Проф. Е. Месснер луцкий прорыв к 50-летию великой победы Всеславянское Издательство Нью-Йорк
Вид материала | Документы |
СодержаниеГлава i стратегическая обстановка |
- Восточный берег + флорида нью-Йорк Ниагарские Водопады Вашингтон Орландо Майами Нью-Йорк, 67.45kb.
- Нью-Йорк – Бостон Ниагарские водопады Вашингтон, 231.21kb.
- Атлантика США нью-Йорк Ниагарские Водопады (сша) – Вашингтон 8 дней Цена тура:$1280, 27.96kb.
- Нью-Йорк, Филадельфия, Атлантик Сити, Вашингтон, 32.63kb.
- Программа тура день 1 Пятница Нью-Йорк Прибытие в Нью-Йорк, в аэропорт jfk/ lga. Встреча, 52.55kb.
- Нью-йорк! нью-йорк! 8 дней/7 ночей 1 день, 72.22kb.
- Тур 12-В: vip-тур в нью-йорк и майами, 58.75kb.
- Нью-Йорк хамелеон. Широкая улыбка на его физиономии легко сменяется презрительной гримасой., 9.06kb.
- Наволокин Дмитрий Гаврилович. По окончании урок, 13.37kb.
- Приказ №16 от 21 января 2010 года Опроведении районного конкурса сочинений, посвященного, 30.06kb.
ГЛАВА I
СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА
"Греми, слава, трубой!" – поет солдатская песня времен завоевания Кавказа. "Греми, слава, трубой!" – поем и мы, завоевывая Царю Галицию. Нужды нет, что оплошностями генерала Жилинского2 погублена 2–я Армия несчастного генерала Самсонова – но зато спасен Париж от сокрушительного удара молотом, который сконструировал перед своей смертью генерал Шлиффен и которым мы помешали ударить до конца генералу Мольтке–Младшему, Начальнику Штаба Кайзера. Нужды нет, что наша 4–я Армия генерала барона Зальца была потрепана у Красника – зато 5–я Армия несокрушимого генерала Плеве превратила почти поражение в блестящую победу у Томашева и тогда 3–я Армия генерала Рузского взяла Львов, столицу Галиции, а 8–я Армия генерала Брусилова овладела крепостью Миколаев на Днестре. "Греми, слава, трубой!" Армии генерала Иванова (Юго–Западный Фронт) шагают, словно в семимильных сапогах, к реке Сан, запирают в крепости Перемышль 120.000–ую австрийскую Армию – к обложению Перемышля приступает Блокадная Армия генерала Селиванова – и идут: 3–я Армия3 к Кракову, а 8–я к Карптатам. На Северо–Западном Фронте происходит катастрофа у Августова, но зато блестяще проведены оборонительные бои на Раве и Бзуре и немцы отброшены с огромными потерями от Варшавы. Мы же, 8–я Армия, преодолевая горы, метровый снег, леденящую стужу ( в России кричат: ,,Холодно в окопах!" и женщины шлют нам теплые вещи и благословения), преодолевая оборону австро–венгров, лезем на Карпатские вершины. ,,Греми, слава..." Но умолкает огонь – хотя слава на нас остается – умолкает потому, что войско наше обезоружено: у пехоты нет патронов, у артиллерии нет снарядов... Чья вина? Военного Министра генерала Сухомлинова? Начальника Главного Артиллерийского Управления генерала Маниковского? Генерального Штаба, неверно предвидевшего, какова будет огневая напряженность войны? Но если в таком предвидении точно так же ошиблись во Франции, Германии и Австро–Венгрии, то надо сказать: раз везде ошиблись, значит невозможно было предвидеть, как нельзя предвидеть, сколько домов и деревьев свалит ураган. Уже после войны появилось мнение, что Великий Князь Николай Николаевич, увидав, как огромен расход огнеприпасов в первых боях, должен был не форсировать оператику, не слать Армии из сражения в сражения, но замедлить темп действий в ожидавши, пока военная наша промышленность развернется для достаточного снабжения прожорливого фронта огневой войны.
Но Николай Николаевич был генералом–от–кавалерии и на посту Верховного остался генералом кавалерии – он не мог не мыслить по конному, ставя задачи пешим Армиям. В войске Великий Князь пользовался уважением – в солдатской массе о нем рассказывали легенды – и не винили его за чрезмерную активность в 1914 г., доведшую до снарядного голода.
Впрочем, не один, так сказать, кавалеризм побуждал Николая Николаевича форсировать оператику; принцип смелых нападательных действий был привит Императорской Армии генералом Драгомировым Михаилом Ивановичем.
