"Трилогия желания", книга вторая

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 ... 61

любом другом районе, и будете получать с него хороший доход. У нас другое

положение. Туннель должен пройти именно здесь, иначе я не стал бы тратить

время на пререкания с вами.

- Вот то-то и оно, - упрямо отвечал мистер Парди. - Вы начали рыть этот

свой туннель, никого не спросясь, а теперь я должен, видите ли, убираться

со своей земли. Да с какой стати мне уступать вам свой участок?

- Я дам вам хорошую цену.

- Сколько же вы дадите?

- А сколько бы вы хотели получить?

Мистер Парди - старая лиса - почесал за ухом.

- Миллион долларов.

- Миллион долларов? - воскликнул Каупервуд. - Не кажется ли вам, мистер

Парди, что вы хватили через край?

- Нет, не кажется, - невозмутимо отвечал мистер Парди. - Я прошу не

больше того, что стоят участок и постройка.

Каупервуд вздохнул.

- Очень жаль, - с расстановкой проговорил он. - Вы слишком

запрашиваете, мистер Парди. Если угодно, получайте триста тысяч долларов

наличными, и покончим с этим.

- Миллион долларов, - упрямо повторил Парди, уставясь в потолок.

- Что ж, очень жаль, мистер Парди, - повторил Каупервуд. - Но с вами,

видно, не столкуешься. Я предлагаю хорошую цену, а вы требуете чего-то

несуразного. Подумайте как следует. Мы можем проложить туннель и без вас.

- Миллион долларов, - сказал Парди.

- Ничего не выйдет, мистер Парди. Ваш участок этого не стоит. Зачем вы

упрямитесь? Ну хорошо, пусть будет триста двадцать пять тысяч, и я сейчас

выпишу вам чек.

- Я не возьму ни пятисот, ни шестисот тысяч долларов, ни сейчас, ни

потом. Я знаю свои права, мистер Каупервуд.

- Прекрасно, значит больше и толковать не о чем, - сказал Каупервуд. -

Не хотите продавать, не надо. Быть может, вы еще передумаете.

Мистер Парди удалился, а Каупервуд вызвал к себе своих адвокатов и

инженеров. Прошло недели полторы, и в субботу вечером, когда все конторы

закрылись и здание, служившее предметом раздора, опустело, на участок

мистера Парди прибыла партия рабочих - человек около трехсот - с кирками,

лопатами, тачками и динамитными шашками. На следующий день, то есть в

воскресенье, и следовательно в день неприсутственный, когда судебные и

административные учреждения закрыты, примерно к заходу солнца все уже было

кончено и на месте одного из крыльев солидного семиэтажного здания -

бывшей собственности мистера Парди - зиял огромный черный котлован. Весть

о том, что его строение уже почти не существует, долетела до джентльмена в

целлулоидном воротничке и манжетах только в девять часов утра в

воскресенье и повергла его, как и следовало ожидать, в чрезвычайную

ярость. Когда мистер Парди, красный и потный от волнения, прибыл на место

происшествия, часть стены еще стояла, и он тотчас вызвал полицию. Однако,

как ни странно, это мало помогло мистеру Парди, ибо полиции было

предъявлено предписание высокой судебной инстанции, за подписью

достопочтенного Наума Дикеншитса, в котором предлагалось прокладке туннеля

не препятствовать. (Впоследствии, когда этим достопримечательным

документом заинтересовалась другая высокая инстанция, выяснилось, что он

исчез. Поговаривали, что документ этот никак не мог быть предъявлен

полиции, так как его не существовало вовсе.)

