (демократии соучастия). Оптимальная, с точки зрения Белла, демократия будет возможна при условии: формирования предпосылок для рационального социального развития; сбалансированного распределения и перераспределении благ; обеспечения максимальной личной свободы индивида» [31, p.134].

Любое политическое решение, по Беллу, включает в себя некоторое представление о справедливости. Поэтому сфера государственного устройства характеризуется Беллом в качестве некоей «арены социальной справедливости и власти», где «законное использование силы для регулирования конфликтов служит достижению «известных концепций справедливости, воплощенных в традициях общества или его конституции». Основной принцип государственного устройства – легитимность, что в демократическом государстве означает использование власти только по согласию управляемых. Поэтому имплицитным условием является идея равенства, то есть все люди обладают равным правом голоса в этом согласии. Однако речь идее об абстрактном демократическом равенстве – равенстве политических прав граждан. Идея гражданства, воплощенная в этой концепции является более широкой и охватывает равенство не только в публичной сфере, но и перед законом, равенство гражданских прав, равенство возможностей. Классическая теория либерализма, провозглашавшая принцип «один человек – один голос», и полагавшая, что системой органов, которые наилучшим образом отвечают потребностям свободного осуществления прав индивида, автоматически ограничивая их одновременно действием разумного, утилитарного начала, служит система парламентского представительства, – уже не устраивает постиндустриалистов.

Д.Белл полемизировал с теорией справедливости Дж.Роулза, давшей толчок к возникновению новой идеологии – коммунитаризма. Он указывал, что теория справедливости Роулза не применима к социально-политической практике современного общества. Патриарх постидустриализма возражает против выдвинутых Роулзом принципов справедливости и методов их обоснования – рационального выбора. Он полагает, нельзя рассматривать человека как исключительно рационального субъекта, руководствующегося в своих действиях только императивами разума и отвергающего в качестве критериев выбора эмоции, склонность к рискованным решениям и всякие другие привходящие соображения. Отсюда его критика идеи гипотетического «исходного положения», предложенной Роулзом. Белл считает беспредметным поставленный Ролзом вопрос о едином критерии возмещения последствий неравенства в распределении естественных способностей и социальных преимуществ. По его мнению, единственным справедливым принципом их упорядочения может быть принцип, принимающий неравенство как данность и требующий в пределах соответствующих социальных страт установить больше равенства. «Равенство ради справедливости» требует, согласно Д.Беллу, чтобы естественное неравенство способностей людей покрывалось бы равным для всех выигрышем от выдвижения и деятельности наиболее талантливых и одаренных личностей. Белл отмечает, что «равенство результата» – «это социалистическая этика, подобно тому, как равенство возможностей есть этика либеральная» [6, с.433].

Как справедливо отмечает отечественный исследователь П.Рахшмир, «социализм» Белла не простирался далее идеи «социального минимума», призванного обеспечить индивидам достойную жизнь, сохранить им самоуважение. Вообще, в экономической области «интересы сообщества выше интересов индивида». Иначе в сфере политики: «индивид, а не группа, должен быть первичной ячейкой политической системы» [22].

В конце концов американский мыслитель приходит к выводу, что «хорошо организованная меритократия может быть обществом хотя и неравенства, но справедливости». Критика теории Роулза стала, таким образом, радикализацией либерализма, и была использована Беллом для обоснования принципов его собственной «нормативной философии общественного хозяйства», которая представляет собой форму консервативной апологетики устоев капиталистического общества [10].

Проблема конфигурации власти и классических форм демократии в работах Э.Тоффлера и М.Кастельса. По меткому наблюдению другого постиндустриалиста – Э.Тоффлера, будущее «общество третьей волны» знаменует собой «эру смешения власти», когда распадаются все существовавшие до сих пор властные структуры и рождаются новые, и основывается на идеях трансформации западных политических систем в сторону технократизации политических решений, более активного участия граждан в управлении, ростом социальных движений.

