Geum.ru

"Компьютерные гении" Южной Америки "Короли Сети" богатой маленькой страны Заниматься политикой тут глупо и опасно

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10




Глава 5

Себастьян сидел в офисе Алисы, когда по интеркому сообщили, что ему звонят. Наверное Исабель.
— Это срочно? — поинтересовалась Алиса. Ее
губы сложились то ли насмешливо, то ли нетерпеливо. А может, и с сожалением. — Если хочешь, ответь отсюда.
— Обождет, — ответил Себастьян, бессознательно дотронувшись до лежащих в кармане фотографии и дискеты.

Это не вопрос жизни и смерти, кроме того, задержку можно расценивать как его маленькую, пусть и глупую месть за то, что заставила его совершить Исабель. На столе рядом с компьютером (скрин-сэйвер — снова и снова тонущий «Титаник») примостилась видеокамера, с которой Алиса просто обожала разгуливать по улицам и издательству, записывая на пленку, все, что казалось ей достойным запечатления. Только что она снимала Себастьяна, терзая его серией интимных вопросов об их с Никки житье-бытье, а объектив «самсунга» выдвигался, чтобы снять его крупным планом. Себастьян покрывался густым румянцем. Он терпеть не мог, когда его снимали — даже камеры системы безопасности в банках. Ему претила сама мысль оставлять свое изображение то там, то сям. Бесплотная тень.
В уголке стола лежала кучка компакт-дисков, их будут вкладывать в субботний выпуск «ТП». Первым пойдет диск фольклорной музыки Анд, потом что-нибудь из танго, Рикки Мартин, самба, рэп, техно, Селия Круз. Отличный ход, говорила Алиса, перебирая пальцами жемчужное ожерелье и то и дело сводя и разводя колени в привычном нервическом жесте; на лице ее при этом заявлении расцветала такая буйная улыбка, что вполне можно было подробнейшим образом изучить состояние ее миндалин. Статистика не врет: с момента назначения Джуниора директором издания продажи возросли на двадцать восемь процентов. Поговаривали, что главным инициатором изменений являлась Алиса, и Себастьяна это ничуть не удивляло. Алиса обладала гибким умом и убеждениями, не всеми разделяемыми, но зато позволяющими эффективно действовать: не столь важно, чтобы люди читали газету — главное, чтобы они ее покупали. Таким образом, были созданы новые приближенные к жизни рубрики — кухня, автомобили — и нещадно урезаны разделы, призванные повышать культурный уровень читателя (поскольку они не могли окупаться за счет рекламы). Счета заметно пополнялись за счет цветных выпусков пятничных приложений, а теперь добавятся и субботние компакт-диски. Больше фотографий, больше цвета, меньше текстов. Газета словно постоянно извинялась, что ее все еще приходится читать. Следующим логическим шагом было бы исчезновение текстов новостей и ограничение одними лишь заголовками (статистические исследования показывали, что у людей, прочитавших и заголовок, и сам текст новостей, в памяти сохранялось столько же информации, сколько и у тех, кто дальше заголовка не продвинулся). Что сказал бы отец Джуниора? Что газета без культурного наполнения может назваться чем угодно, но не газетой? Наверняка метался бы в бессонном бреду, не в силах смириться с мыслью, что наглая и молодая кровь от крови его (наглая, поскольку молодая), не задумываясь, выбросит за борт десятилетия потом зарабатываемого престижа и репутации. Но против цифр не попрешь: наконец-то были отвоеваны утраченные ранее позиции на рынке и по продажам издательство шло с главным конкурентом — «XXI» — ноздря в ноздрю.
— Не знаю, предупредил ли тебя мой кузен, что собирается с тобой побеседовать, — сказала она, ответив по телефону и попросив свою секретаршу больше ни с кем ее не соединять.
Нет, она не красива, решил Себастьян. Явно требовалось оцифровать и откорректировать ее слишком крупный рот и маленькие — сегодня зеленые — глаза (у нее были контактные линзы всевозможных цветов).
— Нет.
— Что ты думаешь об Элисальде? Только честно.
— Я его почти не вижу. Даже не знаю, что и сказать.
— Да? Неужели? То-то народ кругом шушукается по углам. Все шепчутся, шепчутся и шепчутся, черт бы их побрал.
Сердится что-ли? Улыбнулась — нет, значит, не сердится. Себастьян обежал взглядом бежевые стены, скользнув по картине Магритте у огромного окна, в котором виднелись строящиеся здания, стремительно меняющие облик некогда пыльного и провинциального Рио-Фухитиво. Ему пришло в голову, что однажды, может быть совсем скоро — будущее наваливалось на настоящее, падало на него, словно неожиданно ворвавшийся в атмосферу огромный метеорит, — человек получит возможность выбирать заглядывающий в его окна кусочек реальности. Вот он сидит себе в Рио-Фухитиво, работает за компьютером, нажимает клавишу — и вот, пожалуйста, перед ним величественные очертания небоскребов Манхеттена (шум вертолетов и сирен скорой помощи и даже горилла на крыше Эмпайр Стэйт Билдинга). Несколько минут спустя нажимает другую кнопку и перед ним раскидываются пляжи Копакабаны — бронзовокожие garotas(25) с белозубыми улыбками и облепленными песком округлыми по-пами, а повсюду певучий и забавно картавый португальский. Еще щелчок клавишами — и вокруг пылающий Рим, а Нерон знай себе перебирает струны арфы.
