Geum.ru

Владимир Васильев Дети дупликатора

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава первая
Глава шестая
Глава десятая
Глава двенадцатая
Глава пятнадцатая
Глава восемнадцатая
Подобный материал:
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15



Владимир Васильев


Дети дупликатора





С момента событий, описанных в романе "Прятки на осевой", прошло полгода. Сталкер Псих бежал в Зону и никто не знает, где он укрывается. Биолог Иван Сиверцев надолго застрял на полевом исследовательском посту. Делец Покатилов оправился от проблем с силовыми структурами и снова принялся за поиски дупликатора - да и не он один. Все безуспешно ищут Психа, он он неожиданно объявляется сам и соглашается добровольно сдать дупликатор ученому-махинатору Тараненко. Пока Тараненко готовит снаряжение для выемки дупликатора из схрона, Псих и Сиверцев прячутся в Зоне, но за ними уже выслана поисковая команда Покатилова, да и таинственный пси-монстр всё явственнее обозначает свое присутствие и заинтересованность. Снова гонки и прятки: кто кого обхитрит, кто кого опередит и кто в конечном итоге завладеет желанным призом - ответы на все эти вопросы ищите в новом романе Владимира Васильева "Дети дупликатора".


Глава первая


Иван Сиверцев паковал образцы на предпоследней точке, когда невдалеке, скорее всего — в жидком перелеске, до которого было метров двести голого пустыря, вторично кто-то взвыл. Тоненько, чуть ли не ультразвуком. Но очень… как бы это сказать… Неуютно, вот.

Именно, что неуютно. Так взвыл, что сразу захотелось оказаться в километре отсюда, за высоченным забором полевого исследовательского поста в просторечии именуемого заимкой. Сиверцев оторвался от работы и с тревогой поглядел в сторону перелеска.

—Спокойно, Ваня, — без тени тревоги пробасил Филиппыч.

Филиппыч был старый вояка и Зону истоптал вдоль и поперек — разумеется, в тех секторах, куда был открыт официальный доступ и где велись легальные исследования. Однако по нескольким оброненным фразам Сиверцев понял, что в окрестностях Радара, к примеру, Филиппыч тоже бывал, причем совсем недавно, а всякий знает: официальных исследований там уже лет десять не ведется.

—Я спокоен, — проворчал Сиверцев.— Я совершенно спокоен! Как рыба в пирожке!

Слова его были неправдой. Не то чтобы Ваня чрезвычайно взволновался или серьезно струхнул — нет, этого точно не было. Но некое подспудное беспокойство этот необычный вой все-таки внушал. Во-первых, непонятно — кто ж это там голосит. Собаки так не воют, кабаны тем более. Сиверцев снова покопался в памяти, перебирая известных ему существ Зоны и вторично не сумел вспомнить никого, кто мог бы издавать подобные звуки.

—Филиппыч, — обратился Ваня к охраннику. — А это кто, а? Что-то я не пойму.

Сиверцев опять занялся упаковкой образцов; говорил он даже не обернувшись к Филиппычу. Демонстрировал спокойствие.

—Да хер его знает, — невозмутимо ответил вояка. — Полезет — выясним. А не полезет, так и хорошо.

Сиверцев против воли покосился на оружие Филиппыча— запредельно жуткого вида автоматище с какими-то навесками и подвесками на стволе, с оптическими стабилизаторами и модулями лазерного наведения. Этой штукой вроде бы можно было остановить тяжелый танк. Правда, Филиппыч при упоминании тяжелого танка всегда честно добавлял: «Если повезет». У самого Сиверцева имелся обыкновенный «калаш», который Ваня по старой памяти именовал «ружжом». Изначально ружжом был назван простенький дробовик, с которым Сиверцев впервые очутился в Зоне: с ним Ваня потом ходил, за периметр еще несколько раз. До первой пальбы. Палить тогда пришлось по собакам, Ваня вполне обоснованно подозревал, что все расстрелянные им патроны были потрачены впустую, поэтому переборол неприязнь ко всему огнестрельному и твердо решил регулярно захаживать в институтский тир. Однако Тараненко вскоре надолго упрятал Сиверцева в Зону и Ваня послушался совета охранников заимки, перешел на «Калашников». Простенько и надежно, то что и требуется ученому. Когда снова пришлось отстреливаться от собак, Ваня совершенно точно парочку уложил. А потом еще и взял за правило ежедневно практиковаться на заимке. Вояки над ним посмеивались, но беззлобно, скорее покровительственно. Сиверцев не обижался и уже через полгода совершенно обоснованно мог заявить, что с автоматом управляется сносно.

Упаковав последний картридж в контейнер, а контейнер в заплечник, Сиверцев влез в лямки, подтянул их, передернул плечами, устраивая ношу половчее, и подобрал с земли свой «калаш».

—Готово, Филиппыч! Можно двигать.

—Погоди двигать, — отозвался Филиппыч, неотрывно глядя на левый рукав комбеза, туда, где в одежду был встроен экранчик биосканера.

—Чё там? — полюбопытствовал Сиверцев, настораживаясь.

— Кажись, кого-то едят. — Филиппыч оставался леденяще-спокойным.

Сиверцев зябко поежился, хотя утро было не холоднее, чем обычно. Низкое серое небо давило на психику почти осязаемо, того и гляди колени начнут подгибаться. А тут еще этот вой, будь он неладен! Хотя, если Филиппыч спокоен — скорее всего ничего страшного.

