Михаил Мухамеджанов

Вид материала

Документы

Содержание Дедушка ниязи.

Подобный материал:

• Михаил Мухамеджанов, 5756.28kb.
• Автор файла (январь 2009г.): Мухамеджан Мухамеджанов, 250.83kb.
• Источник: приан ру; Дата: 25. 07. 2007, 1194.96kb.
• Симфония №6, фа мажор,, 117.38kb.
• Михаил Зощенко. Сатира и юмор 20-х 30-х годов, 1451.23kb.
• Белоголов Михаил Сергеевич «79 б.» Королёв Сергей Александрович «76 б.» Лущаев Владимир, 13.11kb.
• Михаил кузьмич гребенча, 73.67kb.
• Бюллетень книг на cd поступивших в библиотеку в 2010 году, 544.6kb.
• Алексеев Михаил Николаевич; Рис. О. Гроссе. Москва : Дет лит., 1975. 64с ил. (Слава, 1100.71kb.
• Михаил Илларионович Кутузов великий сын России, величайший полководец, генерал-фельдмаршал, 113.48kb.

Он мечтательно вздохнул и продолжал.

- Ну, вот.… Добрался я до дома твоего дяди и пролез в калитку. Две хорошенькие девочки сидели на деревянном помосте и красили брови. Я потом выяснил, что волосы и брови они красят травой «усьма»*. Обалденное средство!.. Понятно, почему у таджичек такие густые и черные брови. Третья девочка, постарше поливала двор. Увидев меня, бросила шланг и побежала за взрослыми. Вышел твой брат Зафар и вежливо пригласил в дом. Меня сразу же усадили за стол и бросились его накрывать. Принесли чашки, или, как их, пиалы, поставили чайник. Потом наставили какие-то сладости, фрукты и бросили на стол лепешки. И только после этого спросили, зачем я пришел? Я и рта не успел открыть, как быстро они все это сделали. А когда Зафар узнал, что я от тебя, они и вовсе замельтешили, как сумасшедшие. Через пять минут стол был просто завален фруктами и сладостями. Зафар начал расспрашивать о тебе, а в комнате и в дверях застыли женщины с детьми. Зафар прикрикнул на них, и их будто ветром, сдуло. Вот, что значит Восток!

Вздохнул он, многозначительно посмотрел на жену и продолжал.

- Потом меня начали поить чаем. Я поначалу думал, что надо мной просто издеваются. Зафар наливал мне чаю столько, что его едва хватало на глоток. Затем он снова брал у меня чашку, тьфу, пиалу и снова наливал столько же. А протягивал он мне ее с улыбочкой, каждый раз прикладывая левую руку к груди, а сам в свою пиалу не наливал. Не говоря уж о том, что я хотел жрать, меня еще и чаем поили по капельке. И так продолжалось довольно долго, пока я не спросил: нельзя ли налить полнее? «Нельзя! Это неуважение к гостю» - ответил он и, улыбаясь, налил мне полную пиалу. И только тогда, наконец, наполнил и свою. Потом дернулась занавеска, и принесли две большие пиалы. Ну, думаю, теперь меня будут поить чаем из больших емкостей. Гляжу, а это суп, да еще какой! Деревянная ложка стоит. А вкусный какой, с мясом, зеленью. Ну, поел - стало веселее. Я еще подумал: вот чудеса, после чая кормят первым блюдом. Сидим, разговариваем, вдруг опять дергается занавесочка, и хозяйка вносит блюдо. Все, думаю, дождался плова. Ан, нет. Картошка с мясом и зеленью. И все с ложками к блюду. И мне выдали. Вижу, все застыли и смотрят на меня, а твой брат взглядом приглашает, мол, давай, кушай. Ну, а я, интеллигент паршивый, не могу, мол, из общей-то посуды. Вот с этого-то все и началось. Зафар что-то крикнул на своем, и мне принесли отдельную тарелочку, будь она неладна. Поел, снова вкусно. Еще веселее стало. Потом принесли дыню.

Сергей мечтательно улыбнулся, посмотрел на дыни, валяющиеся в ногах, поежился и продолжил повествование.

