Geum.ru

Проф. Е. Месснер луцкий прорыв к 50-летию великой победы Всеславянское Издательство Нью-Йорк

Вид материалаДокументы

Содержание


Позиционное воевание
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15

ПОЗИЦИОННОЕ ВОЕВАНИЕ



Великая война породила русскую революцию, породила и всемирную. Но она и сама в себе была революцией, рево­люцией её, войны, сущности.

Испокон веков воевал, выполнял военные действия, че­ловек. Издавна он пользовался при этом машиной – сперва то были машины примитивные, как лук, катапульт, таран, а позднее арбалет; потом революционным образом вошло в военное дело огнестрельное оружие – единорог, мушкет, которые эволюционным образом превратились в гаубицу, скорострельную пушку, винтовку, пулемёт, но принцип оста­вался всё тот же: воюет человек, имея при себе машину. В Великую войну воевала машина и при ней человек. Конеч­но, как и в столкновении двух примитивных людей, где по­беждала не более толстая палица, а более „толстый", креп­кий дух, так и, скажем, в сражении у Луцка, победили не те пушки, которых было больше, а те, которыми орудовали люди лучшего духа, чем противник. Но – независимо от вечного принципа преобладания духа на войне – в 1914–18 годах произошла революционная замена человеческих мышц боевой машиной и мышц боевого коня – мотором.

Согласно старому правилу "Новое оружие – новая тактика", воевавшие войска вырабатывали, в процессе воевания, новые тактические формы и методы. Как промежуточная (Мировой войной 1939–45 годов отмененная) форма, установилось с осени 1914 года позиционное воевание.

После русского чуда на французской Марне (спасение Парижа наступлением наших 1–й и 2–й Армий в Восточную Пруссию) германцы, отступая, закапывались в неодолимые, полями колючей проволоки прикрытые траншеи, чтобы, оставив в них минимальное число дивизий, переводить резер­вы на правый фланг войска для охвата французского ле­вого фланга; Жоффр также перегруппировывал свои Ар­мии и бросал резервы к северу, чтобы охватить северный фланг немцев. Закончилось это тем, что и немецкий и фран­цузский фланги уперлись в Ламанш – этот период полу­чил название "Бега к морю". Траншейная боевая линия ста­билизовалась. Кончился короткий – в начале войны – пе­риод маршей, марш–манёвров, маневрировании и против­ники засели в беспромежуточные, непрерывные от моря до Швейцарии линии окопов. Началось окопное воевание. Не­делями дрались из–за "Домика паромщика" и из–за бугорка с невозможным названием "Гартмансвайлеркопф". Дрались преимущественно артиллерией, потому что, устрашенные тяжестью потерь в людях в маневренный период войны, пришли к формуле: артиллерия завоевывает, пехота окку­пирует то, что завоевано пушками, огнем пушек.

Спасаясь от всё возраставшей мощности артиллерийско­го действия, пехота стала закапываться все глубже в землю и все шире по пространству поля боя – образовались укре­пленные полосы с бетонными или стальными опорными пунктами, с блиндажами, убежищами такой прочности, как в крепостях, и линия боевого фронта стала крепостью. Про­тивники на Западе перешли от полевого воевания к крепост­ному. Но сидением города не возьмешь – надо атаковать, чтобы победить. Атаковали мощными или сверх–мощными артиллерийско–пехотными кулаками в надежде прорваться сквозь позиционную систему врага и, выйдя на простор по­ля, снова разыграть манёвренное сражение; не добившись успеха в прорывах, французы решили прогрызать фортифи­кационную полосу – предпринимали операции с ограничен­ными целями: две недели артиллерийского боя и затем пе­хотный скачек на 2–3 километра вперед; снова артиллерий­ский бой и снова скачек; на этом французы обломали свои зубы. Немцы придумали бои на измор: под защитой артил­лерийского огня бросали в сражение дивизии за дивизиями, принуждая врага делать то же, пока он не будет изнурен, не истощит все свои резервы, не увидит себя вынужденным от­ступить; в Верденских сражениях оказалось, что атакую­щие немцы изнурились больше оборонявшихся французов, потеряв в полтора раза больше солдат. Опять пришли (в 1917 и 1918 годах) к массовым прорывам, но ни немцы, ни их враги до конца войны не добились решения проблемы прорыва позиционной системы. Проблему решили мы у Луц­ка и Черновиц. Решили не мощностью и сверхмощностью ар­тиллерии (как пытались немцы), не осторожностью и сверхосторожностью пехоты (как придумали французы), а утонченнейшим искусством нашей артиллерии и непревзой­денной никогда и никогда непревзойдимой доблестью нашей пехоты. В Великую войну доблесть эта была больше суммы доблестей всех наших союзников и врагов, а это искусство артиллерии было выше искусства любой, лучшей из артил­лерий той войны .