А с другой стороны — Филиппыч всегда спокоен. Его самого есть станут, а он и бровью не шевельнет, просто прицелится из своей адской пушки и бабахнет. Так бабахнет, что и тяжелому танку мало не покажется.

—Уходим, — наконец произнес Филиппыч и оторвался от сканера. Ваню уговаривать не пришлось — тут же зашагал по проторенной с утра тропе.

Вообще у сталкеров есть примета: возвращаться той же дорогой, которой пришел — к беде. Но Сиверцев с Филиппычем не сталкеры. У них приказы да инструкции, а если инструкций не соблюдать—вылетишь из проекта вмиг, с этим и у вояк быстро, и у институтских. Поэтому хочешь не хочешь, а спозаранку вдоль оставленных следопытами вешек, топ-топ за образцами и пикнуть не смей. И обратно этой же дорогой. Можно не след в след, но вдоль вешек и никаких отклонений.

Тропа тропой, но под ноги Сиверцев глядел внимательно. Разумеется, ему далеко было до опытного ходока по Зоне, того же Филиппыча, к примеру. Но самые явные опасности Ваня давно научился примечать загодя. Около заимки опасностей было немного, аномалии возникали крайне редко даже после наиболее сильных выбросов. Наверное, это место потому под заимку и облюбовали. Филиппыч говорил, что лет десять назад эту пустошь именовали Тихой плешью и здесь частенько останавливались передохнуть и военные, и вольные сталкеры, и бандиты разные — все, кто блуждание по проклятой земле Зоны превратил в профессию и образ жизни.

Серая башенка заимки отчетливо виднелась на фоне чуть более светлого неба. Тонкой риской выделялся ствол пулемета на крыше. Ствол глядел на восток, в сторону трущоб и бара «100 рентген», откуда чаще всего являлись гости. Охранника у пулемета не было видно, но это совершенно не значило, что его там нет. Торчать на виду в Зоне—опасное занятие. Маскируются все, кто намерен выжить.

На полпути к заимке нужно было задержаться у последнего сенсора и сменить отработанный за ночь картридж на свежий. А потом доковылять до периметра и все, можно будет расслабиться, чайку попить, а после засесть в лаборатории и поглядеть, чего ночь минувшая интересного принесла. Не тут-то было…

—Стой-ка, — скомандовал Филиппыч и присел у чахлого, покрытого длинными шипами куста. Сиверцев на полном автомате остановился и тоже присел.

К сожалению, куст не мог служить сколько-нибудь надежным укрытием—ученого и охранника видно было издалека. Но и они видели всякого, кто рискнул бы к ним приблизиться, потому что вокруг расстилалась плоская пустошь, лишь кое-где поросшая жесткой травой и колючими кустами, подобными тому, у которого они задержались.

Филиппыч изготовился к стрельбе с колена. Сиверцев всмотрелся—от давешнего перелеска опрометью неслась какая-то четвероногая тварь. К счастью, только одна.

«Собака, что ли? — подумал Сиверцев, щурясь. — Не слепыш, это уже видно. Но и не чернобылец, этот вот так, дуром, не попрет, не тот темперамент… Псевдособака, наверное».

Тварь бежала сломя голову почти точно к Сиверцеву и Филиппычу. Вскоре сомнений не осталось — это псевдособака, дальний и сильно мутировавший родич обыкновенного волка. Псевдособаки в отличие от слепышей видят нормально, но эта перла не разбирая дороги и презрев осторожность.

«Что-то с ней не так». — Сиверцев обеспокоенно взялся за автомат и тоже изготовился к стрельбе.

—Готов? — с ленцой спросил Филиппыч.

—Готов, — подтвердил Ваня.

—Как скомандую — добивай, — вздохнул Филиппыч и выстрелил. Раз, другой и для верности третий. После первого псевдособака споткнулась и полетела кубарем, после второго чуть изменила направление, куда летела кубарем, а после третьего еще разок-другой кувыркнулась, шлепнулась на землю и застыла. Добивать не пришлось.

«Ну и к лучшему», — подумал Сиверцев с некоторым облегчением. Все-таки он не любил стрелять, особенно в живых существ, будь они хоть самыми распоследними монстрами Зоны. Пусть уж лучше Филиппыч, у него работа такая.

В перелеске снова кто-то заверещал — так же как и раньше, на пороге ультразвука; Сиверцева аж передернуло, до того звук был несовместим с человеческим восприятием.

—Наблюдай за леском, — буркнул Филиппыч, при встал и на полусогнутых, быстро-быстро засеменил к валяющейся собаке.

Ваня аж дышать забыл от удивления. Чтобы Филиппыч пошел глядеть на подстреленную шавку? Ну и ну! Сроду такого не бывало.

Тем не менее Филиппыч пошел. Осторожно приблизился, держа псевдособаку на мушке—куда ж без этого? Правильный боец мертвых боится пуще живых—от живых хоть знаешь чего ожидать…

Опомнившись, Сиверцев прекратил пялиться на Филиппыча и взглянул куда было сказано — на перелесок. Никто оттуда, вроде, больше не спешил пожаловать. И замечательно. Примерно через полминуты Филиппыч негромко по звал:

—Наука! Подь-ка сюды!

Сиверцев послушно встал с колена и приблизился, не забывая зыркать в сторону перелеска.


—Это чего за хрень? — поинтересовался Филиппыч. Ваня взглянул и сразу понял о чем спрашивает Филиппыч.