Между тем работы на участке шли своим чередом. Адвокаты забегали от

одного знакомого судьи к другому. Горящие глаза, багровые лица,

срывающийся от возмущения голос... Судьи выслушивали сообщение о

неслыханном бесчинстве, но - закон есть закон, установленная процедура

есть установленная процедура, и никакое предписание не может быть вынесено

в праздничный день, когда все присутственные места закрыты. Правда, около

трех часов удалось все же разыскать услужливое должностное лицо, которое

согласилось выдать предписание, приостанавливающее это чудовищное

самоуправство. Но к этому времени строение уже было снесено и работы в

основном закончены. Западно-чикагской транспортной оставалось только

раздобыть новое предписание, аннулирующее вышеуказанное и предостерегающее

против посягательства на права, привилегии и прочая и прочая этой

компании, и создать, таким образом, кляузное дело, которое естественным

ходом вещей должно было попасть в апелляционный суд штата, где ему

предстояло благополучно пролежать под сукном до скончания века. Затем еще

в течение нескольких лет писались всевозможные предписания, отмены

решений, запросы, апелляции, ходатайства о передаче дела из суда штата в

федеральный суд на основе конституционных прав и привилегий и тому

подобное. В конце концов дело было улажено помимо всех судебных инстанций,

ибо мистер Парди к тому времени стал сговорчивее. Однако газеты, сумевшие

раздобыть полную информацию об этой тяжбе, снова открыли огонь по

Каупервуду.

И все же поединок с Рэдмондом Парди причинил Каупервуду куда меньше

хлопот и беспокойств, нежели соперничество новой компании - Чикагской

транспортной. Идея создания такой компании первоначально зародилась в

мозгу некоего Джемса Фернивейла Уолсена, весьма предприимчивого молодого

калифорнийца, и вылилась мало-помалу в поток прошений и ходатайств со

стороны доброй половины населения юго-западной окраины города, где было

намечено проложить новую линию городской железной дороги. От этого

молодого честолюбца, Джемса Фернивейла Уолсена, не так-то легко было

отделаться. Помимо всех этих прошений и ходатайств, которые никто не мог

запретить ему подавать, у Уолсена имелся на руках еще один козырь: он

предлагал ввести новый вид транспорта, уже существующий кое-где в других

городах и действующий на электрической тяге. На крыше вагона

устанавливалась длинная металлическая штанга с роликом, который скользил

по электрическому проводу, подвешенному на столбах. Такой способ

передвижения считался более удобным, чем канатная дорога, и даже более

дешевым, чем конка.

Каупервуд уже и раньше слышал об этих электрических железных дорогах и

в течение последних лет с величайшим интересом изучал их, ибо понимал, что

они должны произвести переворот в городском железнодорожном транспорте. Но

так как он совсем недавно соорудил свою великолепную канатную дорогу, то,

естественно, считал невыгодным от нее отказываться. Трамвай был

новшеством, с которым, по мнению Каупервуда, население Чикаго могло

повременить до тех пор, пока он, Каупервуд, не сочтет для себя удобным

ввести этот новый вид тяги - сперва на окраинах, а затем и повсеместно.

Однако, прежде чем Каупервуд успел принять необходимые меры для

обуздания Уолсена, этот ловкий молодой пройдоха, обладавший неукротимой

фантазией и хорошо подвешенным языком, сумел привлечь на свою сторону

таких сугубо заинтересованных лиц, как Джордан Джулс, бывший директор

Северо-чикагской газовой компании, потерявший изрядную долю своего

состояния в "газовой войне" с Каупервудом, и Трумен Лесли Мак-Дональд.

Последний воспринял предложение Уолсена, как самим небом ниспосланную

возможность свести, наконец, счеты с Фрэнком Алджерноном Каупервудом.

Трудно было подобрать лучших союзников для беспощадной мести тому, кого

они считали своим заклятым врагом: Трумен Лесли Мак-Дональд, худой,

подвижный, с черными колючими глазками, всегда сверкавшими подозрением и

завистью, и Джордан Джулс - тучный, приземистый, рыжий, с длинной редкой

бахромой сальных волос, окружавших блестящий голый череп и свисавших на

грязный воротник, и пронзительным злым взглядом жестких голубых глаз. Эта

пара в свою очередь втянула в дело Сэмюэла Блэкмена, бывшего председателя

правления Южной газовой компании, Сандерленда Слэда, крупного биржевика и

директора одной из чикагских железных дорог, и Нори Симса, председателя

кредитного общества "Дуглас"; последний, впрочем, выступал скорее в роли

финансового агента. Все они сходились во мнении, что избранному

Каупервудом пассивному способу борьбы, заключавшемуся в том, чтобы

заставлять муниципальный совет игнорировать все обращенные к нему прошения

и ходатайства новой компании, не так уж трудно противостоять.