- После дыни я подумал, что ужин уже кончается. Но не тут-то было! Пришел твой дядя, выпил с нами чаю, произнес: «Аллах Акбар!» и позвал меня на улицу. Я вышел довольный, сытый, даже покурить не успел, как он меня снова тащит за стол. Вернее, на какой-то странный деревянный помост перед домом. А на нем уже накрыта скатерть, у вас ее называют достарханом, на которой стоят пиалы и, тем же порядком, наставлены сладости, фрукты. Ну, точь в точь, как у Зафара, только чайников стоит штук двадцать, не меньше. Они вообще какие-то чокнутые на чайниках, у них они даже в сортире висят. У них и животные ненормальные: куры спят на деревьях, а собаки совсем не лают. Я стал отказываться, поел, мол, сыт, а твой дядя меня не слушает и подталкивает к столу, мол, - давай, садись! Вижу, во дворе мужики стоят, смотрят на меня, улыбаются и тоже взглядами приглашают. Делать нечего, полез я в глубину. Хотел сначала примоститься с краю, но дядя даже обиделся. Как только уселся, вижу, как другие садятся и снимают обувь. Я-то в спешке и забыл про нее. Когда я снял свои штиблеты, все одобрительно закивали и опять уставились на меня. Я, было, заерзал, не привык сидеть на корточках, но мне принесли подушки и обложили так, что стало даже комфортно. Да, Катя, сидели мы на каких-то странных узеньких одеяльцах. Они называются «курпачами», это их мебель. А что, и удобно, и места занимают мало. В самый раз для наших малогабариток. Сидим, улыбаемся, молчим. Тут дядя спрашивает, что я буду пить? Я отвечаю, что уже напился, а он опять, какой чай предпочитаю? Я, особенно в чаях не разбираюсь, а он показывает на чайники и предлагает: «Красный крепкий», «Белый очень крепкий». Я, как услышал про «Белый», у меня даже глаза выкатились. А разве такой бывает?- спрашиваю, а он смеется и снова спрашивает, какой чай я с друзьями пью? А я опять не понимаю, все уже гогочут, а он решил до конца надо мной посмеяться и говорит, есть «Пшеничный», «Столичный», «Особый». Тут до меня, наконец, и дошло. Шутить, так шутить! Спрашиваю: а «Посольский» есть? Он улыбнулся и крикнул детям: «Скажите Джаннат, что гость хочет «Посольский» чай». И через минуту дети принесли еще один чайник. Твой дядя налил мне полную пиалу и стал разливать «крепкие чаи» из разных чайников другим гостям, улыбаясь и в шутку спрашивая гостей, одному - тебе, как обычно, «Коричневого - Армянского отборного», другому - а ты будешь «Белый» местного разлива или столичного» и далее в таком же духе. Потом он произнес какую-то короткую молитву, и мы выпили. Как вы поняли, крепкий «чай» приятно согрел нутро, и снова захотелось кушать, вернее, закусывать. Передо мной опять поставили большую пиалу с супом. Я попытался отказаться, да куда там! У вас, оказывается, не кушаешь, значит, обижаешь хозяйку. Причем, когда остановишься, все тоже останавливаются и вопрошающе смотрят на тебя. Ну, короче, опять поел, дядя снова налил. Тут снова дергается занавесочка, уже в доме, и снова вносят огромное блюдо. Ну, думаю, неужели плов? Опять нет. Принесли какой-то малюсенький горошек с мясом и зеленью. «Маш» называется, вкусный, острый, аж жуть. И тут Зафар что-то шепчет твоему дяде и мне снова приносят тарелочку, только чуть меньше общего блюда. Дядя берет ее и накладывает в нее почти половину общего блюда. Я ему и так, и эдак, мол, уже сыт, не могу, а он удивленно смотрит на меня и спрашивает, какой же я мужчина, если отказываюсь от чисто мужского блюда? И снова, - обидишь хозяйку, где такое еще попробуешь? Короче, меня привязали к столу и не отпустили даже на перекур.

Тут он прервался, достал пачку сигарет и закурил. И, глядя на сигарету, принялся рассказывать дальше.

