Geum.ru

Петрозаводский государственный университет в. М. Пивоев этнос и нация: проблемы идентификации петрозаводск Издательство Петргу 2006

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9


Кроме того, для славянофилов важна была триада: православие, самодержавие, народность, — которая воплощала ведущие ценности.

Но следует уточнить — кто такие «русские»? В летописи сказано: «И пошли за море, к варягам, к руси. Те варяги, назывались русью... Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: “Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами”»63. Но мы прекрасно знаем, кто такие варяги. Это не этнос, а скорее — профессия, ибо варягами называли балтийских пиратов. Грабежом на Балтике тогда занимались все, и такой промысел не считался в древние времена делом безнравственным, ведь общество подчинялось закону «убить своего — преступленье, убить чужого — подвиг». Поэтому грабить чужих — это вполне «законный» способ добычи материальных благ, этим занимались все: норвежцы, датчане, германцы, шведы, славяне и карелы. Среди них были и представители племени русь. Ученые из Великобритании безо всяких объяснений его относят к скандинавам, другие — к германцам. Вопрос об их исторической родине и идентичности остается пока открытым. Откуда появляется название «русский»?

Первое упоминание народа «рос», или «рус», относится к VI в.64 В византийских хрониках упоминания начинаются с IX в. В трактате византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей», составленном в Х в., есть интересная информация о росах и Рóсии, а в комментариях к главе 9 представлен обзор различных трактовок происхождения этноса «русь». Сам автор трактата то считал русь и славян союзниками, то причислял славян к данникам, зависимым от русов65. Во французском эпосе «Песнь о Роланде», записанном в XII в. и рассказывающем о противоборстве франков и мавров в VIII в., среди наемников, которые воевали на стороне арабов против франков, упоминаются славяне и русы66. С точки зрения Б. А. Рыбакова, «в старом земледельческом районе лесостепи на берегах р. Роси существовало племя рос, или рус. Судя по тому, что этот район с глубокой древности (с бронзового века) был заселен славянами, племя это было славянским, но благодаря соседству со скифо-сарматскими племенами степей оно могло впитать в себя и часть неславянских поселенцев. Центром племени был город Родень в устье Роси, что привело к появлению второго имени — “роди”. Во II—IV вв. этот район ничем особым не выделялся из других районов славянской черняховской культуры»67. Среди славянских племен, по его мнению, выделялись поляне, русь, северяне, волыняне, дулебы, хорваты.

Историки ссылаются на летописные сведения о племени «русь», а также на то, что финны якобы называли так шведов. Но, во-первых, такого племени в Скандинавии не было; во-вторых, карелы и финны называли шведов не «русь», а «руочи» («руотси»), говоря точнее, этим словом называли «чужих», среди которых наиболее досаждали им именно шведы. Поэтому их чаще всего так называли.

Высказываются мнения, что родина русов — это или славянские Новгородские земли (Старая Русса), или Белоруссия. Вспомним, ведь севернее белорусов жили пруссы, чья этническая идентичность также под вопросом. Хотя их позднее ассимилировали германские племена и включили в германскую нацию, вопрос об исторических корнях этого этноса пока не до конца решен. Были ли они родственниками русов? — не исключено. Итак, эти русы, накопив боевой опыт в ходе грабительской практики на Балтике, стали наниматься на службу в качестве наемников к славянским народам, византийскому императору, багдадскому халифу. Нанятые на службу на землях славян, они позднее узурпировали власть, но утратили свою этническую идентичность и были ассимилированы славянами и исчезли как этнос. Подданные государства Киевская Русь поначалу не называли себя русскими, но — полянами, древлянами, кривичами, славянами, тверичами, псковичами, новгородцами и т. п., поскольку были этническими славянами. Общее национальное (подчеркнем, не этническое) самоназвание — русские, россия-не — возникает позднее, в XIV—XV вв. (а если точнее, после Куликовской битвы 1380 г.), когда началось формирование национальной идентичности.

Важным этапом в формировании национальной идентичности стали 1453 г. и падение Константинополя, незадолго до которого патриарх и император обратились за помощью к западным христианским странам для защиты от турок. Помощь была обещана при одном условии — принять «filioque», т. е. согласиться, что Дух Святой исходит не только от Бога Отца, но «и от Сына». Согласиться пришлось, и была подписана по этому поводу Флорентийская уния, но помощь не была эффективной, и Константинополь пал. На Руси эту унию расценили как предательство интересов православия, и вскоре инок Филофей, монах Печерского монастыря, в своем послании великому князю Василию III провозгласил лозунг «Москва — третий Рим» и советовал ему принять корону царя (кесаря): «...Один ты во всей поднебесной христианам царь»68. И хотя при активной деятельности Василия III произошло формирование «национального великорусского государства»69, на принятие короны царя он не решился, ибо титул царя — весьма ответственный и принимать его самозванно он не рискнул. Это сделал после некоторых колебаний Иван III70.

