Проф. Е. Месснер луцкий прорыв к 50-летию великой победы Всеславянское Издательство Нью-Йорк

Вид материала

Документы

Содержание Глава i стратегическая обстановка

Подобный материал:

• Восточный берег + флорида нью-Йорк Ниагарские Водопады Вашингтон Орландо Майами Нью-Йорк, 67.45kb.
• Нью-Йорк – Бостон Ниагарские водопады Вашингтон, 231.21kb.
• Атлантика США нью-Йорк Ниагарские Водопады (сша) – Вашингтон 8 дней Цена тура:$1280, 27.96kb.
• Нью-Йорк, Филадельфия, Атлантик Сити, Вашингтон, 32.63kb.
• Программа тура день 1 Пятница Нью-Йорк Прибытие в Нью-Йорк, в аэропорт jfk/ lga. Встреча, 52.55kb.
• Нью-йорк! нью-йорк! 8 дней/7 ночей 1 день, 72.22kb.
• Тур 12-В: vip-тур в нью-йорк и майами, 58.75kb.
• Нью-Йорк хамелеон. Широкая улыбка на его физиономии легко сменяется презрительной гримасой., 9.06kb.
• Наволокин Дмитрий Гаврилович. По окончании урок, 13.37kb.
• Приказ №16 от 21 января 2010 года Опроведении районного конкурса сочинений, посвященного, 30.06kb.

ГЛАВА I

СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА

"Греми, слава, трубой!" – поет солдатская песня вре­мен завоевания Кавказа. "Греми, слава, трубой!" – поем и мы, завоевывая Царю Галицию. Нужды нет, что оплошностями генерала Жилинского² погублена 2–я Армия несчаст­ного генерала Самсонова – но зато спасен Париж от сокру­шительного удара молотом, который сконструировал перед своей смертью генерал Шлиффен и которым мы помешали ударить до конца генералу Мольтке–Младшему, Начальнику Штаба Кайзера. Нужды нет, что наша 4–я Армия генерала барона Зальца была потрепана у Красника – зато 5–я Армия несокрушимого генерала Плеве превратила почти поражение в блестящую победу у Томашева и тогда 3–я Армия генерала Рузского взяла Львов, столицу Галиции, а 8–я Армия гене­рала Брусилова овладела крепостью Миколаев на Днестре. "Греми, слава, трубой!" Армии генерала Иванова (Юго–За­падный Фронт) шагают, словно в семимильных сапогах, к реке Сан, запирают в крепости Перемышль 120.000–ую ав­стрийскую Армию – к обложению Перемышля приступает Блокадная Армия генерала Селиванова – и идут: 3–я Армия³ к Кракову, а 8–я к Карптатам. На Северо–Западном Фронте происходит катастрофа у Августова, но зато блестяще про­ведены оборонительные бои на Раве и Бзуре и немцы от­брошены с огромными потерями от Варшавы. Мы же, 8–я Армия, преодолевая горы, метровый снег, леденящую стужу ( в России кричат: ,,Холодно в окопах!" и женщины шлют нам теплые вещи и благословения), преодолевая оборону австро–венгров, лезем на Карпатские вершины. ,,Греми, сла­ва..." Но умолкает огонь – хотя слава на нас остается – умолкает потому, что войско наше обезоружено: у пехоты нет патронов, у артиллерии нет снарядов... Чья вина? Воен­ного Министра генерала Сухомлинова? Начальника Главного Артиллерийского Управления генерала Маниковского? Генерального Штаба, неверно предвидевшего, какова будет огневая напряженность войны? Но если в таком предвиде­нии точно так же ошиблись во Франции, Германии и Австро–Венгрии, то надо сказать: раз везде ошиблись, значит невоз­можно было предвидеть, как нельзя предвидеть, сколько домов и деревьев свалит ураган. Уже после войны появи­лось мнение, что Великий Князь Николай Николаевич, уви­дав, как огромен расход огнеприпасов в первых боях, дол­жен был не форсировать оператику, не слать Армии из сра­жения в сражения, но замедлить темп действий в ожидавши, пока военная наша промышленность развернется для доста­точного снабжения прожорливого фронта огневой войны.

