Geum.ru

Религиозные традиции мира

Вид материалаДокументы
Глава: 30 Индуизм и история: доисторический и ведийский периоды
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11

Глава: 30 Индуизм и история: доисторический и ведийский периоды


Все дает и все уносит Время, все определяет Время, не кичись же, Шакра, человеческим видом

Махабхараша,    12.224.25

 

индуизм, подобно любой другой живой традиции в наши дни, располагает очень древней и точной памятью, однако его память весьма избирательна. Это традиция, которая гораздо лучше помнит накоплен­ный опыт веков, чем конкретные события какого-либо десятилетия или столетия. О вторжении армий Александра Македонского в Индию упоминают только греческие источники, и лишь записи китайских путешественников доносят до нас важные детали времен зарождения буддизма в Индии. Это традиция, которая предпочитает жить космиче­ским временем, а не по отсчетам календарей человеческого общества. До сегодняшнего дня не существует определенных дат начала важней­ших религиозных праздников: точное время постепенно высчитывается на основании движения небесных тел и доводится до общего сведения узким кругом посвященных. Это традиция, которая редко запоминает имена своих древних поэтов и не любит собирать политические детали, одновременно сохраняя в памяти самую длинную из всех известных в мире эпических поэм, повествующую о войне, которой, быть может, никогда не было. До настоящего времени множество людей, ежедневно цитирующих на память имена ста восьми мужских или женских бо­жеств, не могут назвать имени ни одного индийского политического лидера, правившего страной до того, как в 1947 г. Джавахарлал Неру занял пост премьер-министра Индии.

В связи с этим немедленно возникает проблема коммуникации. Современная западная цивилизация обладает сильно акцентированным историческим сознанием, обремененным требованиями строго критиче­ского анализа. Миф низводится им до положения чего-то такого, что заведомо не является действительным; проводятся строгие границы между прошлым, настоящим и будущим; содержание человеческого опыта упорядочивается и в заключительном своем виде пронумеровыва­ется, переплетается и вкладывается в обложку с вытесненным на корешке словом ИСТОРИЯ. Кто написал это, когда это произошло, что случилось потом? Действительно ли это имело место, или это только миф или легенда? Когда вместо ответов на подобные вопросы обнару­живается стремление к полному разрушению сколько-нибудь конкрет­ных указаний на реальное время и реальное пространство, или попытки предложить какое-либо другое обрамление для исследуемой картины,или, что еще хуже, признание этой привычки к порядку интересной, но к делу не идущей, то неудивительно, что сторонний наблюдатель очень быстро начинает терять всякое терпение.

Хорошей иллюстрацией подобного непонимания является следую­щий разговор, произошедший в одной из деревень Северной Индии. Житель этой деревни, указывая на широкое выжженное пространство неподалеку, на котором ничего не росло, так объяснил его происхо­ждение:

 

«Там прошел большой пожар».

«Когда это случилось?» — спросил ею гость, американский студент.

«О, очень давно».

«Как давно? В прошлом веке?» — настаивал американец.

«О нет, гораздо раньше, в то время, когда Рама был царем».

«Но разве Рама — не бог?» — удивился студент, незадолго до этого прочитавший

книгу об индуизме.

«Да-да. но тут у нас он был также и великим царем».

 

Как следует понимать это неисчисляемое индуистское «очень давно», этот не имеющий временных измерений огромный вал мифо­логии, ритуала и символизма, смывающий всякую попытку сторонне­го человека ввести его в какие-либо границы? Общение с Индией представляет собой процесс, предъявляющий большие требования к тому, кто на это общение решается, и здесь хороша постепенность. Первый шаг — выявить то, что сама традиция говорит о себе. Затем следует расчленение сведений традиции на отдельные составляющие, каждое из которых имеет конкретный смысл для нас — наблюдателей, студентов, исследователей, даже если в подобного рода организации материала чувствуются явные несоответствия. И наконец, подлинный смысл всех этих компонентов высветляется в рамках традиции как единого целого.