Псевдособака была самая обыкновенная—лохматая, грязная, желтозубая. Вот только в черепе ее виднелась дыра и из дыры этой высовывалось нечто вроде толстого, с тюрингскую колбаску, белесого червя. Дыра располагалась практически точно на темени; шерсть на макушке была влажной и испачканной то ли сукровицей, то ли слизью. Крови практически не было—так, легкие красноватые потеки и все. И если собака лежала неподвижно, то червь—это было хорошо заметно—шевелился, словно личинка в куче навоза. Он не пытался выбраться из собачьей черепушки или спрятаться внутрь—он просто бестолково подергивал из стороны в сторону головой (если, конечно, наружу торчала голова, а не задница) и ерзал вперед-назад. А если точнее, то даже не ерзал, а сокращался, что ли, истончая туловище и делаясь длиннее, а затем толстея и укорачиваясь.

Сиверцев не мог ответить охраннику — что это захрень. Он просто не знал. Очевидно, какой-нибудь паразит. Паразиту, конечно, уместнее обитать в кишечнике, но тут, извините, Зона, а не Диснейленд, всякое бывает.

—Не знаю, Филиппыч, — честно сознался Сиверцев. — Впервые вижу.

—Дрянь какая, — в сердцах бросил охранник. — Тьфу! Снимай, и двигаем от греха.

О том, чтобы изучить паразита поближе не могло быть и речи — сталкиваясь в Зоне с неизвестными формами жизни их по первости разрешалось только снять на видео. До выяснения—вдруг с таким уже сталкивались раньше. Никакого тактильного контакта. А то один легкомысленный неофит притащил на точно такую же заимку, южнее Милитари, неизвестное насекомое. В стандартном контейнере, задраенном по всем правилам! Девять человек погибло, только мумии остались, а спасся единственный следопыт, который с рассвета ушел тропить и ставить вешки, а на обратном пути заподозрил неладное, когда часовой на вышке не отсигналил ему обычное «заходи». И никто так и не понял что там произошло—только устный отчет неофита сохранился. Так, мол, и так, подобрал неизвестное насекомое, определил в контейнер, возвращаюсь на полевой пост, расчетное время прибытия надцать часов с минутами…

В общем, Ваня живенько снял короткий ролик, сделал несколько крупных, насколько позволял зум, кадров и быстро задиктовал сопроводительный текст.

—Все, Филиппич! — дал он знать, пряча камеру в на грудный чехол.

—Отползаем! — скомандовал тот.

Метров двадцать охранник пятился, потом двинулся боком, глядя то в направлении движения, то оборачиваясь к собаке с червем в башке, и лишь метров через полста решился повернуться к ней спиной. Да и то, продолжал оглядываться.

Последний сенсор Ваня обслужил как мог быстро. А полностью расслабился только когда часовой над воротами изобразил «заходи» и приоткрыл створку. А еще точнее — когда створка наглухо задраилась за их с Филиппычем спинами.

—Фу-у-у…—протянул Сиверцев облегченно и побрел через плац, к лабораториям. Филиппыч секундой раньше направился к дежурке при воротах, закрывать выход.

Плац Ваня пересекал быстрее, чем обычно ходят по Зоне, но на небо все равно поглядывал. Чисто автоматически. Вот и крылечко, вот и кодовый замок…

Замок был не только кодовым: каждый цифровой сенсор помимо всего прочего был снабжен папилляторным распознавателем и перепрограммировался при каждой смене вахты.

В предбаннике Сиверцев прошел быструю процедуру омовения и опрыскивания, сбросил верхнюю одежду и полумаску в комод, опустошив предварительно карманы. Образцы и снаряжение тоже омыл-опрыскал, ружжо сунул на место, в оружейный шкаф; патроны и гранаты оставил где были, чтоб впопыхах потом не рассовыватъ. Облегченно вздохнул и вошел в лабораторию.

В офисной части у терминала сидел Колюня и рассматривал какие-то ископаемые слайды. На свет, перед монитором.

—Здорово, Балтика, — буркнул ему Сиверцев и повернулся к сейфу, куда надлежало запереть образцы. — Связь была?

—Ага, — виновато ответил Колюня, отложил слайды и шмыгнул носом. Сиверцев замер. Потом медленно повернулся к коллеге.

—И как? — спросил он, заранее предполагая каким будет ответ.

—Сменяемся мы с Рахметяном, — все так же виновато сказал Колюня.—Ты и Белых остаетесь еще на месяц… «Господи, за что?» — тоскливо подумал Ваня.

Его оставляли и на четвертый срок. С момента, как Сиверцев заступил на первую вахту, Колюня Бортко, к примеру, успел оттрубить бок о бок с Сиверцевым положенные четыре недели, потом четыре недели провести в городке за периметром и снова четыре недели здесь. И сейчас поедет отдыхать. А Ваня останется. Сева Белых остается на второй срок — такое, в общем-то, не редкость, многие работают в режиме две вахты через одну. Реже, чем прежде, когда срок вахт еще был трехнедельным, но все же работают. Три вахты подряд как-то трубил пан Ховрин, но у него выбора не было: горел один проект, а заменить оказалось некем. В общем, Тараненко посулил солидную премию и Ховрин остался. Говорят, когда-то давно неизвестный Сиверцеву сорвиголова-биолог отсидел на заимке, восточнее Агропрома, те же три вахты, но в прежние времена на многие нарушения режима ооновские наблюдатели смотрели сквозь пальцы. Не то, что сейчас.

—Чемпионом будешь, — вздохнул Колюня, криво улыбаясь.