- Ну, я думаю, что мы скоро выкурим этих жуликов из муниципалитета, -

заявил молодой Мак-Дональд на одном из очередных совещаний своей клики. -

Нужно только поднять шум вокруг этого дела.

Молодой Мак-Дональд обратился к отцу, желая использовать в своих целях

"Инкуайэрер", но старый генерал не хотел до поры до времени ввязываться в

это дело, заметив, что его сынок что-то слишком уж в нем заинтересован.

Лесли Мак-Дональд, разъяренный пассивным сопротивлением олдерменов, явился

в муниципалитет и потребовал объяснений от олдермена Даулинга. Почему

проект первостепенной важности продолжает лежать под сукном? На что

председатель комитета городского благоустройства мистер Даулинг, человек

могучего телосложения, голубоглазый, флегматичный, с неизменной плотоядной

улыбкой на устах, соизволил ответить, что впервые слышит о таком проекте.

- Впрочем, я в последнее время мало занимался этими вопросами, -

добавил он.

Лесли Мак-Дональд посетил и других членов комитета. Но все равно не

добился толку. Да, да, они непременно ознакомятся с этим проектом.

Кажется, там прошения составлены не по установленной форме, - заявил ему

кто-то из них.

Ясно было, что тут дело не чисто, и за всем этим, конечно, скрывается

Каупервуд. Молодой Мак-Дональд посовещался с Блэкменом и Джорданом

Джулсом, и было решено принудить муниципалитет выполнить свой долг. Ведь

проектируемое предприятие было вполне законным.

Почему не дают городу применить новый, усовершенствованный вид

транспорта? Шрайхарт, которому было предложено войти в дело на очень

выгодных условиях и который рассчитывал со временем прибрать его к рукам,

согласился, что нужно заставить муниципалитет рассмотреть прошения. И

тотчас газеты ринулись к нему на помощь.

"Нужно покончить с этим безобразием!" - кричали шрайхартовская

"Кроникл", газеты Хиссопа и Мэррила и "Инкуайэрер". Если представители

главенствующей партии в муниципалитете пляшут под дудку такой темной

личности, как Каупервуд, и готовы в угоду ему задушить всякую иную

инициативу в области городского железнодорожного транспорта, то

избирателям остается только одно: выгнать вон зарвавшихся негодяев! Ни

одна партия не может оставаться у власти, имея на своем счету подобные

политические плутни и мошеннические сделки! Газеты изображали Мак-Кенти,

Даулинга и Каупервуда алчными, тупыми противниками прогресса, темной,

губительной силой. Но Каупервуд только усмехался. Весь этот вой, писк и

визг свидетельствовал лишь о слабости его врагов. Позднее, когда Трумен

Лесли Мак-Дональд пригрозил обратиться в суд, дабы заставить муниципалитет

выполнить свой долг, Каупервуд и его присные отнеслись к этому уже не

столь иронически. Судебное предписание, даже если бы оно ни к чему не

привело, дало бы новую пищу газетным крикунам, а тем временем близились

выборы в муниципалитет. Но, разумеется, ни Мак-Кенти, ни Каупервуд не

собирались складывать оружие. В их распоряжении были деньги, возможность

назначения на должности, административный аппарат, хорошо налаженная

партийная машина, пивные, бары, кабаки для вербовки голосов и те темные

закоулки, где ночью, в последние минуты голосования в избирательные урны

подсовываются фальшивые бюллетени.

Принимал ли сам Каупервуд в этом участие? Разумеется, нет. А Мак-Кенти?

Тоже, конечно, нет. В прекрасных добротных костюмах и тончайшем белье,

самоуверенные, благополучные, они частенько совещались в эти дни - то в

конторе Чикагского кредитного общества, то в кабинете директора

Северо-чикагской транспортной, то в библиотеке мистера Каупервуда. Никакие

темные личности не имели сюда доступа, здесь не совершалось никаких

подозрительных дел. И тем не менее, когда подоспело время, газетный

заговор Шрайхарта - Симса - Мак-Дональда потерпел крах. Партия Мак-Кенти

получила большинство голосов. Некоторые особенно оскандалившиеся олдермены

были, правда, забаллотированы, но какое может иметь значение потеря

одного-двух олдерменов? Те, что займут их место, очень скоро позабудут все

предвыборные посулы и клятвы и поймут свою выгоду, а нет - так их нетрудно

будет приструнить. Итак, противники Каупервуда ни на шаг не продвинулись

вперед, но отношение к нему заметно изменилось к худшему, и уже в самых

широких слоях населения начали поговаривать о том, что Каупервуд нечестно

ведет дела и накладывает свою хищную лапу на весь городской

железнодорожный транспорт в Чикаго.

