Н. И. Фалеев Цели военного наказании Диссертация

Вид материала

Диссертация

Содержание § 5. Воинское преступное деяние.

Подобный материал:

• Становление теории авиации: эпистемологический анализ, 368.29kb.
• Диссертация на соискание учёной степени кандидата юридических наук, 1614.07kb.
• Портрет Дориана Грея»), А. Камю («Посторонний»), Р. Брэдбери («Наказание без преступления»)., 350.82kb.
• Свобода и несвобода в бытии, 2069.65kb.
• «военного коммунизма», 55.38kb.
• Институционализация террологии в россии как философско-эпистемологическая проблема, 773.75kb.
• Механизм уголовно-правового регулирования режима военного положения, 651.42kb.
• Парадигмы образования в социокультурном пространстве современного российского общества, 783.53kb.
• Государственное управление системой высшего военного образования в современной россии, 417.84kb.
• Роль Президента Российской Федерации в формировании системы государственного оборонного, 399.31kb.

§ 5. Воинское преступное деяние.

Прежде чем обратиться к определению понятия воинского наказания, необходимо остановиться на выяснении тех явлений, которые вызывают существование и применение наказаний, т.е. к воинскому преступлению.

Мысль исследователей и законодателей постоянно вращалась в заколдованном круге, образуемом понятиями воинского и общего преступного деяния, и все попытки в этом отношении, оставившие свой след в истории военно-уголовного права, оказались мало удовлетворяющими не только теоретическим, но и практическим требованиям, и в настоящее время еще ведется спор по вопросу о разделении воинских и общих правонарушений.

Как наиболее удачную попытку, следует признать определение римского военно-уголовного права², которое указывало³, что "militum delicta sive admissa aut propria sunt aut cum coeteris c'ommunia", и далее, что "proprium militaris est 'delictum fquod quis ut miles admittit⁴". Из этого видно, что понятие воинского преступного деяния исчерпывалось нарушением специальных обязанностей военной службы, что и составляло воинское нарушение в его чистом виде. Впрочем, римское право давало и еще один из практических признаков отрицательного свойства, существенно отличающие воинское преступление от сродных ему явлений; оно говорило: "omne delictum est militis quod aliter quam discipline communis exigit cbmmititur"⁵. В этом указании наиболее важным является противопоставление дисциплины общей и воинской и покоящееся на этом противопоставлении самостоятельное существование особых норм, установленных в интересах армии. Этими данными исчерпываются постановления римского законодательства.

Уголовное право последующей эпохи, вплоть до великой французской революции, не сумело выделить особых воинских преступлений, и даже создание постоянных армий не оказало в этом отношении большого влияния. Первые военно-уголовные кодексы⁶ представляют собой жалкие опыты кодификационной работы; искать в них общих дисциплин не приходится, так как, будучи, по существу, сводами бесформенных, случайных замечаний относительно преступлений, состав которых очерчен слабыми конкретными признаками, без всякой системы, они дают плохой материал для исследователя; к тому же в рассматриваемую эпоху и сам законодатель не отличает еще солдата от гражданина: он еще не наметил, с одной стороны, тех пределов, где кончается общее и начинается воинское преступление, с другой - ему еще самому неизвестно, какие деяния, вредные для правопорядка, может породить армия. Вследствие этого, законы армии в течение XVI -XVII ст. с равным правом упоминают о богохульстве и не почитании Божьей Матери, наряду с мародерством, уклонением от службы, неправильными реквизициями и т. п.¹

Более верным, с теоретической точки зрения, представляется определение воинских и общих преступлений в эпоху первой французской революции². Спешные законодательные работы не мешали составителям входить в теоретические рассуждения по поводу существа воинских нарушений; национальное собрание ведет по этому вопросу оживленные прения, результатом чего является декрет 29 октября 1790 ³года, который определяет воинское преступление с формальной стороны, как деяние, нарушающее военно-уголовный закон⁴; кодекс 1791⁵ г. определяет преступление уже по существу, как нарушение долга военной службы⁶, и вместе с тем требует для признания данного деяния воинским наличие военно-уголовного закона, воспрещающего данное, и совершение его лицом, принадлежащим к армии⁷.

В течение XIX столетия над разрешением вопросов о сущности воинского и общего преступлений трудились и исследователи и само законодательство: первые устанавливают, что под преступлением воинским следует понимать нарушение специальных обязанностей, налагаемых военной службой, второе резко очерчивает в особых военно-уголовных кодексах сферу деяний, признаваемых нарушением воинских обязанностей.

