Т. А. Бычкова культура традиционных обществ китая и японии учебное пособие

Вид материалаУчебное пособие

Содержание


Цзюньцзы – человек морали
Цзюньцзы – человек Долга
Отношение цзюньцзы к богатству
Цзюньцзы – человек культуры
Даосская личность
Чань-буддизм и культура Китая
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9

Цзюньцзы – человек морали



В китайском традиционном обществе господствовал панморализм, т.е. моральные нормы подменяли собой нормы права. Соблюдать ЛИ означало соблюдать три тысячи правил поведения и триста видов церемоний. Ритуал соблюдали все подданные, независимо от своей сословной принадлежности.

Цзюньцзы призваны были не только быть образцовыми носителями морали, но соблюдали особые нормы в качестве элиты общества. Они должны были ставить общественные интересы выше личных: «Благородный муж сначала болеет бедами Поднебесной, а потом уже радуется ее радостям». Он должен был позаботиться том, чтобы «не потерять лицо». Для этого надо было соблюдать два правила: не говорить плохо о других и все дурное принимать на свой счет. Лаоцзы говаривал: «Кто знает меру, не знает позора. Кто умеет вовремя остановиться, не подвергнется опасности». Лицо – выражение социального статуса, и его можно было потерять помимо своей воли. Именно страх потери лица порождал в китайцах ту мелочную щепетильность в вопросах этикета, которой всегда удивлялись европейцы. Нельзя было допустить насмешек над собой, особенно в присутствии свидетелей. Поэтому цзюньцзы никогда не вступал в конфликты, уходил от споров и выяснения отношений, держался на дистанции. Благородные мужи помогали друг другу «блюсти лицо» и не попадать в сомнительные ситуации. Если же кто-то все же «терял лицо», он имел право через какое-то время отомстить обидчику, убив его ребенка или жену – и наказания за это не следовало.


Цзюньцзы – человек Долга


Без воспитания в себе чувства Долга благородный муж мог стать опасным для общества. «Цзюньцзы, обладающий отвагой, но лишенный чувства долга, становится бунтарем. Низкий человек, обладающий отвагой, но лишенный чувства долга, становится разбойником». Таким образом, от воспитания чувства долга зависела стабильность общества, его более или менее гармоничное состояние. Любой человек в традиционном Китае отдавал свои долги по отношению к родителям, семье, государству всю свою жизнь. У цзюньцзы как эталона для остальных это чувство должно было выражаться особо подчеркнуто.


Отношение цзюньцзы к богатству


«Богатство и знатность – это то, что любят все люди. Если они получены неправильным путем, то цзюньцзы не принимает их. Бедность и незнатность – это то, что все люди ненавидят. Если нельзя освободиться от них правильным путем, то цзюньцзы не освобождаются от них».

«Правильным» было богатство, перешедшее по наследству от родителей, или пришедшее к человеку без обмана и мошенничества (вспомним, что сословие торговцев занимало последнюю, четвертую ступеньку социальной иерархии и от души презиралось большинством населения). В китайской традиции, как пишет Л.С. Васильев, время от времени случались преследования излишне разбогатевших, а в официальных текстах встречаются непрестанные жалобы по поводу того, что богатых расплодилось слишком много, а у бедных нет земли, чтобы воткнуть шило.

Цзюньцзы должен был отрешиться от низких материальных интересов: «Цзюньцзы ест не для насыщения и живет не для покоя». Цзюньцзы должен был быть бессеребренником. Преодоление корысти при помощи воли придавало благородным мужам несокрушимую стойкость: «Великим мужем называется тот, кто не предается излишествам в богатстве и знатности, кто не изменяет своим принципам в бедности и незнатности и его не согнуть угрозами и военной силой». Характерно отношение цзюньцзы к сяожень, для которых богатство и знатность были формулой счастья: они называли их «мелкотой смердящих крыс».

Классическим эталоном для Конфуция был его любимый ученик Янь Хуэй – мало имевший, мало проживший, но бывший веселым, довольным, счастливым.


