Другое небо. Ложные стереотипы российской демократии

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 36

изложенная в этих статьях, предстает с еще большей убедительностью, потому

что это именно суть.

Я живу в маленьком якутском селе, люди здесь ненавидят русских,

ненавидят приезжих, считают, что русские отнимают у них страну, а приезжие

работу. Говорят на якутском (тюркской группы) языке. Недавно я получил

анонимное письмо от группы молодых людей в возрасте 17-20 лет, обращаясь ко

мне "Дорогой товарищ Мейланов", они пишут, что им надоело слушать ложь,

которую им говорят обо мне, просят, чтобы я сам рассказал о себе и даже

просят стать их духовным наставником. Однако письмо, которое я им отправил

по указанному ими условному адресу ("письмо попадет в наши и только в наши

руки") в их руки не попало (я выяснил это через третьих лиц).

Поселили меня поначалу в общежитии -- без разрешения местного

начальства квартиры мне никто не сдаст. Поселили с алкоголиками, квартира

которых была сборным пунктом пьяниц всего района, водку тут не продают --

любители спиртного пьют одеколон и духи. Я повел борьбу с алкоголиками. Меня

поселили в другую квартиру -- к учителю истории, якуту, коммунисту,

сталинисту, уставившему комнату бюстом и фотографиями Сталина. Поначалу мы

жили с ним вдвоем в одной комнате, затем появился третий жилец, который стал

спать на раскладушке все в той же комнате. К этому времени я осмотрелся и

навел справки. И самочинно занял пустовавшую квартиру в доме без каких бы то

ни было удобств: туалет на улице, в доме неисправная печь, которую надо

ежедневно топить, для этого нужны дрова, а дров нет, а когда есть дрова, то

есть и дым, ибо печка дымит. И квартира эта, и ее печка, оказывается,

известны всему селу -- и все-таки живу! Воюю с печкой, но -- свобода! Я

оторвался от навязанных мне соседей.

Ну тут было много разных событий. Якуты ищут встреч и бесед со мной,

они научились принимать мой характер и мою манеру поведения как данность.

Все это несмотря на запугивания, беседы и советы не разговаривать со мной,

которые дает им милиция (ко мне приходили люди и рассказывали о беседах,

проводимых с ними).

Бедная милиция не знает, чего от меня ждать и, похоже, ждет, что я

поведу местных якутов на штурм здешнего сельсовета. Бедные, бедные...

Вода тут на зиму заготавливается в форме льда, и лед этот хранится на

улице, куски льда периодически заносятся в комнату и растапливаются в бочке.

Воды мало, поэтому постираться проблема, искупаться -- другая. Мясо дают по

нормам -- 1 кг на одного человека в месяц. Молочных продуктов (молоко,

сметана, кефир, сыр и так далее) в магазинах в продаже нет . В магазинах

только банки рыбных консервов, сахар, чай, хлеб, крупа -- все!

У меня есть отец и мать, отцу 78, матери 75. Они пишут мне, что у них

очень плохо со здоровьем. Мать сильно болеет, лежит, давление у нее, как

написал мне в последнем письме отец, 240-260 -- но борцы за светлое будущее

всего человечества не дают мне паспорта -- документа, без предъявления

которого авиабилеты не продаются, поездов тут нет. Мне не дают возможности

навестить больных и находящихся уже в том возрасте, когда с ними каждый день

всякое может случиться, родителей. Это происходит сегодня, сейчас, в то

самое время, как английские и американские домохозяйки славят очередного

главного тюремщика, пусть они этого не понимают, зато главный тюремщик это

очень хорошо понимает, вишь какие речи он, слыша хвалу домохозяек мужского и

женского пола, себе позволяет: "Я не подсудимый, а вы не прокурор" --

выкладывая главную свою заботу: из тюремщика не перейти б в подсудимые, и

то: забота естественная, всех "старших товарищей" пришлось признать

уголовниками, а некоторых пришлось и посадить -- а то рабы к труду как-то не

так стали относиться -- производительность труда, знатте ли, у них упала.

Пишите мне по-английски, я разберусь. И напишите мне о себе.

