Geum.ru

Проф. Е. Месснер луцкий прорыв к 50-летию великой победы Всеславянское Издательство Нью-Йорк

Вид материалаДокументы

Содержание


Генерал брусилов
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   15
ГЕНЕРАЛ БРУСИЛОВ


Известно, что генерал Алексеев, приступив к формиро­ванию Добровольческой Армии, обратился к Генералу Бру­силову с просьбой слать в эту Армию офицеров с Севера. Брусилов обещал, но обещания не исполнил, потому что он ушел во время Гражданской войны в нейтральность, не ставши в строй Белых, но и не заразившись совкарьеризмом от зигзагопогонных подло–авантюристов, как Гутор, Бонч–Бруевич и другие.

Общеизвестно, что он вышел из этой нейтральности в 1920 году и помог походу Тухачевского на Варшаву тем, что, по предложению или по приказанию Кремля, обратился с воззванием к офицерам на ленинской территории, при­глашая их вступать в Красную Армию для борьбы со внеш­ним врагом. Этим он положил основание тому совпатриотизму, который возник на Родине нашей в 1942 году и ко­торый расцвел в Зарубежье в 1944–46 годах. В противопо­ложность презренным совкарьеристам, совпатриоты заслу­живают, скорее, сожаления, чем осуждения: в совпатриотизме есть любовь к Родине, наивная вера в эволюцию ком­мунистической власти и затем трагическое разочарование, горестное сознание своей ошибки.

Зарубежье возненавидело Брусилова за его совпатриотизм и не хочет слышать о его полководческих заслугах. Но припоминается такой эпизод из "1793 год" Виктора Гюго: матрос плохо закрепил пушку на батарейной палубе и ору­дие стало во время качки метаться, грозя пробить борты корабля, но матрос, с опасностью для жизни, принайтовал пушку; за смелость ему дали медаль, за небрежность – ви­селицу. За совпатриотизм можно Брусилова осуждать, но его полководческие заслуги должно признавать.

Впрочем, заслуги Брусилова–полководца не велики.


* * *

Отцом генерала Брусилова был генерал, в возрасте 68 лет женившийся на девушке на 45 лет его моложе и при­живший с нею нескольких детей, в том числе и будущего полководца. Последний родился 19–VII–1853 г. и, как сын генерала, был, подросши, принят в Пажеский Корпус. По окончании в нём курса в 1872 году он вышел в 15–й драгун­ский Тверской полк, стоявший на Кавказе, и в составе этого полка принял участие в войне против турок в 1877–78 годах. Наскучив службой в Богом забытых кавказских гарнизонах, он добился перевода его в постоянный состав Офицерской Кавалерийской школы (в Санкт–Петербурге), где с увлече­ньем занялся преподаванием тонкостей верховой езды ка­валерийским офицерам, командируемым в Школу для усовершенствования их тактического и строевого образования. Состоя в Школе, Брусилов был зачислен Лейб–гвардии в конно–гренадерский полк. Успехи Брусилова в Школе и состояние в Гвардии дали ему возможность сделать блестя­щую карьеру, потому что он стал любимцем Великого Кня­зя Николая Николаевича, будущего Верховного Главнокомандующего. С его помощью Брусилов становится Началь­ником Офицерской Кавалерийской школы, а затем Началь­ником 2–й Гвардейской кавалерийской дивизии. В 1908 го­ду он получает пост Командующего XIV Армейским корпу­сом со стоянкой в Люблине. Корпусом он командовал не долго: был скоро – к общему в офицерской среде удивле­нию – назначен Помощником Главнокомандующего Вар­шавского Военного Округа и предназначен, на случай вой­ны, к командованию 2–й Армией, той армией, которая в августе 1914 года погибла в Восточной Пруссии вместе со своим Командующим, генералом Самсоновым. Такой траги­ческой участи Брусилов не подвергся, так как не вступил в командование 2–й Армией: он перессорился в Варшаве со всеми чинами Штаба округа и был переведен в Киевский Военный Округ, где получил в командование XII Армейский корпус. Счастье всегда сопутствовало Брусилову. Обладать счастьем – необходимое условие, чтобы стать полководцем–победителем. Брусилов стал им.