- По поводу сигарет. Когда твой дядя спросил, не куришь ли ты? Я ответил, что нет. Я, надеюсь, правильно сделал? Так вот, он подарил мне блок настоящего «Кемела». Чувствуете, какой запах? По-моему в Москве даже в «Березке» таких нет. Продолжаю. Когда мне захотелось закурить, и я сказал об этом дяде, он что-то крикнул детям, и они втащили поднос, чуть меньше обеденного стола. На нем, кажется, лежали сигареты со всего мира. Такого разнообразия я не видал даже у Званцева, который коллекционирует сигаретные пачки. А по миру он поездил достаточно. Вот я и закурил американский «Кемел». А на подносе лежали еще и сигары, и папиросы, и трубки, причем уже набитые. Приволокли даже кальян.

От этих воспоминаний у него на лице блуждала блаженная улыбка и он, закрыв глаза, приятно затягивался сигаретой и молчал. Ибрагим и Катя сгорали от нетерпения и просили быстрее утолить их любопытство. Сергей снова затянулся и неторопливо ответил:

- Ша, ребята!.. Я с Востока, а там все делают не торопясь. Дайте передохнуть!

Было видно, что он и в самом деле устал. Его снова начал беспокоить желудок, лицо покрылось испариной и побелело. Катя снова засуетилась, но он остановил ее, закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Так они добрались до дома, где за чаем, он закончил свое повествование.

- Все было хорошо и чудесно. Я впервые чувствовал себя настоящим падишахом. И наслаждаться этим мешали туго набитый живот и проклятая занавеска. Я с ужасом ждал, когда она распахнется, и внесут очередное блюдо. За столом я сидел уже целый рабочий день и удивлялся: сколько же в человека может влезть? Занавесочка снова дернулась и внесли, как вы думаете, что? Да, это был плов. Умру, но съем! - сказал я сам себе и принялся уплетать эту вкуснятину. Дядя сказал, что после плова ни «Белого», ни «Красного» чая уже не будет, и я подумал, что ужин заканчивается. Тем более принесли дыню, от которой я отказался. Как же я ошибался? Когда принесли второй плов, я не поверил своим глазам. Потом их стали носить с кошмарной периодичностью, один за другим. Не успевал я попробовать очередной, как несли следующий. Твой дядя после выпитого был уже никакой и каждый раз накладывал мне полную тарелку, а когда я пытался возразить, весь стол уговаривал меня не обижать хозяйку. Только в самолете я узнал, что у таджиков существует обычай. Каждая хозяйка, желая удивить и ублажить гостя, готовит свой плов по своему, только ей известному, рецепту. Кто-то кладет курагу, кто-то – чеснок, айву и так далее. Боже мой!.. Сколько же у тебя родственников? Я, честно говоря, думал, что ты заливаешь, рассказывая об их количестве. И все эти родственники словно сговорились уморить меня. Короче, я выдержал семь, а над восьмым откровенно зарыдал, и только тогда от меня отстали. Весь полет, все шесть часов я просидел на толчке, но у меня ничего не получилось. А, если бы и получилось, я бы, наверное, пробил самолет. В гостиницу меня не отпустили и провожали до самолета, как мне думается, всем районом. Гостинцев надавали, сами видели. Кстати, вон в том огромном ящике оставшиеся пловы, вместе с «утренним». Они еще и «утренний» готовят для важных гостей. А я для них на самом деле был очень важным. У них о нас такое представление, что мы каждый день распиваем чаи с членами Политбюро. Меня даже попросили передать им, как трудно живется твоим родственникам. Завтра же пойду к Леониду Ильичу, и буду просить за Ильхома, Кадыра, Карима, Мухаммеда, Джам… Джам…. Даже не выговоришь без пол-литра. Я теперь понимаю, почему ты такой сильный и большой. Много каши в детстве ел, причем рисовой, да еще и с мясом, с айвой, с черносливами, с кишмишем, с инжиром…

Он закончил рассказ, потому что Ибрагим и Катя не могли сдержать слез от смеха. Смех смехом, а запор у Сергея был таким, что не обошлось без врачебного вмешательства.

Когда ехавшие в машине отсмеялись, Ибрагим спросил у дяди, как получилось так, что они и дядя Усман чуть не уморили его приятеля? На что дядя ответил:

- А что он влез со своей тарелкой?.. Ел бы, как все, и ничего бы не было. Традиции на то и существуют, чтобы их чтили. Ведь и в России «в чужой монастырь со своим уставом не лезут».