Цзюньцзы – человек культуры


В Китае можно было купить должность, но репутацию «человека культуры» нельзя было купить ни за какие деньги. В традиционном обществе существовал культ грамотности, культ знаний, культ книжника. Формула Конфуция «жизнь есть учение» претворялась в жизнь. Чиновников-цзюньцзы и свободных служителей муз называли «аристократией тушечницы».

Цзюньцзы были творческими людьми: поэтами, писателями, художниками. При этом они считали себя убежденными дилетантами. Они создавали шедевры, играючи в прямом смысле этого слова: ради собственного удовольствия, в подарок другу, невзначай, «по случаю» - и могли сжечь, уничтожить прекрасные стихи и картины. Они никогда не торговали произведениями своего искусства.

Образ жизни цзюньцзы определялся их тягой к постоянному размышлению и творческому осмыслению мира вокруг них. Они предпочитали общество себе подобных, не скрывая, а подчеркивая свою элитарность. В XVI - XVII веках было модно создавать общества любителей «изысканных» занятий и досуга: общества любителей книг, музыки, снов, птичьего щебета, созерцания луны, обоняния благовоний и т.д. Они совершали прогулки в горах, удили рыбу, играли в шашки, беседовали с друзьями.

Увлекались конфуцианской разновидностью медитации: неподвижное сидение в течение нескольких часов, запись своих снов, ведение дневника, откровенная переписка с друзьями о своих душевных переживаниях и впечатлениях, исповедальная литература. Вот пример результатов медитации, записанный ученым Гао Паньлуном, просидевшим в лодке в течение длительного времени: «Опутывавшие меня тревоги исчезли, и словно тяжкий груз упал с моих плеч. Молния прошла сквозь меня, и я почувствовал себя слившимся с Великим Превращением. Для меня исчезло различие между небесным и человеческим, внутренним и внешним. Я всегда относился с недоверием к тем, кто говорил о величии высшего прозрения. Теперь я понял, что в просветленности нет ничего необычного».

Благородные мужи увлекались и странствиями - для «просветления души». Во время путешествий, как они полагали, обостряется внимание, восприятие красоты мира, в пути вспыхивают «прозрения» о жизни, Пути.

Принципом их жизненной позиции было «превозмогание обыденной действительности». Они стремились к уединению, отчуждению, чтобы не утратить сообщительности с космосом, созвучие с Природой. Они были «погребены среди людей», отрешены от мирской суеты. Своим отшельничеством, «в глуши гор и лесов», они помогали «исправить» нравы. Традиционным идеалом цзюньцзы было «превратиться в Одинокого» - мудреца, правителя, святого.

Цзюньцзы должны были стать образцом связи-равновесия индивидуального со вселенским в человеке: «Внимайте внутреннему, но не замыкайтесь на том, что внутри. Откликайтесь внешнему, но не стремитесь к тому, что вовне. Действуйте, всегда пребывая в покое, и храните покой, всегда действуя. Как коромысло весов, уравновешивающее всякий вес: не наклоняйтесь вперед и не отклоняйтесь назад, нигде не останавливайтесь и ничем себя не стесняйте, ничего не таите в себе и ничему не позволяйте себя увлечь, постигайте вещи изнутри и странствуйте вовеки…» (Хао Цзин, 13 век).

Духовная драма «людей культуры» заключалась в разрыве идеала и действительности: миф о справедливости управления разбивался о тысячи несправедливых деяний, миф о родственном согласии в семье и государстве так и оставался мифом, но они в течение столетий продолжали верить в слова Конфуция: «Человек расширяет Путь, а не Путь – человека».


Даосская личность


Даосизм пережил золотое время особой популярности примерно с Х по ХIV вв., затем наступает время упадка увлеченности его идеями. Однако влияние даосских идей и теорий, среди которых особое место занимали поиски бессмертия, учение о «недеянии», культ простоты, непосредственности, призывы к уходу от суетной жизни, слиянию с природой, не закончилось. Степень влияния даосизма на китайскую культуру и искусство на протяжении всего средневековья была очень большой. Поэтому, говоря о даосской личности, следует прежде всего сказать о влиянии даосских идей на китайскую элиту образованных шэньши. Даосская личность всегда была квинтэссенцией китайской культуры. Это были люди, чьи духовные потребности, чья индивидуальность выходили за рамки официального конформизма. В даосизме они находили возможность освободиться от строго прописанных правил, обязательств традиционного конфуцианского общества, они искали свободу для самовыражения, для самоутверждения, для творчества. Лучшие китайские поэты, художники, ученые, философы – даосы.