В Генеральном Штабе очень косо смотрели на выдви­жение генерала, не имевшего, во–первых, высшего военного образования и, во вторых, не получившего строевой команд­ной основы, какая создается при командовании полком: Брусилов сразу от теории (но не практики) тактики в Офи­церской Школе и от кратковременной тактической практики во 2–й дивизии Конной Гвардии вскочил в оператику. Его презрительно называли берейтером и были правы: берейтером был в манеже Школы, берейтером остался на вой­не, предводительствуя Армией, а затем Фронтом.

Книга воспоминаний Брусилова и исторический роман о Брусилове советского писателя Юрия Слезкина рисуют духовный облик этого баловня судьбы.

Он умел быть благодарным за сделанное ему добро: своего благодетеля, Великого Князя Николая Николаевича, в книге своей превозносит до небес (а это было не легко. сделать – ведь книгу редактировали и цензурировали коммунисты, которым Николай Николаевич весьма одиозен).

Он умел ценить заслугу людей, с которыми соприкасал­ся. Данные им в "Воспоминаниях" характеристики генералов Ломновского (драгоценного для него Начальника Штаба 8–й Армии в бытность Брусилова Командующим этой Ар­мией), Деникина (хотя он и возглавитель Белых), Драгомирова Владимира, Ханжина до мелочей совпадают с мнением о них подчинённых им офицеров VIII Армейского корпуса, 8–й Армии.

Но под влиянием личных симпатий и антипатий Бруси­лов бывал несправедлив, не объективен до безобразия. Ему нравился генерал Орлов, профессор Военной Академии, "прославившийся" в бою у Янтайских копей в Маньчжурии, где он и его дивизия так резво бежали от врага, что их прозвали "Орловскими рысаками"; осенью 1914 года он командовал нашим VIII Армейским корпусом и мы его не­навидели за то, что он стеснялся бывать под огнем; Бруси­лов же пишет о нём, что его войска не любили потому, что он давал мало наград. А в декабре 1914 года Орлов трусом бежал в тыл, его корпус был окружён и мы едва пробились – Орлова отрешили от командования, а Брусилов вины в Орлове не видит и считает его лишь незадачливым. Таким благосклонным бывал Брусилов, но умел он и люто ненави­деть. Ненавидит он генерала Корнилова и обвиняет его в неисполнении боевых приказов и в том, что, очертя голову лезет со своей дивизией и вперёд и потом несет большие потери (впрочем, Брусилов признаёт, что дивизия любила Корнилова). Можно было бы подумать, что ненависть к Корнилову вписана в "Воспоминания" Брусилова комму­нистическими редакторами, но они разрешили Брусилову сказать о другом белом генерале, Алексееве, что он умён, что он сообразительный стратег (дано ещё и третье опре­деление: слабовольный). Таким образом, не в политической установке Брусилова–мемуариста или редакторов его мемуа­ров надо искать причину ненависти Брусилова к Корнилову. Не трудно их найти: Брусилов пишет, что Корнилов, ставши в 1917 году Командующим 8–й Армии, интриговал против Главнокомандующего Фронтом, генерала Гутора, которого свалил и сел на его место, а сделавшись Главнокомандую­щим фронтом, принялся интриговать против Верховного Главнокомандующего, Генерала Брусилова, и тоже, свалив­ши его, занял его должность. Мысль об этих воображае­мых интригах мешает генералу Брусилову судить объек­тивно о таком крупном военачальнике, как генерал Корни­лов.

Брусилов всюду видит интриги против него. Генерал Иванов, Главнокомандующий Юго–Западным Фронтом в 1914 и 15 годах, человек, по мнению Брусилова, преданный военному делу, но узкий, мелочный, бестолковый, чрезвы­чайно самолюбивый, чинил якобы всяческие препятствия Брусилову, как Командующему 8–й Армией: например, не подбрасывает в 1914 году два–три корпуса для усиления его, Брусилова Армии (Брусилов не понимает, что на войне всегда недостает этих "двух–трех корпусов"); неполучение в 1915 году подкреплений считает злым против него умыс­лом и едет крупно объясняться в Штаб генерала Иванова; в 1915 году ему "нарочно не давали" артиллерийских снаря­дов ("Я не верил, что нет снарядов", – пишет он в "Воспоминаниях"); в том же году ему якобы нарочно присоедини­ли к его армейскому участку крепость Перемышль – за­щитить её было немыслимо, а поэтому на верхах кому–то хотелось, чтобы позор сдачи врагу Перемышля лег на 8–ю Армию и на него, Брусилова; в 1916 году Государь и генерал Алексеев якобы умышленно не подкрепляют резервами Юго–Западный Фронт – "Пусть Брусилов сам выкручи­вается", – злорадно думала Ставка, по убеждению Брусило­ва; а генерал Эверт (Западный фронт) умышленно не пере­ходил в наступление, которое облегчило бы положение Юго–Западного фронта и увеличило бы размер Брусиловской победы – Эверт, видите ли, не хотел наступать, чтобы, не работать во славу Брусилова (цитирую это чудовищ­ное обвинение из "Воспоминаний" Брусилова).