— Элисальде, — вздохнул Себастьян, — это посредственность, с которой и здороваться не стоит.
— Вот это другое дело. Что еще?
— Не знаю, нужно ли мне вообще о нем говорить.
— А придется, — и она театрально сдавила себе руками шею и высунула язык, словно показывая, что ждет Себастьяна, если он решит играть в молчанку.
Он представил ее с телом Дона Франсиско. С головой Энрике Иглесиаса.
— Он слишком необязательный. Появляется, когда захочет и...
— И?..
— Его издания э-э... не слишком беспристрастны — назовем это так.
— Да-да, мы в курсе. Вопрос в следующем: раз уж ты, Пиксель и Браудель по большому счету и так делаете львиную долю работы в «Фаренгейте»,
может, вам есть смысл заниматься этим самостоятельно? Я спрашиваю об этом именно тебя, а не Пикселя, потому что... как бы тебе сказать... в об-щем, тебе я больше доверяю.
Алиса выдержала небольшую паузу и продолжила:
— Наш советник полностью согласен. Он справедливо полагает, что если персонал останется на преж-нем уровне, то все изменения окажутся не более чем легким макияжем. Он Элисальде на дух не переносит и справедливо полагает, что ты — наиболее приемлемая кандидатура на это место. Особенно для следующего этапа преобразований — ты ведь понимаешь, что мы не остановимся на достигнутом и будем двигаться дальше.
Себастьяна сейчас не нахваливал только ленивый. Ему приятно было сознавать, что его ценят. Возможно, причиной всему был даже не столько его бесспорный талант, но и тот факт, что сам он нравился окружающим, а на языке у него постоянно крутились шутки, с помощью которых он легко разрешал самые натянутые ситуации (за исключением разве что отношений с Никки, особенно в последние недели), да и временем своим он делился довольно щедро. Себастьян говорил, что секрет столь легкого стиля общения заключается в том, чтобы суметь представить себе собеседников обнаженными. Или с неподходящими им телами или головами. Или в каких-нибудь спецодеждах — скажем, пожарников — или вообще в монашеском облачении на фоне распевающего во все горло Singing in the Rain Джима Кэрри. С тех пор, как закрутилось дело с Цифровыми Созданиями, он развлекался подобным образом все чаще и чаще, хотя нельзя сказать, что это занятие было для Себастьяна внове — так он забавлялся с самого детства. К примеру, он воображал свою ворчливую вечно недовольную учительницу — с усушенным как палка телом их директора, а маму в момент ссоры — с огромными жировыми складками (словно стопка автомобильных покрышек) тела Паваротти. У него до сих пор сохранились некоторые из первых примитивных коллажей того времени — грубо вырезанные и приклеенные в тетрадь канцелярским клеем фотографии.
- Одно дело — заниматься дизайном журнала, и совсем другое — подбирать текстовый материал.
— Но ты же видел, где пиратствует Элисальде. Браудель днями напролет читает электронные версии газет и журналов. Ему не составит труда воровать оттуда по нескольку статеек в неделю. Это не так уж сложно. Нас не устраивает Элисальде, но мы не хотим брать кого-нибудь со стороны. По крайней мере, не в этом году — сначала нужно покрепче встать на ноги. В перспективе мы планируем расширить «светлую комнату». У нас масса идей — скажем, запустить версию on-line и так далее.
Пиксель рассказывал, что они с Брауделем обычно занимались только дизайном газеты. В один прекрасный день кому-то из Торрико пришло в голову открыть в издательстве рекламный отдел — так можно было сэкономить на выплате полагающихся рекламным агентствам комиссионных — и это дело, по сути, прибавилось к прочим занятиям отдела графического дизайна. Таким образом, предложение Алисы было более чем логичным: если «Фаренгейт 451» являл собой то, во что должна была со временем превратиться вся «ТП» (имеется в виду приоритет фотографий и цветных иллюстраций над текстовым наполнением), то рано или поздно вся их маленькая и совершенно неогранизованная душная конторка, где не было даже кондиционера, станет оперативным центром издания. И вместо обличительной статьи Росалес потребуется броская картинка Брауделя.
— Нужно подумать, — отозвался Себастьян. — Мне нелегко принимать подобные решения. Но Пиксель останется при деле...
— Только номинально. Дергать за ниточки будешь ты.
Себастьяну снова позвонили. Он поднялся, Алиса последовала его примеру и проводила до двери, цокая каблучками по свеженадраенному паркету. Ее узкая юбка подчеркивала талию и обращала внимание на крепкие мускулистые икры женщины, посещающей спортзал не менее четырех раз в неделю. Себастьян вдруг подумал, а приходилось ли ей заниматься любовью у себя в кабинете, на столе, лампы погашены и вечернее солнце омывает тело тонкой золотистой пылью («самсунг» записывает — любительское порно сейчас очень популярно)? Алиса была замужем, но ходили слухи, что Лазарте, седоволосый ведущий спортивного отдела, был ее любовником. Поговаривали, что она помогала ему деньгами и каждый раз, когда у Лазарте появлялась обновка, «повинной» в этом была Алиса.
— Что-то не так?
— Нет, все нормально.
Себастьян развернулся и быстрым шагом направился к себе.
Он поднял трубку. Звонила Исабель.