—Видал я такое чемпионство знаешь где? Мне уже ванна с пеной снится, елки зеленые! Почти каждую ночь! Ванна Сиверцеву действительно снилась. Не каждую ночь, но частенько.

О причинах собственного зависа в Зоне Ваня не знал, но догадывался. Тараненко отчего-то не желает, чтобы Сиверцев торчал в городке и институте, поэтому попросту убрал его в Зону да и все. Догадывался Ваня и о мотивах такого поведения шефа. Тараненко боялся, что Ваня разболтает кому-нибудь что-либо запретное. Например, все, что невольно увидел во время самого своего первого выхода в Зону, еще не на стандартную вахту, а в короткий трехдневный рейд. Как раз, когда закончилась история с монстром-псиоником, похищавшим сталкеров. Правда, относительно монстра Сиверцев ничего разболтать немог, потому что его изучением почти не занимался—так, делал однажды заключение по поводу одного материальчика — и все. Однако история монстра каким-то образом переплеталась с историей предмета, который сильные мира сего именовали дупликатором и явно намеревались захватить.

Провалилась их попытка: сталкер по кличке Псих каким-то образом умудрился обмануть всех и удрать в Зону, где, по-видимому, и пребывал до сих пор никем не пойманным, если только не погиб за неполные шесть месяцев. Дупликатор, насколько Сиверцев мог судить, тоже не нашли — Псих подсунул заинтересованным людям не то муляж, не то копию, которую так и не смогли привести в рабочее состояние. Как это Психу удалось—неведомо. Провести Тараненко — это из области фантастики, а уж Покатилова, даже пережившего несколько мощных официальных наездов, и подавно. Но Псих сумел. Недаром, видать, его так обозвали…

Самое обидное состояло в том, что Сиверцев толком ничего и не знал. И разболтать ничего особо не мог. Однако Тараненко по всей видимости боялся и тех крупиц, которые Сиверцеву были известны. Но все чаще неволь но вставал вопрос: что ж теперь Ване — сидеть на заимке до скончания веков? Рано или поздно ооновцы взвоют, потому что всем вахтовикам положена регулярная реабилитация, а с подобными вещами в Европе строго, это не Россия с Украиной и Белоруссией, который уже век не вылезающих из тотального разгильдяйства и наплевательства на все и вся. Узнают наблюдатели—даже Тараненко вздрючат, невзирая на его связи и регалии.

—Х-холера, — мрачно изрек Сиверцев и принялся загружать образцы в сейф-холодильник.

—Вань, — жалобно сказал Коля Бортко. — Я-то ни в чем не виноват… Это все Николаич комбинирует…

—Знаю, — буркнул Сиверцев. — Но все равно злюсь. Извини.

—Извиняю, — вздохнул Колюня с некоторым облег чением. — Как выход-то?

—Более-менее. — Сиверцев закончил с сейфом и образцами и захлопнул дверцу, после чего подсел ко второму свободному терминалу—надо было еще слить ролик о червяке и тут же попробовать отправить его в институтскую базу, раз уж связь с утра есть. — За вторым сенсором в рощице какая-то дрянь животная обосновалась, то и дело вопит. Аж уши закладывает. И псина оттуда прибежала реально невменяемая — Филиппыч ее пристрелил. Поглядели — а в голове у нее паразит какой-то неизвестный, червеобразный. У псины в черепе фистула, почти точно на темени, кровоотделения практически нет, только лимфа и, по-видимому, ликвор.

—Червеобразный? — Колюня брезгливо сморщил ся. — В голове? Тьфу, мерзость какая…

—Слыхал о таком? — поинтересовался Сиверцев, вынимая комп и налаживая передачу ролика.

—Нет, никогда.

—Я тоже.

—Сколько же здесь гадости всякой, мама дорогая! — Колюня покачал головой. — Никогда мы эту клоаку неразгребем. Так и будет нарывом поганым на теле матушки Земли. Сиверцев состроил скептическую гримасу:

—А что, кто-то пытается разгребать? Качают бабло нашими, Колюня, руками и живут красиво подальше от сюда. Без грязи, без радиации, без тварей мерзких с червями в голове. Сколько лет уже все это длится! И растет ведь Зона, растет непрерывно!

—Это да, — согласился Бортко. — Раньше от заимки до кордона за час-полтора добирались, а сейчас и за четыре не всегда…

Сиверцев слил ролик с переносного компа в память терминала, вяло потыкал иконку вызова базы, но связь если с утра и была, успела присохнуть. Индикатор трансфера еле-еле теплился желтеньким. Понятно было, что ролик сейчас не уйдет. «Ну и фиг с ним,—подумал Сиверцев ожесточенно. — Когда уйдет, тогда и уйдет».

Он встал, дернулся было в сторону лаборантской, но, не сделав и шагу, замер. Теоретически неплохо было бы посидеть над вечерними данными, систематизировать их, не торопясь по полочкам разложить, сравнить со средне взвешенными, попробовать понять по какой причине есть разница, а там и за утренние приниматься. Но желание работать начисто отпало.

О причинах нетрудно было догадаться — Сиверцев морально приготовился к окончанию вахты, к возвращению в городок, к отпуску, черт возьми! К визитам в «Ать-два» и «Вотрубу», к пиву, наконец, которого не пил уже три месяца. Спиртяга спиртягой, но и более благородным напиткам должно найтись место в жизни простого цитолога-исследователя. Но в итоге ему выпал не отпуск, а четвертая подряд вахта.