-2-

За веселым разговором они и не заметили, как миновали районный центр Гарм, затем последний маленький горный кишлак Мук и к вечеру добрались до «резиденции» деда Ниязи. Так окрестили поселок из пяти добротных, просторных, каменных домов с садами и многочисленными постройками, пролегающий в ярусе огромной живописной, лениво изгибающейся амфитеатром долины, по дну которой, извиваясь змеей и клокоча пеной, спускался с гор один из притоков Муксу.* Последние пять километров пришлось идти пешком, сюда не мог забраться даже испытанный газик.

Последние два перевала машина и с открытым капотом, почти полностью закрывающим обзор впереди. Дорога пролегала на высоте трех с половиной километров над уровнем моря, и вода на этих высотах закипала уже при 80-ти градусах по Цельсию, поэтому мотор перегревался, чихал и захлебывался. Ибрагима всегда удивляло мастерство шоферов, лихо водивших машины в таких жутких условиях.

Когда–то давно здесь жили памирцы, но сильное землетрясение уничтожило их поселение вместе со всеми жителями. Это место считалось проклятым, гиблым, и люди боялись здесь селиться, хотя место было поистине сказочным.

Недалеко от поселка на небольшой террасе, примостившейся на середине склона, среди зарослей шиповника прямо из-под огромного камня струился бриллиантовой жилкой горячий чудодейственный источник, образовавший вокруг камня крохотный пруд, над которым туманились пары сероводорода. Легенда гласила, что этот источник, как и многие на Памире, заставил бить из земли сам Носир Хосров - великий пир и предок памирцев. Абу Му ин Носир ибн Хосров ибн Хорис-и Кубодианини был великим проповедником и наставником горцев. Он обладал даром провидения и умел творить чудеса. Одним из его умений было находить родники и заставлять их служить людям. Естественно, что около них теплилась жизнь, а многие из них обладали даром исцеления.

Вот и к этому источнику больными паломниками была протоптана узенькая, но вполне приличная тропочка. Уже позже ее превратили в более-менее приличную дорогу, по которой даже на машине можно было добраться до трассы, соединяющей высокогорные памирские кишлаки и Гиссарскую долину. Правда, она не вела в сам поселок, а проходила от него стороной в пяти километрах и поднималась дальше в горы, к маленькому кишлаку Алтын Мазар, где расположилась высокогорная метеостанция, но добираться сюда стало значительно легче.

По живописности и целебности это место ничем не уступало таким известным курортам, как «Ходжа-Оби-Гарм»*, «Гарм Чашма»* со своими термальными кислыми, щелочными, радиоактивными, сероводородными водами, и уж несравнимо было лучше, чем облюбованный душанбинцами кишлак «Шаамбары»*.

Казалось бы, жизнь здесь должна была «бить ключом», однако поселок оставался оторванным от цивилизации, как и многие другие подобные места, которыми богаты эти края. Сюда не провели электричество, не было никаких официальных учреждений, почты, телефона, да и названия он не имел, а постоянными его жителями, кроме деда Ниязи, были только дед Мансур, да две древние старушки, которые однажды пришли к источнику и остались здесь навсегда.

Женщины не вспоминали о своем прошлом, вообще говорили мало, даже не называли своих настоящих имен, окликая друг друга словом «Сайэ»*, что по-таджикски означало, тень. Так их и различали. Одну, горбатую и уродливую называли «Доурэ Сайэ»* - горбатая тень, а другую высокую – «Боланд Сайэ»* - высокая тень. Днями они молчаливо и непрерывно хлопотали по хозяйству, а вечерами в том же молчании ужинали с дедом Мансуром, который развлекал их долгими рассказами.

Оживал поселок только летом, когда сюда приезжали отдохнуть и подлечиться долинные таджики, в основном, родня Ибрагима. Это место и облюбовал однажды дед Ниязи, построив здесь свой первый дом и несколько глиняных мазанок. Он-то и возродил здесь жизнь, так как его дети и остальная родня были вынуждены приезжать в гости к своенравному, упрямому старику, не желавшему жить в долине.

