Файл из библиотеки www azeribook
| Вид материала | Документы |
- Файл из библиотеки www azeribook, 3517.68kb.
- Файл из библиотеки www azeribook, 2657.61kb.
- Це сукупність даних однакового типу, 151.29kb.
- Кнопки на боковой панели "Монитора", 327.09kb.
- Информационный бюллетень московского онкологического общества. Издается с 1994 г общество, 184.55kb.
- Информационный бюллетень московского онкологического общества. Издается с 1994 г общество, 284.71kb.
- В. М. Красильщикова Советник отдела библиотек, 110.39kb.
- Идея программы 3 Осистеме fat 4 Структура системы файлов fat 5,6, 155.03kb.
- Темы дипломных работ по специальности «Финансы и кредит», специализация «Финансовый, 93.49kb.
- Информационный бюллетень московского онкологического общества. Издается с 1994 г общество, 192.26kb.
44.
Приписано сбоку на полях рукописи: Дары за откровения, что можно было бы счесть за название свитка, если бы не знак вопроса31,
придающий фразе оттенок сожаления, вот, дескать, какой награды
невежд удостоен пророк Мухаммед, да возвысится имя его!
... Сородичи облюбовали окрестности холма Сафа, и летом, когда
наступает прохлада, отправляются погулять туда - может, снова Мухаммед, грозился якобы, обратится к мекканцам с проповедью, явится их потешить?
Кто-то ночью разбросал у ворот дома Мухаммеда пальмовые волокна, смешанные с колючками - чертополохом, и он, выходя, не заметил их, и больно укололся. Потом узнает, что это проделки жены его родного дяди Абу-Лахаба Умм-Джамиль, сама сгоряча призналась.
Мухаммед лишь промолвил, дабы обратить на себя внимание мекканцев: Во имя Бога!.. как Абу-Лахаб оборвал его:
- Уймись и покайся!
Хвала Владыке миров, Царю в день Суда!..
Кто-то гневно крикнул:
- Не разлучай братьев - Хубала и Аллаха!
- Да не возвысит несогласный голос свой, полный злобы, - ответил Мухаммед, - ибо самый неблагодарный из голосов - голос дикого осла!
Что тут началось!..
- Не награды жду, ибо она у того, кто меня создал, не платы прошу, и
не отягчены вы долгами!..
- Здесь не ярмарка! - перебили.
И отсрочу Я им! И поистине те, которые не веруют, готовы
опрокинуть тебя взорами, когда слышат поминание, и говорят они о тебе: "Он ведь одержимый!"
- Но есть ли у вас Книга, которую читаете? Сокровенное, что чтите?
- Ни мы, ни ты сам - никто из нас не причислен к людям Писания! Мы не иудеи, и мы не христиане!
- И мы причислены отныне, у нас – Коран!
- В ряду книг иных?! Где доказательство?
- Доказательство – Коран! Попробует пусть кто из вас… - Голос Мухаммеда утонут в гуле голосов, но он пытался перекричать сородичей:
- ... Может, вы сотворены из ничего или сами творцы? Или есть у вас лестница, на которой вы подслушали, о чём говорят там? Пусть же слушавший придет с ясным опровержением! Или вы предпочитаете только жизнь ближайшую? А ведь последняя - лучше и длительнее!
Я расскажу вам о человеке! Да, он создан в наилучших формах, и есть над каждым благородные писцы.
А ещё я скажу вам про самум и про тень чёрного дыма, вдохнуть и
не выдохнуть, и тень ещё с тремя разветвлениями - не тенистая и не
спасает от пламени, камни - топливо, разбрасывает искры огнь пылающий,
и каждая - точно желтый верблюд. И пробудут века, не вкушая ни прохлады, ни питья, кроме кипятка и гноя, - воздаяние за сотворённое, и есть плоды с дерева заккум. Видели вы его, это дерево? Серовато-коричневое, с небольшими круглыми листьями, без шипов, но запах!.. Учуешь за тысячу локтей острый смрад, от одного лишь запаха во рту разливается горечь, это смертельная пища, потому и проклято дерево в Коране, выходит из корня древа геенны, и плоды - точно головы дьяволов, и грешники едят его, оно, как медь, кипит и закипает в животах. Пить, не напиваясь, как пьют истомлённые жаждой, лакают, но едва проглатывают, и приходит к ним смерть со всех мест, но не мертвы они: состояние смерти, но без смерти, быть посреди нее, но не умереть, и когда увидит человек, что уготовили его руки, воскликнет: "О, если бы я был прахом!"