Прошлое письмо ваше я получил через две недели после того, как вы его

послали, а я свое послал два месяца тому назад. Пишу вам это письмо и через

каждые пять минут подбегаю к печке -- чтоб не упустить момент, когда можно

будет подложить дрова, дрова сырые, не вовремя подложишь -- печь потухнет,

потом не разожжешь. С утра я наколол лед, сложил его в ведро и растопил на

печке.

20 января этого года я узнал, что деятельница Amnesty International

Linda Thompson направила письмо1 (я прочитал его) председателю

Верхневилюйского райисполкома, в нем она, в частности, выражает надежду, что

мое право на неограниченную переписку будет обеспечено chairman'ом. Видимо,

так надежда эта и не сбылась. Хотя chairman заверил меня, что, "конечно же

переписки вашей никто не коснется". За заверениями у них еще никогда дело не

стояло.

От всей души желаю вам радостей.

Жду от вас новых писем.

Ваш Вазиф Мейланов.

Якутская АССР,

Верневилюйский район,

село Намцы, снега,

февраль 1988 года.

ПИСЬМО ДИАНЫ

25.06.88.

Дорогой Вазиф Сиражутдинович!1

Мы сейчас получили перевод первых семи страниц Вашего письма, и я

перепечатала их, подготовив для фотокопирования. Скоро мы получим три

последние страницы и тогда сможем распространить копии среди множества

людей, которые знали о Вашем заключении и добивались Вашего освобождения. К

сожалению, было много препятствий на пути Вашего письма к нам и потом в

получении хорошего его перевода. Мы могли бы получить грубый перевод быстро,

но молодая женщина, которая готовит этот перевод, очень занята. Она очень

хочет опять помогать нам. Она давно не занималась русским языком, но теперь

попрактикуется и будет работать быстрее.

Так долго Вы были только именем для нас. Мы знали Вашу профессию и

причину Вашего заключения, но мало что еще. Время от времени приходили

новости, например, о Вашем переводе в Чистополь и о Вашем отказе работать,

но и только. Теперь, похоже, мы способны разделить Ваши мысли и чувства, и

это замечательно. Читая Ваше письмо, я вспомнила знаменитые строки поэмы,

написанные в 1640-м году заключенным солдатом-поэтом, полковником Лавлейсом:

Каменные стены не составляют тюрьмы,

А железные прутья -- клетки.

Невинные и спокойные умы

Считают их местом уединения.

Если я свободен в любви,

И если в душе я свободен,

Одни лишь ангелы, парящие в вышине,

Обладают такой же свободой.

Вы пишете, что пытаетесь понизить уровень насилия в мире. Это как раз

то, что и я пытаюсь делать своими слабыми силами.

Я живу такой приятной и комфортабельной жизнью, в то время, как повсюду

в мире войны и угнетение. Моя совесть не позволит мне быть счастливой, если

я не буду предпринимать никаких действий, направленных на борьбу со злом.

Необходимо занять позицию, которую ты считаешь правильной, и высказаться

против несправедливости.

Я называю себя христианским пацифистом. Я принадлежу к немногочисленной

группе христиан, называющих себя "Религиозное общество друзей", больше

известных как квакеры.

Вы, может быть, слышали о нас по причине давних связей квакеров с

Россией. Петр Великий посещал собрания квакеров, когда бывал в Лондоне.

Екатерина Вторая спрашивала у них совета по устройству госпиталя для

душевнобольных в Петербурге. Один из квакеров был сельскохозяйственным

советником Александра Первого, и вместе с двумя другими осушил петербургское

Марсово поле. Наши собрания проходят в полной тишине, у нас нет ни молитв,

ни догм. Это, должно быть, звучит странно, и далеко от великолепия Русской

Православной службы.

В Англии работы Кесаря и Бога, возможно, не так разделены, как в

России. Здесь церковь часто раздражает власть открытой критикой (хотя я

должна заметить, что очень мало людей здесь посещает хоть какую-нибудь

церковь, и современную Англию не назовешь истинно христианской страной).