Нужно также указать на такое существенное явление русской культуры, как духовная поэзия. Это стихи, которые пели нищие, собирая милостыню. В стихе о «Голубиной книге» есть такие слова: «Белый царь над царями царь. Свята Русь земля всем землям мати. <...> Иерусалим город городам отец...»71. Возникает естественный вопрос: какое отношение к Святой Руси имеет Иерусалим? А вот какое: название нашей религии — православие, что означает — «единственная правильная форма прославления и почитания Бога». Все остальные религии — неправильные. И православные уверены, что все народы мира рано или поздно должны это признать. Но когда они это сделают, тогда весь мир будет Святой Русью. В этом случае столицей всемирной Святой Руси необязательно делать Москву или Киев. Иерусалим — чем плохой город для столицы всемирной Святой Руси?! Ведь там «Белый царь» (князь Владимир) все равно играет ведущую роль. Здесь скрыта претензия на мировое господство, которую нищие «калики перехожие» потихоньку вкладывали в сознание православных россиян. Именно это и называется мессианской ролью России в мировой истории. Как говорили А. С. Хомяков и В. С. Соловьев, Господь избрал Россию на роль спасительницы всего мира. Когда к власти рвались большевики и призывали к мировой революции, то крестьяне русские сообразили: слова другие, но суть — та же самая. Они были давно готовы «спасать весь мир». Это хорошо объяснил Н. А. Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма», которая была достаточно известна на Западе. Вот почему, когда в ХХ в. из Москвы звучали призывы «о мире и мирном сосуществовании», на Западе тут же тревожились: «Москва говорит о мире, дело плохо — надо срочно вооружаться! Иначе Москва потихоньку всех подчинит». Здесь-то и крылись причины «холодной войны». Такова подоплека «русской идеи», русского национализма.

Сегодня вновь предельно актуальным стал вопрос о выборе Россией пути развития, предлагаются и обсуждаются следующие альтернативы:
  •  славянофилы утверждали, что Россия не была Европой, это Петр попытался сделать ее европейской страной, искушение западной культурой чревато утратой самобытного российского пути;
  •  западники полагали, что Россия состоится как государство лишь после полного вхождения в Европу, поэтому нужно пойти «на выучку к Западу»; часть западников, придерживавшихся «норманнской теории», полагали, что Россия была европейской страной и должна вновь в нее вернуться;
  •  евразийцы считают, что Россия является полуевропейской и полуазиатской страной, отсюда идентичность России в евразийстве, и нужно укреплять положение России как в Европе, так и в Азии, при этом евразийская идея истолковывается по-разному: одни полагают возможным и необходимым претендовать на господство России над Европой и Азией, другие — что Россия будет лишь примиряющим, связующим мостом, как бы третьей силой, которая могла бы объединить Восток и Запад, спасти Запад от «всеобщего эгоизма и анархии», а Восток от «твердыни мертвого единства» (В. С. Соловьев);
  •  сторонники антикоммунизма считают, что России место на задворках истории, потому что народ, «впавший в социализм», ущербен по свой природе и исправить его невозможно72.

По замечанию Ю. М. Лотмана, для изучения культуры средневековой России большое значение имеют свидетельства иностранцев: «Наблюдатель собственной культуры замечает происшествия, отклонения от нормы, но не фиксирует самую эту норму как таковую, поскольку она для него не только очевидна, но и порой незаметна; “обычное” и “правильное” ускользают от его внимания. Иностранцу же странной и достойной описания кажется самая норма жизни, обычное “правильное” поведение. Напротив, сталкиваясь с эксцессами, он склонен описывать его как обычай»73.

Заключить разговор о «русской идее» можно словами Н. А. Бердяева: «Величие России мы менее всего склонны мыслить как притязание на мировое господство, на всемирное земное царство. Мы верим в жертвенный дух России, в ее светлую миссию, в избрание ее онтологическим характером пути правды»74. Таким образом, русская идея — это идея русской национальной идентичности, система ценностей, позволяющих русским идентифицировать и уважать себя, а также рассчитывать на уважение со стороны других, иных культур. Н. А. Бердяев полагал, что в основу русской души легли два противоположных начала: «природная, языческая дионисийская стихия и аскетически-монашеское православие»75.

Немецкий философ В. Шубарт характеризует русский характер так: «Русской душе чужда срединность. У русского нет амортизирующей средней части, соединяющего звена между двумя крайностями. В русском человеке контрасты — один к другому впритык, и их жесткое трение растирает душу до ран. Тут грубость рядом с нежностью сердца, жестокость рядом с сентиментальностью, чувственность рядом с аскезой, греховность рядом со святостью»76.

Американский антрополог К. Клакхон полагал, что русским присущи «сердечность, человечность, зависимость от прочных социальных контактов, эмоциональная нестабильность, иррациональность, сила, недисциплинированность, потребность подчиняться власти»77.

На Западе популярна теория, объясняющая характер русских людей на основании существующего обычая туго пеленать ребенка в первые годы его жизни. Л. Н. Толстой вспоминал ощущение несвободы в «свивальнике»: «Я связан, мне хочется выпростать руки, и я не могу этого сделать. Я кричу и плачу, и мне самому неприятен мой крик, но я не могу остановиться. ...Мне хочется свободы; она никому не мешает, и меня мучают. Им [взрослым] меня жалко, и они завязывают меня, и я, кому все нужно, я слаб, а они сильны»78. М. Мид полагала, что агрессивность формируется из-за недостатка любви и заботы о ребенке в детстве, а внимание и нежность ведут к доброжелательности и пацифизму.

Американо-русский социолог П. А. Сорокин полагал, что «совокупность основных черт русской нации включает ее сравнительно длительное существование, огромную жизнеспособность, замечательное упорство, выдающуюся готовность ее представителей идти на жертвы во имя выживания и самосохранения нации, а также необычайное территориальное, демографическое, политическое, социальное и культурное развитие в течение ее исторической жизни»79.