Как установлен столетний срок для причисления к лику святых, так – кажется –должно пройти столетие, чтобы у нас, в России, по настоящему оценили полководца. Например, потребовалось 100 лет, чтобы наши военные историки обратили внимание на слова из донесения генерала Кутузова Императору Александру о Бородинской битве: "...ночевав на месте сражения, я взял намерение отступить..."; это свидетельствовало о том, что к концу дня битвы отступил Наполеон, что Кутузов, следовательно, одержал победу и, простояв на позиции полночи, велел отходить. 100 лет мы верили французской версии о победе Наполеона у Бородина и лишь в начале XX века сообразили, что победил там Кутузов. Тоже и с Суворовым: его "Наука побеждать" пролежала 100 лет в архиве и лишь в конце XIX века генерал Драгомиров, в дополнение к Суворову – в битвах победителю, открыл Суворова – военного мыслителя и его идейное богатство раскрыл перед нашим генералитетом. Не все генералы им обогатились, но Николай Николаевич зачерпнул много – может быть, слишком много – из этого богатства и, богатый им, расточал военное имущество – снаряды, доведя Войско до снарядного голода.
Мы снарядно голодали, но отпор врагу давали великолепный: в Карпатах австро–венгры предприняли отчаянное наступление, чтобы прорваться к Перемышлю и деблокировать его. На горе Козювка 4–я Стрелковая дивизия генерала Деникина, не ощущая страшного горного холода, в жарком бою, отбила в сутки 24 атаки; 14–я и 15–я Пехотные дивизии – отбили за 3 недели десятки атак; противник был отбит, Перемышль пал и мы взобрались но Карпатский хребет, готовясь спуститься в Венгерскую низменность, идя к великой победе и громкой славе....
Но 1–го мая (18 апреля по старому стилю) 1915 г. триумфальный период войны сменился катастрофальным: "фаланга" генерала Макензена – но не из тяжело–вооруженных гоплитов, воинов древности, а из батарей тяжелой и тяжелейшей артиллерии – смела легкие позиции 3–й Армии у Горлице (под Тарновом) и пошла громить наши Корпуса и Армии, по–прежнему бесснарядные, беспатронные. Всякое другое войско, не исключая и великолепного германского, побежало бы от такого артиллерийского чудовища, превращавшего окопы в могилы, пулеметы и пушки в стальной лом. Но мы не бежали, мы, цепляясь за каждый рубеж, оборонялись с мужеством отчаяния, с отчаянным мужеством. Перечисляю, глядя в мой послужной список, оборонительные бои 15–й Пехотной дивизии со дня, когда она, вследствие катастрофы у Горлицы, скатилась, в составе 8–й Армии, с Карпатских высей и стала на позицию у Перемышля: (даты здесь, как и вообще в книге – по старому стилю):
4–20 мая бои у дер. Плещавице подле группы "Седлиска" Перемышлянских фортов;
в ночь на 21 мая – отход, вследствие отступления 3–й Армии после многодневных страшных боев у Родымно на реке Сан; стали на позицию у городка Мосциска;
22–24 мая противник атакует нас у Мосциски и, разбомбивши ключ позиции, фольварк Юзефовку, принуждает нас к ночному отступлению;
27 мая – 2 июня идет тяжелый бой у деревни Бонув; соседи наши отброшены и поэтому дивизия, отбив все атаки врага и дождавшись ночи, отступает; наши потери уже достигли 30 % состава дивизии;
5–6 мая крепко обороняемся у дер. Вишенька–Велька, но наш сосед слева опрокинут, немцы заходят нам в тыл и мы отступаем, потеряв 7 орудий (в первый и последний раз за rein войну приходится нам донести о потере пушек);
8–9 июня обороняемся под гор. Жолкиев; потери дивизии возросли до 60 %; приказано отступить;
10–14 июня деремся у гор. Желдец и, но приказу, уходим за реку Западный Буг; дивизия потеряла за полтира месяца 80 % своего состава.
Подобным образом дрались и иные дивизии 8–й и 3–й Армий, а затем и дивизии Северо–Западного фронта, где Гинденбург предпринял массивное наступление, сбивая наши войска с позиций, захватывая наши крепости, истребляя русское войско, нанося артиллерийские удары нашим бесснарядным Армиям. За 116 дней битвы (начиная от удара Макензена 1–го мая/18 апреля) мы потеряли 500.000 квадратных километров территории Прибалтики, Польши, Волыни, Галиции, Буковины, мы потеряли 2.000.000 воинов. Но воинского духа мы не потеряли. Поэтому мы можем, не стыдясь, сказать: техническим перевесом в битве враг разбил наше войско, но духа его не разбил.