Самое значимое преимущество, которое даосизм давал талантливым творческим людям в Китае – это свобода. Поэт-даос мог поселиться вдали от суетного мира, воспевать природу, свободу и даже «истину в вине», как это делали Цзи Кан, Ли Бо, Тао Юаньмин. Отшельническая творческая деятельность была средством забвения действительности, ухода от невыносимых оков конформизма. При этом надо иметь в виду, что даосские идеи и теории наслаивались на конфуцианскую основу, но отнюдь не вытесняли ее целиком, поэтому нельзя говорить о чисто даосской личности. «Конфуцианская нормативность скрывает в себе безбрежную даосскую свободу «тысяч перемен, десятков тысяч превращений» (Малявин В. Сумерки Дао. Культура Китая на пороге Нового времени. М., 2000).


Чань-буддизм и культура Китая


Буддизм, как известно, возник в Индии в шестом веке до н.э. В Китай он пришел в первом веке н.э., «перевелся» на язык китайской культуры, а чань-буддизм (наименование секты «чань» произошло от санскритского слова дхиана – сосредоточение, медитация) как самостоятельное направление в китайском буддизме утверждает себя в пятом - шестом веках н.э. V – VIII вв. были «золотым веком» китайского буддизма, его расцвета, проникновения во все слои китайского общества.

Монахи-буддисты стали принимать постоянное участие в погребальных церемониях, которые сопровождались чтением специальных «спасительных» сутр, дающих покойнику шанс попасть в рай. Они же читали сутры в случае болезней и каких-либо несчастий. Буддизм становится частью Триединого учения (конфуцианство, даосизм, буддизм). Чань-буддизм – продукт синтеза индийского буддизма махаяны с даосизмом, но частично и с конфуцианством.

Здесь уместно напомнить, что если в конфуцианстве основное внимание уделяется социальным отношениям: человек-человек, человек-общество, человек-государство; в даосизме - отношениям человек-природа, то в буддизме главное отношение - человек и его сознание, человек и его психика.

Суть учения чань состояла в следующих положениях.

Мир, с точки зрения буддиста, психоцентричен, это – психокосмос, он создается кармой живых существ и рассматривается только в соотнесенности с ними. Бытие человека проходит в иллюзорном, сансарном мире. Сансара – это страдание (она трактуется также как непостоянство, пустотность, бессущностность). Цель буддийского учения – спасение живого существа от этого сансарного бытия, выход из круга рождений и смертей, достижение освобождения или Нирваны.

Буддизм Махаяны, который был воспринят в Китае, сильно облегчил путь к спасению, сделав его доступным не только монахам, но и простым людям, для которых сложный путь к спасению, сама идея Нирваны были чем-то очень далеким, смутным и не очень реальным. Важнейшим нововведением Махаяны были представления о рае и аде. Нирвана для простого люда как бы слилась с более понятным и легче усваиваемым представлением о райском блаженстве, а главной целью обычных людей, верующих в буддизм, стало попасть в рай.

Дхармы образуют все существа и все явления этого мира. Поток дхарм формирует сознание Дхармы вступают в различные комбинации, формируемые кармой. Понятие дхармы имеет несколько переводов-значений: закон, истина, учение Будды, справедливость, добрые дела, вселенная как объект мысли. В последнее время дхарма трактуется как психофизическая структура, элемент сознания. Дхармы образуют все существа и все явления этого мира. Поток дхарм формирует сознание. Дхармы вступают в различные комбинации, формируемые кармой.

Карма – это сознательные деяния человека в течение жизни, она наследуется от прежних существований и творится настоящей жизнью. В каком-то смысле это – память, или подсознание, от которого ничего не утаится. Существует закон высшей справедливости – его еще называют законом воздаяния – по которому абсолютная справедливость рано или поздно обнаруживает себя и воздает за добрые и за дурные дела человека. Он понимается и как космический закон восстановления равновесия. Мировая карма творится всем человечеством, национальная карма – нацией, а индивидуальная карма – усилиями каждого отдельного человека.