Но горе злобствующему, чьи уста измышляют хулу! Богатством кичится, алчность его неуёмна! И мнит, что златом добудет бессмертие. Но нет! Я ввергну его в Моё сокрушилище! Вообразишь ли, что оно такое – сокрушилище? Огнь Создателя, разожжённый над сердцами, полыхает неистово, куполом вверху смыкаясь столбами клубящимися.
Надоедливые угрозы адом, уготованным будто бы мекканцам за грехи, и самый тяжкий - гордыня неверия!..
Худшее жилище и ужасное место - вот что такое ад! Бог приводит притчи: тем, в душах которых отсвет Создателя, - благое, а тем, которые не ответили на Его зов, если бы даже обладали всеми богатствами земли и ещё стольким же, - не выкупить благое! Им - злой расчёт, убежище - геенна, скверно это их пристанище!
И мнится: свора любопытствующих в аду! Возносятся оттуда вопли их, слышимые точно хохот! Ну да, что есть проще: знать, заполучив заранее, свитки прегрешений!
Но нет: жить жизнью ближней и не страшиться жизни той, последней, дальней?! Неужто вам, жаждущим меня услышать, но тут же затыкающим уши, как только возглашатайствую, должен я привести ещё притчи, чтобы уверовали? Как зерно, засеянное даже на скале, из которого по воле Создателя вырастают семь колосьев, а в каждом колоске - сто зерен.
- ...Надоел!
- Вы, не владеющие весом пылинки на небе и на земле!
Кто-то кинул в него камень, а следом, когда Мухаммед, пытаясь перекричать толпу, что, мол, выступает перед мекканцами не сам по себе, а лишь как посланник Бога, сын Абу-Лахаба, Атаба, уже решивший, что разведётся с Ругиёй, бросил в Мухаммеда по наущению отца кровавую баранью кишку:
- Вот тебе дары за пророчество!
Подскочил другой брат, Атиба; тот хилый, этот рослый, сильный:
- Уйди! - зашипел Мухаммеду на ухо. – Не позорь нас! - Крепко
схватил тестя за руку, оттолкнул, порвав Мухаммеду шёлковую рубашку.
И тут вдруг дочь Мухаммеда Фатима, всего лишь пять лет ей, встала рядом с отцом:
- Жестокие и злые! - И сквозь слёзы: - Отец мой ничем вас не обидел, он молится за вас.
Как же Абу-Талиб допускает, что приёмный сын, родной племянник ополчается против Каабы?! Падёт Кааба, а это удар по ярмаркам и паломникам – они обнищают! И не счесть торговых убытков!
А Мухаммед - Абу-Талибу, что Кааба осквернена идолами.
- Так что же, перестать защищать тебя от нападок?
- Это честнее!
Новые обращаются к Абу-Талибу недовольные: на сей раз - Абу-Суфьян, а если включится он, да ещё жена за спиной, Хинда, известная в Мекке неистовой воинственностью, к тому же язвительна, лучше не попадать ей на язык!..
Так вот, сложила Хинда стихи, высмеивающие бесноватого: мол, отчего всем мекканцам следовать одному Богу, когда мир пустынь, гор и оазисов, родов, племён аравийских не перестаёт удивлять невесть из каких краёв прибывающих купцов, - разнообразен, богат и вовсе не един? Что с того, что единый бог у мусевитов-иудеев? У христиан два даже бога: Отец и Сын, нет, новая строка возникла, даже три: ещё Дух как Бог!
Но всё – одно!
У персов-зороастрийцев два божества – добра и зла, запамятовала второго, а о первом помнит: Ормузд, у кого в помощниках трёхногий осел, шерсть у него белая, питается воздухом, каждое копыто, ступив на землю, занимает столько места, сколько надобно для тысяч овец, под шишкой ноги может двигаться тысяча всадников; шесть глаз: два на обычном месте, два на макушке головы, два на затылке, - устремив на что-либо все шесть глаз, способен наказать и уничтожить; и девять пастей: по три на голове, затылке, в брюхе; а также два уха - могут накрыть большой город персов Мазандаран; один рог золотой, внутри полый, и от рога отходят тысяча отростков - осёл побеждает и рассеивает все пороки злодеев на земле; и завершила строкой: Но отчего ж тогда пороки не исчезнут?
У курайшей в Каабе не счесть богов: триста шестьдесят, каждое на земле живое и неживое сотворено своим богом, потому боги и творения
так не похожи!