— В четыре, в «Медитерранео»?
— Я приду.
— К тебе подойдет высокий мужчина. Отдай все ему.
Раздались короткие гудки. Себастьян предпочел бы встретиться с ней. Она навевала мысли о Никки. Может, все дело в бровях? Не иначе. Прикоснулся кончиками пальцев к дискете и фотографии в кармане. Он не успокоится, пока не избавится от них.
Через несколько дней в «Tomorrow Now», обнимая Никки, утопая в сладком аромате ее духов и болтая с ее подружками, Себастьян увидел исправленную им фотографию в выпуске новостей. Журналисты сообщали, что Министерство информации предоставило прессе копию снимка с официальным заявлением, будто бы предыдущая фотография являлась жалкой фальшивкой, подброшенной оппозицией (и доказывали это некачественными размытыми копиями первоначальной версии). Что же до негатива — так он попросту исчез. А без него правительство не могло стопроцентно доказать правдивость своих высказываний, однако в результате проделанной Себастьяном работы с легкостью манипулировало общественным мнением.
Пока Никки распиналась, что по закону никогда не следует доверять версии правительства, Себастьян, с бутылкой «Heineken» в руке, размышлял на тему, что наилучшая похвала его творению — невозможность определить, какая из фотографий подлинник. При условии отсутствия негатива, конечно. А факт, что ты замешан в том, причастным к чему тебя даже помыслить не могут, придавал ситуации особую прелесть. Оставаясь в зоне тени, он мог с безопасного расстояния наблюдать, как его цифровой булыжник сочно плюхнулся в стоячие воды реальности. Мощный всплеск — и во все стороны побежали множащиеся кольца волн.




Глава 6

…себас меня не найдет будет искать повсюду пройдет по всем мостам по свежему следу будет искать меня даже в своей постели рядом с собой будет касаться меня но так и не найдет бедное сердечко такой же слепец какой была и я он не виноват никто не виноват даже гилле я сама виновата но сейчас не время все уже случилось жизнь идет своим чередом и ничего не попишешь мой малыш-осьминожек такой нежный к добру ли все это жаль бедняжку я не должна была называть его гилле только гильермо да а еще лучше сукин сын мир предлагает мне столько всего всяко больше чем этот городишко пыжится казаться современным и прогрессивным а на деле это все только нарисованный фасад декорация я не выдержу если встречу его пьяного на улице от этого любая устанет столько любви куда все подевалось

а началось когда я сказала да нужно было подумать еще подумать о себе всему свое время я не могла сказать нет только да сколько лет мне было совсем дурочка сейчас так просто понимать все задним умом хотя нет появись он теперь опять бы растаяла если такой каким я познакомилась с ним столько планов и еще не пил а может и пил только я не замечала точно как себас он тоже не видит плохого я не сделала ему ничего плохого так по мелочи ничего серьезного но все равно так легко запутаться и думать что себас не виноват он не хотел а я неужели так ничему и не научилась нет дело не в этом это страх страх мне трудно быть одной может другим и нет а мне да вырвалась на волю и первое что сделала ринулась искать уверенности и защиты прикрыть спину а в итоге теряет бедняга себас это неправильно я так старалась с этим сукиным сыном столько сил и все напрасно напрасно напрасно и они еще хотят чтобы ты после всего этого вела себя достойно благовоспитанная сеньорита чтоб вам сдохнуть достали меня пошли к черту этот козел все названивает не нужно было разговаривать нужно было бросить трубку кому какое дело он знает как работает себас всегда звонит когда я одна с ума сойти а если бы себас был дома не нужно было с ним разговаривать трудно бросить трубку он меня оттрахал было так просто а теперь поздно слишком поздно когда наберусь ума и столько нежности столько нежности а в постели он великолепен может это тоже такая любовь после всего что было не знаешь чему верить в омут толовой и будь что будет я смогу смогу козел-препод чего только не делает чтобы увидеть мои сиськи все они как доносо все одинаковые элиана скалится тебе же нравится выставлять сиськи да и вообще все напоказ думаешь я не замечаю твоя усмешка твой взгляд оттрахать все что шевелится стоит лишь на секунду потерять бдительность у меня классные сиськи правда себас не такой он слишком хороший а гилле был такой сразу схватил меня за задницу зачем он запил у нас все шло так чудесно мне ведь много не надо ничего лишнего парочку детишек домик стабильный доход зачем он начал пить никто не сделает карьеру если уже с утра зенки залиты и несет перегаром а эти пятницы жуткие пятницы холостяцкие вечеринки зло берет думать что я столько выдержала а ему все нипочем хоть трава не расти думал что так и надо приходит домой пьяным в стельку и валится в койку а я еще немного и начала бы вязать по вечерам как его предки думал что я такая же он не виноват это я его разбаловала вот дура пялилась в телевизор ждала его как идиотка хорошо что я перебралась сюда правда синематеки нет а в библиотеках хоть шаром покати этот город настоящая ширма один фасад что со мной будет мой дом пахнет свежими орхидеями нужно было забрать туфли что сегодня на ужин девчонка строит из себя взрослую я так и не усвоила урок и не поняла сути меня давно тошнит от этого теперь девочка должна сказать мальчику слушай приятель не будь таким ревнивым меня тошнит от этого гадкие воспоминания