Автор назвал постиндустриальную трансформацию «эрой смешения власти», «когда постепенно распадаются все существовавшие в мире прежде властные структуры и зарождаются новые». Люди, получившие или получающие все более высокое образование (рабочие, сотрудники силовых структур, студенты и т.д.), не желают безропотно и беспрекословно подчиняться начальникам, быть «послушными винтиками» в «административной машине». Они все чаше требуют у руководства объяснений собственных действий, подвергают сомнению свое место и роль в сложившейся социальной иерархии

Э.Тоффлер предлагает строить политическую жизнь «цивилизации Третьей волны» на основе трех ключевых принципов: 1) власть меньшинств; 2) полупрямая демократия; 3) разделение решений. По его мнению в условиях демассифицирующейся социальной структуры, составляющей электоральную базу партий и политиков, формируется конфигуративное общество, образованное многочисленными, зачастую временными, меньшинствами, редко объединяющиеся в 51%-ый консенсус по крупным проблемам [24, с. 64-65]. Если политики Первой волны были «до-мажоритарными», Второй волны «мажоритарными», завтра они, прогнозирует Тоффлер, будут «мини-мажоритарными» (правление большинства сольется с властью меньшинств). По мнению ученого, отсутствие соответствующих этому новому обществу политических институтов сегодня только обостряет конфликт между меньшинствами. Решением этой проблемы является кардинальная модернизация всей политической системы, создание новых институтов, чтобы помогать меньшинствам – профессиональным, этическим, сексуальным, региональным, рекреационным или религиозным – быстрее и легче образовывать и разрывать альянсы. Человечеству могут понадобиться арены, где разные меньшинства, на основе ротации, а может быть, по случайному выбору, собираются вместе, чтобы обмениваться проблемами, вести переговоры о соглашениях и разрешать споры. Тоффлер также предлагает избирать некоторых чиновников по принципу жребия, чтобы усилить представительство меньшинств в политике.

Также Тоффлер, тяготея к идеалам классического либерализма и исходя из принципов современного плюрализма, обосновывает необходимость в постиндустриализма становления полупрямой демократии, что проявляется в беспрецедентном росте широких гражданских инициатив и все большей заинтересованности граждан в социальной и законодательной политике.

В настоящее время чиновники все более полагаются на поддержку штатных помощников и советов внешних экспертов. Бюрократия в исполнительной ветви власти все более усложняет процесс принятия законодательных решений. Пытаясь создать противовес исполнительной бюрократии, представительные органы увеличивают штат своих служб, еще больше перегружая законодательный процесс. Решение эти проблемы Тоффлер видит в том, чтобы передать часть функций, выполняемых сейчас малым количеством псевдопредставителей самому электорату.

Конечно, для этого понадобятся новые институты, a также новые технологии. Опасность прямой демократии, отмечает Тоффлер, заключается в излишней эмоциональности людей и их подверженности внушению. Предполагается, что избранные представители менее эмоциональны и более вдумчивы, чем общественность. Однако поскольку члены парламентов и других законодательных органов создают собственные комитеты по тем вопросам, которые на их взгляд являются первостепенными, у граждан нет способа заставить их формировать комитеты, которые занимались бы упущенной или очень спорной проблемой. Поэтому следует предоставить полномочия самим избирателям прямо, через петицию, заставить законодательный орган формировать такие комитеты, которые необходимы общественности, а не законодателям, Тоффлер, таким образом, видит универсальный выход в полупрямой демократии, т.е. такой, где будут сочетаться положительные черты как представительной, так и прямой демократий.

М.Кастельс в своих политических воззрениях исходит из утверждения, что либеральная демократия характеризуется двумя следующими чертами: 1) существованием политической сферы, представляющей собой место для социального консенсуса и выражения основных интересов и 2) наличием политических деятелей, которые отстаивают индивидуальные нравы и свободы как общественные ценности [32, p.32]. Однако за исключением небольших автономных субъектов, говорить о наличии либеральной демократии, но мнению Кастельса, не приходится. Вместо политической сферы – места для коллективной солидарности – существуют только доминирующие мнения и интересы, позволяющие манипулировать остальными людьми. Такое общество – бесконечно фрагментарно, без исторической памяти и коллективной солидарности. Это общество без граждан, и_: в конце концов, это не-общество.

Исследователь указывает на кризис демократии в глобализированном обществе, который был предопределен рядом процессов, происходящих в обществе:

1) Кризис государства как института, который потерявшего часть своей легитимности в связи с глобализацией потоков информации и власти. В частности, это проявилось в неспособности государства выполнять установленные законодательно обязательства в качестве «государства всеобщего благосостояния». Причина заключается в интеграции производства и потребления и глобальных взаимозависимых структурной реструктуризации экономики и политических институтов, что привело к отказу от кенсианской теории и сокращению трудовых партий.