Существует и прямая включенность в политику. Истинная власть остается за

избранной Палатой Общин, но есть и Палата Лордов, которая состоит из дворян,

а также из епископов Англиканской Церкви и лидеров других церквей. Они могут

только критиковать законы, предлагать альтернативы им и возвращать их в

Палату Общин для дальнейшего рассмотрения. Однако дебаты в Палате Лордов

показываются по телевидению и поэтому могут влиять на общественное мнение.

Многое неправильно в нашей стране. В Лондоне 50 тысяч бездомных спят на

улицах. Они либо не имеют работы, либо зарабатывают недостаточно для того,

чтобы платить за квартиру. Большинство живет в роскоши и все больше

заботится о защите от преступников умножающейся собственности. Улицы Москвы

безопаснее улиц Лондона. В нашей стране самым важным считается рост

экономики и поощряется стремление к личному богатству. Есть многое, чему нам

еще надо учиться.

В этой спокойной части страны Джон и я ведем простую жизнь, к которой

мы расположены. Здесь нет крайностей богатства и бедности и наши дороги не

пересекают большие магистрали.

26.6.88.

Я прервала мое письмо здесь, потому что прибыли финальные страницы

Вашего письма и я сейчас напечатала их. Вы заканчиваете письмо словами:

"Падает снег". Я представляю, что сейчас Вы испытываете крайнюю жару и

страдаете от укусов насекомых больше, чем от дымящей печки. У нас необычно

солнечная погода и сад полон ароматами цветов. Мы сами выращиваем овощи и

фрукты, так что сейчас у нас горячее время. Мы выращиваем достаточно для

наших нужд на всю зиму.

Я была особенно расстроена, когда прочитала о болезни Вашей матери и я

надеюсь, что Вы соединитесь с Вашей семьей скорее, чем можно было бы

ожидать. Много людей требуют Вашего возвращения из ссылки. Мы были рады

недавно увидеть по телевидению выступление д-ра Андрея Сахарова и услышать

упоминание им Вас по имени. Это нас вдохновило.

С лучшими пожеланиями счастливого будущего,

Диана Беддоуз.

ПИСЬМО ДИАНЫ

26.01.89 г

Дорогой Вазиф,

Мы уже знаем от Светланы некоторые детали Вашего освобождения. Какой

внезапный и странный конец многих лет страданий. Джон ответил на ее письмо

на французском. Она послала нам Ваш махачкалинский адрес. Я надеюсь, Вы

нашли Ваших родителей в лучшем состоянии, чем предполагали. Уже несколько

лет, как нам известен их адрес. "Эмнисти" рекомендует, чтобы мы посылали

открытки с приветствиями и добрыми пожеланиями и, если ответа не будет, в

дальнейшем не беспокоить наших адресатов. Это мы сделали. Мы особо следим за

тем, чтобы своими действиями не нанести вреда нашим адресатам. Однако, для

заключенных, возможно, худшее, что может случиться -- быть забытыми внешним

миром, и не иметь никого, кто представлял бы их интересы. Мы хотели бы быть

каплями воды, точащими камень. Мы можем также напоминать нашим собственным

политикам о заключенных в других странах и быть уверенными, что их имена

появятся в международных сборниках. Наша группа была очень обрадована

получением письма Светланы. Джон сфотографировал всю нашу группу. Фотографию

мы пришлем позже. Может быть, мы не будем выглядеть на них такими

радостными, как Вы могли бы ожидать, потому что мы в это время обсуждали

положение с заключенными в Колумбии, Турции и Бразилии. Линды Томпсон не

будет на фотографии, потому что она не смогла приехать на встречу. Она одна

из наших молодых коллег, а молодые часто слишком заняты своей работой.

Посмотрим, есть ли у нее фотография, которую мы могли бы послать. Некоторые

из наших работ достаточно скучны и утомительны. Приходится собирать деньги

на содержание центрального офиса и его сотрудников. Мы продаем все, что

можем, на рынке, мы печем пирожные, выращиваем растения, организуем

концерты, готовим кофе для публики, собирающейся в наших домах и садах.