31. НЕПРЕДВИДЕННЫЕ ОТКРЫТИЯ

Как раз во время этих бурных событий в общественной жизни Чикаго

издатель Хейгенин узнал о связи своей дочери Сесили с Каупервудом, и это

открытие возымело свои последствия. Выплыло это наружу безо всякого

участия со стороны Эйлин, которая уже устала бороться с бесчисленными

изменами мужа. Зато некая дама, работавшая в газете Хейгенина редактором

светской хроники и считавшая себя весьма обязанной своему патрону, услыхав

неизвестно откуда о скандальной истории с его дочкой, почла своим долгом

без дальнейших околичностей выложить ему эту новость. Хейгенин, человек

простой и, несмотря на свою профессию, недостаточно хорошо знавший жизнь,

отказывался верить своим ушам. Каупервуд? Каупервуд, всегда такой

сдержанно-учтивый, такой деловитый? До Хейгенина доходили, правда,

кое-какие слухи о его прошлом, но ему казалось, что Каупервуд не станет

рисковать своим положением в Чикаго и марать свою репутацию. Однако

сплетня эта касалась, как-никак, его родной дочери, и Хейгенин скрепя

сердце призвал к себе Сесили. Га, не выдержав допроса, призналась во всем.

Как это обычно бывает в подобных случаях, Сесили заявила, что она уже

совершеннолетняя и сама отвечает за свои поступки, - рассуждения,

почерпнутые главным образом из бесед с Каупервудом. Хейгенин решил было

ограничиться отправкой Сесили к тетке в Небраску, но Сесили заупрямилась.

Тогда, опасаясь влияния на нее Каупервуда и каких-либо ответных мер со

стороны последнего, ибо Каупервуд, кстати сказать, индоссировал его

векселя на сто тысяч долларов, Хейгенин решил переговорить с ним лично.

Конечно, это повлечет за собой разрыв отношений и некоторые финансовые

осложнения, но другого выхода не было. Хейгенин уже собирался отправиться

к Каупервуду, когда тот, не подозревая о том, что его отношения с Сесили

перестали быть тайной, позвонил Хейгенину и пригласил его позавтракать с

ним, чтобы обсудить кое-какие деловые вопросы. Хейгенин был удивлен и в то

же время почувствовал известное облегчение.

- Я занят сейчас, - сказал он, с трудом подбирая слова, - но, может

быть, вы зайдете потом ко мне в редакцию? Мне нужно поговорить с вами.

Каупервуд, полагая, что тот хочет сообщить ему какие-то интересные

газетные или политические новости, пообещал быть после четырех. Он приехал

в редакцию газеты, помещавшуюся в Доме прессы, и прошел в кабинет к

Хейгенину, где был встречен угрюмым, суровым и глубоко уязвленным

человеком.

- Мистер Каупервуд, - начал Хейгенин, когда финансист, элегантный,

подтянутый, довольный, живое воплощение успеха и преуспеяния, быстро вошел

в кабинет, - мы с вами знакомы уже добрых полтора десятка лет, и все эти

годы вы всегда встречали с моей стороны самое искреннее и дружеское

расположение. Не так давно вы в свою очередь оказали мне некоторые

финансовые услуги, но я полагал, что вами руководит только дружба.

Совершенно случайно мне стало известно о ваших отношениях с моей дочерью.