Но Николай Николаевич был генералом–от–кавалерии и на посту Верховного остался генералом кавалерии – он не мог не мыслить по конному, ставя задачи пешим Армиям. В войске Великий Князь пользовался уважением – в солдат­ской массе о нем рассказывали легенды – и не винили его за чрезмерную активность в 1914 г., доведшую до снаряд­ного голода.

Впрочем, не один, так сказать, кавалеризм побуждал Николая Николаевича форсировать оператику; принцип сме­лых нападательных действий был привит Императорской Ар­мии генералом Драгомировым Михаилом Ивановичем.

Как установлен столетний срок для причисления к лику святых, так – кажется –должно пройти столетие, чтобы у нас, в России, по настоящему оценили полководца. Напри­мер, потребовалось 100 лет, чтобы наши военные историки обратили внимание на слова из донесения генерала Кутузо­ва Императору Александру о Бородинской битве: "...ноче­вав на месте сражения, я взял намерение отступить..."; это свидетельствовало о том, что к концу дня битвы отступил Наполеон, что Кутузов, следовательно, одержал победу и, простояв на позиции полночи, велел отходить. 100 лет мы верили французской версии о победе Наполеона у Бороди­на и лишь в начале XX века сообразили, что победил там Ку­тузов. Тоже и с Суворовым: его "Наука побеждать" проле­жала 100 лет в архиве и лишь в конце XIX века генерал Драгомиров, в дополнение к Суворову – в битвах победителю, открыл Суворова – военного мыслителя и его идейное бо­гатство раскрыл перед нашим генералитетом. Не все генера­лы им обогатились, но Николай Николаевич зачерпнул мно­го – может быть, слишком много – из этого богатства и, богатый им, расточал военное имущество – снаряды, доведя Войско до снарядного голода.

Мы снарядно голодали, но отпор врагу давали великолепный: в Карпатах австро–венгры предприняли отчаянное наступление, чтобы прорваться к Перемышлю и деблокиро­вать его. На горе Козювка 4–я Стрелковая дивизия генерала Деникина, не ощущая страшного горного холода, в жарком бою, отбила в сутки 24 атаки; 14–я и 15–я Пехотные дивизии – отбили за 3 недели десятки атак; противник был отбит, Перемышль пал и мы взобрались но Карпатский хребет, готовясь спуститься в Венгерскую низменность, идя к великой победе и громкой славе....

Но 1–го мая (18 апреля по старому стилю) 1915 г. триум­фальный период войны сменился катастрофальным: "фалан­га" генерала Макензена – но не из тяжело–вооруженных гоплитов, воинов древности, а из батарей тяжелой и тяже­лейшей артиллерии – смела легкие позиции 3–й Армии у Горлице (под Тарновом) и пошла громить наши Корпуса и Армии, по–прежнему бесснарядные, беспатронные. Всякое другое войско, не исключая и великолепного германского, по­бежало бы от такого артиллерийского чудовища, превра­щавшего окопы в могилы, пулеметы и пушки в стальной лом. Но мы не бежали, мы, цепляясь за каждый рубеж, оборо­нялись с мужеством отчаяния, с отчаянным мужеством. Пере­числяю, глядя в мой послужной список, оборонительные бои 15–й Пехотной дивизии со дня, когда она, вследствие катастрофы у Горлицы, скатилась, в составе 8–й Армии, с Кар­патских высей и стала на позицию у Перемышля: (даты здесь, как и вообще в книге – по старому стилю):

4–20 мая бои у дер. Плещавице подле группы "Седлиска" Перемышлянских фортов;

в ночь на 21 мая – отход, вследствие отступления 3–й Армии после многодневных страшных боев у Родымно на ре­ке Сан; стали на позицию у городка Мосциска;

22–24 мая противник атакует нас у Мосциски и, разбомбив­ши ключ позиции, фольварк Юзефовку, принуждает нас к ночному отступлению;