«Хрена вам, — подумал Сиверцев мрачно. — Не стану я работать! У меня этот… как его… выходной, вот! И гори оно все!»

Он быстро направился к предбаннику и дальше, к вы ходу. Колюня Бортко провел его понимающим сочувственным взглядом и вновь потянулся к слайдам. В отличие от Вани ему выходной не полагался. Выскочив на плац, Сиверцев подумал: «А куда, собственно, идти? Чем заняться? Как отдох нуть-то?»

И с некоторым замешательством понял, что на заимке, где не было выходных в принципе, отдохнуть и не полу чится. Охранники отдыхали просто: накатывали по полстакана разведенки и заваливались спать до следующего дежурства. Научники иногда собирались в курилке по болтать, но быстро скатывались на обсуждение профессиональных проблем, что трудно было счесть отдыхом. Да и ежеминутное ожидание какой-нибудь обычной для Зоны пакости не позволяло почувствовать себя вольготно и по-настоящему расслабленно. А без расслабухи какой отдых? Видимость одна.

Ноги сами привели Ваню к воротам. Наружу он, понятно, не собирался, для этого нужно окончательно выжить из ума, а он был всего лишь сильно расстроен. Да и не оделся он как подобает при выходе за ограду, только куртку накинул, чтоб не продуло. Безрадостное мышастое небо льнуло к земле; казалось — вот-вот оно опустится, подомнет, задушит, словно огромный ком пыльной ваты. Забьет ноздри, запорошит глаза и даже безутешные крики увязнут и умрут в этой необъятной грязно-серой толще.

На сторожевую вышку над воротами вела узкая крутая лесенка. Под четырехскатной кровлей от неба Зоны пряталась хорошо организованная огневая точка с двумя Т-образными наружными бойницами, двумя такими же, но обращенными в сторону плаца, обязательными мешками с песком и видеосистемой кругового обзора с внушительным зумом. Ваня, человек сугубо гражданский, не очень понимал зачем нужен круговой обзор — ровно половина обозреваемого горизонта приходилась на плац, башенку заимки и ограду, то есть, на обороняемую территорию. Но у вояк, без сомнения, имелись свои резоны.

«И, потом, — рассудил Ваня, как ему показалось вполне справедливо, — какая-нибудь тварь может перемахнуть через ограждение, через бетон и проволоку, и прорваться на плац. Вот тут-то и пригодятся бойницы, на правленные вовнутрь заимки».

Перед мониторами полулежал дежурный охранник. Сиверцева он, конечно же, давно заметил, но никак не прореагировал на его приближение. Вообще говоря тревожить дежурных было не положено, служба как никак, но на заимке если жить строго по уставу — рехнуться недолго. Кроме того, научникам всегда позволялось больше, чем воякам, поэтому за подобные нарушения режима обыкновенно не наказывали никого и никогда.

Дежурил долговязый тип откуда-то из белорусской глубинки по фамилии Деточка и по прозвищу Дед.

—Скучаем, наука?—осведомился он, не меняя позы, когда Сиверцев вторгся в его сертифицированные пенаты.

—Тоскуем, гвардия, — уныло сознался Сиверцев. — Меня на четвертую вахту оставляют.

Дед выразил все, что по этому поводу думает, коротким и живописным русским глаголом.

—Угу, — не смог не согласиться с ним Ваня.

Дед полез за пазуху и добыл маленькую фляжечку, каких полно в любом сувенирном магазине.

—На, глотни, — предложил он, свинчивая пробку.

—А чё это? — Сиверцев принял и опасливо понюхал горлышко — с вояк станется и неразведенку пить.

—Не боись, не спиртяга,—успокоил Дед. — Рябиновая на коньяке.

—Ух ты! — Сиверцев глотнул. Даже рукавом занюхивать, что уже практически вошло в привычку, не пришлось. — Амброзия, практически! Он приложился еще разок и вернул лекарство хозяину.

—Я, сам понимаешь, не сейчас, — сказал Дед, пряча фляжечку назад, за пазуху.

—Спасибо, — поблагодарил Сиверцев и вздохнул. — Не могу сказать, что ты безвозвратно развеял мою тоску, но…

Что «но» Ваня так и не сформулировал и начатая им немного театральная фраза так и осталась неоконченной. Дед уточнять не стал, он все понимал и без красивостей.

—Филиппич уже почивает? — поинтересовался Сиверцев.

—Вряд ли, он ночью отпочивал. Старики спят мало.

—Да какой он старик,—фыркнул Сиверцев.—Тридцать семь всего. Эдак ты и меня в старики запишешь.

—Тут не в возрасте дело, — философски заметил Дед. — В смысле — не в годах.

—Ну, в общем, да, — согласился Сиверцев.

Он уже набрал в грудь воздуха чтобы развить мысль, но тут заметил, что Дед неотрывно глядит на центральный монитор внешней стороны. Неотрывно и пристально. Взглянул и Сиверцев. К заимке приближались гости.

—Ваня, — деревянным голосом сказал Дед. — Давай ка ты к себе… И в рацию:

— «Гнездо»! Подвахта! Полундра, гости! Минимум четверо, идут открыто на ворота!

—«Гнездо» принял, — тут же отозвалась рация — Вижу их.