И все же надо уяснить сегодня одну простую истину. В России рус-ские — это не этнос, а нация. Мы русские — лишь национально, а не этнически. Такая идея будет, разумеется, принята «в штыки» нашими русскими националистами, которые увидят здесь опасность распада той потенциальной «армии», которую они хотели бы повести «на баррикады» в защиту русских против всяких «русофобов». Категорически возражая против любых форм экстремизма, в том числе и национально-русского, необходимо подчеркнуть, что различение и разведение национального и этнического не имеет целью разбить единство русской нации. Русская нация остается нацией со своей славной историей и ценностями. Каждый русский остается русским национально, будучи одновременно этнически представителем какой-то местной группы новгородских, поморских, вятских, нижегородских или заонежских славян. И эта этническая составляющая культурной идентичности россиян сегодня является назревшей нерешенной проблемой.

При этом автор далек от мысли заставить всех жителей России, имеющих различные этнические корни, насильно записать в русскую нацию. Вопрос национальной самоидентификации есть вопрос добровольного выбора, убеждения и самосознания. Включая себя в русскую (или иную) нацию, человек при этом может вполне оставаться карелом, украинцем, евреем по своему этническому происхождению.

Дух нации, менталитет и религия. Важное значение для созревания и развития нации имеет осознание духовного сродства и единства людей, входящих в состав нации, опирающейся на общей идентичности. В энциклопедии «Святая Русь» предлагается такое понимание духовности: «Духовность, высшая деятельность души, устремленность к стяжанию Духа Святого, безгрешности, моральному совершенству, преображению души. Русская духовность выражается в древней духовной традиции Православия и добротолюбия, иконописания и церковных песнопений, благочестия, старчества и подвижничества отечественных святых»80.

Исходные образцы русской идентичности формируются в житиях святых, фольклоре, искусстве, литературе, кино. Так, в славянских сказках появляется такая формула: «здесь русский дух, здесь русью пахнет». Кинофильмы во время Великой Отечественной войны помогали русским людям осознать свое единство на основе тех героических образов воинов, которые показывали чудеса самоотверженности в выполнении своего долга по защите Родины.

Один из наиболее вероятных и распространенных источников идентификации для человека — это герой, который служит молодым людям образцом для подражания. Отождествляя себя с ним, они стараются быть на него похожими и внешне и внутренне.

В русском языке слово «герой» употребляется в разных значениях. В драматургии и литературе героем называют действующее лицо, активного персонажа произведения. Особенно важно здесь то, что герой — человек дела, практически действующий человек. В другом смысле герой — это человек, выполняющий выдающиеся деяния во спасение своего народа, общества и государства. Он может, рискуя жизнью, совершить то, что другому не под силу, он способен на чрезмерное напряжение сил ради победы, ради скорейшего достижения общего блага. Ге-рой — это человек, побеждающий противника и обстоятельства, способный на подвиг. А что такое «подвиг»? Это такое деяние, которое существенно «по-двигает» общество вперед. «Вперед» — куда? Вопрос представляется риторическим в рамках соответствующей мифологической системы ценностей. Хотя задавать его все же необходимо, чтобы попытаться внести зародыш мысли в головы нерассуждающих и действующих «героев». А почему человека, совершающего религиозный подвиг, называют не героем, а святым? Не потому ли, что он побеждает не внешние обстоятельства и врагов, но внутренние свои греховные побуждения и соблазны?!

Образ «героя» возник в мифологическом сознании как идеальное представление о человеке, способном защитить «своих» от «чужих». Психологически он связан с архетипом Отца. Изначально — это Первопредок, позднее он трансформировался в культурного героя, который приносит людям огонь, достает оружие, культурные растения, обучает письменности.

В эпической поэзии образ героя формируется как символ этноидентичности. Таков русский богатырь Илья Муромец — своеобразный «пограничник». Богатыри несли службу на границе леса и степи, защищая славянские земли от кочевников. Параллельно возникает образ антигероя-трикстера — Иванушки-дурачка — любимого героя русских волшебных сказок. Ему скучно в обычной жизни, в жестко нормированной системе отношений, поэтому он «валяет дурака», но проявляет чудеса героизма, ловкости и смекалки в экстремальной ситуации. В фольклорном сознании этот образ — символ «спасителя», связанный со своеобразным русским мессианизмом.

В средневековой русской духовной поэзии возникает образ Михаила Архангела «грозные очи» или «грозных сил воеводы» как одного из воплощений образа спасителя. Такие эпитеты ему даны потому, что он — не только организатор и распорядитель на Страшном суде, «главнокомандующий» войском ангелов, которое ведет борьбу с нечистой силой. В его образе светлое и мрачное чередуются, в нем надежда и угроза. С ним опасно шутить — воюя против сил зла, он бывает яростен и жесток, беспощаден, но справедлив. Историки полагают, что царь Иван IV избрал Михаила Архангела образцом для самоидентификации, почему и получил прозвание Грозный.

В XVII—XIX вв. Россия вела многочисленные войны, поэтому герой приобрел милитаризованные черты — это человек, совершающий военные подвиги. Образ героя воплотился в Георгии Победоносце, был учрежден орден св. Георгия, которым награждали за воинские подвиги солдат и офицеров.

Феномены «героя» и «героизма» особенно привлекали внимание романтиков, которые искали и находили яркое и необычное в жизни, обыденное было для них синонимом пошлости и скуки. Романтик неспособен к каждодневному упорному и настойчивому труду, его удел — вспыхнуть и сгореть яркой кометой. Еще дальше идет «анархический бунтарь», который чувствует себя «самим богом», для него не существуют истина и долг, которые были бы выше него. Ему легко прийти к представлению о том, что он сам — источник истины, долга и закона. Поскольку главная цель устремлений романтиков — свобода, то наибольшие возможности быть свободным имеются у того, кто получает доступ к власти. Таким образом, согласно этой логике, наиболее свободны сумасшедшие, разбойники, диктаторы, тираны, пираты и сам Сатана. Именно они и являются «героями» многих произведений писателей-романтиков. Но как ни приукрашивай и ни делай эту власть возвышенной — она приносит миру только зло, разрушение и смерть.