Поселок, состоящий из пяти добротных каменных домов, множества разных построек и окруженный садами и пашнями, то поднимался, чуть ли не к самому гребню склона, то спускался к реке. Чтобы все это, особенно сады и пашни, здесь появилось, требовалось очень многое. Земли, пригодной для земледелия, на Памире очень мало. Кругом камень, скалы. Для того чтобы превратить их в плодородные почвы, нужно было постоянно все удобрять, поэтому содержание любой домашней живности было нелишним. Навоз, оставленный коровами, баранами, козами и лошадьми, даже птичий помет, ценился здесь на вес золота.

Ну и самым главным условием жизни была вода. Самое удивительное, что по поселку протекал самый настоящий арык. Дед рассказывал, что его ему помогали сооружать два друга, памирца, родившихся и выросших в «Мургабе.* Они умудрились сделать ответвление реки где-то за два километра выше поселка и прорыть канал на почти вертикальных, скалистых скалах.

Поселок в полном составе встречал гостей. В этот раз его население вместе с приехавшими гостями насчитывало около сорока человек. Больше половины составляли малолетние дети, приехавшие погостить сюда со своими бабушками и дедушками. Ибрагима даже удивило, что людей на этот раз было даже многовато, а среди встречающих появилось даже трое незнакомых ему ровесников. Обычно молодежь предпочитала другие места для отдыха, и численность поселка была куда меньше.

Ужинали всем поселком. Весь вечер Ибрагима забрасывали вопросами и не давали закрыть рта. И он все рассказывал и рассказывал обо всем, что увидел за четыре года своего отсутствия. А весь поселок, затаив дыхание, внимательно слушал его удивительные рассказы о далеких отсюда России, заснеженной Москве, безмолвном, пустынном Севере, великих и бескрайних океанах.


ДЕДУШКА НИЯЗИ.


-1-

За этот день Ибрагим сумел преодолеть уже третье, самое глубокое и огромное ущелье из четырех, пресекающих тропу деда, представляющую собой цепь преград, звенья которой составляли сложные переходы, крутые, во многих случаях почти вертикальные подъемы, такие же невероятно трудные и опасные спуски. И все это дополняли стремительные, могучие, ледяные водные потоки. И только сознание того, что идешь к намеченной цели, могло заставить человека двигаться вперед.

Этот вариант из всех возможных он выбрал потому, что это был единственный выход из этой коварной западни, в которую его загнала умная и хитрая тетушка. Он часто наблюдал как она, продумывая свою очередную каверзу, старалась учесть все тонкости. Как главнокомандующий перед сражением, она собирала совет, где внимательно выслушивала мнение каждого, потом некоторое время сидела, задумавшись, в абсолютной тишине, которую не имел право нарушать никто, и только после этого выносила свой вердикт.

Сегодня Ибрагим поломал ее планы и решил уйти путем, о котором, возможно, не могла догадаться даже она. О тропе из всего поселка, скорее всего, мог знать девяностолетний, почти ослепший и оглохший дед Мансур. Но он симпатизировал Ибрагиму и мог не оказать содействия в поиске.

Правда, могучая тетушка могла привлечь всех и вся, вплоть до силовых органов, и тогда бы его искали с помощью вертолета. При этой мысли он с тревогой посмотрел на ясное темное небо и вспомнил, как с помощью вертолетов искали поселения упрямых памирцев, не желавших менять свой образ жизни. Так же искали и пропавших альпинистов.

«Ну, вот, - тоскливо думал он. - Теперь еще нужно будет прятаться от вертолета. Здесь на этом склоне, да еще и на этом уступе, я вообще, как на ладони, а там наверху придется еще и заметать следы на снегу. К счастью, услышу-то я его задолго до того, как он покажется. Эхо в горах разносит куда менее слышимые, звуки, а тут будет тарахтеть многосильный авиадвигатель. Слава Богу, что сейчас ночь. Нужно как следует отдохнуть, а утро, как говорится, вечера мудренее».

Эти размышления его снова немного успокоили, он зевнул, потянулся, но тут новая мысль обожгла его и заставила вздрогнуть.

«А может быть, они вообще за мной не гонятся?»