Из ученых наиболее верную мысль в этом отношении высказывает Дангельмайер⁸. Он считает, что главным отличием воинского преступления является его характер: в то время как общеуголовное право знает, между прочим, нарушения, преследование которых совершается по жалобе потерпевших от преступления лиц, воинское преступление есть такое нарушение, объектом которого всегда служит публичное право, право государства, почему и преследование его имеет место всякий раз ex officio, при чем потерпевший (напр. начальник, против которого совершено нарушение чинопочитания) не может принимать участие и иметь инициативу в преследовании и наказании виновного.

Представители германской литературы⁹ и германское военно-уголовное законодательство, не удовлетворяясь делением преступлений на два вида - воинские и общие, разделяют первые на подвиды; они знают воинские преступления в их чистом виде, как специальные нарушения, вытекающие из требований воинского правопорядка, и воинские квалифицированные преступления¹⁰. Последние, по существу, представляются общими деяниями, но осложненными положением субъекта преступления; сюда относится: военная измена, ограбление раненых или убитых и т, п.; первые могут быть совершены только военнослужащими, вторые - гражданами.

По мнению проф. Неелова¹¹, воинское преступление представляет собой деяние, составляющее сознательное нарушение установившихся в военном быту норм, т. е. нарушение военного порядка; по учению проф. Кузьмина-Караваева¹, воинское преступление является нарушением обязанностей военной службы и воинской дисциплины; признак специальных обязанностей выдвигает также и проф. Мушников².

В последнее время вопрос о разделении воинских и общих преступлений занимал видное место в Бельгии, при составлении нового процессуального кодекса, но на этот раз ничего нового сказано не было и практически такое разделение было признано представляющим значительные трудности. Воинское преступление есть не более чем один из видов уголовной неправды. Вопрос о том, существует ли принципиальное отличие неправды общеуголовной от неправды военно-уголовной, должен быть разрешен отрицательно. Это отсутствие принципиальных границ ведет к тому, что теоретическое различение общих и воинских преступлений не приводит к действительным результатам; мало того, даже отыскание какого-либо критерия для отличия обоих видов преступлений представляет значительные трудности³.

С точки зрения процессуальной можно установить объективный или субъективный критерии; при таких условиях воинское преступление, рассматривая его ratione materiae, будет нарушением специальных обязанностей службы; наоборот, критерий ratione personae повлечет за собой передачу в область воинского преступления всякого правонарушения, совершенного военнослужащим; возможно, наконец, соединение указанных критериев вместе, и тогда воинское преступление станет нарушением воинских обязанностей или обязанностей службы, совершенным военнослужащим⁴.

Не может быть сомнения, что подобное различение с материально-уголовной точки зрения не удовлетворительно, так как субъектом воинского преступления не всегда является только военнослужащий и объектом преступления только его служебные обязанности. Вследствие этого мы решаемся утверждать, что принципиальных материальных границ между общими и воинскими преступлениями не существует.

Однако это положение не исключает возможности указать то основание, которое служит для законодателя критерием для различения преступлений: таковым, по общему правилу, является военно-служебная обязанность, в ее чистом виде, нарушаемая военнослужащим же; но этим все и ограничивается. В тех же случаях, когда данное деяние, способное причинить вред армии, вообще заносится в военно-уголовный кодекс, то по качеству руководящих начал законодатель пользуется уже другими основаниями.

Сравнивая по существу воинское и общее преступление, можно установить некоторые внешние отличия того и другого:

1. На первом месте следует поставить публичный характер воинского преступления, на который ссылаются все исследователи военно-уголовного права. В этой области - нет места частным правам, и все совершаемое нарушает право публичное, право государства; отсюда же вытекает, что и потерпевшим от воинского преступления может быть только государство.
   
2. Если в общем, праве сравнительно ничтожным значением пользуются нарушения, влекущие за собой только опасность вреда, то в военном они занимают главенствующее положение. Вследствие этого, некоторые из действий, известные в общем праве под именем полицейских нарушений, получают в праве военном название преступлений и влекут тяжелую ответственность, именно в силу возможной опасности вреда⁵.
   
3. Очень многие из воинских преступлений, не угрожая ни действительным, ни возможным вредом, запрещаются в силу тех или других оснований; в этом случае они являются неформальными преступлениями, которые и облагаются наказаниями, независимо от степени умышленности деяния и других условий его совершения¹.
   
4. Воинские преступления, в значительной своей части, не предполагают у виновника наличности гнусных или корыстных побуждений; законодатель, устанавливая состав данного деяния и наказание за совершение его, или отвергает оценку мотивов деятельности виновника, или не придает им того значения, как это он делает для преступлений общих.
   
5. Большинство воинских нарушений не имеет точно установленной диспозиции; к этим нарушениям относится вся область дисциплинарных проступков.
   