Например, Веды — это основополагающие тексты древнего индуиз­ма. Ведийская традиция гласит, что они представляют собой единое целое, существовавшее извечно и не созданное людьми. Этот факт религиозного сознания должен быть прежде всего поставлен во всей своей прямоте и принят во внимание. Однако сторонняя любознательность западных ученых подходит к этим текстам так же, как и к Аристоте­лю, Шекспиру или Библии. При этом на основании лингвистических и стилистических данных делается вывод о том, что они составлялись в разное время, в эпоху от 1200 г. до н.э. до 200 г. до н.э. Этот текстуально-критический подход также необходимо применить, прежде чем перейти к вопросу о смысле Вед. Каково же тогда непосредственное религиозное значение текстуального единства и вечности, приписываемых Ведам? Что делать с этими представлениями традиции индуизма, прошедшей столь долгий путь? Может ли сторонний наблюдатель узнать что-нибудь новое, сопоставляя традиционную перспективу с аналитическим подходом, — иными словами, оставляя место для размышлений и диалога?

Эта глава, представляющая собой прообраз подобного диалога, не случайно названа не «История индуизма», а «Индуизм и история». Деление накопленного Индией опыта на исторические периоды про­изводится отнюдь не теми привычными методами, которые присущи этой области знаний. Историческая традиция Индии не знает после­довательной   смены   правящих   династий,   как   это   имеет   место   вистории Египта, Ассирии или, например, Китая. Не существует там также и жанра исторических записок, подобного тому, который представлен такими классическими образцами китайской литературы, как «Книга истории» («Шуцзин») или «Весны и осени Люй Бувэя» («Люйши чунь-цю»). Отсутствуют там и имена влиятельных основате­лей религиозных учений наподобие Гаутамы Будды, Вардхаманы Махавиры или Гуру Нанака, каждый из которых был исторической личностью, сформировавшей и передавшей последующим поколениям определенные традиции, развивавшиеся в Южной Азии за пределами индуизма. Большинство обычных текстуальных, социальных и био­графических критериев в применении к индийской истории оказыва­ются бесполезными, за исключением изучения событий самого недав­него исторического прошлого.

Впрочем, определенные черты обнаруживаются и в коллективном индийском опыте, и именно благодаря им мы можем наметить исторические вехи в его обзоре. Одной из них можно считать появле­ние городских общин в полном смысле слова на берегах реки Инд, на основе которых сложилась первая настоящая цивилизация в Южно­азиатском регионе в. III и II тыс. до н.э. Второй такой чертой является возникновение Вед, ознаменовавшее начало ведийского периода, в течение которого эта великая устная традиция была источником преоб­ладающих норм и неизменных священных изречений для значительной части населения Индии.

Третья черта также относится к традиции устного литературного творчества. Это тот период, когда в центре внимания общества оказа­лись новые послеведийские тексты и соответствующие им ритуалы, заложившие основы классического индуизма. Самые ранние из этих текстов были, подобно Ведам, устными сочинениями, но постепенно их стали записывать. К ним относятся, например, «Дхармашастры», среди которых были и «Законы Ману», рассмотренные в главе 29 в качестве связующего звена между древним ведийским индуизмом и региональ­ным индуизмом средних веков. Однако главными созданиями послеве-дийского периода являются два произведения эпического жанра на санскритском языке — «Махабхарата» и «Рамаяна». Эти огромные собрания стихов стали подлинной сокровищницей классической индуи­стской мифологии, фольклора и вероучения. Санскритский эпос на­столько полно отразил существовавшие в то время религиозные тради­ции, явился настолько важной доминантой культурной жизни индий­ского общества первых нескольких веков нашей эры, что третий период индийской истории вполне может быть назван эпическим. Последняя фаза этого периода хронологически совпала с ростом городов, в которых размещались крупные храмы, ставшие церемониальными центрами для значительных по площади районов страны, включавших в себя и другие места притяжения паломников, сосредоточенные в основном вокруг священных гор и рек. В этих центрах в свою очередь накапливались все новые тексты и традиции, в том числе классические трактаты йоги и других философских школ, дополнительные сборники мифологических текстов, известных под названием «сказаний о древности», или Пуран, и эзотерические тексты — Тантры, излагавшие учения об особых техниках освобождения. Заключительная фаза эпического периода, помимо этого, явила также расцвет древней индийской культуры, давший миру наиболее талантливые образцы ее произведений в области литературы, музыки, живописи и философии. И наконец, следом за эпохой формирования классического инду­изма в послеведийский период следуют еще два этапа его развития, которые можно обозначить как средневековый и современный. Во время четвертого, или средневекового — срединного, т.е. занимающе­го место между классическим и современным, — периода появилось несколько мощных умов и выдающихся личностей, сумевших опреде­лить и обобщить философские, теологические и ритуальные основы вероучения. Наиболее значительными представителями этого периода стали Шанкара и Рамануджа. С VI по XVII в. н.э. в отдельных областях все большую популярность завоевывали различные поэты-святые, противостоявшие санскритской традиции в стремлении ис­пользовать свои местные языки в качестве средства выражения рели­гиозных переживаний в гимнах и песнях.