Отсюда легко понять, как возникает феномен «эстетизации зла», сформировавшийся в творчестве романтиков. Хотя обвинять их в создании и распространении культа «сатанизма» оснований нет, точно так же нельзя перекладывать на романтиков всю ответственность за последующие интерпретацию и воплощение на практике их идей. И все же свобода неотделима от ответственности. Особенно остро эта проблема возникает в связи с попытками реализации свободы не только в социально-практической сфере, но и в сфере субъективного творчества. Творец неизбежно в той или иной мере несет ответственность за свое творение. Слабым оправданием служит суждение о том, что романтики не предвидели последствий. Логика романтизма является определяющей для русского народнического социализма и для большевизма. Именно этим объясняется проблема «герой и толпа», столь активно обсуждавшаяся русскими народниками-революционерами.

Романтическая эстетизация «героизма» и зла наиболее ярко проявилась в ХХ в. в футуризме Ф. Маринетти, «стальном романтизме» в культуре фашистской Германии и в «советском романтизме», провозвестником которого стал горьковский Буревестник. А какими романтиками показаны А. Платоновым в «Чевенгуре» Копенкин и Дванов! Дванов «в душе любил неведение больше культуры: невежество — чистое поле, где еще может вырасти растение всякого знания, но культура — уже заросшее поле, где соли почвы взяты растениями и где ничего больше не вырастет. Поэтому Дванов был доволен, что в России революция выполола начисто те редкие места зарослей, где была культура, а народ как был, так и остался чистым полем, — не нивой, а порожним плодородным местом. И Дванов не спешил ничего сеять: он полагал, что хорошая почва не выдержит долго и разродится произвольно чем-нибудь небывшим и драгоценным, если только ветер войны не принесет из Западной Европы семена капиталистического бурьяна»81.

Героизация революции и ее деятелей в социалистической культуре есть очевидная форма эстетизации зла, чистого разрушения «до основания». Но разрушение — всегда более легкий процесс, он не скован нормативностью и моралью, он требует меньше энергии, здесь нужно лишь дать толчок, а дальше «процесс пойдет» как цепочка домино, вовлекая в причинно-следственную связь все новые и новые жертвы. Созидание и творчество требуют значительно большей энергии и таланта, терпения и волевого напряжения, на что романтики редко способны. Вот почему экстремисты и террористы — это, как правило, романтики, они ищут быстрых и легких путей. Но, как известно, построенное быстро — непрочно, если хочешь строить на века — не торопись. Получается некоторый парадокс: романтизм по своей природе — иррационален, но в лице революционеров-экстремистов рациональная логика обретает иррациональный, романтический характер. Дело здесь в том, что романтизм — это выражение нетерпеливого, нередко болезненного поиска подлинности и преодоления фальши и косности, что типично для молодежи, которая в силу недостаточного жизненного опыта хочет простоты, ясности и однозначной поляризации в видении мира.

Многим людям свойственны нетерпеливость, нежелание считаться с трудностями жизни и стремление найти облегченные и укороченные пути к решению проблем. Вот почему социализм пришел к героизации насилия. По словам Маркса, насилие — «повивальная бабка истории». В связи с культурно-психологическими особенностями формирования русского менталитета в нашем обществе выработался известный максимализм, проявляющийся в склонности к крайним формам поляризации ценностных картин мира, а также в склонности решать проблемы самым «коротким» и «легким» способом — насилием. Однако при внимательном рассмотрении эта склонность к насилию и насильственным путям решения проблем не достигает поставленной цели, а лишь замедляет процессы социально-культурных преобразований. Не здесь ли ключ к пониманию психологии народничества и особенно проблемы «герой и толпа»?!

Истоки русского максимализма культурологи связывают с возникновением в рамках древнеиранской религии зороастризма (маздеизма) представления о поляризации системы ценностей на два противоположных абсолюта: свет — тьма, добро — зло, дух — материя. Через манихейство и гностицизм такая бинарная картина мира проникла в восточное христианство, а через Византию — в Россию. Возможны иные пути, но до принятия христианства языческая картина мира была, как уверяет Б. А. Рыбаков, трехчастной. Правда, Вяч. Вс. Иванов и В. Н. Топоров полагают, что языческая картина мира изначально имела бинарный, дуалистичный характер. Так или иначе русский менталитет обладает роковой бинарностью, что ведет к неустойчивости в ситуациях взрыва82.

Феномен «героизма» связан с двумя крайностями: защитой «своих» и убийством «чужих»; в соответствии с мифологической аксиологикой, убить «своего» — преступление, убить «чужого» — подвиг. Л. Н. Гумилев ввел понятие «пассионарий», которое лежит в основании его концепции этногенеза. Пассионарии обладают тремя ведущими чертами: агрессивностью, «длинной волей» и жертвенностью. Он указывал на различные степени, уровни пассионарности: тихая жизнь обывате- ля — стремление к благу без риска для жизни — поиск удачи с риском для жизни — стремление к идеалу знания — стремление к идеалу успеха — стремление к идеалу победы — жертвенность (подвиг).