Выйдя на войну в 1914 г., мы воевали размашисто: фронт битв протяжением в сотни километров, продвижения вперед на сотни километров и такие же отступления. Но осенью 1915 враг устал наступать (когда мы ещё не совсем устали отступать), линия соприкосновения с ним стабилизировалась и ушла в землю, в окопы, в укреплённые полосы, в фор­тификационную систему. От широкого поля перешли к окоп­ной щели, от манёвренных, широких тактических и опера­тивных концепций перешли к воеванию в фортификационной тесноте. Мы принялись изучать способы этого воевания.

Но изучение было бы теоретическим: не затевать же сражений только ради практической поверки теорией вы­думанных правил. Поэтому взяли готовые правила – фран­цузский опыт позиционного воевания – и формулировали их в "Наставлении для борьбы за укрепленные полосы". В войсках стали это Наставление разучивать. Психологиче­ски не лёгок был переход от всем нам на зубок известного и так себя в предшествовавших сражениях оправдавшего "Полевого устава" к новомодному "Наставлению".

На войну мы вышли с великолепным умением окапы­ваться в бою, но этим умением в первых сражениях очень пренебрегали. На ученьях в полках и на войсковых манёврах в мирное время мы хорошо помнили Суворовскую "Науку побеждать": "Ступая на атаку!... Ступай, ступай, атакуй в штыки! ура! мушкет в правой руке на перевесе..." Это вошло в пехотную плоть и кровь. Вот и кидалась наша пехота в 14–м году, почти не перестреливаясь и совсем не окапываясь, в атаку, в штыки с двухверстного расстояния.

Но потери образумили нас и мы поняли, что в совре­менном огневом бою лопата – тоже оружие пехотинца: она помогает, вырыв окоп, обороняться и наступать. Но наша полевая фортификация ограничивалась в 1914–15 годах од­ним окопом для батальона в первой боевой линии и укры­тием для резервов. Теперь же вражеский артиллерийский огонь научил нас, что сажать в передовую линию три роты батальона с четвертой в резерве неблагоразумно: канонада уничтожает в несколько минут эти три роты, разрушив их окоп. Надо строить глубокий боевой порядок батальона: 3–4 линий и для каждой линии строя – линия окопов. Так образуется оборонительная полоса. В нескольких верстах за нею сооружается вторая, а позади нее третья полосы. Все и всё уходит в землю: отстреливаться из окопа, пере­двигаться по ходам сообщения, отсиживаться во время канонады и жить в "мирные" часы в убежищах и в лисьих норах.6

В наступательном бою для атаки позиционной полосы пехотный полк должен строиться в 8–12 одна другой в заты­лок поставленных линий – они называются волнами и это название соответствует характеру штурма, подобного прибою при шторме. В противоположность полевому бою, где роты первой линии остаются в первой линии пока не завер­шат боя или пока не полягут и где резервы вбегают в эту первую линию, подкрепляя её, восстанавливая её утомив­шийся порыв, – в атаке фортификационной системы каж­дой волне дается определённое и, так сказать, примитив­ное задание, например: первой волне – захватить первый вражеский окоп, второй волне – по ходам сообщения про­двигаться ко второй линии окопов, третьей волне – чи­стить первый окоп – уничтожать или брать в плен врагов, там засевших. Как бушующее море набегает волна за волной на берег, разрушая его, так волны боевого, штурмую­щего порядка волна за волной кидаются на линии или точки вражеского сопротивления, пока не овладеют всей позицион­ной полосой противника.