Я говорил с ней, и она призналась во всем. Простая порядочность, думается

мне, должна была бы остановить вас, когда вам вздумалось включить мое дитя

в число обесчещенных вами женщин. Поскольку вы рассудили иначе, мне

остается только просить вас, - тут мистер Хейгенин перевел дыхание, лицо

его было сурово и бледно, - забыть дорогу в мой дом. Сто тысяч долларов по

индоссированным вами векселям будут оплачены мною в ближайшие дни, а вы

соблаговолите вернуть мне акции, принятые вами в виде дополнительного

обеспечения. Человек другого склада, мистер Каупервуд, заставил бы вас

понести иного рода ответственность за ваш поступок. Вы, вероятно, никогда

не имели детей или же лишены от природы отцовских чувств, иначе у вас не

хватило бы духу нанести мне подобное оскорбление. Здесь у нас, в Чикаго,

такие поступки не доведут вас до добра, да и в другом месте тоже, и я

надеюсь, что вы скоро в этом убедитесь.

Хейгенин медленно повернулся к Каупервуду спиной и направился к своему

столу. Каупервуд, который выслушал его, не сморгнув глазом, внимательно и

терпеливо, сказал:

- Я вижу, что в этом вопросе нам с вами не столковаться, мистер

Хейгенин, - мы слишком по-разному смотрим на вещи. Вы не можете встать на

мою точку зрения, а я, к сожалению, не могу принять вашу. Но как бы то ни

было, поскольку вы этого хотите, акции будут вам возвращены, лишь только я

получу индоссированные мною векселя. Больше я ничего не имею вам сказать.

Каупервуд повернулся на каблуках и с самым невозмутимым видом вышел из

кабинета. "Скверно, конечно, потерять поддержку такого почтенного

человека, - думал он, - ну, да обойдемся и без него. Как это глупо, что

все отцы непременно хотят навязать своим дочерям добродетель, к которой те

не питают ни малейшей склонности".

После ухода Каупервуда Хейгенин еще долго неподвижно стоял перед

письменным столом, раздумывая над тем, где достать сто тысяч долларов и

как заставить Сесили понять, что она совершила непоправимую ошибку. Какой

неожиданный удар и от кого? От человека, которого он считал своим другом.

Потом у него мелькнула мысль, что Уолтер Мелвиль Хиссоп получает хорошие

барыши со своих двух газет и может прийти ему на выручку; он расплатится с

ним, как только в "Пресс" поправятся дела. Мистер Хейгенин поехал домой,

недоуменно размышляя над тем, какие неприятные неожиданности готовит иной

раз людям судьба. А Каупервуд отправился в Чикагское кредитное общество

посовещаться с Видера; оттуда он тоже отправился домой, по дороге

обдумывая, как бы ему побыстрее возместить себе потерю издателя Хейгенина.

Самые различные вопросы волновали его сейчас, и судьба Сесили Хейгенин уже

не занимала Каупервуда.

Однако Каупервуду пришлось все-таки призадуматься, когда его связь с

миссис Хосмер Хэнд, женой крупного банкира и финансиста, стала достоянием

гласности. Хэнд, солидный, медлительный, флегматичный человек, несколько

лет назад потерял жену, которой он был неизменно верен. После ее смерти он

долгое время оставался вдовцом, с головой уйдя в свои крупные и

разнообразные финансовые спекуляции. Потом его колоссальное богатство,

довольно представительная внешность и хорошее положение в обществе

обратили на себя внимание некоей миссис Джесси Дрю Баррет. Она принялась

его обхаживать и в конце концов женила на своей дочке Керолайн, весьма

решительной молодой особе, живой, неглупой, бойкой на язык, расчетливой,

легкомысленной и очень веселой. Пустое сердце и честолюбивый ум, мысль о

хэндовских миллионах и о возможности блистать в свете (особенно после

смерти мужа) помогли Керолайн примириться с тем, что жених немолод и с ее

точки зрения малопривлекателен, и она подарила его своей благосклонностью.

Не обошлось, конечно, и без пересудов. Хэнд был объявлен жертвой, а

Керолайн и ее мать - бесстыдными авантюристками и развратницами. Но,

поскольку богач-банкир был уже прочно пойман в сети, всем, кто рассчитывал

попасть в число его друзей и приближенных, надлежало быть любезными с его

супругой, что они и делали. На свадьбу съехался весь чикагский "свет".

Вскоре миссис Хэнд начала давать роскошные балы, обеды, музыкальные

Blog

"Трилогия желания", книга вторая