27 мая – 2 июня идет тяжелый бой у деревни Бонув; со­седи наши отброшены и поэтому дивизия, отбив все атаки врага и дождавшись ночи, отступает; наши по­тери уже достигли 30 % состава дивизии;

5–6 мая крепко обороняемся у дер. Вишенька–Велька, но наш сосед слева опрокинут, немцы заходят нам в тыл и мы отступаем, потеряв 7 орудий (в первый и послед­ний раз за rein войну приходится нам донести о поте­ре пушек);

8–9 июня обороняемся под гор. Жолкиев; потери диви­зии возросли до 60 %; приказано отступить;

10–14 июня деремся у гор. Желдец и, но приказу, уходим за реку Западный Буг; дивизия потеряла за полтира ме­сяца 80 % своего состава.

Подобным образом дрались и иные дивизии 8–й и 3–й Армий, а затем и дивизии Северо–Западного фронта, где Гинденбург предпринял массивное наступление, сбивая наши войска с позиций, захватывая наши крепости, истребляя русское войско, нанося артиллерийские удары нашим бесснарядным Армиям. За 116 дней битвы (начиная от удара Макензена 1–го мая/18 апреля) мы потеряли 500.000 ква­дратных километров территории Прибалтики, Польши, Волыни, Галиции, Буковины, мы потеряли 2.000.000 воинов. Но воинского духа мы не потеряли. Поэтому мы можем, не стыдясь, сказать: техническим перевесом в битве враг раз­бил наше войско, но духа его не разбил.

Нас на боевых позициях беспокоило не наше тактиче­ское или оперативное положение – беспокоила Россия. Она была потрясена грандиозным отступлением войска. В нее хлынули 6 миллионов беженцев (русские чиновники из Поль­ши и Галиции и евреи, поголовно выселяемые из прифрон­товой полосы, как считавшиеся неблагонадежными по шпио­нажу), которые сеяли уныние. Уныние давно уже сменило в городах воинственность августа 1914 года и поэт Игорь Се­верянин осмелился в своих стихах советовать "не торопить­ся в шрапнельный дым", а в Государственной Думе депутат Шингарев произнес речь о благодетельных последствиях про­игранных войн (после них, смол, обновляется режим): пора­женчество стало шириться. Образовался Внутренний Фронт, противоправительственный – Прогрессивный Блок партий в Думе, – требовавший "министерства доверия"; в Военно–Промышленный Комитет представители рабочих вошли с лозунгом "защита отечества есть лишь прикрытие хищни­ческих притязаний правящих классов" (это было в сентябре, а в декабре ими было заявлено, что их цель – "борьба с на­шим страшным внутренним врагом – самодержавным стро­ем").

Конечно, не все это доходило до Действующей Армии, однако она чувствовала, что Россия устала воевать. Но 23 августа Государь взял на Себя Верховное Командование и это было войском понято так: Россия не побеждена, Россия бу­дет воевать до победы.

Дошли до нас слухи, что Императора отговаривали от возглавления войска, мотивируя династическими, политиче­скими, государственно–административными соображениями, а министр Кривошеев заявил: "Народ считает Государя не­счастливым и незадачливым" и будет встревожен, что в Его руках окажется управление военными действиями. Офицеры знали, что Царь прервал Свою военную "карьеру" на коман­довании батальоном, что, хотя он и прослушал курс воен­ных наук (преподавателями были знаменитые генералы Леер и М. Драгомиров), но опыта в командовании войсковыми массами не имел, все же переход Ставки в руки Его Величе­ства (и генерала Алексеева) произвел на войска бодрящее действие: раз Царь, то значит: врагу не сдаемся, раз Алек­сеев, то значит: будем побеждать (он ведь помогал побеж­дать старенькому генералу Иванову, при котором был На­чальником Штаба Юго–Западного Фронта).