В злобе на Эверта Брусилов пересылает ему якобы по­лученные в Штабе Юго–Западного Фронта анонимные пись­ма, в которых кто–то неизвестный обвинял Эверта в госу­дарственной измене. И после этого Брусилов удивляется, что высший генералитет относился к нему без симпатии.

Брусилов чрезвычайно обидчив, обидчиво и его често­любие. После взятия Львова в 1914 году Ставкою была объявлена благодарность "доблестным войскам 3–й Армии и войскам 8–й Армии" – Брусилов вознегодовал, почему его Армия не названа доблестною? Мы, офицеры 8–й Армии были огорчены, что нас, нашу Армию не назвали доблест­ною, но мы тогда не знали причину этого, а Брусилов знал: в то время как 10 дивизий 3–ей Армии дрались и разгро­мили 8 австро–венгерских дивизий, 8–я Армия из 8 дивизий вела легкие бои против 5 всего лишь дивизий врага (в число этих пяти входили ландштурменные и даже марше­вые формации); это значит, что 8–я Армия совершала по­ход ко Львову, опрокидывая слабые вражеские заслоны, а 3–я Армия сражалась с сильным противником, за обладание Львовом, почему и была названа доблестной. По этому же поводу Брусилов обиделся и в другой раз, обиделся на Государя: в начале 1915 года Царь посетил 8–ю Армию и наградил Брусилова генерал–адъютантством "в память Моего пребывания в вашей Армии", а Брусилов счи­тал, что ему эту награду следовало дать за победы, Львовскую и другие. Этой обиды он не простил Императору.

В 8–й Армии не любили Брусилова. В 1914 году он гнал свои корпуса, дивизии вперёд, не жалея сил людей, не раз­решая днёвок для отдыха, не считаясь с тем, что обозы от­стали и солдаты остаются без хлеба и мяса. А в 1915 году, когда войска его Армии были уже у предела сил человече­ских и на грани полного их уничтожения мощной артилле­рией Макензена, он отдает приказ: "Пора остановить и по­считаться с врагом, как следует, и совершенно забыть жал­кие слова о превосходстве врага и об отсутствии у нас сна­рядов". Мы вознегодовали: "посчитаться, как следует" бы­ло равносильно требованию самоубийства Армии – настоль­ко силы врага превосходили наши; а отсутствие артиллерийских снарядов – это не "жалкие слова", а трагично–жалкий факт и отрицать его значило издеваться над войс­ками, принужденными без выстрела – нечем было стре­лять пехоте и артиллерии – ждать под барабанным вра­жеским огнём момента, когда можно будет этому врагу показать, что значит "русский штык удалый".

Такие приказы не способствовали популярности Бру­силова в войсках, но они были полезны для самого Бруси­лова: в высших сферах восхищались полководческой волей этого генерала и выдвинули его в Главнокомандующие и (при Временном Правительстве) в Верховного. Силой воли Брусилов обладал. Он, не колеблясь, отчислял от командо­вания генералов, провалившихся на боевом экзамене. От­числил Начальников 2–й Сводоно–казачьей и 12–й Пехотной дивизий и Начальника Штаба XXXIII Армейского корпуса, и Командира IX корпуса. Очень хотел отчислить командо­вавшего Гвардией генерала Безобразова, но не в его власти было отчислять гвардейского генерала (немного спустя Царь отчислил Безобразова, погубившего гвардейские ди­визии на Стоходе).