Он только сейчас неожиданно и ясно вспомнил, как дед тогда, пятнадцать лет назад, остановился, повернулся к нему и, глядя в глаза, серьезным голосом произнес:

- Ибрагим, обязательно запомни все, что я тебе сейчас скажу. Об этой тропе не знает никто, даже памирцы. Я ее нашел сам. До селения, куда мы идем, есть другая дорога, но эта короче. Запомни ее и никому не показывай, кроме тех, кому веришь, как себе. Но и этого делать не следует. Может быть, покажешь ее когда-нибудь сыну или внуку, как это сделал я. Пусть это будет нашей семейной тайной. Меня скоро уже не будет, значит, ее хранителем останешься только ты. Советую тебе не рассказывать и о том, куда и к кому мы идем. Наши родственники не очень-то жалуют этот народ и не любят тех, кто с ними дружит. А тропа тебе еще очень даже может пригодиться, особенно если случится что худое. Да убереги тебя Аллах от этого!

«Значит, погони нет, а я здесь, в горах совершенно один», – подумал он и почувствовал, как похолодело под сердцем. Значит, искать его никто не будет, а, если он сломает шею или ногу, никто, абсолютно никто уже не поможет.

Перед ним вдруг воспоминаниями проплыл весь сегодняшний день, вся трудная дорога и все три ущелья.

«Да! – с ужасом констатировал он. – Они за мной не гонятся».

На самом деле, нужно быть самоубийцами, чтобы проделать то же самое. Им бы вполне хватило первого ущелья, даже первого подъема на высоту четырехсот метров или жуткой переправы через сумасшедший приток Муксу.

Он оцепенел и почувствовал, как от страха застучали зубы.

«А не этого ль ты хотел?» – задал он вопрос сам себе, чувствуя, как его начинает бить озноб от сознания полного одиночества. Оказывается, мысль о погоне не только гнала его вперед, но и согревала надеждой на то, что где-то рядом есть люди. Он и раньше частенько оставался в горах один, но всегда был уверен, что где-то рядом присутствуют те, кто его видел и знал о его существовании. По крайней мере, он знал, что через какое-то время о нем вспомнят и начнут искать. Теперь же получалось, что его не смогут найти даже при всем желании. Он сам забрался туда, где людей, даже случайных не бывает в принципе.

«Не возвращаться же обратно и кричать с горы - вы не там меня ищете, я здесь, догоняйте меня!» - усмехнулся он, пытаясь таким образом прогнать свой страх. Вместо этого стало еще тоскливее, и тогда он начал лихорадочно думать, как бы дед поступил на его месте?

- Слава Аллаху, что не допустил моей погибели! – вспомнил он неожиданно слова деда, чуть не сорвавшегося в пропасть во время очередного дальнего похода в горы. - Ведь я взял на себя ответственность за твою жизнь и должен довести тебя до людей. Какой же я мужчина, если не выполню своего долга? Мужчина – на то и мужчина, чтобы быть сильнее обстоятельств. Даже в самый тяжелый момент он не должен терять присутствия духа. Не имеет права. Не зря же Аллах и пророк его Мухаммед указали нам, что мужчина несет тяжкое бремя ответственности за все: семью, детей, близких. Как ты думаешь, почему наш народ так любит и уважает детей, женщин стариков? Да потому, что они слабые и беззащитные. А кто поможет и защитит слабых? Только сильный и смелый человек, у которого Аллах в душе. Будь человек хоть трижды храбрецом, но если его душа мертва – это уже не человек, тем более – не мужчина.

От этих воспоминаний Ибрагиму стало легче. Предательский холодок стал отпускать. И он в который раз за сегодняшний день поблагодарил своего мудрого, сильного, до безрассудства отважного деда и за тропу, и за все, что он для него сделал.

Да, он один, но он мужчина. Если он сейчас позволит страху одолеть его, он пропал. Значит, нужно немного отдохнуть, собраться с силами, прогнать все страхи и двигаться только вперед. Другого варианта нет. Даже, если повернуть назад, обратная дорога теперь уже будет намного труднее, а идти вперед теперь можно будет даже спокойнее и осторожнее. Погони-то может, и нет. Даже если она есть, все равно нужно идти осторожнее. Еще немного усилий, и днем, в крайнем случае, к вечеру он сможет добраться до людей. Должен добраться, иначе просто замерзнет в горах.