2) Кризис законодательства выразился в осознании противоречия друг другу двух основных принципа либеральной демократии – национального гражданства и приоритета индивидуальности. Национальное гражданство подразумевает согласие с мнением большинства по важным политическим вопросам, в то время как приоритет индивидуальности выражается в праве отстаивать свою точку зрения.

3) Кризис доверия к политической системе, вызванный открытой конфронтацией между политическими партиями. Поглощенная системой СМИ и зависящая or технологически сложных манипуляций, а также подверженная постоянным политическим скандалам, партийная система потеряла свое истинное предназначение и способность быть полезной обществу. Она превратилась в бюрократический рудимент, лишенный общественного доверия.

Проявлением кризиса демократии является то, что общественное мнение, выражаемое как конкретными гражданами, так и коллективно, демонстрирует растущее недовольство политическими партиями, их лидерами и всей профессиональной политикой в целом, неспособной решить социальные проблемы. Однако подобное недоверие к политической системе не означает, что народ совсем отказывается от участия в выборах или не беспокоится о демократии: население предпочитает голосовать за неправительственные партии, желая, таким образом, выразить свой протест.

Постиндустриалисты связывают кризис традиционных форм демократии, и прежде всего плебисцитарной, характерной для индустриализма, с изменившейся ролью средств массовой информации, что выразилось в «медиатизации политики» и обусловило серьезные изменения в сущности политических институтов. Процессы, происходящие в сетевом обществе, позволяют говорить о появлении так называемой «информациональной политики».

В политической сфере современных западных обществ электронные СМИ стали занимать ключевые позиции в политике, поскольку в настоящий момент политические и информационные коммуникации главным образом осуществляются в пространстве СМИ. Вне сферы СМИ находятся только политические аутсайдеры. В информационную эпоху модифицированные процессы выборов, создания и функционирования политических организаций, принятия политических решений окончательно изменили природу взаимодействия государства и общества. В то же время, поскольку современные политические системы до сих пор основываются на организационных формах и политических принципах индустриальной эпохи» они становятся политически устаревшими, пытающимися отрицать потоки информации, oт которых находятся в полной зависимости. В этом заключается, но мнению Kacтельса, фундаментальный источник кризиса демократии в информационную эпоху.

Как отмечает А.Румянцев, в отличие от «демократии толпы» и «газетно-партийной» форм демократии специфика сегодняшней формы демократии – «теледемократии» («медиакратии») заключаются в аполитичности широких слоев населения. Стимулы для участия в политической жизни были утрачены по причине отсутствия необходимости в борьбе за повышение материального благосостояния, а других оснований, не связанных с потребительскими интересами, не оказалось [23].

Поэтому политический процесс превращается в своего рода шоу, где «без картинок, звуков и символов, манипулирующих населением, как отмечает Кастельс, невозможно победить на выборах и придти к власти» [32, p.46].

«Растущее влияние СМИ на содержание политических программ ведет к их тотальному упрощению. Образы, закодированные послания и соперничество между политическими героями и злодеями (периодически меняющимися своими ролями) в мире фальшивых страстей, скрытых амбиций и ударов в спину, – вот что представляет собой американская политика, находящаяся в зависимости от электронных СМИ», – пишет Кастельс [32, p.47].

Коммерциализация средств массовой информации привела к резкому возрастанию разнообразия информации, точнее «информации», читателей и зрителей уже трудно удивить чем-либо. В условиях обилия сообщений о летающих тарелках, оживших мертвецах, продажности всех политиков до единого, у общественности вырабатывается стойкий иммунитет на новости, своего рода информационная оскомина. Во-первых, резко возрастает роль первого лица партии, лидерство которого приобретает харизматический характер. Во-вторых, в тех странах, где еще сохранилась мажоритарная система, ее суть выхолащивается, качества отдельных кандидатов, выдвигающихся в избирательных округах, все более теряют свое значение, все больше вклад лидера партии в успех каждого отдельного кандидата и всей партии целиком.