Абу-Суфьян уполномочен говорить не сам по себе, а от имени других родов курайшей - максумов, таймитов и амавитов, которые, так же как он сам, из рода абд шамса и с давних пор претендуют на власть над Каабой. Абу-Талиб понял сразу, что вовсе не в идолах дело - стояли и ещё не один век простоят: желают избавиться от Мухаммеда как возможного соперника после моей смерти!
- Дарим тебе на вечное услужение, считай, что в рабы, - говорит Абу-Суфьян и указывает на юношу, - самого привлекательного, находчивого и работящего из сыновей честного и благородного мекканца Омара! - И в пояснение: мол, Омар - брат известного воина Валида ибн Мугира, одного из курайшских старейшин.
- С чего такая щедрость?
- Не щедрость, а в обмен!
- На кого же?
- Корень нашей вражды тебе ведом: мы тебе – прилежного и обладающего богатырской силой раба, а ты нам - Мухаммеда!
- Но он не дитя малое, а муж почтенной Хадиджи, отец семейства! Как принять ваш торг?!
- Важно твоё согласие.
- Вы что же, силой возьмёте его в рабы?!
- Он умолкнет, лишившись твоей опоры, и вражда сама собой уйдёт.
Ибо всем очевидно, твоему брату Абу-Лахабу тоже: не будь поддержки твоей, вряд ли осмелился бы Мухаммед поднять руку на наших богов.
- Увы, не ведал я, что вы так плохо думаете о предводителе Каабы!
- Что желаем договориться?
- Торговать приёмным сыном!
- Мало ли торговых сделок в Мекке?
- Но такой встречать не доводилось! Ваш приход оскорбителен.
Может, самим, без посредников, минуя Абу-Талиба, уговорить Мухаммеда, следуя законам торга, который почитаем в Мекке?
Кто в Мекке не знает Амра? Прозван Мухаммедом Абу-Джахл, или Отец невежды. Неужто курайшей напугали девятнадцать ангелов Бога, якобы стерегущих ад, коих Мухаммед грозится наслать на нас? Отгоню десять ангелов правой рукой, а девять – левой!.. Так и скажу этому безумцу!
Но сказалось иное:
- У тебя старая жена, не правда ли?
Мухаммед вспылил:
- Не сметь упоминать о ней!
- Не бесись! Мы ведь о том не для того, чтобы обидеть почтенную Хадиджу, а просто хотим предложить тебе вторую жену - юную красавицу, и если пожелаешь её - вмиг получишь.
- Что ещё?
- Власть и деньги - мечта мужчины. Деньги у тебя есть, а власти нет. Если желаешь, изберём наиглавнейшим в совет старейшин Мекки. Нет? Может, в тебя вселились шайтаны? Призовём искусных врачевателей
Аравии, Бизанса и Абассии, исцелим, на расходы не поскупимся! Что взамен? - И тут Абу-Джахл вспомнил слова Валида о поэтическом даре
Мухаммеда: - Вволю сочиняй, услаждая наш слух! Но ни слова, что послан к нам пророком! Не ты первый, не ты последний, кто возгласил себя им!
- Но призовите хоть одного, пусть скажет божественное слово, подобное тому, что вкладывает в мои уста Бог! Не мной придумана заповедь, - странно прозвучала средь торга: Нет Божества, кроме Аллаха, и Мухаммед - пророк Его! И я не знаю, поверьте, когда и как рождаются эти откровения! Но через меня утвердится истина!
45. Будущее, которое прошлое
...Мухаммед, пришедший навестить больного дядю, застал у него родичей, они упрашивали Абу-Талиба: мол, если истинно дорожит Каабой, не тая вероломную мысль посеять распри меж паломниками, пусть образумит приёмного сына Мухаммеда:
- И это, - услышал Мухаммед входя, - станет ему твоим заветом!
- Зря стараетесь, отягчая грехи, - сказал им Мухаммед. - Если бы мне в правую руку вложили Солнце, а в левую Луну, чтобы миром правил, и тогда бы не смог я отказаться от призвания, возложенного Богом на меня, покуда Сам Он не повелит! А вам, которые не заботятся о душах своих...
Абу-Лахаб вдруг расхохотался, обрушив на Мухаммеда поток слов, точно самум - колючие пески:
- Душа! Душа! Кто её видел? Купцу не пристало судить о том, чего глазами не увидено, не трогал руками! Жив - живёшь, а умер - и знать не знаешь, что умер.