Молодые офицеры без отвращения воспринимали по­зиционную тактику, но уцелевшим в полках кадровым офи­церам она была противоречащей тому, чему они учились и чему годами обучали солдат: боевой приказ велит, что на­до сделать, а инициатива каждого исполнителя приказа под­сказывает, как это надо сделать. Теперь же – никакой ини­циативы. Скульптор боя, офицер, кустарь боя, унтер–офи­цер, должны превратиться в рабочих при конвейере: каждый ввинчивает только один винтик, затягивает одну гайку. Инициатива вытеснена жестким боевым расписанием: на каждую минуту боя каждому строевому подразделению ука­зано, что делать. Каждому упрощено, а для всего боевого порядка усложнено: можно ли в приказе–расписании предвидеть все возможности, все случайности боя?

Но лучшей тактики позиционного воевания не придума­ли (танк ещё не народился) и приходилось зимой 1915–16 годов пользоваться каждым днем пребывания батальона, роты в резерве, чтобы на специально вырытых в тылу пози­циях, учебных, практиковаться в новой тактике. Не отвеча­ло она нашему русскому духу, нашей лихости. Не нравилось нам и окопное сидение, жизнь в блиндажах, в лисьих норах:

...то ли дело под шатрами

В поле лагерем стоять.

пела любимая солдатская песня.

Артиллеристам и того меньше нравилась "французская мода". Когда мы вышли на войну, мы были, если можно так выразиться, шрапнельной артиллерией: хотя все понимали возросшее значение окопа и необходимое его применение в современной войне, однако как то не делали вывода, что не шрапнель, а граната должна быть главным снарядом пуш­карей. Батарея имела 14 зарядных ящиков и все передки наполненными шрапнельными патронами и только 2 заряд­ных ящика возили гранаты. В первых же сражениях коман­диры батарей взмолились об увеличении пропорции гранат, потому что шрапнель не убивает окопавшегося противника. Может быть эта мольба долго не была бы услышана, но нужда помогла: изготовление шрапнелей гораздо более сложный технический процесс, нежели фабрикация гранат, а поэтому, в стремлении к скорейшему развертыванию воен­ной промышленности, стали заказывать заводам все боль­ше гранат. Но и граната 3–x дюймовой пушки не имела до­статочного фугасного, разрушающего действия против хо­рошо сделанных окопов с деревянным настилом (не говоря уже о бетонном настиле или стальном).

И еще одно важное обстоятельство превратившись из шрапнельной в гранатную, артиллерия наша осталась все же пушечной, пушка бьет цель в лоб, а окоп, блиндаж на­до бить сверху, это делают гаубицы и мортиры Гаубиц было у нас мало (не больше одной батареи на дивизию), а мортир совсем мало (не больше двух трех дивизионов на Армию) Между тем новая тактика основывалась на француз­ском принципе "артиллерия завоевывает, пехота оккупи­рует". Если там французы и англичане ничего в период по­зиционного воевания не завоевали своим множеством тя­желых мортир и гаубиц, то как завоевать нам нашими вели­колепными, но слабосильными трехдюймовками.