В итоге, как в странах с пропорциональной избирательной системой, так и в странах с мажоритарной, снижается значение отдельных кандидатов при выборах, а значит и депутатов – в работе. Вообще, вся партийная машина постепенно превращается в чиновничий аппарат, обслуживающий лидера. Разветвленная и эффективно работающая партийная структура уже не является необходимым условием победы на выборах. Конечно, в разных странах и разных партиях эти метаморфозы принимают неодинаковые масштабы, но тенденция прослеживается достаточно четко.

В силу этого роль партий, как коллективных субъектов политической деятельности, посредников между народом и властью, канализирующих и опосредующих народную волю, резко падает. Возрастает роль отдельной личности, лидера партии, возможности влияния на него уходят в тень, приобретают в основном «закулисный» характер, а политика приобретает более закрытый, непредсказуемый, волюнтаристский характер.

Но мнению Кастельса, процессы, происходящие в обществе, обуславливают дробление государства, непредсказуемость развития политических систем и неоднозначность политики, которую проводят правительства разных стран. Политическая свобода сохраняется, если парод готов за нее бороться, но политическая демократия в этих условиях начинает терять содержание, сохраняя только видимость формы. Это еще не означает наступления «формальной демократии»: демократия сохраняется как действие, всеобщее избирательное право и уважается гражданская свобода. Однако новые институциональные, культурные и технологические условия реализации демократии в сетевом обществе делают существующую политическую систему устаревшей. Создание новых адекватных политических механизмов призвано, помимо прочего, не допустить тирана в исчезающее пространство политической демократии.

Впрочем, несмотря на личный негативный взгляд М.Кастельса на перспективы демократического устройства современного мира, его теория породила позитивные интерпретации политической системы постиндустриализма, связанные с концептами «сетевой (электронной) демократии» и «электронного правительства», укорененными в классический либерализм.

Технологизация политики , «сетевая медиакратия» и политическая активность граждан. В информационном обществе данные исследователи фиксируют складывание принципиально нового типа демократии – «компьютерного», или «киберкратии», – при котором установится устойчивая и эффективная обратная связь населения с правительством и всей системой государственной власти, впервые открывающая перед отдельными гражданами реальную возможность участвовать в процессе принятия решений, активно влиять на деятельность правительства и других государственных структур и фактически взять эту деятельность под свой жесткий контроль. Главными составляющими электронной демократии выступают всеобщее избирательное право и свободная информация.

«Социальный интеллект» реализуется через сетевую систему связей посредством сети Интернет, информационного поля, создаваемого средствами электронной коммуникации, с помощью социальной памяти, хранящейся в информационных банках данных, интеллектуальной элиты, продуцирующей новые идеи и знания (широкий слой специалистов, обладающих компьютерной грамотностью) и через «интеллектуальный рынок», обмен идеями и информацией.

Как полагает Д.Н. Песков, «интернет дает шанс перейти от современной модели демократии к некой разновидности идеального государства – даже не афинского образца, а своего рода виртуальной эклессии. В ней доступ к информации, к проектам законов, к несекретной аналитике, а также возможность непосредственного участия в управлении государственными и негосударственными структурами получат абсолютно все граждане, которые отныне не будут нуждаться в традиционных иерархических каналах доступа к общенациональным СМИ. Интернет позволяет обратиться к неограниченному количеству избирателей напрямую... В результате круг лиц, постоянно участвующих в управлении обществом, в перспективе расширится до всего активного населения страны» [21, с.38].

При этом раздаются и голоса об опасности возрождения тоталитаризма в форме тотального информационного шпионажа, полицейского и политического наблюдения с помощью современных технических средств со стороны государств за своими гражданами.

В политической сфере сеть создает предпосылки развития институтов и организаций гражданского общества, замены индивидуализма «новым коллективизмом». Американские исследователи Р.Барбрук и Э.Камерон определяют данный тип идеологии как «Калифорнийскую Идеологию» – гетерогенную ортодоксию грядущего информационного века, гибрид электронной агоры и электронного рынка [3]. Эта противоречивая смесь технологического детерминизма и либертарианского индивидуализма сочетает бесшабашный дух хиппи и предпринимательское рвение йаппи. Это слияние противоположностей было достигнуто глубочайшей верой в освобождающий потенциал новых информационных технологий. По мысли авторов, иинформационные технологии, дают силу индувидууму, увеличивают личную свободу и радикально сокращают власть нации-государства.