- Да, - Абу-Талиб, к удивлению Мухаммеда, согласился с братом. А потом добавил, вызвав новый всплеск спора: - Это как с павшим верблюдом и всякой иной тварью: жил – на что-то годился, пал – избавься, отбрось, отдай на съедение воронам, шакалам. Или закопай.
- И ты, - вскипел Абу-Лахаб, - смеешь сравнивать меня с падалью?!
- Но сам сказал, а я лишь повторил: мол, умрёшь - и нет тебя!
- Что ж, если отвергается путь к согласию - будет война!..
Но прежде... Абу-Талиб решил, хоть и понимал, что напрасна его затея, попытаться уговорить Мухаммеда. "О сын покойного любимого брата! - начал торжественно. – О том, что хочу сказать, прежде говорили. Этот разговор, кажется, третий. - Задумался и продолжил: - Да, третий, а первый – когда пришёл к тебе и застал в молитве. Но знаешь ты, что ко мне являлись наши сородичи, жаловались на тебя, просили вмешаться?"
Мухаммед, не дав ему договорить, заметил: "Неужели, о мой дядя, кого люблю и не перестану любить впредь, какое б решение ты ни принял, думаешь, что я упрямлюсь? Это не моя прихоть, а воля Божья!"
"Да, - вздохнул Абу-Талиб, - тяжкий груз лёг мне на плечи, нет сил ни сбросить, ни тащить, только ты можешь облегчить мне остаток жизни!"
Мухаммед понял, о чём тот просит, и с сожалением подумал, что дядя больше не сможет быть ему опорой.
"Но если бы мне в правую руку вложили Солнце, а в левую Луну, чтобы правил миром, я и тогда б не смог отказаться от своего призвания".
Мухаммед, отчаявшись убедить дядю, прослезился, встал, чтобы уйти. Абу-Талиб остановил его: "Подойди ко мне, о приёмный отец моего
непутёвого (??! – чьи-то знаки) сына!" Мухаммед подошёл, и тогда Абу-Талиб промолвил: "Раз ты убеждён, иди и говори что хочешь, - от себя ли? от своего ли Аллаха? - и клянусь богами Каабы, я никогда и ни за что не выдам тебя, не отступлюсь от тебя".
Не вскоре ли после неудавшегося торга сородичей совершил Мухаммед исра - ночное путешествие? Перенёсся из Мекки, где храм Неприкосновенный, Кааба, в Эль-Кудс, где храм Отдалённейший, или на Храмовую гору, коим славен город городов Йерушалайм? Отсюда, сказывают, самый близкий путь к Богу.
А после исра Мухаммед перенёсся, или совершил мирадж, вознесение: взобрался по невидимой лестнице (мирадж означает лестница) на небеса, дабы… Но это ещё не скоро! И, пройдя семь небесных кругов, лицезреет ли он Создателя?
Мы благословили, дабы показать из Наших знамений ему, избранному Нами.
46. Убить - что есть проще?
Первая фраза свитка была обведена синими чернилами и заявлена как заголовок. "Да, не проще ли, - повторено почерком насталик, который насаждался в мире ислама в веке восьмом хиджры32 и назван "прекрасной невестой" всех форм письма, пригоден более для сочинений пиитических, нежели… Увы, почерком этим ныне выводились чудовищные слова: чем убеждать и просить отпрыска Абдул-Мутталиба, дабы выторговать благоразумие, чтобы перестал оскорблять наших богов и предков, проще убить его, безумца, говорящего от имени неба". Тут же в тексте, но линии более тонкие - безымянный автор воспользовался новым каламом, - запечатлено: "Прости, о Боже, что вынужден повторять нечестивцев: так они называли Твоего посланника, - да не померкнет его имя в веках!" Рука писца, напуганного, что выводит непотребное, дрожала, буквы были, хоть почерк насталик изящен, вкривь и вкось, как искривлённое лицо невесты, обманутой вероломным женихом: "А говорит он, имея в виду нас, что якобы кто отвергает единого Бога, находя ему замену в идолах, тот подобен пауку - устроил себе из паутины убежище, слабейшее из домов".
Но у них ли одних множество богов? Не веруют разве обитатели
Великих рек в четырёх богов, объемлющих время, пространство, душу и разум: Солнце, что проливает свет, чьи струящиеся лучи заполняют око
человечье и всей иной твари; Небо, что дает воздух, наделяя нас жизнью; Землю, что щедра на плоды, которыми живёшь; и Воду - начало начал?