Понятие нирваны включает в себя успокоение, угасание вибраций дхарм, снятие страданий.

Китайцев привлекло в буддизме не понятие нирваны как таковое, а представление о мире как бесконечном Превращении, трансформации, поскольку именно этот мотив был близок и понятен китайцам. Мотив страдания (рождение – страдание, болезнь – страдание, смерть – страдание, скорбь, горе, несчастье, отчаяние – страдание, союз с нелюбимым – страдание, неполучение страстно желаемого – страдание, любая привязанность к земному – страдание) в Китае не нашел особого развития. Буддийская идея повторных смертей и рождений акцентировала их внимание не на неудовлетворенности этой жизнью, а на надежде в каком-то другом рождении познать счастье. Китайские буддисты стремились, по выражению Е.А. Торчинова, не столько к «освобождению от…», сколько к «освобождению для…». (Буддийский взгляд на мир. СПб.,1994. С. 242). Отсюда понятно предпочтение махаяне с ее идеалом Просветления (бодхи), а не хинаяне с ее идеалом нирваны. Буддизм махаяны предполагал самоотречение ради спасения не только себя самого, но и других людей - это тоже было ближе китайцам.

Буддизм, в отличие от христианства и ислама (М. Вебер определял эти религии как «овладевающие миром», конфуцианство он назвал религией, приспосабливающейся к миру, а буддизм – религией «убегающей от мира»), нигде не вытеснял традиционную культуру тех стран, куда проникал. Он вбирал в себя традиционные ценности китайцев – такие, как, например, «сыновняя почтительность». Буддийская традиция предполагала уход из семьи, разрыв всех родственных привязанностей, тем не менее, такой уход трактовался как забота ушедшего о спасении всех людей, в том числе и об оставленных родителях. Кроме того, буддийские монахи осуществляли все обряды, связанные с уходом человека из жизни – а это тоже трактовалось как почтение к родителям, уход за могилами предков, что было непреложной конфуцианской традицией.

Буддийская идея срединного пути была созвучна идее Середины в конфуцианстве, она была призвана обезопасить людей от крайностей, ошибок. Идея диалога, а не конфликта роднила буддизм с традиционными китайскими учениями. Идея самосовершенствования, личной ответственности за себя и свою судьбу («будьте сами себе светильниками») совпадала с конфуцианской трактовкой.

Буддизм чань апеллирует к природному началу в человеке, защищает природу и естественное начало в человеке от насилия со стороны общества, ритуала ли, антропоцентристской этики конфуцианства – это сближало буддизм с даосизмом.

В Китае появилась чань-буддистская личность, которая резко отличалась от конфуцианской. Если конфуцианец был человеком нормы, серьезным, рассудочным, то чань-буддист был человеком «озарения», естественным, веселым, жизнерадостным, самим собой. Чань-буддист был более приспособлен к жизни, лучше действовал в проблемных ситуациях, меньше боялся перемен, был более выносливым и неприхотливым.

Чань-буддизм в Китае стал сугубо практической религией, в центре внимания которой оказалась особая психокультура, сведшаяся к изучению психотренинга. К. Хайерс определил формулу медитации по-китайски так: «рай, потерянный рай, обретенный рай». «Рай» - это обычная жизнь обычного человека, не приступившего к практике чань-буддизма, когда горы – это горы, реки – это реки, т.е. мир воспринимается глазами обыкновенного, рядового человека.

«Потерянный рай» - это время медитации, когда «глаза обращены внутрь себя». По легенде, первый индиец, принесший буддизм в Китай – Бодхидхарма – сидел перед белой стеной в течение девяти лет. Под присмотром учителя ученик сидел часами перед стеной, скалой и т.п., в позе лотоса и погружался в состояние хаоса обрывков мыслей, чувств, исчезновения «я», в ощущение «пустотности», иллюзорности всего, что вокруг. При подходе к «озарению», когда хаотическое душевное состояние достигало апогея, переживалась символическая смерть –«великая смерть». Учитель в этот момент применял методы шокотерапии – внезапные удары сыпались на ученика, грязная ругань, либо просто совершенно неожиданный вопрос, цитата и т.д. После этого наступало «освобождение», сопровождающееся смехом, криками (для некоторых медитирующих дело заканчивалось тем, что они оставались на стадии «счастливых идиотов», не имея психических сил выйти из этого состояния – в таких случаях винили учителя, который взял в ученики неподготовленного человека).