Радикалы стали формировать политические взгляды и культурный стиль движения новых левых по всему миру в течение 1960-х годов. Оторвавшись от узкой политики послевоенной эпохи, они запускали кампании против милитаризма, расизма, сексуальной дискриминации, бессмысленного потребительства и загрязнения окружающей среды. Вместо традиционных жестких иерархий левых они создавали коллективные и демократические структуры, которые, как предполагается, предварили либертарианское общество будущего. При этом новые левые Калифорнии сочетали политическую борьбу с культурным бунтом. В отличие от их родителей, хиппи отказывались подчиняться жестким общественным условностям, налагавшимся на организационного человека военными, университетами, корпорациями и даже политическими партиями левого крыла. Вместо этого они открыто декларировали собственное отрицание «прямого» мира посредством вольного стиля одежды, сексуальной распущенности, громкой музыки и рекреационных наркотиков.

Но, с другой стороны, радикальные хиппи были и либералами в социальном смысле этого слова. Они выступали за универсалистские, рациональные и прогрессивные идеалы, вроде демократии, терпимости, самореализации и социальной справедливости.

По мнению А.Румянцева, серьезным минусом непосредственной сетевой демократии окажется информационное давление, постоянно оказываемое политическими силами на все население, которое в эпоху представительной демократии подвергалось информационному насилию лишь в периоды предвыборных компаний и других подобных мероприятий. Объектом приложения усилий лоббистов станут не привычные к этому (в хорошем и плохом смыслах) профессиональные политики, а рядовые граждане [23].

С.В.Михайлов отмечает близость идеологии информационного общества с либерализмом, а сам интернет рассматривают как пик развития капитализма: будучи «рынком идей» и этикой максимизации взаимодействия, интернет не только проявляет, но и существенно усиливает черты либеральных политических структур, например, индивидуальную свободу (до анархизма и хаоса) [18].

С другой стороны, как указывает Л.А.Мясникова информационное общество близко и коммунистическому идеалу, поскольку информация – главный производственный ресурс современного общества, а Internet вовлекший в свою орбиту активное население планеты есть ни что иное, как средство обобществления информационных ресурсов, «комьюнитизации» людей. Так, например, известная технология свободного взаимного обмена информацией и контентом Peer-to-peer (p2p, пиринг) позволяет пользователям в любой комбинации связываться в сети друг с другом, минуя центральный сервер, т.е. любой пользователь, отдавая свои ресурсы, может пользоваться практически неограниченными информационными ресурсами всей сети. Таким образом, в виртуальном пространстве образуется «общество», в котором главный ресурс распределяется по марксову принципу – «от каждого по способности, каждому по потребности», т.е. образуется (вследствие информационной, а не социальной революции) виртуальное коммунистическое общество. Пока коммунистический принцип распределения обрел себя в сети в виде бесконтрольного обмена музыкальными файлами… создание «коммунистических информационных кластеров» на основе р2р становится реальностью…» [19].

Постиндустриализм как идеология. В процесс становления новой концепции стремились внести свой вклад представители совершенно различных идеологических течений – от консерватора У.Ростоу и умеренного либерала К.Томинаги до придерживавшегося явно социалистической ориентации А.Турена и чешского марксиста Р.Рихты. Патриарх постиндустриализма Д.Белл, как известно, стоял у истоков теории «конца идеологии». Еще ранее с таким тезисом выступил в работе «Опиум интеллектуалов» (1954) Р.Арон, который заявил о конце идеологий (прежде всего марксистско-ленинской), имея в виду под идеологией «глобальное видение исторического мира». Нет какого-то единого направления развития, а есть плюрализм государственных и прочих интересов; будущее – итог многих противоречивых усилий, так что общий результат может оказаться неожиданным и даже абсурдным: «Нет техников, способных формировать общества завтрашнего дня, человечество в целом творит их в непредвидимом разнообразии [29, p.190].

После распада социалистического блока Ф.Фукуяма заявил о конце истории победе либеральной идеологии: «То, чему мы, вероятно, свидетели не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления» [25].

«Политические доктрины, – М.Кастельс, – …от либерализма до социализма в новых условиях оказываются лишенными практического смысла. В результате этого они теряют свою привлекательность и в стремлении выжить идут по пути бесконечных мутаций, болтаясь за спиной нового общества, как пыльные знамена забытых войн» [32, p.17].