На пятом, современном, этапе своего развития индуизм подвергся — и подвергается до сих пор — целому ряду всесторонних и глубоких преобразований. Два явления, столкнувшиеся на протяжении последних восьми столетий с индуистской традицией, вынуждали ее оказывать им активное противодействие. Первым из них, относящимся по большей части к средневековому периоду, стало вторжение в Южную Азию молодой и агрессивной исламской культуры. Вторым явлением, с которым индуизму довелось встретиться в основном уже в современную эпоху и чье влияние он продолжает испытывать до сих пор, оказалось воздействие политических, религиозных и культурных сил Запада.

Таким образом, нам удалось разделить огромный массив историче­ского опыта индуизма на пять составных частей. Для целей дальнейшего их изучения можно приблизительно указать временные границы и составить сравнительную хронологическую таблицу вышеназванных периодов:

Цивилизация долины Инда — около 2500—1750 гг. до н.э.

Ведийская эпоха — около 1200—200 гг. до н э

Эпическая эпоха — около 400 г до н э. — 800 г. н.э.

Средневековая Южная Азия — около 750—1750 гг  н э

Современная Южная Азия — около 1750 г. — до наших дней.

 

Рис.   2.   Индуизм   и   история:   сравнительная   хронология   важнейших   эпох   в   масштабе тысячелетий

 

 

Если приблизительно расположить эти пять периодов по тысячеле­тиям, мы получим картину их продолжительности и пересечения в контексте общей истории Южной Азии (рис. 2).

С точки зрения объективного историка, индуизм в каждый из этих периодов представляет собой богатый синтез различных сущест­венных моментов религиозного опыта и их выражений. С точки зрения самой традиции, однако, характерные черты индуизма, прочно заложенные в его основе, не подверглись никакому влиянию хода истории, «всеопределяющего Времени», или каких-либо перемен лин­гвистического, этнического, социального или политического характе­ра. Удивительная особенность этого вероучения как раз и состоит в том, что оба этих, казалось бы, совершенно противоположных взгляда являются истинными, и человек, изучающий индуизм, обязательно должен познакомиться с каждым из них.

Очень важно помнить поэтому, что членение человеческого опыта на эпохи и периоды, такое привычное для западного сознания, большей частью совершенно незнакомо традиции индуизма. Подобное разделе­ние служит цели организации и хронологизации материала, помогает охватить продолжительность и непрерывность изучаемого явления. В главах 32 и 33 мы рассмотрим опыт, накопленный индуизмом, как через такое разделение, так и вне его, что поможет нам сконцентри­ровать внимание на взаимодействии различных взглядов на мир и лучше понять динамику этого вероучения. Однако сам индуизм по большей части не уделяет почти никакого внимания ни нашим пяти периодам, ни какой-нибудь другой схеме исторических эпизодов — несмотря на то, что они отразились в конкретных данных коллектив­ной памяти и в изменяющемся опыте.