если не успокоишься твои кошмары станут реальностью я раньше никого не замечала гильермо был мне свет в окошке я была слепа это любовь любовь у него никого нет столько ночей одна не сплю смотрю на часы шесть семь приходит краше в гроб кладут я пришел к тебе спать а я да доро-гой как повеселился я так рада ну и запах и дрых как бревно а я смотрела на него с любовью идиотка вот блевотина а потом когда я начала злится даже не помню так постепенно кончается терпение дни сбиваются в кучу и все упреки и доводы сбиваются в кучу когда когда больше уже невозможно нужно было уехать в санта-крус а я вот вам прилежно учусь и работаю и снова окольцевалась любая скажет браво ты устроила свою жизнь но все же все же так хо-чется вскочить в первый же самолет и свалить куда угодно проснуться в Амстердаме или Лиссабоне сме-нить имя покрасить волосы стать той кем всегда хотела стать а мне так и не позволили или я сама себе не позволила безответственной да безответственной будь что будет и если я что видела то не помню все было бы так просто мой осьминожек и все начнется заново себас будет рыться в моих карманах бедняжка пытается проверять мой e-mail думает я не замечаю но в антигуа было здорово и от него веет спокойствием таким спокойствием что я могу остаться дрыхнуть в его объятиях с храпением и причмокиванием и прощайте мечты покажи их преподу элиана преподу а не мне как сегодня ночью боже как мерзко гильермо такой пьяный знаменитая капля что переполнила чашу собрание на работе дескать такая сволочь звонит спрашивает можно я приду домой не один а я да дорогой конечно что ты и он приперся в обнимку с этой шлюхой секретаршей а я им как картинка на стене наверное он так ей и сказал моя жена делает то что я ей велю какие плоские фантазии почему им надо сразу с двумя если и с одной-то толком трахнуться не могут знаменитая капля наконец-то чтобы очнуться иногда приходится пройти и через такое но лучше раньше чем позже и лучше поздно чем никогда раньше позже никогда а что теперь что теперь себастьян невинная пташка а хочу лишь хочу чего вот если бы я управляла операцией ворон наркогейт тоже неплохо еще та штучка наш мэр еще тот жук говорят он платит журналам за интервью и съемки говорят он скупил уже полгорода когда же прозвенит проклятый будильник неужели я действительно хочу стать адвокатом потом на работу снова терпеть этого козла доносо днем больше днем меньше домой в сраный квартал хотя кому-то бы и понравился это мой дом он такой славный все блестит кругом порядок себас мне помогает совсем не как эта сволочь гильермо может что хорошее по телеку покажут секретные материалы или посмотрю видик а может закончу этот роман учиться ни позывов ни порывов потом спать соседи шумят себас меня не найдет пройдет по всем мостам по свежему следу будет искать меня даже в своей постели но так и не найдет он не виноват но сейчас не время все уже случилось жизнь идет своим чередом и ничего не попишешь.




Глава 7

— Такое расточительство — кругом столько лиц, — заметил Пиксель.
— Да, опупеть можно, пока всех оцифруешь.
Двое подростков расклеивали афиши, кричащие о приезде « Azul Azul». Стена была вся покрыта плакатами и постерами с рекламой фильмов и новых компакт-дисков. Цветные бумажки, которые порой жили всего несколько минут, успев лишь явить миру свое лицо и тут же оказаться погребенными под слоем очередных ярких листков. Кучка приехавших из Потоси крестьян просила милостыню, рядом топтались их смущенные и перепуганные ребятишки. Длинная вереница машин на проспекте почти не двигалась, автомобили возмущенно сигналили, но подвешенные на усиженных птицами проводах светофоры явно не торопились переключаться с красного на зеленый, а когда они все же меняли цвет, то это длилось не больше нескольких секунд, за время которых с перекрестка успевала убраться только пара счастливчиков да в нечувствительных — словно под анестезией — от постоянного шума ушах раздавалось еще четыре-пять звонков мобильных телефонов: дорогая, я сегодня задержусь.

— Уж лучше без машины.
— Людям горе — дураку радость.
Себастьян прочитал на углу название улицы: «проспект Акаций». Вспомнил свою улицу Каскадов и Парковую улицу. Мэру — этому энергичному самовлюбленному усачу — три года назад пришла в голову неплохая идея переименовать навевающие печальные воспоминания  исторические названия — даты сражений, имена президентов и так далее — на более нейтральные и поэтические. Рио-Фухитиво должен избавиться от груза прошлого и приготовиться к встрече нового века, нового тысячелетия, вещал мэр с балконов здания мэрии в день своего вступления в должность, а затем, под гром аплодисментов собравшейся на площади толпы, вздохи подростков с бушующими в крови гормонами и зрелых полногрудых женщин, он застыл в неподвижности, сковав мускулы лица, рук и тела в позе, призванной внушить впечатление глубины и серьезности с легким налетом меланхолии, чтобы защелкавшие вспышки успели осветить, а фотокамеры запечатлеть сей величе-ственный и судьбоносный миг как часть без устали бегущего потока времени. Проект местного Нарцисса прожил недолго: ходили слухи, что скоро проспект Плакучих Ив будет переименован в проспект Президента Монтенегро.
— Не знаю, какого черта я повелся на твои уговоры.
— Ой, как мы боимся жены. Ну, выпьем по глоточку, поболтаем маленько и спокойненько пой-дешь ее встречать. Ты сказал в десять, да?