Соскальзывая по лесенке вниз, на плац, Сиверцев от метил хищно шевельнувшийся ствол пулемета на крыше башенки. От караулки уже неслись, дробно топоча по бетонным плитам, Филиппыч, Санечка и Потап, а от входа в башенку—Ткачук и Фалинский. В «Гнезде», то бишь основной огневой точке на крыше заимки, по обе стороны от пулемета торчало по каске, значит туда подкрепление к единственном дежурному уже прибыло. Одна из касок нависала над полевым биноклем.

«Кого ж это несет?—подумал Сиверцев, по-тараканьи ныряя в сумрачный предбанник. — И чего это вояки так всполошились? Может, просто сталкеры торгануть на ладились».

Сталкеры иногда наведывались на заимку слить простенькие артефакты, которые неохота таскать по Зоне и лучше сразу же продать по дешевке, но освободить рюкзаки для чего-нибудь более ценного. Скупкой подобного барахла в эту вахту заведовал Альберт Рахметян. Казенные фонды для покупок были, ясное дело, зело тощие, поэтому ничего серьезного сталкеры ученым не предлагали. Но даже каким-нибудь незатейливым каплям, медузам или бенгальскому огню ученые были рады — необычные свойства артефактов часто использовались в экспериментах и можно было без обиняков сказать, что являлись серьезным подспорьем официальной науке в деле изучения тайн Зоны Чернобыльской АЭС.

Колюня все возился со своими слайдами. При виде вломившегося в лабораторию взъерошенного Сиверцева он медленно выпрямился в кресле и вопросительно уставился на коллегу.

—Ты чё рацию не слушаешь? — кинул ему Сиверцев. — Гости! Вояки переполошились, словно на нас полк марширует. Бортко без слов потянулся к рации, торчащей из стакана-зарядника, и включил ее.

—…еще двое! Как понял, прием? — пролаяла рация голосом Филиппыча.

—Вас понял, наблюдаю! — отозвался то ли Ткачук, то ли Фалинский — Ваня не разобрал кто именно.

—Чего там? — испуганно справился Колюня. — Стрельба грядет?

—Да хрен его знает! Я к Деду на ворота влез. Он на мониторах и отследил, гостей-то. Говорит — четверо. Я не успел рассмотреть, велели прятаться.

Колюня неразборчиво выругался. Не любил он подобных сюрпризов, справедливо ожидая недоброго от любой мелочи. Зона есть Зона, чтоб ее, никогда она не бывает доброй. Рация долго молчала.

—А давай-ка на шестнадцатый! — осенило вдруг Сиверцева. — Хрен ли наших слушать-то…

Внутренним каналом военсталкеров и институтской охраны служил девятый, поэтому рации на заимке на него обыкновенно и настраивали.

Колюня сноровисто потыкал пальцем в кнопки; рация несколько раз пискнула. Спустя несколько секунд раздалось шипение—кто-то нажал на тангенту, но говорить почему-то не торопился. Раз, другой. Потом все же заговорил:

—Внимание! Группа, приближающаяся к полевому посту ноль-четыре, назовите себя! Говорит начальник охраны капитан Гурьев.

Капитан Гурьев, в обыденной жизни — Филиппыч, запрашивал гостей спокойно, несуетливо, но так, что без уточнений чувствовалось: командует он не бойскаутами и в руках у его людей не тросточки.

Филиппыч повторил обращение и добавил, что в случае неответа откроет огонь на поражение когда дистанция сократится до полуста метров. Тут ожила внутренняя трансляция, проводная. Фалин ский из «Гнезда» подсказал:

—Филиппыч, они рукой сигналят!

Трансляция душераздирающе зафонила, как будто включенный микрофон поднесли к громкоговорителю, и сквозь фон прорвался обнадеживающий голос Филиппыча:

—Вижу! Затем фон прервался; стало очень тихо, до звона в ушах.

«Сигналят — уже легче, — облегченно подумал Сиверцев. — Наверное, действительно сталкеры». Колюня Бортко тоже малость расслабился. Рация снова какое-то время молчала, довольно долго.

—Давай-ка опять на девятый! — Колюня шевельнул ся, переключая каналы, и едва он перелистнул настройку до девятого, лаборатория вновь наполнилась звуками.

—…будет распоряжение—пустим, — увесисто пообещал кому-то Филиппыч. — А так — не положено!

—Филиппыч, ну не дури ты, — ответил ему упомянутый кто-то, надо полагать — один из гостей. — Нам толь ко поговорить.

—Говорите так. — Филиппыча трудно было смутить. — Хочешь, я ему рацию сам отнесу.

—Перетрудишься, — хохотнул собеседник. — Тогда, может, пусть он к нам выйдет?

—А он выйдет? — уточнил Филиппыч.

—Выйдет, выйдет. А как услышит кто пожаловал — так и выбежит.

«О ком это они? — подумал Сиверцев со все возрастающей тревогой и столь же стремительно накатываю щим подозрением».

—Ну, ладно, ща спрошу. Только если откажется—не обессудь, я ему в таких делах не командир.

Грюкнула дверь и лабораторию вошел заспанный Рахметян; почти в тот же момент вторично зафонила трансляция и Филиппыч все так же невозмутимо объявил:

—Ваня! Сиверцев! Тут гости пожаловали. Тебя видеть хотят. Говорят, от Покатилова. «От Покатилова!»—Сиверцев даже дыхание задержал.

Он почти и думать забыл об этом человеке, сидя который месяц в Зоне. Фигурально, разумеется. Потому что по-настоящему забыть о подобных людях невозможно.

—Пойдешь? — спросил Филиппыч.