Итак, герой — это деятельный человек. Для принятия решения о целенаправленной деятельности необходимо обладать максимально полной информацией об объекте, но парадокс в том, что чем большей информацией человек обладает, тем труднее ему принять решение, ибо тогда он может судить о негативных последствиях любого из возможных вариантов решения. Гораздо легче принять решение там, где информации минимум, но в этом случае велика вероятность ошибочности этого решения. Отсюда получается, что чем умнее человек, тем он нерешительнее, соответственно — чем глупее, тем решительнее и активнее. Или так: чем более человек ограничен, тем более он категоричен. Герой Достоевского в пылу раздражения заявляет даже, что «все непосредственные люди и деятели потому и деятельны, что они тупы и ограничены. Шопенгауэр доказывал преимущества воли перед интеллектом. Как это объяснить? А вот как: они вследствие своей ограниченности ближайшие и второстепенные причины за первоначальные принимают, таким образом скорее и легче других убеждаются, что непреложное основание своему делу нашли, ну и успокаиваются; а ведь это главное. Ведь чтоб начать действовать, нужно быть совершенно успокоенным предварительно, и чтоб сомнений уж никаких не оставалось»83. Об этом же писал французский физик А. Пуанкаре, утверждая, что истина «порой обманчива, что это — какой-то призрак, который на мгновение показывается перед нами только затем, чтобы беспрестанно исчезать, что надо гнаться за ней все дальше и что никогда невозможно достигнуть ее. А между тем, чтобы действовать, надо остановиться... Мы знаем также, как она бывает подчас жестока, и мы спрашиваем себя, не является ли иллюзия не только более утешительной, но и более надежной. Ведь она дает нам уверенность. Если бы исчезла иллюзия, осталась ли бы у нас надежда и хватило ли бы у нас мужества действовать?»84.

Довольно точную оценку феномену русского «героизма» дал С. Н. Булгаков в статье «Героизм и подвижничество»85, обвиняя интеллигенцию в гордыне «самообожения», в присвоении себе прав Провидения, которое судит мир и людей и указывает новый, «правильный» путь. Характеризуя атеизм русской интеллигенции, С. Н. Булгаков замечает, что он не опирается на какие-то прочные основания, это своеобразная «вера», отцом которой был Белинский, но особенность этой «веры» — воинствующий, фанатичный характер. А если попытаться отыскать основания данной веры, то можно указать на идею «прогресса». Но «интеллигентский герой» наполнен «презрением» к отцам и к прошлому, он начинает историю заново, с нуля, рассматривая мир как сырой, пассивный материал для целесообразного «устроения». Он готов добровольно стать рабом социалистической идеи, чтобы любой ценой реализовать ее.

«Герой» полагает, что ему «все позволено», что он может использовать любые средства для достижения благородной цели, он мнит себя «спасителем человечества» или, по крайней мере, русского народа. Героическое «все позволено», как замечает С. Н. Булгаков, незаметно подменяется просто беспринципностью и безнравственностью в личной жизни, как это хорошо показал М. Арцибашев в романе «Санин», повести «Тени утра» и рассказах. Этой гордыне «героизма» Булгаков противопоставляет «подвижничество», провозглашенное Достоевским. «Смирись гордый человек, — говорил Достоевский в речи в связи с открытием памятника Пушкину, — и прежде всего смири свою гордость... Победишь себя, усмиришь себя, — и станешь свободен, как никогда и не воображал себе, и начнешь великое дело и других свободными сделаешь, и узришь счастье, ибо наполнится жизнь твоя, и поймешь наконец народ свой и святую правду его»86.

Если внимательно присмотреться к фигуре героя, к его психологии, то легко обнаружить примитивность и простоту, отсутствие интеллекта, нежелание рассуждать и сомневаться. Герой не способен на компромиссы, считает долг чем-то святым и нерушимым, он знает свое дело и оказывается в нужном месте в нужную минуту. При этом нередко возникает вопрос о разумном и неразумном риске, о безрассудстве героя, совершающего «самоубийство».

Итак, основные вопросы русского «героя»: «Кто виноват?» (А. И. Герцен) и «Что делать?» (Н. Г. Чернышевский). Основные проблемы: 1) долг и самосохранение; 2) «свои» и «чужие»; 3) свобода и от-ветственность.

В решении этих вопросов и проблем раскрываются особенности русского «героя», которые зависят, с одной стороны, от исторического момента и эмоционально-мифологической атмосферы, а с другой — от русского менталитета, формировавшегося в течение столетий. Именно он подвигает героя к отчаянному, рискованному, неразумному поступ-ку — «была — не была»! — в расчете на авось, что и составляет одну из важнейших черт русского героя.

Таким образом, в герое можно выделить три различные стороны. Во-первых, следует подчеркнуть, что герой — это некоторая патология жизни. В нормальной стабильной жизни герои не нужны. Они требуются для того, чтобы исправить чью-то ошибку, халатность и расхлябанность, преступную небрежность или агрессивность. Нормальная разумная жизнь должна обходиться без них. К сожалению, герои нужны, потому что не перевелись еще глупость и безответственность на Руси, от которых и должны защищать нормальную человеческую жизнь герои. Но, во-вторых, жизнь есть противоречие, и спокойная жизнь не есть полноценная жизнь, и тогда герой есть высшее проявление противоречия как сущности жизни. И, в-третьих, особенно важно то, на что обращает внимание Достоевский в речи о Пушкине, — это гордость, или гордыня. Для героя искушение гордыней — самое типичное, именно такой гордыней заманивала советская пропаганда в герои обывателя, соблазняя славой и известностью, прославляя своих героев. Между тем среди семи христианских грехов гордыня стоит на первом месте. Не случайно в числе первых христианских святых на Руси канонизировали князей Бориса и Глеба, единственной заслугой которых было то, что они смиренно приняли смерть от руки старшего брата, опасавшегося конкурентов на Великий Стол. Их прославили именно за смирение, и на этом примере пытались воспитывать русских людей. Но искушение гордостью — великий соблазн для русского человека! Устоять очень трудно.