Результатом «озарения» становилось состояние «обретенного рая». Мир остается прежним, меняется взгляд на мир, т.е. мироощущение и мироотношение. В процессе психотренинга обострялась память, усиливались и обогащались эмоции, убыстрялось мышление. Все это было очень важным для творческих натур – они научались вводить себя в одухотворенное состояние, возвращаться «к изначальной природе». У них повышалась работоспособность, устанавливался оптимальный режим жизнедеятельности, раскрывались «запасные», «резервные» силы психики, вырабатывалась целостность и спонтанность восприятия, интуитивно мгновенное «схватывание» ситуации, мгновенная реакция (а не последовательное продумывание ситуации, как у обычных людей).

«Возвращение к изначальной природе» означало восстановление детского реагирования. Известнейший специалист по буддизму Судзуки пишет об этом так: «Детскость должна быть восстановлена после многих лет тренировок в искусстве самозабвения. Когда она восстановлена, человек думает, но уже не рассуждает. Он думает столь же естественно, как дождь проливается с неба, он думает подобно зеленой листве, распускающейся под легким земным ветерком. Воистину он есть дождь, море, звезды, листва. Когда человек достигает такой стадии духовного развития, он становится художником жизни. Он уже не нуждается, как живописец, в холсте, кистях и красках…Его руки и ноги являются кистями, а вся вселенная – холстом, на котором он пишет жизнь в течение 70, 80 или даже 90 лет».

В культурной традиции Китая медитация должна была быть активным процессом, работой по очищению сознания, чтобы в результате «читать каждый лепесток как глубочайшую тайну бытия», «превращать нашу обыденную жизнь в нечто подобное искусству».

В жизни, литературе, поэзии китайские буддисты не относились к смерти как к трагедии. Они считали, что со смертью разрушается лишь данная форма, оболочка, элементы бытия – дхармы - затухают, перегруппировываются в другие формы, а суть переходит в иное состояние, обусловленное кармой, законом воздаяния.

Буддизм просуществовал в Китае около 2 тыс. лет и жив поныне. Он не только сам испытывал большое влияние со стороны традиционной китайской культуры, но и оказывал свое влияние на нее. Наиболее заметным был вклад буддизма в архитектуру Китая. Многочисленные пагоды - многоярусные сооружения, каждый из ярусов символизировал одно из небес буддийской космогонии – за долгие века превратились в неотъемлемую часть китайской архитектуры Буддизм дал начало монументальной скульптуре в Китае. Учение «чань» о том, что Будда везде и во всем – в молчании гор, в пении птиц, в шепоте шевелящейся от ветерка листвы – оказывало сильное воздействие на художников страны. Сам процесс создания картины живописцем проходил под сильнейшим влиянием буддизма: прежде, чем начать рисовать, художник какое-то время настраивался в медитации, пытаясь уловить, проникнуться сутью вещей, которые он хотел изобразить. Как только он достигал озарения, вдохновения, он начинал быстро работать. Кисть его как бы сама летала по шелку или бумаге, и пейзаж рождался как бы сам собой.

Буддизм привнес в китайский язык множество новых слов и терминов. В недрах буддийских монастырей впервые зародилось искусство книгопечатания, ксилографии. Определенный вклад буддизм внес и в науку. Буддисты реформировали китайский календарь, занимались астрономией и математикой, философией, медициной. Чань-буддизм оказал громадное влияние на все виды искусства в Китае, на бытовую культуру, на мышление и, в конечном счете, на менталитет традиционного китайского общества. Уже почти две тысячи лет буддизм зримо присутствует в китайской культуре, во многом определяя китайское массовое сознание.