Таковы внешние черты преступного воинского деяния в его отвлечении. Само собой, разумеется, что они не могут служить ни критерием для отличия их, ни принципиальным основанием для разграничения области воинских и общих нарушений; только отчасти характеризуют первые и заставляют отказаться от принципиального разделения общеуголовной и военно-уголовной неправды.

Однако, возможен критерий формальный, который, удовлетворяя теоретическому разграничению, практически является незаменимым. Это - принадлежность нормы общему или воинскому правопорядку. Отсюда нарушение воинского правопорядка путем нарушения его нормы создает воинское преступление.

В самом деле, субъектами преступного воинского деяния являются не только лица, которые несут в армии чисто строевые, военные обязанности, но и всякий, кто так или иначе, в силу призыва или призвания, добровольно или по принуждению, обязан подчинением воинскому правопорядку. Из этого явствует, что круг субъектов воинского преступления не исчерпывается военнослужащими², т.е. лицами, состоящими на действительной военной службе и несущими воинские обязанности. Сюда же подойдут военные чиновники, запасные, ратники, военнопленные и даже гражданские лица, - словом все, обязанные в данном случае и при данных условиях подчиняться требованиям воинского правопорядка. И в этом нет никакого противоречия, так как армия, в известных случаях, в праве требовать и не от военнослужащего поведения, согласного с интересами ее существования.

Объектом воинского преступления является норма воинского правопорядка. Говорить о благе, нарушаемом деянием, можно только в том смысле, что каждая норма, под охраной права, есть уже благо. При нарушениях формальных, при покушении нет места нарушению какого-либо "конкретного интереса" или блага, а есть только нарушение нормы. Точно также может не быть и нарушения специальных обязанностей или обязанностей службы: военнопленный, освобожденный под честное слово и поступивший вновь в ряды своей армии по отношению к своему государству содействует его интересам и только исполняет обязанность службы; по отношению к чужому для него государству он нарушает норму правопорядка и совершает воинское преступление. Таким образом, если и может идти речь об обязанностях, как об объекте воинского преступления, то исключительно лишь о тех из них, которые вытекают из воинского правопорядка³; а так как не всякое нарушение норм правопорядка наказуемо, то для криминалиста важны только те нормы, которые обложены наказанием.

Отсюда следует, что под воинским преступлением надо разуметь такое деяние, которое является посягательством на воинский правопорядок в его внешнем выражении - нормах военно-уголовного кодекса¹.

Говоря о преступном воинском деянии, мы вынуждены коснуться вопроса о классификации деяния этого рода на виды по их тяжести. В этом отношении деление преступных деянии на три группы - преступления, проступки и нарушения - не только не имеет принципиального значения, но даже и практически оказывается излишним².

Наоборот, деление преступных деяний на две группы - преступления и нарушения - представляется существенно важным, а в вопросе о воинском наказании - безусловно необходимым. Признаком подобной классификации служит тяжесть наказания³. В военно-уголовном праве одни деяния получают название воинских преступлений, другие - дисциплинарных нарушений. Между теми и другими принципиальных границ не существует.

Воинское преступление есть такое деяние, которое очерчено в военно-уголовном законе положительными признаками, дающими состав деяния; при отсутствии этого признака данное нарушение теряет характер преступления.

Область дисциплинарных нарушений не имеет такой определенности: они, по существу, выражают собой такое действие или опущение, которое в данный момент признается не соответствующим интересам армии, при чем в военно-уголовном кодексе не имеется относящегося к деянию запрещения⁴. При наличии этих двух признаков можно говорить о дисциплинарном нарушении.

Отсюда следует, что военно-дисциплинарный закон есть Blankettgesetz⁵. Нельзя говорить об отсутствии диспозиции в этом случае, так как определительной нормой при дисциплинарных нарушениях является норма воинского правопорядка. В каждом отдельном случай судья-начальник, оценивая данное деяние, ставит на бланковой части закона подходящую норму⁶. Разумеется, отдельные законодательства могут или вовсе не определять диспозитивной части, или определять ее в самых общих чертах⁷, или давать примерный перечень нарушений⁸ или, наконец, по примеру военно-уголовного закона, устанавливать совокупность признаков каждого отдельного нарушения¹. Однако, последний способ - самый ненадежный: он не полон и стесняет судью².

Бланкетные диспозиции в наше время получают все большее распространение в области маловажных нарушений общего правопорядка³; в армии они должны пользоваться не меньшим успехом, так как содействуют быстроте отправления уголовного правосудия и охране воинского правопорядка, само собой разумеется, не выходя из области самых незначительных его нарушений.

Таким образом, воинское преступление и дисциплинарное нарушение отличаются только количественным своим признаком и принципиальных границ не имеют, так как оба являются наказуемым посягательством на воинский правопорядок⁴.