Ваня на негнущихся ногах побрел к пульту управления трансляцией. Подошел, коснулся кнопки указательным пальцем и склонился к микрофону:

—Пойду. Перевел дыхание и поинтересовался:

—А они точно от Покатилова? А то мало ли… Ответили Сиверцеву не по трансляции, а на девятом канале.

—Точно, Ваня, — послышался низкий мужской голос. — Выходи.

Сиверцев облизнул пересохшие губы, выпрямился и по очереди глянул на коллег, видимо неосознанно пытаясь найти поддержку.

Рахметян, стоя неподалеку, пристально смотрел на Ваню. На щеках его перекатывались крупные желваки.

—Это кто? — подозрительно спросил Рахметян. — Кто вот сейчас говорил?

—Покатилов,—спокойнее, чем можно было ожидать, объяснил Ваня. — Я пойду, Альберт… Сам понимаешь… Рахметян прекратил играть желваками на скулах и мелко закивал:

—Понимаю… Иди.

И Сиверцев пошел. В предбаннике накинул куртку, повесил на шею полумаску, а за спину автомат.

Коллеги наблюдали за ним в проем открытой двери. Наблюдали одобрительно: идешь за ворота — снарядись так, будто собрался на Агропром. Потому что Зона. У ворот поджидали Филиппыч и Санечка — при брониках и касках.

—Если получится, далеко не отходи, — предупредил Филиппыч. — Оно вроде и тихо, но сам знаешь… Не Парк культуры. Мы прикроем, если чего.

Сиверцев встретился глазами с начальником охраны— видимо, у Вани был очень жалобный и выразительный взгляд, потому что Филиппыч тут же поспешно уточнил:

—Я имею в виду—от зверья прикроем, если сунется. Ворота мы притворим, но запирать пока подождем, имей в виду. Если что — быстро проскочишь.

— Спасибо, Филиппыч, — искренне поблагодарил Сиверцев.

«А чего мне бояться-то? — подумал он чуть позже, подходя к щели между створками ворот. — Я у Покатилова в логове уже бывал. Вроде, он ко мне ровно отнесся, даже и не давил… Ну, да, с Тараненко у них непонятна вышла, ну так я, если разобраться, Тараненко и не указ. Делаю что велят, да и все…»

Мысли были меленькие и удобненькие; в следующее мгновение Сиверцев понял, что заранее оправдывается, а это было плохо. Во-первых, стратегически неверно, поскольку самостоятельно против Покатилова Ваня не совершил ни единого действия, стало быть, какие оправдания? А во-вторых, тактически неверно: в позу подчинения Ване встать, без сомнений, придется, но зачем же так сразу-то? С тем он и вышел за ворота.

Ветра не было совершенно, но пучки жесткой травы все равно слабо колыхались. Небо посерело до такой степени, что его уже хотелось назвать черным. «Дождь будет», — подумал Ваня, отвлекаясь.

Подумал, и приободрился. Если клиент отвлекается, значит клиент приходит в себя. А это замечательно.

Метрах в семидесяти от ворот поджидали охранники Покатилова. Двое. Ваня, не забывая внимательно глядеть под ноги и зыркать вправо-влево, приблизился. Зона за три месяца крепко запустила в него кривые и цепкие корни: он уже не мог просто идти, ни на что не обращая внимания. Он мог идти только по безопасному пути и все время в этой безопасности пытался удостовериться вновь и вновь.

Сиверцеву не сказали ни слова, один из встречающих просто едва заметно повел головой — за мной, мол — и направился прочь от заимки. Двигался он без суеты и спешки, но отнюдь не вальяжно.

—А нельзя тут? — рыпнулся было Ваня, но второй охранник его просто подтолкнул между лопаток. Кажется, стволом, причем Ваня даже не разглядел стволом чего.

«Хана прикрытию», — подумал он. Как ни странно — без особого волнения. Наверное, подспудно Сиверцев был готов именно к такому повороту событий.

Покатилов ожидал метрах в трехстах от заимки, около крошечной низинки. Тут же торчали очередные жид кие кустики — такие издалека и не разглядишь толком. Безлистые, как трава — одни стебли, и те в цвет окружающей местности. Вот между кустиками и низинкой Покатилов и расположился. Вместе еще с двумя охранниками. Один прятался в кустах—довольно удачно, комбинезон у него был что надо, Ваня не сразу его и заметил. Второй возился у огонька. Да, да, и огонек тут был— маленькая бездымная спиртовка, на которой в данный момент кипятилась вода в цилиндрической посудине с длинной ручкой. Отчетливо пахло свежезаваренным кофе.

—Ну, здравствуй, пропажа, — первым поздоровался Покатилов. — Присаживайся! Кофе будешь? И указал на раскладной стульчик напротив себя.

Один из охранников отобрал у Сиверцева автомат и ушел к коллеге в кусты. Второй просто убрел в сторону низинки. Тот, что возился у спиртовки, налил кофе в металлические кружки, но не банальные армейские, а термические, двухслойные, с надписью «Berghoff» на блестящих полированных боках. Налил, погасил спиртовку и тоже удалился.

Сиверцев отчего-то подумал, что впервые перед беседой с Покатиловым его не обыскали. Автомат забрали, да, но по бокам не хлопали и по карманам не шарили. А ну как у него за пазухой пистолет припрятан?

—Здравствуйте, — сдержанно поприветствовал Покатилова Ваня. — Кофе буду! Он присел на стульчик и потянулся к ближней кружке.