"Наставление для борьбы за укрепленные полосы воз­лагало на артиллерию много задач проделать для пехоты проходы в неприятельских проволочных заграждениях, разбить пулеметные гнезда, завалить окопы врага и разрушить его опорные пункты, загнать перед пехотным штурмом его пехотy в убежища, подавит огонь вражеской артиллерии, во время штурма положить впереди нашей пехоты "заградительный огонь", чтобы неприятельские резервы не могли подойти; этот "заградительный огонь должен быть подвижным: его поступательное движение должно быть во времени и пространстве согласовано с движением нашей пехоты от первой линии окопов врага к последующим, от первой позиционной полосы ко второй. Для такого множества задач необходимо было и множество жерл. Немцы и французы ставили на каждом километре позиционного сражения (попытки прорыва фортификационной полосы) 100 и более орудий, преимущественно полутяжелых и тяже­лых. Мы не могли поставить и половины этого количества (при том у нас в большинстве были легкие пушки).

В этом надо было винить Главное Артиллерийское Упра­вление и нашу промышленность, к требованиям большой войны не приспособленную, и союзников не приспособлен­ных к выполнению взятых на себя обязательств по снабжению нас тяжелой артиллериею. Но было нечто, в чем надо винить наше высшее командование и наше высшее артилле­рийское начальство. Мы вышли на войну, имея, по старoмy обычаю, 8 орудий в батарее, осенью 1914 года у батареи ваяли по 2 орудия, чтобы в тылу формировать артиллерию для новых дивизии, опыт боев показал, что при огромной скорострельности пушек того времени (теоретически 20 вы­стрелов в минуту, а практически 10) можно боевые задачи выполнять четырьмя орудиями и что поэтому командир бата­реи может обойтись без 5–й и 6–й пушек. Все армии, кроме нашей, сделали батареи 4–х орудийными, а из пушек, отня­тых у батареи, сформировали новые батареи, увеличив та­ким образом число батарей в дивизии. Мы же упрямо оста­вались при 6–ти орудийных батареях, нe понимая, что 30% наших пушек мы возили понапрасну, что ими можно было на 30% увеличить количество батарей в дивизии и, следовательно, на 30% усилить огневую, артиллерийскую мощь дивизии. Но консерватизм во все века во всех армияx во многих случаях задерживал реформы, требуемые военной жиз­нью.

Затруднений к приложению в боевой практике "Наставления для борьбы за укрепленные полосы" было много. Сражения, которые наши Северный и Западный Фронты разыграли в марте 1916 года по новым тактическим правилам послужили как бы проверкой этого "Наставления". Выяс­нилось, что местность не была достаточно подготовлена для атаки: фортификационные работы не обеспечили безопас­ности пехоты перед штурмом, артиллерия нередко распола­галась на пределе своей дальнобойности и не могла поддер­живать огнём продвинувшуюся вперед пехоту; не было со­гласования в движении пехоты и движении артиллерийского огня; не были проложены скрытые пути подвоза снарядов на батареи и они в разгар сражения остались без огнепри­пасов; пехотные резервы стояли слишком далеко; саперы оставались в тылу, вместо того, чтобы содействовать пехоте; пехота атаковала не разрушенные проволочные загражде­ния и понесла большие потери; артиллерийской подготовки атаки второй линии окопов не было и пехота, не имея воз­можности взять её, отступала не только на уже взятую пер­вую линию, но – и в исходное перед атакой положение.

Этот перечень погрешностей говорит не столько об ошибках командиров того или иного ранга, сколько об ос­новной ошибке: нельзя было импровизировать – для удовлетворения французских мольб о спасении Вердена – насту­пление и торопить с подготовкой его. Но эти погрешности говорят и о том, как затруднительно практическое приложе­ние „Наставления", вследствие непривычности для нас по­зиционного воевания.

Тем больше заслуга ударных дивизий Юго–Западного Фронта, что они преодолели все эти затруднения и при со­вершенно недостаточной мощности нашей артиллерии, участ­вовавшей в битве, добились великолепных результатов ар­тиллерийской подготовки и блестящих успехов в пехотной атаке. Если мы срезались на мартовском экзамене в умении воевать позиционно, то Луцк–Черновицкий экзамен мы выдержали отлично, показав врагам и союзникам, как надо вы­полнять позиционное воевание.


Глава V