— Обещаешь не запирать дверь? И позволишь мне уйти без шума и скандала?
— Твоя воля для меня священна.
— Ну-ну. Запомни это.
Они проработали в издательстве до семи. Пиксель был в депрессии, ему сообщили плохие новости об отце — метастазы. Слово, которого взрослые боятся так же сильно, как дети — заброшенных домов. Ему не хотелось возвращаться в одиночество квартиры, и он попросил Себастьяна и Брауделя пойти с ним — они закажут пиццу и выпьют немного рома. Браудель пообещал зайти позже — ему хотелось успеть прочитать побольше в Интернете об этом немецком писателе, который родился больше ста лет назад, пережил две мировые войны и умер недавно, оборвав жизнь выстрелом в рот (Пиксель окинул его беспомощным взглядом, словно не в силах понять силу, толкавшую Брауделя без устали блуждать по сети — голодная рыба в электронных водах — в жадных поисках информации по случайно найденной и столь экстравагантной теме, чтобы через пару дней напрочь забыть о ней без всякого зазрения совести). Себастьян не мог отказать: ему было совестно бросить Пикселя одного в такую минуту. Тем не менее, он беспокоился, что невинное приглашение — как это уже бывало — может перерасти в ловушку: как только Пикселю удавалось немного выпить, он уже не останавливался до самого утра. На экране один порнофильм сменялся другим — он знал наизусть все изгибы и округлости Жанин Линдемулдер и Дженны Джеймсон, размер их ягодиц, точную форму гениталий и контур губ во время минета и заявлял, что порнозвезды на сегодняшний день единственные, на кого вообще стоит смотреть — Пиксель приканчивал первую бутылку и пускался на поиски недопитого ранее, после чего отправлялся за своими заначками кокаина, припрятанными среди аспирина и анальгина в шкафчике ванной. Пьяным он становился совершенно несносным — наглым, грубым и тупым и затевал невероятный скандал, если кто-нибудь только заикался, не пора ли расходиться. А Себастьян обещал Никки встретить ее после занятий в университете.
У входа в дом Пикселя спал нищий. Проходя мимо, Пиксель пнул его в бок. Перепуганный нищий спросонья подскочил, и Себастьян его узнал: это был Библиотекарь. Вечно в жутком черном пальто с привычкой распахивать его перед девочками-подростками, демонстрируя им свой волосатый член. Полиция арестовывала его бесчисленное множество раз, но через несколько дней неизменно выпускала на свободу. Его история ни для кого не была секретом: работал библиотекарем в государственном университете Ла-Паса, заботился о книгах, словно о собственных детях, иногда даже отказываясь выдавать их на руки тем, кто, по его подозрениям, не относился бы к его подопечным с должным трепетом. Затем начал уносить книги домой — одну за другой, полку за полкой — пока однажды зимней ночью встревоженная соседка не услышала его крики о помощи: он не мог выйти из комнаты, поскольку книгами оказались заложены все стены, окна и двери. Библиотекаря уволили, больше он никуда не устроился и начал жить под мостом. Холод выгнал его из Ла-Паса, и наш герой оказался на улицах Рио-Фухитиво с «Размышлениями» Марка Антония в кармане, подворовывая ксерокопии книг с лотков уличных торговцев и оскорбляя телевизоры в витринах магазинов бытовой электроники.
Себастьян бросил на землю несколько монет. Библиотекарь сгреб их в горсть.
— Можете не надеяться, что вы меня купили, — бормотал он. — Меня нельзя купить. А может и можно. Но это не ваше дело. Все вы кучи говна.
И ушел, отплевываясь ругательствами. У входа несло мочой.
— Вот главное дерьмо жизни в центре. Полно нищих. Как только мэр решит выгнать их к чертям собачьим, он тут же получит мой голос в свою поддержку.
Они поднялись наверх в дребезжащем лифте с выбитыми стеклами. Войдя в квартиру, Пиксель направился на кухню разливать ром, а Себастьян прошел в гостиную, вскрыл пакет с чипсами и включил телевизор — «Panasonic» более тридцати дюймов в диагонали, — чьи внушительные размеры навевали мысли о старинных бельевых шкафах, где хранилась одежда и дорогие сердцу хозяина воспоминания о безвозвратно ушедших временах.
— Эй, мог бы и прибраться немного, — крикнул он. — Хотя бы сделал вид. Сразу видно, что здесь давным-давно не ступала нога женщины.
— По крайне мере, не той, ради которой стоило бы делать уборку.
Несло мышиным пометом, на столе стояли пустые бутылки из-под пива, валялся пульт от Super Nintendo(26), коробка «Расхитительницы гробниц» с пышнотелой Ларой Крофт на обложке и просыпавшийся из пепельниц пепел. На полу порножурналы — «Club», «Oui» — мирно перемешались с благопристойными «People» и «Newsweek» на испанском, а также «Wired». Пиксель был настоящим фанатом журналов и скупал все, что попадалось ему на глаза в киосках на площади, и имел подписку на остальные, которые приходили ему на адрес издательства. Он говорил, что в этом и заключается анахронизм сознания — электронные версии журналов можно только скачивать, но не читать (этим он и отличался от Брауделя).
— Тебе пришел новый «Wired». Здесь только прошлый выпуск.
— Посмотри в туалете.
— Дружище, для этих целей нужно выбирать чтиво полегче.