И тут стало рождаться великое чудо: разгромленное Войско крепло духом не по дням, а по часам, приводилось в порядок, воспитывало себя и обучало, воспитывало при бывающие пополнения (а пополнения всю войну прибывали из запасших батальонов и виде сырого материала – от этих запасных батальонов и Россия погибла: они превратили в Петрограде хлебный бунт в социальную революцию). Радо­вали этикетки с надписью "Патронов, снарядов не жалеть!" на ящиках с огнеприпасами^4. К началу зимы чудо соверши­лось: Россия снова имела боеспособную Действующую Ар­мию. И это чудо тем примечательное, что осенние и зимние приготовления Войска к победам 1916 года производились на фоне роста пораженчества в стране.

В тот самый день – 23–го августа 1915 года – когда в Ставку прибыл Венценосный Верховный Главнокомандую­щий, чтобы в Армии и стране укрепить дух борьбы, в де­ревне Циммервальд в Швейцарии съехались 33 социалисти­ческих злодея, чтобы сговориться о разложении духа войны, особенно в России (на Россию нацелились Ленин и Зино­вьев, социал–демократы большевики, Мартов и Аксельрод, меньшевики, Натансон и Чернов, социал–революционеры, а также Троцкий, Берзин, Радек и Раковский). Конференция объявила целью пролетариата – немедленный мир, а Ленин поставил своей целью – немедленную революцию в России. Циммервальдские тезисы всеми подпольными каналами по­текли в России к фабричным рабочим, к железнодорожни­кам, к солдатам в запасных батальонах, к студентам, к "зем–гусарам". В декабре 1915 г, Горький стал издавать журнал "Летопись" для осторожной пропаганды циммервальдских тезисов. Циммервальдцы, немецкие агенты, думский Прогрес­сивный блок всюду распространяли олухи об измене, зара­жая Россию недоверием к Власти. Войско они не заразили.

К осени 1915 года в России уже было (с начала войны) мобилизовано 10.000.000 человек. Из них мы потеряли уби­тыми и раненными в 1914 г. 1.500,000, а в 4 месяца отступле­ния 1915 г. – 1.200.000; кроме того, в плен попало в 1914 г. 800.000, и в 1915 г. 800.000. Общая сумма потерь достигла 4.300.000. Обращает на себя внимание огромное количество попавших в плен – 1.600.000. Но надо сказать, что и Австро–Венгрия в Великую войну потеряла пленными 1.737.000 чело­век, Германия 159.000. Сдача в плен стала массовым явлением со времени Русско–Японской войны, первой войны на базе системы "Вооруженный народ". Эта система с её короткими сроками военной службы, с призывом под знамена запасных солдат, у которых выветрилось воинское воспитание, давала в ряды воюющих армий много людей недостаточной воин­ственности. В австро–венгерском случае массовый характер сдачи надо приписать и политическим причинам – сла­вяне не хотели умирать в борьбе против славянской Рос­сии. В русском случае политических причин сдачи в плен не было (в 1914 и 1915 гг.), но были иные причины: 1) неимо­верное форсирование темпа операций в 1914 г., когда сол­даты, доведенные до предела человеческих сил, нередко те­ряли способность сопротивляться или даже отступить – впавшие в пассивность сдавались; 2) в 1915 г. апокалипсическая мощь германских бомбардировок: оглушенные, полу­засыпанные в обвалившихся окопах люди не могли уйти; при огневом истреблении целых батальонов нельзя было вынести раненых и они попадали в плен; 3) количество офи­церов в Действующей Армии было недостаточным (боль­ной вопрос нашего Войска на протяжении всей войны!), вследствие чего более слабые духом солдаты, не чувствуя над собой офицерской командной воли, сдавались в труд­ных обстоятельствах. К чести их надо сказать, что сдавшие­ся и потом опомнившиеся пытались бежать из лагерей для военнопленных. Так из германских лагерей бежало 259.972 пленника – бегство удалось 60.316 воинам.