Глядя на нас, Мухаммед вдруг в притворстве безграничном
бледнеет, закатывает глаза, вслушиваясь якобы в голос Бога и жалуясь Ему
на наше упрямство, что не следуем его призывам, будто повторяет за Ним, выдавая только что сочинённое за ниспосылаемое откровение. И молитвенная поза унижения в поклоне Богу, Мухаммедом от христиан, кажется, заимствованная.
- Расскажи, расскажи об аде! - пристали к Мухаммеду однажды.
- Может, прежде о рае рассказать? Про быстрое, как полёт пущенной стрелы, течение реки прохладной, что течёт в раю, - Ковсер?
Вкус белых вод её слаще сахара, а запах приятнее мускуса?!
- Нет, хотим об аде слышать!
- Что ж, расскажу я вам о нём! Над бездной ада перекинут мост
Сират, он тоньше паутины и острее лезвия меча, через него душа умершего проходит. Если грешен – низвергается в бездну стремительно, а если праведен – спасётся в миг единый.
Молча внимали: а ну, чем ещё нас удивишь?
- Упадёт падающее, унижены будут неверные, возвысятся праведные! Небо расколется!
- А помним, говорил: Небо будет как медь расплавленная?
- Земля сотрясением сотрясётся! Горы сокрушением сокрушатся, став прахом!
- А говорил: Горы будут как шерсть?
- Знаете, какое наилегчайшее в аду наказание?
- Расскажешь – знать будем!
- Под ступни два уголька, что тлеют, не истлевая, положены будут, из-за чего мозги в голове закипят, покажется, что более сильных мук, чем те, которые испытываешь, нет, а наказание это наилегчайшее!
- Ещё!.. Ещё!.. - раздаются голоса нечестивцев.
- Знаете ли Ему соименного?
И снова говорит любопытствующий:
- Разве, когда я умру, я буду изведён живым?
И вторит ему другой избалованный, но и упорствующий в грехе неверия:
- Разве, когда стану прахом, буду воскрешён?
И третий молвит, невнятна речь его. Но сказать бы в ответ:
Не Им ли он сотворён в трехкратной тьме, быв прежде ничем, из сгустка, из несущественности?
Видели ли вы то, что извергается семенем? Капля крохотная, что изольётся из хребта и грудных костей в место израстания!..
Вы ли творите, или творец - Он? Во власти Его заменить вас на земле подобными и воссоздать вас в неведомом вам виде. И потому
восхвалите Его, да будет Он превознесён и прославлен!
- Но поклянись ещё: мы клятв твоих сегодня не слыхали! Ах, как вчера ласкали слух наш восхищения твои: месяцем ты восхищался, уходящей ночью, выглядывающим восходом, что в молвленном тобой - громада яви в увещевание живущим, и что-то о дороге - напомнишь, может? - выспрашивает слушатель. - О тех, шагающих путём прямым, и тех, кто топчется, отстав. И что душа, и всякая, заложница того, что заслужила. Ах-ах!
- Помимо тех, - спешит помочь им Мухаммед, - правосторонних!
Но хохот:
- Слева мы! - кричат.
И справа тоже хохот:
- Нас ли разумеешь, правосторонних?!
Очнись, Мухаммед!
- ...Сберите всех божков и бросьте их в огонь!
- Но прежде них тебя мы самого в огне сожжём!
Да уж пытались живьём сжечь Ибрагима – и что же?
Нет, слушать бредни невмоготу, а тут ещё кто-то, съев финик, бросил косточку на землю, и Мухаммед укорил его: Не кидай косточку финика куда попало! Может попасть в невидимое живое существо и убить его!
Поистине одержимый в Мекке объявился! Столькие тайно гибнут в стычках, отравленные и заколотые, а тут не справиться с одним?!
47. Розовошёрстные верблюды
Но кто без боязни родовой мести возьмётся убить Мухаммеда?
- Я, Омар, возьмусь закрыть его уста!
- Ты? Друг Хамзы, дяди Мухаммеда?!
Неистовый, как и сам Хамза, многобожец. Мало ли врагов пало в сражениях от стрел моих, оперённых ястребиными перьями? Любит открыто обнажаться, натереть тело маслом - оно блестит - и всякими телесными упражнениями силу показывать, игру мускулов.
Накануне Хамза, вернувшись с охоты, узнал, что Омар, как палач облачившись в красное, вышел на многолюдный базар и прилюдно ругал Мухаммеда, что лжец он и плохо кончит, назвал его, довольный находкой, канатным плясуном: мол, покажи, на что способен! Потом, когда со слугой, Али и приемным сыном Зейдом Мухаммед шел молиться на гору Сафа, измывался над ним, сопровождал шествие глумливыми выкриками, корчил немыслимые рожи: Ты предал Каабу! Убирайся из Мекки!