 

Первая цивилизация: долина реки Инд

ИНД, принадлежащий к величайшим речным системам мира, берет начало в юго-западных районах Тибета и, протекая расстояние в тысячу восемьсот миль, впадает в Аравийское море. От самого раннего из дошедших до нас его имен, звучавшего на санскрите как Синдху, в языках древних греков и персов образовались слова «Индия» и «индусы», обозначавшие земли, расположенные за Индом, и прожи­вающие там народы. Северо-западный район Индии, известный как Пенджаб («Пятиречье»), получил свое имя от пяти крупных притоков нижнего Инда. И уже в наше время за неимением древнего названия эта река снова дала имя тому, что в полном смысле слова являлось цивилизацией городского типа, возникшей в середине III тыс. до н.э." и просуществовавшей около восьми столетий. Вереница городов, самый большой из которых занимал около одной квадратной мили, протянулась от города Хараппа на притоке Инда Рави, расположен­ного на севере, через Мохенджо-Даро к Лотхалу, лежащему на морском берегу, ближе к дельте реки.

Возникновению этой цивилизации способствовало открытие богатых пахотных земель, расположенных в орошаемых Индом прибрежных долинах (так же, как ранее возникли общества городского типа по берегам рек Нил, Тигр и Евфрат, а позднее — на наносных почвах в долинах рек Северного Китая). Археологические открытия в Белуджи­стане и Афганистане позволяют проследить там существование более мелких поселений, предшественников цивилизации Инда, вплоть до VII тыс. до н.э. Эти ранние поселенцы — полукочевые скотоводы, оседлые земледельцы и те, кто совмещал разведение скота с возделыванием в небольших объемах культур пшеницы и ячменя, в течение многих тысяч лет создавали то технологическое наследие, которое, переместившись в III тыс. до н.э. на восток, в долину Инда, обеспечило там столь бурный хозяйственный подъем. Около 4000 лет назад для процветания цивили­зации было достаточно существования чуть более двухсот деревень и мелких городов и полудюжины крупных центров, имеющих единую систему мер и весов, единую строительную и технологическую базу, единую систему житниц для хранения урожая и проторенные торговые пути, ведущие на запад по морю в Персидский залив и на восток по суше в области Центральной Азии (рис 3).

 

 

Рис. 3. Древние земледельческие и скотоводческие племена (3000—2500 гг. до н.э.)

За семьдесят лет археологических исследований было собрано боль­шое количество сведений, позволяющих узнать очень много о мате­риальной культуре древнейших индийских городов. Тем более удиви­тельно, что о религиозной стороне их жизни нам почти ничего не известно. Поэтому здесь мы можем лишь строить предположения. Для начала в нашем распоряжении имеются около двух тысяч кратких надписей, и каждый год на свет появляются все новые, однако ученые до сих пор не пришли к единому мнению относительно смысла изображенных на них знаков. Во-вторых, эти надписи располагаются на огромном множестве изящно вырезанных из стеатита «печатей» квадратной или треугольной формы шириной около 5 см, с изобра­женными на них, как следует полагать, сакральными фигурками людей и животных в каких-то мифологических и ритуальных сценах. Однако никакими данными об этих мифах и ритуалах мы не распола­гаем, и эти «человеческие» фигурки могут быть с равной степенью вероятности изображениями божеств, монархов, героев, героинь, жертв для подношения богам или самих поклоняющихся этим богам людей. Около четырехсот графических знаков —  и ни одной надписи, которая поддавалась бы расшифровке, даже назначение этих надпи­сей-печатей остается непонятным. В-третьих, ни в одном из откопан­ных археологами городов невозможно с точностью установить место­нахождение храма или другого святилища. Если Мохенджо-Даро или Хараппа являлись официальными церемониальными центрами в сво­их районах, тогда они, вероятно, скорее напоминали древние китай­ские города в том, что в своей религиозной практике они больше полагались на космические образы и символы, чем на поражающие воображение здания, предназначенные для того, чтобы служить жили­щем богам, как это было в обычае городских общин Египта, Месо­потамии' и Анатолии, где центрами городов становились храмы.