Можно отметить, что в своем пессимистическом видении информационализма он близок к традициям левой культуры. Кастельс, как и А.Турен делает акцент на неизбежности обострения конфликтов внутри современных обществ и перманентной борьбы против усиления подавления личности в мире, «состоящем на одних рынков, информационных сетей, индивидуальностей и стратегических организаций» [34].

Однако вскоре Д.Белл вынужден был признать «возобновление истории»: «… «конец идеологии» как гигантская историческая смена убеждений и ориентиров, на мой взгляд, исчерпала себя. И теперь вновь начинается история» [5]. Впрочем, это сделал и сам Фукуяма после событий 11 сентября 2001 г. в США.

Ряд ученых, в частности В.Л.Иноземцев отмечают, что постиндустриальная парадигма связана с возможным возрождением левой идеологии, ренессансом социал-демократического или коммунистических движений [12]. При этом отмечается, что постиндустриальное общество в действительности ни в коей мере не является обществом равенства.

Как отмечает Л.Л. Лисюткина, в постиндустриальном контексте реализуется потенциал реинтерпретаций старой социалистической идеологии. Очевидно, что нитью такого рода «ренессансам» является ее гуманистическая и эгалитаристская риторика. Созвучно ситуативным потребностям, она может универсально реанимироваться в контексте любого идейно-ценностного образования. Особенность концепций постиндустриального общества состоит в том, что создатели их нередко наделяют будущее общество чертами, близкими к коммунистическому строю [1].

Многие исследователи рассматривают постиндустриализм как идеологию – апологетику капиталистического общества [2, 8, 15, 26, 27]. «Вторая мировая война закончилась поражением фашизма, но породила одновременно острый кризис ценностей либеральной демократии. Для его преодоления создается ряд доктрин казенно-оптимистического характера − «народного капитализма», «общества изобилия», «великого благоденствия», «планового капитализма» и т. п. Однако опыт 1950-х годов показал, что идеалы капитализма как такового утратили привлекательность. Необходима была такая формулировка альтернативного коммунистическому идеала, которая бы одновременно утверждала преодоление капитализма и в то же время была антитезой коммунизму. Постиндустриальная доктрина...оказалась …перспективной с идеологических позиций» [11].

Потсвестфальский мировой политический порядок. Также в центре внимания постиндустриалистов остается проблема места государства в современной политической организации общества. Современные политические системы пронизаны структурным кризисом легитимности. С одной стороны, ряд исследователей, в частности, М.Кастельс подметили тенденцию кардинального пересмотра места и роли национального государства в мировом сообществе – ключевое понятие внешней и внутренней политики – «государственный суверенитет» подвергается эрозии. Происходит постепенный демонтаж Вестфальской системы мироустройства, которая исходит из примата государственного суверенитета, структурируя на основании данного понятия всю систему легитимности международных правовых и политических институтов. Взамен ей предлагается иная, альтернативная система легитимации, в которой во главу угла ставятся права индивида.

Д.Белл рассматривал постиндустриальную стадию развития на уровне «национального» общества, подчеркивая, что описанные им тенденции относятся к обществу США, которое формируется в период с 1949 по 2000 гг., поэтому во многом не предвидел данных процессов.

В современной политике значительно ослаблена связь трех основополагающих звеньев – социальных институтов, политики и территории. Исчезает различие между внутренней и международной политикой, между территориальными и экстерриториальными факторами.

В политическом пространстве поздней современности формируются глобальные, наднациональные формы политической организации. Политические и экономические полномочия отдельных государств отчуждаются и обобществляются на более высоком уровне. Ряд исследователей замечают признаки перемещения центров влияния на наднациональный уровень и образования некоей мировой элиты – трансграничной по расположению и космополитической по признаваемым ценностям.

В развитых западных странах наблюдается размывание понятия гражданства (в феномене двойного гражданства); либерализация допуска иностранцев к выборам в местные органы власти; унификация социально-политических институтов в рамках ЕС.

Государственность перестает связываться с национальностью как системообразующим фактором. Как реакция на данные процессы возникают всплески национализма, сепаратизма. В состоянии (полу)распада находятся все многонациональные государства – Бельгия, Югославия, Чехословакия, Великобритания. Для в остальном кашеобразного состояния народных масс западноевропейских стран противостояние валлонов и фламандцев в Бельгии, протестантов и католиков в Северной Ирландии, терроризм басков и корсиканцев, национализм жителей севера Италии представляют собой явления, которые нельзя игнорировать или объявлять всего лишь нетипичными исключениями из правил [23].