Нас на боевых позициях беспокоило не наше тактическое или оперативное положение – беспокоила Россия. Она была потрясена грандиозным отступлением войска. В нее хлынули 6 миллионов беженцев (русские чиновники из Польши и Галиции и евреи, поголовно выселяемые из прифронтовой полосы, как считавшиеся неблагонадежными по шпионажу), которые сеяли уныние. Уныние давно уже сменило в городах воинственность августа 1914 года и поэт Игорь Северянин осмелился в своих стихах советовать "не торопиться в шрапнельный дым", а в Государственной Думе депутат Шингарев произнес речь о благодетельных последствиях проигранных войн (после них, смол, обновляется режим): пораженчество стало шириться. Образовался Внутренний Фронт, противоправительственный – Прогрессивный Блок партий в Думе, – требовавший "министерства доверия"; в Военно–Промышленный Комитет представители рабочих вошли с лозунгом "защита отечества есть лишь прикрытие хищнических притязаний правящих классов" (это было в сентябре, а в декабре ими было заявлено, что их цель – "борьба с нашим страшным внутренним врагом – самодержавным строем").
Конечно, не все это доходило до Действующей Армии, однако она чувствовала, что Россия устала воевать. Но 23 августа Государь взял на Себя Верховное Командование и это было войском понято так: Россия не побеждена, Россия будет воевать до победы.
Дошли до нас слухи, что Императора отговаривали от возглавления войска, мотивируя династическими, политическими, государственно–административными соображениями, а министр Кривошеев заявил: "Народ считает Государя несчастливым и незадачливым" и будет встревожен, что в Его руках окажется управление военными действиями. Офицеры знали, что Царь прервал Свою военную "карьеру" на командовании батальоном, что, хотя он и прослушал курс военных наук (преподавателями были знаменитые генералы Леер и М. Драгомиров), но опыта в командовании войсковыми массами не имел, все же переход Ставки в руки Его Величества (и генерала Алексеева) произвел на войска бодрящее действие: раз Царь, то значит: врагу не сдаемся, раз Алексеев, то значит: будем побеждать (он ведь помогал побеждать старенькому генералу Иванову, при котором был Начальником Штаба Юго–Западного Фронта).
И тут стало рождаться великое чудо: разгромленное Войско крепло духом не по дням, а по часам, приводилось в порядок, воспитывало себя и обучало, воспитывало при бывающие пополнения (а пополнения всю войну прибывали из запасших батальонов и виде сырого материала – от этих запасных батальонов и Россия погибла: они превратили в Петрограде хлебный бунт в социальную революцию). Радовали этикетки с надписью "Патронов, снарядов не жалеть!" на ящиках с огнеприпасами4. К началу зимы чудо совершилось: Россия снова имела боеспособную Действующую Армию. И это чудо тем примечательное, что осенние и зимние приготовления Войска к победам 1916 года производились на фоне роста пораженчества в стране.
В тот самый день – 23–го августа 1915 года – когда в Ставку прибыл Венценосный Верховный Главнокомандующий, чтобы в Армии и стране укрепить дух борьбы, в деревне Циммервальд в Швейцарии съехались 33 социалистических злодея, чтобы сговориться о разложении духа войны, особенно в России (на Россию нацелились Ленин и Зиновьев, социал–демократы большевики, Мартов и Аксельрод, меньшевики, Натансон и Чернов, социал–революционеры, а также Троцкий, Берзин, Радек и Раковский). Конференция объявила целью пролетариата – немедленный мир, а Ленин поставил своей целью – немедленную революцию в России. Циммервальдские тезисы всеми подпольными каналами потекли в России к фабричным рабочим, к железнодорожникам, к солдатам в запасных батальонах, к студентам, к "зем–гусарам". В декабре 1915 г, Горький стал издавать журнал "Летопись" для осторожной пропаганды циммервальдских тезисов. Циммервальдцы, немецкие агенты, думский Прогрессивный блок всюду распространяли олухи об измене, заражая Россию недоверием к Власти. Войско они не заразили.
К осени 1915 года в России уже было (с начала войны) мобилизовано 10.000.000 человек. Из них мы потеряли убитыми и раненными в 1914 г. 1.500,000, а в 4 месяца отступления 1915 г. – 1.200.000; кроме того, в плен попало в 1914 г. 800.000, и в 1915 г. 800.000. Общая сумма потерь достигла 4.300.000. Обращает на себя внимание огромное количество попавших в плен – 1.600.000. Но надо сказать, что и Австро–Венгрия в Великую войну потеряла пленными 1.737.000 человек, Германия 159.000. Сдача в плен стала массовым явлением со времени Русско–Японской войны, первой войны на базе системы "Вооруженный народ". Эта система с её короткими сроками военной службы, с призывом под знамена запасных солдат, у которых выветрилось воинское воспитание, давала в ряды воюющих армий много людей недостаточной воинственности. В австро–венгерском случае массовый характер сдачи надо приписать и политическим причинам – славяне не хотели умирать в борьбе против славянской России. В русском случае политических причин сдачи в плен не было (в 1914 и 1915 гг.), но были иные причины: 1) неимоверное форсирование темпа операций в 1914 г., когда солдаты, доведенные до предела человеческих сил, нередко теряли способность сопротивляться или даже отступить – впавшие в пассивность сдавались; 2) в 1915 г. апокалипсическая мощь германских бомбардировок: оглушенные, полузасыпанные в обвалившихся окопах люди не могли уйти; при огневом истреблении целых батальонов нельзя было вынести раненых и они попадали в плен; 3) количество офицеров в Действующей Армии было недостаточным (больной вопрос нашего Войска на протяжении всей войны!), вследствие чего более слабые духом солдаты, не чувствуя над собой офицерской командной воли, сдавались в трудных обстоятельствах. К чести их надо сказать, что сдавшиеся и потом опомнившиеся пытались бежать из лагерей для военнопленных. Так из германских лагерей бежало 259.972 пленника – бегство удалось 60.316 воинам.