Каждая нация обладает определенным менталитетом. Для менталитета русских характерны следующие черты: открытость, доверчивость, душевная отзывчивость, неустойчивость, наивное упование на «авось» и «доброго царя», некоторая лень; хотя, если прижмет, то русский проявляет торопливость и стремление быстро достичь успеха. Любимый герой русских сказок — Иван-дурак, который на самом деле не дурак, а лишь «валяет дурака», потому что ему скучно в обычной нормативной системе. Ему подавай экстремальные обстоятельства. Вот тогда он «на коне». Неважно, что на «горбунке», — он на нем обскачет любого. Есть поговорка: русские долго запрягают, но потом едут быстро.

Особенное значение для формирования идентичности имеет религия. Если для этноса религия не имеет решающего значения, то для нации она крайне важна. С. Э. Яловицына, работая над кандидатской диссертацией о судьбе финнов в Советской России и Карелии, пыталась найти определенные критерии их идентичности. Но коль скоро ей не удалось найти четких критериев, то она решила, что за основу можно взять все, что угодно. И она решила, что критерием этнической идентичности финнов будет лютеранская вера87. Но тогда возникает естественный вопрос: какова разница между эстонцами-лютеранами, финнами-люте-ранами, немцами-лютеранами? Это что — один этнос? Понятно, что такая постановка вопроса — ошибочна. На самом деле для этнической идентичности религия не является решающим фактором. Совсем другое дело — нация, для нее религия — важный фактор. Правда, известны религии, выражающие идентичность одной нации, как, например, иудаизм, синтоизм, в то же время есть мировые религии, объединяющие многие нации: буддизм, христианство, ислам. Для каждой нации исторический выбор определяет ее связь с какой-либо религией, так как без нее, как верно подчеркнул английский историк А. Тойнби, цивилизация (с его точки зрения, она тождественна культуре) состояться не может, ибо религия является «куколкой» цивилизации.

Религия является важнейшим духовным основанием культуры, и понятно, что существует связь между менталитетом народа и формой религии, хотя связь эта не проста. Исторически карелы оказались в зоне перекрестных интересов и влияния финно-угорских (финской, вепсской) и русской культур, и соответственно католицизма, лютеранства и православия, в том числе старообрядчества.

Почему же карелы и финны, родственные этносы, проживающие в сходных географических условиях, стали проявлять различные черты характера и тяготение к разным формам религии в процессе созревания национальной идентичности? На этот вопрос можно ответить так: географический детерминизм не следует абсолютизировать, и природная среда не является единственным фактором, определяющим идентичность народа88.

В чем особенности православия? Для православного христианства, которое приняли в 988 г. славяне, а в 1227 г. карелы, характерно, по словам С. Н. Булгакова, что «православие имеет основной идеал не столько этический, сколько эстетический: видение “умной красоты”, которое требует для приближения к себе особого “умного художества”, творческого вдохновения. ...При сравнении между православием (по крайней мере, русским) и не-православным христианством проявляется, обычно, та особая задушевность и сердечность, которая наиболее соответствует характеру первого. Характер православных определяется, как основными чертами, смирением и любовью. Отсюда та благожелательная скромность, искренность и простота, которая столь несовместима с духом прозелитизма и властности... свойственным римскому католичеству. Православие не убеждает и не завлекает, оно пленяет и притягивает... Православие воспитывает прежде всего с е р д ц е»89. Другой российский философ И. А. Ильин сравнивал три христианские конфессии и показывал специфику православия: «Вера не дается доказательствами. Ибо источник веры не в рассуждении, а в предметном горении сердца. В этом основное отличие православия от протестантизма... Вера не дается волевому нажиму. Ибо источник веры не в волевом решении (“буду веровать”), а в силе созерцающей любви. И в этом основное отличие православия от католичества. Человек может уверовать, только свободно и полно прозрев, духовно прозрев, духовно прозрев сердцем, или иначе — узрев Бога в горении свободной и искренней любви»90.

Важную особенность православия — соборность как воплощение свободы и единства — обнаружил и охарактеризовал А. С. Хомяков91. Принужденное единство есть рабство, а добровольное единство имеет совсем иной характер. Разъясняя эту позицию Хомякова, Н. А. Бердяев выразился так: «Церковь и есть единство в любви и свободе»92.

В социальном плане соборность соотносима с духом общины, которая сыграла важную роль в формировании русского этноса и нации. Оформление общины завершил, как известно, Петр I, а сломал П. Столыпин, создав возможность проявления противоположного стремле- ния — к индивидуальному выражению экономической и социальной активности. Советское государство продолжило насаждение духа общины в виде так называемого коллективизма. У общины есть немало положительных сторон, но есть и отрицательные. Среди них немалое значение имеют безответственность и иждивенчество. Индивидуализм же, напротив, формирует ответственное отношение к себе и к своему положению в мире, который не прощает ошибок.