По словам американского ученого А.Кацнельсона [см.:17], современные государства оказались перед проблемой актуализации национальных, культурных, гендерных и религиозных различий в обществе, создаваемом технократами. В связи с ростом гетерогенности политического пространства, как отмечает Н.А. Казанцева, в условиях глобального информационного общества, смешанного в расовом и религиозном отношении, актуальным является обращение к либеральной идеологии. Ведь именно либерализм исторически предан принципам индивидуальной свободы, права, нравственности, толерантности, демократии, частной собственности, идеологии свободной конкуренции [13].

Произошли изменения и в понятии «государственная территория», отныне «это не просто территория в признанных границах государства (международное признание границ вторично), а страна, географическая область, с которой исторически связана нация как субъект права на политическое определение. Эта территория является для нации родиной, и право на родину первично по отношению к любым факторам, определяющим конкретные границы той территории, на которой происходит политическое самоопределение нации» [28, с. 8-9]. Естественным образом возникают вопрос, что такое «политически самоопределившаяся нация». Наблюдения за национально-территориальным размежеванием на пространствах Западной Европы после Первой Мировой войны и до нашего времени дает единственно возможный ответ: это такая группа населения, в отношении которой, неким политическим силам (внутренними и/или внешним) удалось добиться создания собственной политической организации власти, той или иной формы государственности или полугосударственности, либо принадлежности тому или иному уже существующему государству. Собственно национально-этнические критерии становятся предметом политических манипуляций.

Резюме. В политико-идеологическом отношении постиндустриализм не является гомогенной теорий, ее идеи представлены авторами разной политической ориентации (социалисты, либералы, консерваторы). Построениям авторов постиндустриальной теории свойственен дуализм: смешение либеральной доктрины индивидуальных прав и свобод человека и социал-демократической риторики экономического равенства (теория государства всеобщего благосостояния и народного капитализма). Как отмечают ряд исследователей, Д.Белл как авторы теории государства благосостояния называл отличительными признаками современного государства смешанную экономику, отсутствие в обществе идеологического противоборства [33, p.189].

Среди политической проблематики особо следует отметить разработку проблематики социальной справедливости, трактовки современного политического процесса. Авторы постиндустриализма, для которых проблема управления обществом была одной из основных, отмечают тенденцию технологизации политики и предлагали в качестве оптимального идеала меритократическую модель политической власти в основе своей элитистскую, но в рамках концепта плюралистического общества (конкуренции элит).

Суть постиндустриальных концепций сводится к тому положению, что класс носителей знания как формирующаяся социальная группа могут претендовать на роль политического союзника правящего класса. «В то же время феномен науки рассматривался как синоним власти, то есть наука воспринималась как институт властвования, подобно государству, законодательству, партии, следовательно, может быть, постнеотехнократы и являлись союзниками (советниками) правящего класса, но роль их воздействия на все стороны жизнедеятельности общества была определяющей» [16].

В работах второй волны постиндустриализма современные общества обычно рассматриваются как партиципаторно-демократические, где информационные технологии способствуют расширению политического участия граждан.

Библиографический список

1. Анурин В.Ф. Постиндустриальное и/или коммунистическое общество// Социологические исследования. 1999. № 7.
   
2. Араб-Оглы Э.А. В лабиринте пророчеств. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба. М., 1973.
   
3. Барбрук Р.., Камерон Э. Калифорнийская идеология. [Электронный ресурс] URL:ссылка скрыта (дата обращения: 18.04.2010).
   
4. Баталов Э.Я. Политическая культура современного американского общества. М., 1990.
   
5. Белл Д. Возобновление истории в новом столетии // Вопросы философии. 2002. №5.
   
6. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М.,1999.
   
7. Гарибджанян Б.Г. Кризис буржуазного общества и футурология в США. Ереван, 1980.
   
8. Гаузнер Н.Д. «Послеиндустриальное общество» и тенденции социально-экономического развития США // США-экономика, политика, идеология. 1970. №12.
   
9. Деменчонок Э.В. Современная технократическая идеология в США. М., 1984.
   