Убедившись, какими скудными данными мы располагаем, можно перейти к рассмотрению наиболее удачных предположений, касающих­ся религиозной жизни на берегах Инда в конце III тыс. до н.э. Конечно, для того чтобы предполагать наличие в современном индуизме черт четырехтысячелетней давности, надо позволить себе расстаться со вся­кой предусмотрительностью. Рассуждение по аналогии может быть весьма неудачным приемом, когда речь идет о культуре, оставившей нам от столь давних времен лишь некоторые указания на свою социальную структуру, считанные произведения искусства и элементы архитектуры, полное отсутствие литературы какого угодно характера и не имеющее достаточной основательности предположение о том, что ее язык или языки относились к группе «протодравидских» (дравидская семья язы­ков в том виде, в каком мы ее знаем, состоит из четырех языков Южной Индии и из редкого языка брагуи, которым пользуется сейчас около четверти миллиона скотоводов Пакистана). Однако рассуждение по аналогии является традиционным академическим приемом, весьма со­блазнительным и часто довольно поучительным. Если в Пакистане и Северо-Западной Индии есть люди, которые сегодня обрабатывают землю таким же способом, о котором свидетельствуют древние бороз­ды, или изготавливают деревянные повозки, напоминающие миниа­тюрные игрушки, найденные археологами при раскопках Хараппы, то и каюте-то черты их духовной жизни вполне могли сохраниться на протяжении 4000 или даже 5000 лет.

Прежде всего основное впечатление, которое складывается при изучении раскопок древних городов на берегах Инда, говорит о циви­лизованном, утонченном, благополучном и упорядоченном существова­нии их жителей. От огромных амбаров для пшеницы и ячменя до устройства канализации в частных и общественных домах все свидетель­ствует о строгом городском планировании и о властной руке, претворяв­шей эти планы в жизнь. За единообразием материальной культуры, много веков существовавшей на пространстве в сотни миль, чувствуется вес традиции. Нетрудно поэтому представить себе наличие централи­зованной религиозной власти, соответствующей очевидной политиче­ской и экономической власти, а возможно, и превосходящей послед­нюю.

Далее, если такие основные города, как Хараппа, Мохенджо-Даро и Калибанган, служили церемониальными центрами, тогда заслуживают внимания некоторые особенности их планировки. Они ориентированы по оси север—юг, улицы в них пересекаются под прямым углом, а над западной их частью возвышаются обнесенные кирпичными стенами холмы. Захоронения на кладбищах часто также демонстрируют то же осевое расположение, головой на север, — ориентация, до сих пор считающаяся благоприятной в Южной Азии На вершине холма в Мохенджо-Даро в самом центре находится резервуар, которому археологи дали наименование «большая ванна» С обеих сторон по бокам он имеет ступени и напоминает резервуары для ритуальных омовений в индуистских храмах, которые начали появляться на субконтиненте в первых веках нашей эры. Если там и имелись ступени, по которым спускались к реке для совершения ритуальных омовений, как это принято сейчас в любом юроде Индии, расположенном у реки, то они давно исчезли без следа

И наконец, как и следовало ожидать от древней аграрной тради­ции, в самых глубоких археологических пластах этого региона, отно­сящихся к до-городским культурам VII тыс. до н.э , были обнаружены совершенно явные женские изображения и символы. Небольшие характерные терракотовые женские фигурки весьма распространенно­го (вероятно, связанного с выполнением каких-то обетов) типа в изобилии встречаются при раскопках деревень и довольно часто — в более крупных поселениях В то же время большая часть загадочных печатей рассматриваемой нами древнеиндийской цивилизации содер­жит изображение женских существ, часто связанных с растительными и животными символами, включая как реальных животных, так и мифические создания После исчезновения древних городов обнажен­ные женские фигурки сохранили свое значение в деревенских культу­рах, позднее появились подобные чувственные изображения в нату­ральную величину, якшини классического индуизма, джайнизма и буддизма. А изображение тигра среди животных, окружающих жен­ские фигурки на печатях, снова напоминает нам о том, что львы и тигры были любимыми животными женских божеств позднего инду­изма, на которых они ездили верхом, а также о том, что богини в виде льва или со львом, леопардом или пантерой являлись распро­страненным мотивом культур Древнего Египта, эгейской цивилиза­ции,  Малой Азии и Западной Азии в целом