Возвращаясь к цифрам мобилизованных и убывших из строя, мы видим, что к началу 1916 г. у нас было в Действу­ющей Армии и в тылу (в запасных батальонах) 6.700.000 воинов. Этого было недостаточно; потребовались призывы новобранцев и ополченцев. Число офицеров было совершен­но недостаточным. В полках оставалось не более 15–20 ка­дровых офицеров; выбывших заменила полная энтузиазма молодежь, вступавшая в военные училища в 1914 г.; а их поредевшие ряды пополняла молодежь последующих вы­пусков из военных училищ и школ прапорщиков, уже носив­шая в себе элемент усталости от войны, появившейся в Рос­сии в 1915 году. Некомплект офицеров был велик: командир роты мог радоваться, если у него было 2 взводных команди­ра – часто бывал только один; на прочих взводах стояли унтер–офицеры.

Некомплекта патронов в пехоте и снарядов в артилле­рии уже не было. В полках постепенно увеличивалось коли­чество пулеметов, минометов, бомбометов. Все Армейские Корпуса получили батареи гаубиц (полу–тяжелые орудия);

Армии получили дивизионы тяжелых мортир; в распоряже­нии Ставки появился мощный артиллерийский резерв ТАОН (Тяжелая артиллерия особого назначения). Но наша артил­лерия оставалась, по преимуществу, пушечной, легко–пу­шечной, а между тем условия войны, по сравнению с 1914 годом, коренным образом переменились: по примеру Запад­ного театра войны, где с осени 1914 года германцы и франко–англичане ушли в землю, засели в позиционные линии и полосы, прикрылись бетоном и сталью, мы и наши противники стали осенью 1915 года сооружать фортификационную си­стему такой прочности, что легкая пушка не могла ей при­чинить серьезного ущерба, как вследствие малой силы её гранаты, так и вследствие настильности её траектории. Для разрушения мощных укрепленных позиций требовались гау­бицы и мортиры, чьи бомбы падают на цель отвесно и несут в себе большой заряд взрывчатого вещества. Но наша воен­ная промышленность не могла удовлетворить потребности Действующей Армии в этих тяжелых и полу–тяжелых ору­диях, а союзники не торопились с присылкой нам такой ар­тиллерии.

Приходится признать, что на верхах нашей Армии со­хранились понятия, подобные пресловутому "шапками за­кидаем!" Существовала мысль, что недостаточное снабже­ние нашего войска огневыми машинами можно отчасти ком­пенсировать превосходством над противником в численно­сти пехотинцев. К наступлению 1916 года роты в ударных дивизиях были доведены до 250 штыков (и это при нали­чии трех офицеров на роту, из коих два малоопытны, если не совсем неопытны, еще даже не обстреляны). Мы по–прежнему оставались при дивизиях в 16 батальонов, в то время как враги наши и союзники перешли к дивизиям в 9 бата­льонов. Мы по–прежнему имели в дивизии 6 легких батарей по 6 пушек и по 1 батарее из 6 гаубиц – это составляло 42 орудия на 16 батальонов. А германские 9 батальонов в диви­зии имели 72 и более орудий, из коих значительная часть были полу–тяжелыми и тяжелыми. Наши батареи (кроме тяжелых) по–прежнему состояли из 6 орудий, хотя опыт союзников и врагов показал, что мощность огня артиллерий­ской массы не столько зависит от числа жерл, сколько – от числа стреляющих командиров: поэтому в армиях фран­цузской, германской и других увеличили число командиров батарей раздробивши батареи на четырех–орудийные.

Эти организационные дефекты, эти указания на недо­статочную артиллерийскую мощь Действующей Армии, на большой некомплект офицеров, и, наконец, на дувшие из тыла, из России ветры усталости духа, оппозиционности к правительству и пораженчества⁵ приведены не ради критики и упреков, а для подчеркивания, что в кампанию 1916 года Войско вступало в условиях, не вполне благоприятных, не дававших, казалось, уверенности в возможности от тяжелых неудач 1915 года перейти к победоносному наступлению в 1916 г.

Если Войско все же перешло в наступление и добилось победы, тем большей славы заслуживает это Войско.


Глава II