Возвращаясь к цифрам мобилизованных и убывших из строя, мы видим, что к началу 1916 г. у нас было в Действующей Армии и в тылу (в запасных батальонах) 6.700.000 воинов. Этого было недостаточно; потребовались призывы новобранцев и ополченцев. Число офицеров было совершенно недостаточным. В полках оставалось не более 15–20 кадровых офицеров; выбывших заменила полная энтузиазма молодежь, вступавшая в военные училища в 1914 г.; а их поредевшие ряды пополняла молодежь последующих выпусков из военных училищ и школ прапорщиков, уже носившая в себе элемент усталости от войны, появившейся в России в 1915 году. Некомплект офицеров был велик: командир роты мог радоваться, если у него было 2 взводных командира – часто бывал только один; на прочих взводах стояли унтер–офицеры.
Некомплекта патронов в пехоте и снарядов в артиллерии уже не было. В полках постепенно увеличивалось количество пулеметов, минометов, бомбометов. Все Армейские Корпуса получили батареи гаубиц (полу–тяжелые орудия);
Армии получили дивизионы тяжелых мортир; в распоряжении Ставки появился мощный артиллерийский резерв ТАОН (Тяжелая артиллерия особого назначения). Но наша артиллерия оставалась, по преимуществу, пушечной, легко–пушечной, а между тем условия войны, по сравнению с 1914 годом, коренным образом переменились: по примеру Западного театра войны, где с осени 1914 года германцы и франко–англичане ушли в землю, засели в позиционные линии и полосы, прикрылись бетоном и сталью, мы и наши противники стали осенью 1915 года сооружать фортификационную систему такой прочности, что легкая пушка не могла ей причинить серьезного ущерба, как вследствие малой силы её гранаты, так и вследствие настильности её траектории. Для разрушения мощных укрепленных позиций требовались гаубицы и мортиры, чьи бомбы падают на цель отвесно и несут в себе большой заряд взрывчатого вещества. Но наша военная промышленность не могла удовлетворить потребности Действующей Армии в этих тяжелых и полу–тяжелых орудиях, а союзники не торопились с присылкой нам такой артиллерии.
Приходится признать, что на верхах нашей Армии сохранились понятия, подобные пресловутому "шапками закидаем!" Существовала мысль, что недостаточное снабжение нашего войска огневыми машинами можно отчасти компенсировать превосходством над противником в численности пехотинцев. К наступлению 1916 года роты в ударных дивизиях были доведены до 250 штыков (и это при наличии трех офицеров на роту, из коих два малоопытны, если не совсем неопытны, еще даже не обстреляны). Мы по–прежнему оставались при дивизиях в 16 батальонов, в то время как враги наши и союзники перешли к дивизиям в 9 батальонов. Мы по–прежнему имели в дивизии 6 легких батарей по 6 пушек и по 1 батарее из 6 гаубиц – это составляло 42 орудия на 16 батальонов. А германские 9 батальонов в дивизии имели 72 и более орудий, из коих значительная часть были полу–тяжелыми и тяжелыми. Наши батареи (кроме тяжелых) по–прежнему состояли из 6 орудий, хотя опыт союзников и врагов показал, что мощность огня артиллерийской массы не столько зависит от числа жерл, сколько – от числа стреляющих командиров: поэтому в армиях французской, германской и других увеличили число командиров батарей раздробивши батареи на четырех–орудийные.
Эти организационные дефекты, эти указания на недостаточную артиллерийскую мощь Действующей Армии, на большой некомплект офицеров, и, наконец, на дувшие из тыла, из России ветры усталости духа, оппозиционности к правительству и пораженчества5 приведены не ради критики и упреков, а для подчеркивания, что в кампанию 1916 года Войско вступало в условиях, не вполне благоприятных, не дававших, казалось, уверенности в возможности от тяжелых неудач 1915 года перейти к победоносному наступлению в 1916 г.
Если Войско все же перешло в наступление и добилось победы, тем большей славы заслуживает это Войско.
Глава II