В-четвертых, эти изображения животных сами по себе графически выполнены в весьма выразительной манере, что тут же заставляет вспомнить, какое значение в истории индуизма играли зоологические символы, относящиеся как к диким, так и к домашним животным. За исключением существ, составленных из частей различных зверей, и змей, чей пол установить нелегко, остальные фигурки, вытесненные на печатях, являются изображениями самцов рогатых животных быка, буйвола, барана и других Буйвол (bubalus) и представители еще двух различных пород — индийский горбатый бык-зебу (bos mdicus) и безгорбый родственник обитавшего в Западной Азии первобытного тура (bos primigemus) — в течение нескольких тысяч лет были домашним скотом в Южной Азии Все они, как кажется, в религии древних индусов обладали священным статусом и часто соединялись с раститель­ными символами, например со смоковницей или ее листьями

Некоторые из печатей и оттисков, найденных в долине Инда, содержат изображение человекоподобной фигуры мужского пола, сидящей в характерной «позе йога», в головном уборе, который может быть маской буйвола или просто буйволовыми рогами, в окруженнии различных диких и домашних животных. Ошибочно определенная несколько десятилетий назад как «прото-Шива», т е. соотнесенная с более поздним ведииско-индуистским богом, эта внушительная и, очевидно,   имеющая   важное   значение   фигурка   в   настоящее   время представляется даже старше, чем цивилизация долины Инда, и может быть сопоставлена с похожей фигуркой из Элама, принадлежащей более древней культуре, располагавшейся к западу от Инда и имевшей тесные связи с примыкавшими к ней городами Месопотамии.

Вероятно, эту фигуру следует рассматривать в связи с известным в Западной Азии культом супружеской четы, состоящей из богини и ее мужа. Сравнительное изучение культур древних городских цивилизаций от Дуная до Эгейского моря (древние европейские цивилизации) и от Анатолии до Ирана вскрывает их поразительную близость: всем им известна безначальная Великая Богиня, обеспечивающая плодоносность растений, животных и людей и изображаемая рядом с деревом или колонной (а иногда и в облике этих деревьев и колонн) в священных рощах, со змеями, львами и другими самыми разнообразными животны­ми, славящимися своей плодовитостью. В то же время ее занимающий второстепенное положение супруг часто отождествляется с объектом кровавого священного жертвоприношения, рогатым животным мужско­го пола, например с быком. В этой паре именно мужчина-супруг оказывается отдан во власть времени, подвергаясь священной смерти, иногда расчленению на части, и вновь возрождаясь затем в ладонях богини. Однако ответ на вопрос, была ли древняя цивилизация долины Инда знакома с этим культом (по недавно высказанному предположе­нию одного ученого, имея буйвола в роли быка) и в какой мере ее религиозные традиции опирались на него, может быть и, вероятно, будет получен лишь после расшифровки таинственных надписей.

С этой точки зрения наиболее волнующим в истории религии цивилизации долины Инда времен III и II тыс. до н.э. представляется не то, что мы уже о ней знаем, но то, что еще предстоит узнать в ближайшие десятилетия. Многие важные черты этой эпохи, подлинное значение которой мы до сих пор еще не можем как следует оценить, хотя она, бесспорно, сыграла большую роль в формировании последующих цивилизаций, откроются, наконец, нашему взгляду, когда совместные усилия этно-археологов, филологов и историков религий сосредоточатся на конкретном материале, который принесут новые раскопки и новые техно­логии.