Будучи офицером волевым и энергичным, Брусилов умел заражать своей энергией подчиненных – свойство очень ценное в полководце – и умел сам, так сказать, впрягаться в ту оперативную идею, которая его одушевляла: решив прорваться к Ковелю в начале июня 1916 года, от, вопреки стихиям боевой реальности и вопреки оперативной логике, пытался прорваться на протяжении всего лета. В оператив­ной логике он не был силён, потому что, ставши генералом–от–кавалерии, остался корнетом, которому дорог лозунг конницы: "Скачи, лети стрелой". В дипломатическом ли мозгу Сазонова, министра Иностранных Дел, в кавалерий­ском ли мозгу Николая Николаевича (но не в артиллерий­ском мозгу Генерала Иванова) или в корнетском мозгу Ге­нерала Брусилова возникла в самом начале весны 1915 года мысль совершить 8–й Армией Юго–Западного Фронта пехот­ный набег на Венгрию: если русские полки с Карпатских вершин спустятся в долину Тиссы, в венгерскую житницу, то, мол, утомленная войной Венгрия отложится от Австрии и попросит мира. Брусилов отдал приказ для Венгерского похода, распорядившись, чтобы каждая батарея – вслед­ствие катастрофической нехватки огнеприпасов – шла в составе из двух орудий; это значило, что каждой русской дивизии в этом походе предстояло, имея всего–навсего 12 пушек, драться против венгерских дивизий с полусотней орудий каждая. Удар Макензена по 3–й Армии помешал Венгерскому походу 8–й Армии: она спустилась с Карпат­ского хребта, но не на запад, в Венгрию, а на восток, в Галицию. Вскоре после этого, отступив к Перемышлю, генерал Брусилов приказывает своему штабу разработать план контрнаступления от этой крепости в западном направлении, не считаясь с тем, что его Армия бесснарядна, беспатронна и малолюдна – опять авантюра.

Трудно провести границу между оперативной энерги­ей полководца и оперативным авантюризмом, но не будет, вероятно ошибкой сказать, что в воевании Брусилова часто преобладал авантюризм. Полководческий авантюризм обыч­но бывает сросшимся с честолюбием. Честолюбие полко­водца не греховно и не преступно – большинство знамени­тых военачальников было честолюбиво и оправданием то­му служит афоризм: кто не честолюбив, тот не любит труд­ного пути, который ведёт к почестям. Но должна быть мера в честолюбии. Брусилов не всегда умерял своё честолюбие: он в своих "Воспоминаниях" утверждает, что остановил Макензена на Западном Буге, а в действительности, Макензен, дойдя победно до Буга, повернул на север, направляясь на Польшу; Брусилову не удалось прорваться к Ковелю, а он винит в этом ни в чём не повинного генерала Каледина. Уже упомянутый (см. Введение к этой книге) полковник Сергеевский пишет о таком факте: в сентябре 1915 года "генерал Брусилов, тогда Командующий 8–й Армией, до­нёс Государю–Императору, что он отрешает от должности Командира XL Армейского Корпуса за такие то и такие то действия, поставившие Корпус в катастрофическое поло­жение. Между тем эти действия предписаны были им самим и даже, когда Командир Корпуса доложил о крайней риско­ванности предписанного, то Брусилов повторно и детально повторил свой приказ. Отрешенный Командир Корпуса пос­лал жалобу Главнокомандующему Юго–Западным Фронтом Генералу Иванову... Главнокомандующий признал жалобу правильной и объявил генералу Брусилову выговор".

Заканчивая на этом словесный портрет Брусилова, ви­дим, что он, как человек, неуживчив, обидчив, мнителен к интригам, не объективен. Как офицер, был карьеристом, позёром, плохим товарищем (заслуги – себе, промахи – другим), обладал твёрдой волей для отстаивания своего мнения и для жертвования в бою солдатами. Как полково­дец, он, не имея под собой основательной базы военного знания, не был разборчив в выборе оперативной идеи и не жалел на походе пота солдат, а в бою – их крови. Но он был любимцем военного счастья, а потому был победителем.

Счастье было ему благосклонно и в карьере и в воевании. Он был из Варшавского Военного Округа переведен, для командования Корпусом, в Киевский Военный округ как раз тогда, когда, при пересмотре мобилизационного плана, бы­ло осознано, что формируемая (в случае войны) Киевским Округом 3–я Армия слишком перегружена Корпусами и что потому её надо разделить на две Армии – 3–ю и 8–ю, запланировавши создание 8–й Армии, предназначили, в об­ход старших в округе генералов Брусилова в Командующие этой Армией (можно думать, что его кандидатуру поддер­живал Великий Князь Николай Николаевич).