Мне интересно, как сложится жизнь Делии1. Надеюсь, что она будет расти

в спокойном мире свободной, удачливой и счастливой, и это будет наградой Вам

за все, что Вы выстрадали. Мы желаем Вам справиться со всеми трудностями,

которые встретятся в Вашей новой жизни и мы хотим попросить Вас в ближайшее

время, если Вы сможете, сообщить нам устроились ли Вы на подходящую работу и

удачно ли все решилось, а также восстановили ли Вы свое здоровье.

Натан (Анатолий) Щаранский сказал в интервью, что друзья советуют ему

забыть тюрьму и искоренить ее из памяти, как дурной сон. Он ответил, что

никогда не сможет этого сделать. "Лишиться этого было бы ужасно жаль, --

сказал он, -- идея в том, чтобы помнить об этом, пользоваться этим, но с

улыбкой". Мне интересно, согласны ли Вы с этим.

Знаете ли Вы, что одна группа в Канаде также работала над Вашим

освобождением? В последнее время мы не имели с ними никаких контактов, мы

получили их новый адрес и думаем, не переехали ли они. У нас достаточно

долго не было необходимости писать им и сравнивать сведения по которым мы

работаем.

Я всегда была очарована русской культурой и читала много великих

русских романов. Поэзия, я думаю, не достаточно точна в переводе, но у меня

есть маленькая книга Евтушенко, которая меня глубоко тронула. Я вспоминаю

героизм людей в СССР во время войны. Испытать вторжение в страну --это нечто

для английского народа невообразимое.

Я желаю Вам и Вашей стране счастливого будущего, которого Вы так

заслуживаете.

С наилучшими пожеланиями Вам и Вашей семье,

Диана Беддоуз.

ВТОРОЕ ПИСЬМО ДИАНЕ И ДЖОНУ

5.04.89.

Дорогие Диана и Джон.

Ниже я приведу без изменений текст письма, начатого в Намцах в октябре

1988 года.

Я ваши письма получаю, получил и письмо от 28.9.88, а вот как отправить

свое, чтобы оно дошло до вас? После того, как я отправил вам заказное письмо

с уведомлением о вручении и не получил ни ответа, ни уведомления, я

отправляю письма только с верными людьми. Отправляю не я сам, а мои друзья в

Москве. Я тут написал новые "Заметки", это около 50 страниц машинописного

текста. Так же назывались мои размышления о советской жизни и

коммунистической теории, собранные в машинописную книжку в 1977 году. Именно

эти "Заметки" 1977 года были основным пунктом обвинения на судилище. Теперь

я написал новые заметки. Я считал себя обязанным сделать это как можно

скорее. Только я отправил эту работу (май 1988), как предложение

коммунистической верхушки ставить секретарей партийных комитетов

председателями советов депутатов побудило меня к написанию отнявшей время

статьи "Без парадоксов!".

Да, я летал в Якутск (был там с 13 по 28 июля) на операцию. Лежал в

хирургическом отделении онкологического диспансера. Та самая язвочка на шее,

о которой я писал вам в первом письме (появившаяся в штрафном изоляторе

колонии ВС-389/35 в августе 1985-го года), оказалась базалиомой --плоским

раком кожи. Поездка в Якутск -- сюжет для небольшого рассказа, говоря

словами Чехова. Приключения начались уже в Верхневилюйске. Врачи выписали

мне направление в Якутский онкологичеакий диспансер "на консультацию и

лечение". Летом попасть из Верхневилюйска в Якутск можно только самолетом.

Но без предъявления паспорта билеты на самолет не продают, а паспорта у меня

нет -- есть только "удостоверение личности ссыльного". Я пошел в милицию --

мне, мол, нужно лететь! Лейтенант А.И.Докторов взял у меня направление в

Якутский онкодиспансер и сказал, что свяжется со своим начальством в

Якутске, а потом сам возьмет мне билет. Через несколько дней я пришел в

милицию и потребовал билет -- тут Докторов и сказал мне, что должен же я

понять: разрешение на лечение в Якутске зависит от моего поведения в ссылке.