10. Екимова С.И. Дискуссия вокруг работы Дж.Ролза «Теория справедливости». [Электронный ресурс] ссылка скрыта (дата обращения: 18.04.2010).
    
11. Иванов В.Г., Лезгина М. Л. «Информационное общество» как продукт научно-технического прогресса // Credo. 2005. №2.
    
12. Иноземцев В.Л. Перспективы и судьбы левых идеологий в постиндустриальном мире. Публичная лекция в Кишиневе. [Электронный ресурс] URL: ссылка скрыта (дата обращения: 18.04.2010).
    
13. Казанцева Н.А. Идейно-политическая платформа либеральной партии Канады в информационную эпоху. Автореф. дисс…канд. политич. наук. Чита, 2006.
    
14. Кастельс М. Информационная эпоха. Экономика, общество и культура. М.,2001.
    
15. Косолапов В.В., Лисичкин В.А. Критика буржуазных концепций будущего. М.,1978.
    
16. Макеев С.В. Концепции технократизма: историко-философский анализ. Автореф. дисс… д.-ра филос. наук. М., 2008.
    
17. Малинова О.Ю. Проблемы национальной идентичности и национальных прав в либеральной политической теории // Политические исследования. 2003. №4.
    
18. Михайлов С.В. Интернет как социальное явление. Дисс.… канд. филос. наук. Ульяновск, 2003.
    
19. Мясникова Л.А.Экономика постмодерна и отношения собственности // Вопросы философии. №2. 2007.
    
20. Обрывкова Н.О. Электронная демократия в современном постиндустриальном обществе. Дис... канд. полит. наук. СПб, 2006.
    
21. Песков Д.Н. Интернет в российской политике: утопия и реальность// Политические исследования.2002. №1.
    
22. Рахшмир П. Герольд постиндустриального общества.//Новый компаньон. №44 (150) 19.12.2000. Пермь.
    
23. Румянцев А. Современное государство и вызовы постиндустриального общества. М.,2001. [Электронный ресурс] URL:http: ссылка скрыта/stat_is/stat_is.pdf (дата обращения: 18.04.2010).
    
24. Тоффлер Э. Третья волна. М., 2004.
    
25. Фукуяма Ф. Конец истории? //Философия истории. Антология. М., 1989.
    
26. Шахназаров К.Г. Фиаско футурологии. (Критические очерки немарксистских концепций будущего). М.,1979.
    
27. Хавинсон Я.С. 2000-й год и некоторые пророки // Мировая экономика и международные отношения. 1969. №7/
    
28. Четвернин В.А. Четвернин В.А. Демократическое конституционное государство: введение в теорию. М., 1993.
    
29. Aron R. The Opium of the Intellectuals. N-.Y., 1957.
    
30. Bell D. Technocracy and Politics // Survey. Vol. 17. L., 1971, № 1.
    
31. Bell D. The End of Ideology. An Exhaustion of Political Ideas in the Fifties. Glenсoe (III) 1960.
    
32. Castells M. The power of identity. Vol. 2. The Informational Age: Economy, Society and Culture. Oxford, 1997.
    
33. Kleinberg B. American Society in the Post Industrial Age. Ohio, 1973.
    
34. Turen A. La societe post-industrielle. Paris., 1969.
    
35. Young M. The Rise of Merotocracy. London, 1958.
    

THE MODERN POLITICAL SYSTEM AND THE THEORY OF THE POSTINDUSTRIAL SOCIETY


Bazykin Denis Viktorovich

The senior teacher of chair of philosophy of the «Perm state agricultural academy of I.D.Prjanishnikova» (Perm, street Petropavlovskaya (Communisticheskaya), 23), bazykin1@yandex.ru


Рекомендация специалиста

В статье рассмотрена концептуализация трансформации политической системы современного социума, предпринятая в теориях постиндустриального автора. Автор реконструирует взгляды теоретиков указанного направления на новые формы демократического устройства, конфигурацию властных элит, их идеологические акценты, проблемы управления в глобализирующемся мире. Считаем, что представленный материал вызовет определенный интерес у исследователей, занимающихся анализом современных общественно-политических процессов. Статья может быть рекомендована к публикации в «Университетских исследованиях».


Зав. кафедрой философии

ФГОУ ВПО «Пермская ГСХА»,

кандидат философских наук

Бастричев С.Г.