Мухаммед велел спутникам не обращать внимания на Омара: мол, на что иное может быть способен племянник Абу-Джахла?
Разъярённый Хамза, заступаясь за честь молочного брата, нашёл на площади Омара и ударил его, влепив при всех пощёчину:
- Был один Абу-Джахл - твой дядя Амр, теперь второй объявился!
Омар, к удивлению свидетелей, стерпел и, потирая рукой щёку, стал
Оправдываться: мол, Мухаммед - вероотступник.
“Я тоже, - сгоряча воскликнул Хамза, - не верю в твоих каменных идолов, так что же - оскорблять меня?!”
А когда Хамза ушел, Омар попытался даже отшутиться: дескать,
такое среди друзей водится, повздорят и помирятся. И что он на месте Хамзы поступил бы так же!
- Отомстил твоему обидчику! - сказал Мухаммеду Хамза. - Больше не посмеет сказать тебе слово тяжелее лепестка розы (бедуинский образ?)!
- Ждешь благодарности?
- Ты как будто недоволен!
- Я вижу, что ты колеблешься, Хамза, выдвигаешь одну ногу вперёд,
а другую отставляешь. Что ж, каждый выжидает, выжидайте и вы,
отрицающие, но потом узнаете, кто обладатель ровного пути и шёл по
прямой дороге! Если хочешь обрадовать, то не вестью, что наказал Омара,
Бог ему судья!
Хамза как-то сказал Мухаммеду: "Может, ты и впрямь пророк, но я останусь верен богам Каабы".
- Не заступничества я жду от тебя, а признания правоты моей веры.
…Молочный брат ушел с обидой, но вскоре вернулся, будто кто его принудил воротиться:
- Что надо сделать, чтобы принять ислам?
- Произнести: Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед - пророк Его.
- И этого достаточно, чтобы стать мусульманином?!
- Но, молвив, поверить в истинность сказанного! С произнесённым словом шутить нельзя. Скажешь слово и нарушишь его – беда случится!
- Что ещё?
- Что может быть превыше, Хамза? Сказать Слово, поверив в него!
- Что ж, согласен. И дабы укрепить тебя, произнесу заповедь перед всеми на площади!
- Только чтобы укрепить меня?
Выйдя от Мухаммеда, Хамза пошёл к Каабе и, глядя на паломников,
торжественно заявил: "... и Мухаммед - пророк Его!"
- Некогда, - молвил Омар, задетый изменой Хамзы, - я предлагал Мухаммеду мир: "Признай наших богов, и мы признаем твоего единого Аллаха, и пусть судьба подаст знак, кто из нас прав: твоя правда со знамениями - примем твою веру, наша - заяви о заблуждении и вернись к нам". Он отверг, а коли так, я принял решение!
- Какое?
- Отправлю его на вечный покой к единому Богу, как это некогда проделали с Исой!
- Не каждому такое по плечу! - сказал Абу-Суфьян. Раззадорить? - И мы достойно вознаградим смельчака!
- Ты? Троюродный брат Мухаммеда?!
- Оскорблена вера!
- Достойно – это сколько?
- Омар, сын Хаттаба, если вопрос твой праздный, оставлю без ответа, а если...
Омар перебил его:
- Я спрашиваю всерьёз!
- Такому смельчаку, - объявил Абу-Суфьян, - я дам сотню розовошёрстных верблюдов и тысячу ваги серебром! А в каждом ваги, - уточнил ради внушительности награды, - двадцать дирхемов, итого двадцать тысяч дирхемов!
Зашли в Каабу, семикратно обошли её; заведено исстари – посетить храм перед принятием важного решения, чтобы главный идол благословил, и припасть устами к Чёрному камню; если вооружён, оставляешь у входа лук или пращу, палицу, дротик, даже щит, плетёный или кожаный, снимаешь наконечники с пик... Омар свершит подвиг во имя богов Каабы! Ножом? Нож неразлучен с мужчиной. Подкрасться и - в спину?
Нет, таиться незачем. Омар на плоском лике Хубала подглядел приветливо смотрящие глаза. Ещё лук возьмет со стрелами в колчане, кончик одной - Омар никогда не промахивался - смазан ядом гюрзы.
”Эй, Мухаммед, - скажет ему Омар, - я выполняю волю богов Каабы, наказавших мне избрать мишенью именно твою грудь!”