Себастьян обежал глазами черно-белые фотографии на стенах; на каждой из них присутствовал цифровым способом вставленный в кадр Пиксель. На одной Пиксель был еще одним офицером, стоящим рядом с Че у маленькой сельской школы в Валье-гранде, прямо перед расстрелом. На другой равнодушно созерцал вьетнамскую голую девочку, убегающую от плюющегося напалмом бомбардировщика янки. Обнимался с китайцем перед кровавым побоищем на площади Тянанмынь. Вручал корону венесуэльской Мисс Вселенной. Пожимал руку Карлосу Монсону перед боем. Был адъютантом Пиночета в Ла-Монеде. Приветствовал облаченного в пончо Фухимори. Это была грубая работа, поза Пикселя не соотвествовала интонациям фотографий и в глаза сразу бросалась их неестественность и аляповатость. Но все же было в них что-то, что привлекало Себастьяна. Может, это ощущение власти, возможность принять участие в истории, способность прожить одновременно тысячи жизней и в одной из них хотя бы слегка прикоснуться к событиям, затрагивающим все общество, страну, континент или даже вселенную. Нет, не делать историю — это уже слишком, — а просто присутствовать при ее создании. Нечто, что убедило бы Себастьяна, что его жизнь не сводится к работе в издательстве, что он не тратит ее на пустяки, бездумно распыляя драгоценные мгновения по ветру времени, не оставляя за собой никаких следов. Достаточно ли быть творцом Цифровых Созданий? Заканчивалась ли на них вся отпущенная ему слава?
Конечно, думал он, выключая телевизор и ставя диск Октавии в музыкальный центр, между ним и Пикселем существует огромная разница — Себастьян предпочитал держаться в стороне от фотографий. Держаться в зоне тени, недоступной ловушке объектива. Не быть ни вьетнамской девочкой, ни стреляющим напалмом пилотом, быть там, где серый невидимый миру бюрократ, что отдавал приказы из офиса в Пентагоне,
Он уселся на диван. Из кухни пришел Пиксель со стаканами. Расказал о сетевой игре, в которую сейчас включился. Она называлась Nippur’s Call, дело происходит в Средние века — алхимики, огнедышащие драконы. За скромную ежемесячную плату каждый участник получал некую роль (воин, горожанин, король, куртизанка). Нашествия варварских племен, грабежи, природные катаклизмы за-ставляли жителей деревушки, в которой Пиксель обитал в роли любовницы местного лидера, сплачивать ряды, или предавать своего короля, или сби-ваться в банды, или выживать каким-либо иным способом. Игра могла длиться два или три года.
— В игре меня зовут Ларакрофт, — поделился Пиксель.
— Лара Крофт?
— Да, в одно слово. Ларакрофт.
— Ну, не слишком оригинально.
— Это ерунда. Изображение реалистично до обалдения. Звук тоже. Стоит только начать, затягивает в момент.
— Ага, потом создадут игру длиною в жизнь. И на станет день, когда ты забудешь, кто ты на самом деле — Пиксель или Зена— Королева Воинов, творческий работник конца второго тысячелетия или какая-то средневековая шлюха.
— Ну? И в чем проблема? Ты так говоришь, будто это что-то ужасное.
— Даже и не знаю, кто из вас играет — вы сами или программисты, что создали эту игру.
— И те, и другие. Нам не видна перспектива, так что мы удовлетворяемся своими микрорешениями,
в то время как тем, кто сверху, может взбрести в голову наслать на нас наводнение, чтобы  посмотреть, как мы с этим справимся.
— Будто это и так не ясно. Зато набьют себе карманы.
Себастьян был совсем не похож на Пикселя и Брауделя. В то время как его коллеги с ребяческим энтузиазмом бросались в объятия технокультуры, Себастьян ограничивался электронной почтой и тем, что позволяло ему шлифовать и совершенствовать свой талант в цифровых манипуляциях. Остальное — игры, чаты в поисках страстных свиданий и информационный потоп (воистину потоп библейских масштабов) — казалось ему бесцельной тратой драгоценного времени. Наверное, Себастьяну несказанно повезло быть настолько поглощенным своим увлечением, что практически все его действия имели единственную подоплеку и вели к единственной конечной цели. Остальные могли разрываться в поисках неизвестно чего и тупо блуждать в сети в три часа ночи, строя и упорядочивая вокруг этого свою жизнь. Но уж чем такой порядок, лучше оставаться открытым порывам ветров хаоса.
Они потягивали ром, и Пиксель постепенно становился все грустнее и грустнее. Себастьян облегченно вздохнул кажется, просмотр порнухи ему сегодня не грозит. Он то и дело поглядывал на часы. Было девять. Ему не терпелось увидеть Никки, заняться с ней любовью и немного усмирить таким образом ее нескромные фантазии. На днях она сказала, что если он не против, то можно попробовать воплотить в жизнь одну из затей, что преследует ее с самого первого раза, когда они оказались в постели: увидеть, как Себастьян доставляет наслаждение другой женщине — ласкает ее клитор, а она корчится в экстазе.
« — Никки! Ты что спятила?! А что будешь делать ты?
— Сначала наблюдать, а потом... посмотрим. Наверно, присоединюсь к вам».