Что послужило причиной гибели древних городов цивилизации долины Инда, остается для нас такой же тайной и предметом таких же бесчисленных предположений, как и язык их непонятных надписей. Появившиеся около 1750 г. до н.э. признаки снижения стандартов в изготовлении и украшении различных типов гончарных изделий свиде­тельствуют о том, что в истории развития этой цивилизации наступил перелом. Переселение новых народов, засуха, вырубка лесов, наводне­ния или изменение русла дающей жизнь реки — что именно здесь имело место, что было причиной, а что лишь сопутствующим фактором, без очевидных доказательств установить невозможно. В любом случае в то время, когда великие города на западе умирали, остатки их культуры в течение какого-то периода еще сохранялись в деревенских районах на востоке, хотя уже, конечно, без прежней пышности крупных хозяйст­венных и церемониальных центров и без оживленной торговли со всем миром. Именно эти восточные области во второй половине II тыс. до н.э. могли послужить связующим звеном, необходимым для сохране­ния традиций древнеиндийской цивилизации и дальнейшего их рас­пространения.

Нигде   больше   на   субконтиненте   не   возникало   таких   крупных городских комплексов, как на берегах Инда, однако свои следы там оставили и другие культуры. Например, на плоскогорье Декан обита­ли полукочевые скотоводы, державшие скот в огромных загонах и сами жившие за похожими на загоны частоколами. Эти сооружения периодически сжигались, вероятно, во время сезонных переходов на новые пастбища, оставляя на своем месте характерные курганы из пепла и коровьего навоза, самые ранние из которых датируются началом III тыс. до н.э. Представление о коровьем хлеве, связанное не только с идеей обеспечения человека продовольствием, но и с идеей родственных отношений, т.е. связи между человеческими поколения­ми, может иметь в Индии очень древние корни и, не исключено, быть общекультурным. В позднем индуизме готра, т.е. клан, из которого происходил человек, играл значительную роль в определе­нии его личности; в буквальном переводе с санскрита это слово означает «коровий хлев».

О существовании других древних цивилизаций Северной Индии и полуострова Индостан известно благодаря дошедшим до нас остаткам их глиняной посуды, каменных инструментов, изделий из меди, бронзы и золота, а также земледельческих и скотоводческих орудий. Об их религиозной жизни опять-таки мы знаем очень мало. Некоторые находки относятся к разряду тех, что периодически встречаются в различных, отдаленных друг от друга на большое расстояние местах: терракотовые или вырезанные из камня фигурки горбатых быков с длинными рогами; характерные женские статуэтки, изображающие, как полагают, широко чтимых богинь; захоронения и могильные украшения, иногда запрятанные в урнах между полами жилища или под ними. Однако некоторые находки уникальны: медное человеко­подобное существо, использовавшееся, вероятно, для ритуальных целей, замечательное собрание крупных животных, целиком отлитых из меди: носорог и буйвол, снабженные посаженными на ось колеса­ми, слон на постаменте, приспособленный к тому, чтобы ставить его на колеса, всадники на легкой двухколесной повозке, запряженной парой быков, — все они датируются второй половиной II тыс. до н.э.

Значение этих ушедших культур для возникновения индуизма, их отношение к сакральной стороне жизни, проявлявшееся, вероятно, в символах животных, растений, земли, огня и других элементов, — обо всем этом мы можем только догадываться, поскольку они не оставили нам ни надписей, ни образцов литературы, ни архитектурных сооруже­ний ритуального характера. Лишь из литературы народов, которые позднее, вторгнувшись на эти территории, столкнулись с коренными жителями и в основном подчинили их себе, мы знаем, что сами пришельцы постепенно и неизгладимо в большей или меньшей степени трансформировались под воздействием нового религиозного многообразия и что им пришлось находить какое-то объяснение альтернативным мировоззрению ритуалам, верованиям, способам поклонения, а также отделить их от собственных либо включить в свою религиозную практику.