Вместе с тем, как мы легко можем заметить, суровый климат подталкивал карелов, с одной стороны, к взаимодействию и сплочению, а с другой — к ответственности за себя и свои действия в природе. Типичными для карельского характера и менталитета стали такие черты, как неторопливая и терпеливая настойчивость, бережное отношение к природе, отсутствие ксенофобии, эмоциональная сдержанность и уязвимость, доброжелательность и толерантность, самоуважение и достоинство, насмешливость и хвастливость.

Для карелов, как и для русских, характерна приверженность к традиции. Если сравнить менталитет финнов и карелов, то можно заметить, что у финнов сильнее проявляется стремление к индивидуализму и к личной независимости (связано с влиянием западноевропейского менталитета), а у карелов — к общинному взаимодействию, что еще ярче заметно у русских. Это не есть специфически русская черта, она типична для восточного менталитета, чье влияние проявилось у славян, предки которых пришли с востока. А на Востоке опора на традиционность является одной из важнейших ценностей в картине мира.

Религия созревает и становится важным консолидирующим фактором в условиях внешней угрозы, и ее форма, как уже было сказано, тесно связана с менталитетом народа. Когда по Столбовскому мирному договору между Россией и Швецией Карельский перешеек и Северо-Западное Приладожье (историческая родина карелов) отошли к Швеции, то коренные жители этих мест должны были стать шведскими подданными. Однако не захотели. Почти все из них покинули свою родину и перебрались в Россию. При этом важный причиной явилось давление католической и лютеранской церквей, которые хотели установить контроль над душами карелов. Но они, крещенные в 1227 г. в православную веру, уже привыкли к ней и восприняли эти попытки негативно. Они приняли православие как важную основу идентичности и не могли отказаться от нее. Поскольку ценности православия, и особенно идея соборности, более соответствовали менталитету карелов.

Традиции культуры, праздники и профессиональное искусство. Каждая национальная культура ищет в своей истории ценности, опираясь на которые можно показать всему миру, что она заслуживает уважения. Так, финские филологи в процессе поиска таких ценностей обратили внимание на восток, на сопредельные с финскими землями регионы Карелии. Там они нашли богатые эпические традиции, которые и послужили Э. Лённроту основой для создания его романтической поэмы «Калевала». Именно эта поэма, а также лексические богатства диалекта северных (лопских) карелов помогли финнам утвердить свою национальную идентичность, сформировать основы финского языка, обнаружить традиционные ценности культуры, вокруг которых началось складывание финской нации.

Традиции культуры имеют огромное значение для развития общества. Традицией называют социальный институт, обеспечивающий воспроизведение положительного опыта, который в прошлом гарантировал успешное решение проблемы, обещая то же и в будущем. Существующие механизмы трансляции традиционного опыта: семья, обучение учеников, право, религия, праздники и искусство, общественное мнение и мораль, средства массовой информации. Традиции крайне важны для культуры, которая не может без них существовать, хотя, с другой стороны, существовать только на основе традиции общество не может, потому что время несет с собой изменение ситуации, накопление опыта позволяет с меньшими ошибками и усилиями решать проблемы, отсюда неизбежны изменения и трансформация традиции. Хуже, если традиции испытывают на прочность резкими изменениями, например притоком иммигрантов, которые приносят свои традиции, дестабилизирующие привычную традиционную идентичность коренного населения.

Наш северный регион является в силу исторических обстоятельств «Исландией русского эпоса». Можно назвать следующие причины того, что Север стал великолепным хранилищем традиционных ценностей народной культуры славян, карелов и вепсов:

1) суровый климат, экстремальная обстановка требовали неспешности, неторопливости, прочности и неизменности, заставляли придерживаться традиционных форм поведения;

2) страх перед новым, неизвестным заставлял держаться за старые традиционные ценности, которые гарантировали хотя бы минимальные положительные результаты в решении жизненных проблем;

3) превращение в XIX в. Севера в провинциальную окраину русского государства, «Сибирь» подстоличную, предохраняло от изменений духовные ценности северян;

4) отсутствие крепостничества позволило сохранить уважение к себе и ценностям своей культуры, полноценную культурную идентичность;

5) на территории Олонецкой губернии сосуществовали две влиятельные культурные традиции (карельская и славянская), которые, «глядя друг на друга», отстаивали свою самобытность, усваивая все лучшее от соседней культуры;

6) участие старообрядцев в духовном развитии северян усиливало тяготение к традиционности.

Важную роль при этом имеют национальные праздники, реализующие связь поколений, трансляцию национальных традиций в будущее. Нередко праздники посвящаются важным событиям в истории нации, переломным моментам. Так, для еврейского народа подобным событием был выход из египетского плена, ознаменованный праздником «Песах» (т. е. Пасха).

В современной культуре, особенно в России, нетрудно заметить кризис праздничной культуры. Причин этому немало, но главная заключается в разрыве преемственных связей с прошлыми ценностями культуры, который произошел в ХХ в. Советское государство попыталось насадить новые традиции, которые отчасти прижились92. Смена ценностных ориентаций в связи с крушением идеологии и мифологии социализма вновь обострила кризис праздничной культуры. Пути выхода из кризиса можно увидеть, во-первых, в уяснении и осмыслении главных задач праздника, связанных с утверждением перспектив социальной гармонии и стабильности, гарантированности общего блага; во-вторых, в возрождении национальных традиций с учетом реально сложившейся ситуации межнациональных контактов; в-третьих, в новых формах самовыражения различных субкультур, дифференциации форм культуры в соответствии с многообразием потребностей разнообразных групп населения; в-четвертых, в развитии эстетической культуры праздника, усилении игрового начала, использовании карнавальных форм празд-ника.