Себастьяна с юности преследовала эта типично мужская идея оказаться в постели сразу с двумя женщинами. И как большинству мужчин, ему так и не предоставлялась возможность испытать это на практике. А теперь, встретившись с женщиной, готовой на подобный эксперимент, он испугался. Позволить посторонним войти в его личный мир означало открыть дверь к опасности — никогда не знаешь, что на самом деле таится в глубинах души. Да, речь шла о другой женщине, а Никки говорила, что сама она «до тошноты гетеросексуальна», так же как и он, но... никогда не знаешь.
Какого черта она постоянно заставляла его защищаться? Почему она и мысли не допускала, что может проиграть, потерять его, в то время как он ежедневно боялся лишиться ее? Почему Никки такая, как есть? Почему она — Никки?
— Черт, да ты меня не слушаешь!
— Слушаю, с чего ты взял?
Сегодня ночью Себастьян хотел заниматься любовью с Никки, яростно и нежно, только они вдвоем в комнате с подрагивающим светом свечей, их тени — словно фигуры мифических животных, исполняющие странные танец на стенах; чудовища, может и не такие четкие и изысканные, но неизмеримо более живые и страстные, чем в Nippur’s Call.
Пиксель выключил диск и поставил кассету. После какого-то металлического лязга и бряцания послышался низкий с одышкой голос. Это был голос его отца, рассказывающего о своем детстве. О том, как он учился в строгой католической школе. Как они с друзьями лазали по заросшим кустами участкам неподалеку от дома, играя в ковбоев и индейцев. О дереве с огромным дуплом, где он прятался от родителей, совершив очередную проделку. О дедушке, который на его день рождения переоделся краснокожим.
Глаза Пикселя увлажнились. Себастьян неловко заерзал.
— Прости, — вздохнул Пиксель, остановив кассету. — Я пригласил тебя не для того, чтобы пла-каться в жилетку. У меня к тебе одна просьба.
— Какая?
— Я записывал воспоминания отца. Я знал его взрослым, как и все мы знаем наших родителей. Мне раньше и в голову не приходило поинтересоваться, как он жил до моего появления на свет. Я не задумывался, что он тоже когда-то был ребенком, глупым неопытным подростком. А теперь... теперь, когда он уходит, я понимаю, что уходит целая жизнь. Самая главная жизнь в моей собственной жизни. А я не хочу, не хочу, чтобы она исчезала. И если мой отец должен уйти, то пусть со мной останется хотя бы что-нибудь. Я прошу его, чтобы он рассказывал о своем детстве, юности, как познакомился с моей мамой, и записываю его рассказы. Я чувствую, что он мне близок, как никогда раньше.
Пауза. Пиксель переводит дух. Себастьян закурил «Мальборо» и откашлялся. Разговор принял несколько торжественный и заговорщицкий оборот.
— И вдруг я понимаю, что этого недостаточно. И помочь мне можешь только ты. Я... я мог бы с этим справиться, но у тебя получится куда лучше.
О чем бы ни шла речь, Пиксель явно был не в силах это реализовать. По крайней мере, достаточно хорошо. Фотографии на стенах свидетельствовали о грубых цифровых манипуляциях. А прототип электронной книги, которую задумал якобы впервые Пиксель, пылился в углу: мертвый лаптоп, остановившееся металлическое сердце (Себастьян недавно прочитал, что некий инженер из Mit Media Lab при поддержке Microsoft и еще двадцати компаний, занимался созданием электронной книги. Другие фирмы выпускали модели под названием SoftBook, RocketBook и EveryBook. Страх и ужас: дело даже не в том, кто умнее, кто глупее, а в миллионах долларов, забитых в бюджет).
— Чем могу, помогу, — кивнул Себастьян. — Можешь на меня рассчитывать.
— Я тут подумал о твоих Цифровых Созданиях, и у меня родилась идея сделать нечто наподобие цифровых воспоминаний. У папы нет детских фотографий, да и подростковых тоже нет. Его родители жили очень скромно, и те немногие снимки, что имелись у папы, пропали в каком-то старом сундуке во время одного из переездов. Но существуют фотографии того времени, есть кинофильмы. И основываясь на папиных воспоминаниях, мы могли бы воссоздать его фотографии. Например, мальчик в дупле огромного дерева.
— А где мы возьмем мальчика, похожего на твоего отца?
— Мы его придумаем. Знаешь Нэнси Барсон? Помнишь ее работу для ФБР? Ей дали фотографию преступника, снятую пять лет назад, а она создала его облик, как он выглядит в настоящеее время, то есть пять лет спустя с момента съемки. Если можно создавать проекции на будущее, то нет ничего невозможного в создании подобных проекций и на прошлое. Почему бы не попробовать получить образ мальчика на базе фотографий тридцатилетнего мужчины — а такие фотографии отца у меня есть.
— Звучит разумно. Но это будет непросто.
Идея казалась очень привлекательной. Воодушевившись и разгорячившись за обсуждением возможных вариантов ее реализации, они потеряли счет времени. Когда Себастьян снова взглянул на часы, было уже двадцать минут одиннадцатого и он оказался изрядно пьян. Шансов, что Никки все еще ждет его в университете, почти не оставалось. Себастьян вылетел из здания под аккомпанемент Пикселевских криков, тот вопил вдогонку, чтобы его не оставляли одного, что он хочет начать создавать дерево с дуплом прямо сейчас, сегодня ночью.
Поймав такси, Себастьян добрался до университета. Никки, конечно, там уже не оказалось. Понурившись, он назвал таксисту свой адрес.