А поведение мое в ссылке очень плохое: я отказался от наказательного труда и

потребовал работу по специальности -- то есть опять заявил, что не хочу

исправляться, и я отказался раз в месяц являться на регистрацию в милицию --

прямое нарушение советских законов об обязанностях ссыльных. Опять, как и в

тюрьме, я оказался перманентным нарушителем коммунистических законов. В

ответ на слова Докторова я сначала усмехнулся: "Рак, значит, заслужил, а вот

лечение от него -- увы, нет!", а потом набросился на него и на стоявшего

рядом с ним начальника милиции майора Попова: "Вот тысяча первое

доказательство -- для тех, кто вас не знает -- того, что вы нелюди, что

бесчеловечие внутренне присуще коммунизму". В тот же день я подал телеграмму

министру внутренних дел: "Местные врачи направили меня на лечение в Якутский

онкологический диспансер, а ваши подчиненные лейтенант Докторов и майор

Попов задерживают мой вылет в Якутск. Требую привлечения служебных

преступников к ответственности". Мои телеграммы Верхневилюйская почта

показывает милиции и признается мне в этом. После телеграммы милиция

зашевелилась и начала доставать мне билет.

В Якутске (уже в хирургическом отделении) опять пришлось побороться.

Дело было так. Я приехал, сдал свои вещи сестре-хозяйке и получил взамен

больничную форму. На следующий день я заметил, что многие больные нашего

отделения берут у сестры одежду, переодеваются и выходят погулять в город. Я

захотел того же, тем более что в Якутске я не был (если не считать

сорокапятидневного пребывания в Якутском следственном изоляторе перед тем,

как выйти на ссылку). Мне отказались выдать одежду, сказав, что

сестра-хозяйка ушла, а нужных ключей больше ни у кого нет. Я в разговоре с

больными и санитарами посетовал на неудачу, и тут мальчишка-санитар мне

говорит: "А Вам одежду ни за что не дадут. Сестра-хозяйка сказала: "Этот

человек -- политзаключенный, его нельзя выпускать из больницы". На следующий

день я ворвался на утреннюю конференцию врачей и потребовал выдать мне

одежду, ко мне в коридор вышел мой лечащий врач, и я в ярости на весь

коридор заявил ему: "Я очень сочувствую Пелтиеру -- это, наверное, очень

неприятно -- когда слабеет зрение, и это хорошо, что его желание, чтобы его

посмотрели советские врачи, удовлетворено. А у меня рак. И я заявляю Вам:

"Если мне немедленно не выдадут одежду, я не буду завтра оперироваться

у вас, а обращусь с просьбой прооперировать меня к американским врачам. Я не

доверяю врачам-тюремщикам!" В ту же секунду врач приказал сестре-хозяйке

выдать мне одежду, которую я уже больше не сдавал, а держал у себя в палате.

И выходил в город, когда хотел.

В диспансере меня навестили муж и жена -- артисты Якутского театра, а

после операции -- Елена Санникова и Юрий Бадзьо. Елена Санникова была в

политической ссылке в Томской области до января 1988 года, а Юрий Бадзьо

находится в политссылке в Якутии, в поселке Хандыга, он летел через Якутск

на Украину -- навестить больную мать (ему это разрешили). Я видел их

впервые, мы поговорили, сфотографировались.

Вернувшись в Намцы, я узнал, что ко мне в квартиру подселили недавно

освободившегося из заключения Ивана Даниловича Сидоренко (он сидел за то,

что ударил ножом в живот своего собригадника). Квартира состоит из двух

комнат, дверей в комнатах нет, в одной комнате живу я, в другой Сидоренко.

Сосед оказался алкоголиком, напивается и ночами горланит песни, включает на

полную громкость приемник, а в трезвом состоянии борется со мной тем, что

выключает свет во всей квартире (выкручивая предохранительные пробки) --

чтобы я не смотрел телевизор, не читал и не писал. Все оттого, что я мешаю

им пить (к нему ходят его собригадники пить водку). Уже дошло дело до

физических столкновений: я вытолкал друзей Сидоренко из квартиры, а когда он

за них вступился, то начал выталкивать и его (они все были пьяные).

Сидоренко заявил мне, что выживет меня из квартиры. Я написал заявление в

сельсовет, в милицию, в прокуратуру: требую выполнения постановления

комиссии райисполкома от 16 сентября 1987 года о предоставлении мне

Blog

Другое небо. Ложные стереотипы российской демократии