Первые оперативные шаги Генерала Брусилова – во время Галицийской битвы – были ошибочно направлены. Он вышел в поход, будучи уверен, что его 8–я Армия столкнется со 2–й австрийской Армией, которая, по данным шпио­нажа, развернется на Днестре. Армия же эта оказалась на Дунае, чтобы напасть на Сербию; когда же в России объя­вили мобилизацию, Вена стала перевозить свою 2–ю Армию не на Днестр, а к Перемышлю, к реке Сан. Брусилов же продолжал опасаться, что 2–я Армия ударит, перейдя Днестр, в его левый фланг. Поэтому он боялся оторваться от Днестра и идти на Львов (как требовал Генерал Иванов), а продолжал терять время на опрокидывание слабых враже­ских заслонов, вместо того чтобы брать Львов. Но счаст­ливчик Брусилов на этих ошибках поднялся на вершину славы. Но взятие Перемышля – заслуга Брусилова. Зимою 1914/15 годов он так упорно отбивая в Карпатах бешеные атаки австро–венгерских войск, стремившихся деблокировать Перемышль, что принудил генерала Кусманека, Перемышлянского коменданта, потерять веру в помощь из–за Карпат и сдать крепость блокадной Армии генерала Селиванова.

Во время нашего катастрофического отступления 1915 года Брусилов, с одной стороны, проявляет великолепное упорство в оборонительной оператике, но, с другой стороны, не умеет охватить мыслью, пониманием всю совокупность оперативной обстановки: ему кажется, что враг нападает главным образом на его Армию, что его, Брусилова, потреб­ности – важнейшие, что Главнокомандующий и Верховный Главнокомандующий обязаны в первую очередь его подкре­пить двумя–тремя Корпусами.

В зиму 1915/16 годов вся Действующая Армия от гене­рала Алексеева в Ставке до командиров взводов 16–й роты 300–го пехотного полка изучала новую тактику – тактику позиционного воевания, тактику огневого боя, в котором артиллерия играет главную роль. Вероятно и генерал Бру­силов изучал эту новую премудрость – во всяком случае из его Штаба исходили весьма толковые инструкции об ата­ке укрепленных полос. Но 2берейтер" остался при своей вере в победоносную конницу и при своём кавалерийском пренебрежении к огню, к артиллерии. Корнет и ротмистр долж­ны доверять сабле, полковник и генерал кавалерийские мо­гут мечтать о "шоке", т. е. о столкновении их конного строя с вражеским конным строем, но Главнокомандующий Фрон­том, составленным главным образом из пехоты и артилле­рии, должен думать по пехотному и по–артиллерийски, а не по–кавалерийски. Брусилов же думал, как конник, и это была ошибка, из–за которой Луцк–Черновицкая победа оказалась разительной, но решительной, завершающей войну не стала.

В древности городские стены не прошибали головами воинов, но разбивали их таранам. В 1916 году и устав, и соз­нание генералов и офицеров говорило, что от артиллерий­ского удара падают укреплённые позиции; если же их ата­ковать без мощной артиллерии, то не позиции падают, а воины, посланные на убой. Брусилов часто посылал своих солдат не в бой, а на убой. Этот упрек был убийственным, если бы только один Брусилов его заслужил, но этот упрек в каждой войне делали многим полководцам, потому что в сложной обстановке сражения бывает трудно определить, где проходит граница между боем и убоем.

Брусилов, при всех своих непривлекающих особенностях имел ценнейшее для полководца дарование: он верил в своё полководческое счастье и военное счастье было к нему благосклонно, более благосклонно, чем к иным гене­ралам, более умным, более знающим, более вдумывающим­ся в свои боевые планы. Не родись богатым, а родись счаст­ливым, – говорит пословица. Не родись мудрым, как – скажем – Куропаткин, а родись счастливым. Брусилов ро­дился счастливым.

Велика его заслуга, что он на военном совете добился разрешения атаковать Юго–Западным фронтом. Останься Главнокомандующим генерал Иванов, не было бы Луцк–Черновицкой битвы, не было бы Луцк–Черновицкой победы.

Победу эту одержали предельно доблестные войска ге­нерала Брусилова и поэтому Брусилов войдет славным в русскую военную историю, хотя его наступление было "Брусиловским–наоборот": разыгралось оно противоположно замыслу Брусилова.