«Хоть кофейку хорошего попью,—подумал Сиверцев отстраненно. — А то на заимке такая пыльная гадость, зомби — и те побрезговали бы. А мы пьем, ети его в колготки…» Но реальность не замедлила напомнить о себе.

—Что ж ты, Ваня, от меня прячешься? — спросил Покатилов почти ласково.

В другое время Сиверцев от этого вопроса и от этого тона почувствовал бы себя крайне неуютно. Сейчас он тоже не обрадовался, но известие о четвертой подряд вахте его не то ожесточило, не то просто придало безрассудной отваги. Поэтому он даже кружку с кофе от лица не убрал.

—Я? Прячусь?

—Ну, не я же! — хмыкнул Покатилов. — Я тебя после первой вахты ждал-ждал на поговорить, а ты зайти почему то не соизволил. Нехорошо. Ая не люблю когда нехорошо. «Не знает, что ли? — подумал Сиверцев с недоумением. — Тогда расскажу…»

—После первой вахты у меня тут же вторая началась. Без паузы. А потом третья. И на днях, вот, четвертая начнется. Покатилов поглядел на него с подозрением.

—Не понял! Сиверцев пожал плечами:

—Я уже три месяца тут, на заимке, торчу. И дальше торчать придется, Тараненко распорядился. Думаете, мне самому не хочется пивка дернуть в «Вотрубе»? Или, допустим, в «Штях»?

—Погоди. Ты хочешь сказать, что весь апрель просидел тут, в Зоне?

—Ну, да! Конец февраля, март и апрель. И май досижу, и июня еще прихвачу, как пить дать.

—Опять не понял! — сказал Покатилов и сдержанно покачал головой.—Я смотрел институтский график. Там черным по белому сказано, что девятнадцатого марта ты благополучно сменился и отбыл с заимки в городок на реабилитацию. А шестнадцатого апреля опять заступил на вахту. Теперь удивился Сиверцев:

—Я? На реабилитацию? Вранье, я как в феврале на заимку приехал, так с тех пор тут и торчу. Самое дальнее, куда отлучался — с Рахметяном и Филиппычем недели две назад в «100 рентген» заходили. У Рахметяна день рождень был, решили коньяку прикупить, не все ж спиртягу жрать…

—Так-так-так, — пробормотал Покатилов глубоко мысленно. — Ай да Тараненко, ай да сукин сын! А мне сказал…

Тут Покатилов умолк, поэтому Ваня так и не узнал, что ему сказал Тараненко. Хотя было бы интересно.

Некоторое время Покатилов молча размышлял, уставившись на свою кружку с остатками кофе. Возможно, он думал о том, какой Тараненко ловкач. Возможно—ещё о чем-нибудь. Но это Ване тоже не суждено было узнать. Однако тот факт, что по институтским документам Сиверцев работал в нормальном режиме, через вахту, а в реальности ничего подобного — подряд, без реабилитации, совершенно однозначно что-то изменил в планах и намерениях Покатилова. Во всяком случае, разговор он решил завершить, причем немедленно.

—Что ж… Тогда на сегодня все, Ваня. Ступай, работай. Одна только будет к тебе просьбочка, уж не откажи. Когда на заимку Псих заявится, дай мне знать. Почту мою ты помнишь, надеюсь.

—Псих? — поразился Сиверцев. — Значит, он жив? Покатилов с интересом воззрился на Ваню.

—А что, была информация о его смерти?

—Нет, не было, — смутился Сиверцев. — Просто о нём с осени ни слуху, ни духу, я думал сгинул он где нибудь… Или вообще в бега подался.

Покатилов долго глядел Сиверцеву в глаза и тому стоило больших усилий, чтобы выдержать этот взгляд, не отвести глаза.

—Жив он, — наконец сообщил Покатилов. — И скоро объявится. Если ты заметил, я сказал «когда объявится», а не «если объявится». У меня есть основания говорить именно так, можешь не сомневаться.

—Я не сомневаюсь! — поспешно заверил Ваня.

—Вот и молодец. Сообщишь, значит. И очень будет хорошо, если сначала мне, а потом уж, чуть погодя — своему шефу. «Знает, — понял Сиверцев. — Конечно же, знает…»

Слегка уже подзабытое ощущение ходьбы по раскаленной сковородке вернулось к нему во всем своем нервном великолепии. А Ваня Сиверцев всегда, и, скажем прямо, не без оснований полагал, что шпион из него получится хреновый.

Да и какой он, по правде говоря, шпион? Так, марионетка, мелкий осведомитель, разве что. И с одной стороны официальный шеф, неофициально работающий на какую-то загадочную зарубежную силовую контору и Сиверцева вынудивший помогать ему в этом, а с другой— вновь набирающий силу после зимних государственных наездов бандюган Покатилов. А сам Ваня — очередная песчинка, угодившая в эти безжалостные жернова.

Зря он надеялся, что осенняя история завершилась. История продолжается, нет сомнений — потому что Покатилов сказал не «если Псих объявится», а «когда Псих объявится». Нынешний его собеседник не из тех людей, которые легкомысленно бросают слова на ветер.

—Так я пойду? — спросил Ваня у Покатилова.

—Иди. И не забудь уж. Дашь знать о Психе — точно не пожалеешь. Я ведь не Тараненко, я за информацию реально плачу, а не кидаю.

—Ага, — обтекаемо согласился Сиверцев, развернул ся и быстренько пошел к заимке.

Когда он проходил мимо кустов, охранник без лишних слов протянул отобранный недавно автомат.