Дома его ждали два сообщения на автоответчике. Первое, сделанное решительным, привычным к общению с электронным секретарем голосом, который давно разучился смущаться перед наступающей после приветственной фразы тишиной, было оставлено Исабель Андраде. Она говорила, что для него есть хорошие новости и назначала встречу завтра у себя в офисе в Цитадели. Во втором Никки ласковым голоском оповещала, что не дождалась его в университете и пошла домой к своей подружке Элиане, которая живет там рядом. Она останется ночевать у нее, потому что им нужно закончить задание. Напоследок Никки оставила телефон Элианы и много-много поцелуев своему любимому Себасу.
Себастьян успокоился и завалился в кровать, поставив диск с музыкой из «Миссии», Ему с каждым разом все меньше нравились компакт-диски альбомов музыкальных групп и солистов и все больше привлекали саунд-треки к фильмам (некоторые были просто гениальны). Диск саунд-треков «Миссии» был его любимым, он обожал слушать его дождливыми ночами (полузадернутые шторы, они с Никки оба обнажены). Небесно-голубые занавески, которые Никки выбирала сама — как, впрочем, и все остальное: ореховый письменный стол и благородного оттенка зеркало, купленные с рук; комод и рамки со вставленными в них фотографиями медового месяца на Антигуа; на потолке — светящиеся в темноте звезды и планеты. На туалетном столике — духи и баночки с кремами, погашенные свечи, очки для чтения и потрепанное издание «Белого сердца»(27). В этой комнате все дышало Никки, все говорило о ней, все было ею. От его присутствия, казалось, не оставалось ни следа — даже смятый отпечаток, оставляемый его телом на свежевыстиранных простынях постели, не-замедлительно исчезал, стоило только Себастьяну встать. Он покинул свою вечно неприбранную и грязную — но свою! — комнату в доме сестры, и теперь, спустя четыре месяца после свадьбы, его окружали чистота, порядок, аромат духов, но он чувствовал себя здесь не более чем гостем Никки.
В попытках уснуть, Себастьян, со всех сторон разглядывая и обдумывая проект Пикселя, внезапно припомнил случайно брошенный как-то безобидный комментарий Никки по поводу Элианы: как она видела свою приятельницу в душе — у нее обалденная фигура и, представляешь, нет ни капли лишнего жира! Себастьян вскочил и, подбежав к телефону, дрожащей рукой набрал номер Элианы. Он не позволит им спать вместе.
Элиана ответила и передала трубку Никки. Та, заметив его тревогу, ласково поинтересовалась, что стряслось. Себастьян, слегка задетый, поскольку, похоже, Никки была даже не в курсе, что он в назначенное время не объявился в университете, промямлил, что соскучился и хочет, чтобы она приехала домой.
— О, дорогой, если бы ты позвонил пораньше... сейчас я уже по уши в нашем задании, и Элиана меня просто прибьет, если я брошу ее в такой момент. Обещаю, что завтра на рассвете я поймаю такси и прилечу разбудить тебя поцелуем сам знаешь куда. Договорились?
Себастьян повысил голос и заявил, что это не предмет для обсуждения, черт побери, или она немедленно явится домой, или...
— Или?.. ты пьян, Себас. Прими холодный душ и остынь.
— Или... или я сам приеду и заберу тебя.
— Да? Жду не дождусь! — и с силой швырнула трубку на рычаг.
Себастьян заметался по дому, черт-черт-черт. Дерьмо. Элиана ее прибьет, если она бросит ее в такой момент? Черт. Непонятно зачем открыл холодильник. Съел пару ломтиков ветчины. Вошел в ванную, включил и выключил душ. Вышел. Хотел погасить свет, но выключатель заело, Себастьян плюнул и оставил как есть.
Включил Лестат, вытащил из архива фотографию Никки. На экране показалось ее лицо, столь послушное щелчкам кнопок мыши. Он лишил его цвета и стер брови. Снова встал, вызвал такси, подъехавшее через пять минут. Сказав адрес лысому потертому шоферу, от которого неимоверно несло чичей(28), Себастьян начал проклинать Никки и закончил оскорблениями всех женщин вообще. Этот молодняк женского пола слишком много о себе мнит, нужно поставить их на место.
— И не только молодняк, — кивнул таксист. — Моя жена только что выгнала меня из дома.
— За что?
— Говорит, я много пью.
— А это так?
— Ну, в общем, да.
Проезжая по Мосту самоубийц, Себастьян попросил шофера остановиться. Тот после некоторых колебаний притормозил. Себастьян вышел из машины и приблизился к перилам. К нему уже со всех ног мчался дежурный полицейский.
— Отстаньте от меня! — заорал Себастьян. — Я не собираюсь бросаться вниз. Дайте спокойно проблеваться. Я что, слишком много хочу?
Его старания вскоре увенчались успехом. Полицейский придерживал его рукой, помогая опростать желудок.
Себастьян заплатил таксисту за полный пробег и пешком направился к дому, медленно пересекая границу, отделяющую освещенный вечерними огнями город от сумрачной зоны теней, погружаясь в глубину кварталов с льющимся из окон голубым сиянием телеэкранов, припаркованными на улицах бразильскими «фольксвагенами», разбросанными по тротуарам детскими велосипедами, шляющимися там и тут наглыми псинами и бродячими котами.