В игровых формах культуры содержится выход за пределы жесткой детерминации в сферу свободы для творческой самореализации и самоосвоения, для оптимизирующей настройки на идеальные цели и смыслы культуротворчества.

Этнос не может себе позволить создание профессионального искусства. Талантливые художники выполняют свои функции в свободное от какой-либо работы время, потому что искусство для них является не ведущим источником дохода, а скорее формой этнического и творческого самоутверждения.

У государства же на культуру появляются деньги (налогоплательщиков), и оно создает свое национальное искусство, служащее задачам утверждения национальной идеологии. При этом государство опирается на этнические традиции ведущего этноса, сплавляя с другими традициями, формируя единую национальную культуру.

Символика государства (флаг, герб, гимн). Для формирования национальной идентичности большое значение имеют внешние, зримые символы, представляющие основу для самоидентификации.

Символ — это знак, выражающий ценностный смысл, какую-то важную ценность. Так, по словам М. К. Мамардашвили, «в культуре (а не в религии) Бог — это символ некоторой силы, которая действует в мире вопреки нашей глупости, непониманию, неумению или нежеланию понимать некоторые состояния, к которым мы не могли прийти своими собственными силами, но которые тем не менее являются фактами»92.

Особенностью символа, как указывает К. А. Свасьян, является то, что «символ... никогда не сводится к своей форме. Он сквозь нее просвечивает глубинами смысла. Форма — условна... Условна прежде всего как условие выявления объективного и безусловного смысла»93; антиномия символа: «все условно» (в культуре) — «все безусловно» (в жизни). «Все условно» — значит, символически опосредовано, «все безусловно» — жизненно-непосредственно94. Э. Фромм указывал, что для языка символов характерна логика, где важнейшими категориями являются не время и пространство, а «интенсивность» и «ассоциативность».

Э. Фромм обнаружил, что у всех мифов и сновидений — один язык, и это язык символов. «Это такой язык, с помощью которого внутренние переживания, чувства и мысли приобретают форму явственно осязаемых событий внешнего мира. Это язык, логика которого отлична от той, по чьим законам мы живем в дневное время; логика, в которой главенствующими категориями являются не время и пространство, а интенсивность и ассоциативность. Это единственный универсальный язык, изобретенный человечеством, единый для всех культур во всей истории. Это язык со своей собственной грамматикой и синтаксисом, который нужно понимать, если хочешь понять смысл мифов, сказок и снов»95.

Важными особенностями символа являются отвлеченность от конкретного выражения и многозначность, благодаря этому ценность может применяться к различным конкретным ситуациям. Образно-символическая форма позволяет наиболее адекватно выразить иррациональное, аксиологическое содержание, в котором стержневая идея — надежда на гармонию взаимоотношений со средой. Таким образом, можно указать на следующие основные законы символизма:

1) изоморфизм (подобие мира реального и сверхреального);

2) необратимость, или односторонность (однонаправленность знаковых отношений);

3) выразительность (символ выражает трансцендентные ценностные смыслы, и сам часто имеет иконическое выражение, например: крест, лотос, полумесяц);

4) многозначность («конденсатор и аккумулятор» смыслов и ценностей), реализующейся в инвариантности и адаптивной вариативности (Ю. М. Лотман);

5) медиация, или посредничество (связи между культурами, символ переносит ценностные смыслы из одного пласта культуры в другой) (Ю. М. Лотман);

6) условность (форма символа условна, содержание, выражаемое им, — безусловно) (К. Свасьян);

7) синтетичность (символ есть особенное, выражающее синтез, связь общего и единичного) (Ф. В. Шеллинг, А. Ф. Лосев);

8) универсальность (язык символов является универсальным языком культуры, выражающим ее важнейшие ценности).

Российская государственная символика и геральдика возникли в XVII в. и с того времени играют важную роль в выражении национальных чувств россиян. Обстоятельный очерк истории государственной символики в Карелии выполнен историком А. М. Пашковым96. Государственный флаг Республики Карелия, согласно статье 158 Конституции РК «представляет собой прямоугольное полотнище с равновеликими горизонтальными полосами: верхняя полоса красного цвета, средняя — голубого цвета и нижняя — зеленого цвета. Отношение ширины флага к его длине — 2 : 3». Герб Республики Карелия утвержден в 1993 г. по проекту самодеятельного художника, врача Республиканской больницы Ю. С. Нивина. В основе герба восьмиконечная звезда, часто встречающаяся в северных вышивках, которую автор истолковывал как «символ вечности и путеводности, источник жизни и процветания, счастья и изобилия, богатства, символ высоких устремлений и идеалов народа, символ солнца». На щитовом поле помещена профильная фигура медведя черного цвета, идущего на задних лапах вправо, щит окаймляет щитодержатель в виде стилизованных деревьев — ели и сосны. Гимн Республики Карелия утвержден на слова поэта О. И. Мишина и музыку А. С. Белобородова.

Недавно утвержден официальный праздник Российского флага — 22 августа. Согласно этикету, государственный флаг нельзя использовать для целей рекламы, употреблять как часть костюма, кроме случаев, когда он является элементом военной или иной формы. При спуске флага он не должен касаться земли, укладывать и обращаться с ним следует уважительно и торжественно. На флагшток флаг поднимают быстро, а опускают медленно. Во время траурных церемоний флаг следует поднимать до самого верха, а затем опускать до середины флагштока. Его нельзя опускать в могилу. Во время дней траура флаги до полудня вывешивают приспущенными, а после полудня до заката поднимают наверх.