Другое небо. Ложные стереотипы российской демократии

Вид материалаДокументы
Письма и материалы
Из письма светлане балашовой
Письмо д.л.шумуку
Первое письмо диане и джону
Подобный материал:
1   ...   24   25   26   27   28   29   30   31   ...   36

подловатой практики и произошел Мюнхен. Мы живем во времена, когда не можем

и не должны, строя межгосударственные отношения, спокойно смотреть, как

созревает государство-преступник, как натаскивается народ на высший уровень

злобности к не таким, как он сам, как он обретает эту злобность... Это уже

не внутренние дела, или это дела, которые суть откровенная предпосылка дел

внешних". Я писал это о Советском Союзе 1983 года, но эти же общие

рассуждения полностью применимы к дудаевской Чечне 1994 года. То, что делал

с Чечней Дудаев, перестало быть внутренним делом Чечни, эти дела стали

предпосылкой дел внешних -- гражданской войны с дудаевцами, ввода в Чечню

федеральных войск.


2. Есть ли граница между террором и ответной реакцией отчаявшихся

людей? Перенос войны с родной на чужую землю не является ли ответной

реакцией?

Террор (в переводе: запугивание) был формой существования дудаевского

режима. Отчаявшиеся люди бежали от дудаевского террора (около 350 тысяч).

Ответной реакцией на трехлетний дудаевский террор были действия федеральных

властей по установлению власти закона в Чеченской республике.

У России, на мой взгляд, должен быть один, главный, геополитический

интерес на Северном Кавказе: иметь ситуацию действующих законов (в России).

А этой ситуации не будет, если каким бы то ни было организованным

сообществам будет позволено силой оружия отвоевывать право не соблюдать

законы страны. Чечня угрожает существованию России не тем, что без Чечни

невозможна Россия, а тем, что Россия невозможна без верховенства Закона.

Этот "геополитический интерес России", на мой взгляд, полностью

совпадает с геополитическим интересом Дагестана (Кабарды, Осетии, Ингушетии,

Ставрополья, Кубани, Чечни...).


ПИСЬМА И МАТЕРИАЛЫ

ИЗ СЛЕДСТВЕННОГО ДЕЛА

И ЛИчНОГО ДЕЛА ЗАКЛЮчЕННОГО


ПИСЬМО СВЕТЛАНЕ БАЛАШОВОЙ

В этом письме 6 (шесть) страниц.

Дорогая Светлана!

Пишу из Казанского СИЗО-2: вчера я прибыл сюда из Чистопольской тюрьмы

-- иду на ссылку, пока не знаю куда. Два раза успел отсидеть в карцере: с 25

мая по первое июня (7 суток) "за установление межкамерной связи на

прогулочном дворе и за отказ от работы" и с 2 июля по 15 июля (объявили 15

суток и прямо из карцера вывели в машину) "за отказ от работы". Конечно, я

за это время похудел, и нейродермит мой в карцере опять разгулялся: левый

глаз, вернее, бровь над ним и веко вспухли, картина -- когда я с

двухнедельной бородой и с заплывшим левым глазом выходил из карцера -- была

яркая, но тамошние тюремщики ко всему привыкли. С 15 июня по 15 июля мне не

выдали ни одного письма, телеграммы от кого бы то ни было, -- говорили

"ничего не было". Скажи моим родителям, пусть на всякий случай телеграфно

пришлют мне сюда, в Казань, 15 рублей: может быть я успею купить продуктов в

здешнем ларьке. Родителям скажи, что здоровье у меня отличное и чувствую я

себя превосходно.

Я бы хотел часть своих журналов, которые сейчас тащу с собой (а это ой

как непросто в этих условиях), отправить багажом себе ли в ссылку или

родителям домой, но не придумаю как это сделать, сегодня поговорю об этом с

начальником СИЗО.

Прочитал в 6-м номере "Невы" Реквием Ахматовой и опять очень

понравилось, но видимо "серьезная текстологическая работа, проделанная

редакцией", о которой сообщает сама редакция, лишила читателей "Невы" тех

строчек, которые мне запомнились больше всего. Прочитал в "Новом мире"

(вчера вечером) "Где пышнее пироги?" Л. Попковой и, конечно, как и наверное

все, в совершенном восторге. Хотя, в сущности, в фундаментальнейших вещах с

ней расхожусь: по поводу идеалов, которые должна или не должна иметь наука.

Ха-ха-ха! Идеалы есть у любого человека (даже если он сам этого не понимает)

-- значит, они есть и у человеческой науки (да и у нечеловеческой они тоже

будут!!). Ясно, конечно, почему Л.Попкова прячет свои идеалы. Вообще,

возвращаясь к мысли о науке: "объективность" науки сильно переоценивается:

она всегда более чем относительна. Как здоровье Делии, как твое здоровье,

где Сашка? Более подробное письмо я напишу уже с места прибытия, тут

все-таки всего не напишешь. Каждое слово, написанное моей рукой,

чистопольскими тюремщиками изымалось, в последний момент мне сообщили о

конфискации еще 65 страниц "содержащих условности в тексте", среди них 4

листа записей, сделанных мною в карцере: в них я записал мысли, вызванные

романом Рыбакова, стихами Корнилова, просто мысли, пришедшие в карцере --

всего 24 номера (я их нумеровал) --все оказалось "условностями". Написал я

письмо в "Известия" в связи с прочитанной заметкой о подписании СССР

конвенции о неприменении пыток к заключенным -- вернули назад с резолюцией

"пишите это в прокуратуру", -- ну, это мы уже слышали... за то семь-то лет с

половиной. О получении этого письма сообщи телеграммой. Беспокоюсь о

здоровье родителей. Сообщи мне о них. Сейчас еще нет 6-ти утра, я встал до

подъема, хочу как можно скорее отправить. Ехал в машине (в "черной марусе",

как сказала бы Ахматова) из Чистополя в Казань, наслаждался цветами: зеленым

-- полей, красным, желтым -- одежд, голубым -- и думал "всего этого меня

лишали 7,5 лет. Потому как "Город Солнца". Сейчас буду читать газеты и

журналы, накопившиеся за время моего сидения в карцере, -- я их привез с

собой.

Привет всем.

Привет Толику, я часто думаю о нем и всегда прихожу к мысли: как

все-таки это правильно: жить среди людей, как это, наверное, радостно.

Привет всем. Делию обнимаю и целую.

Вазиф.

16 июля 1987 года.

г. Казань, СИЗО-2.

Да, роман Рыбакова я еще не дочитал: не получил номера "Дружбы народов"

с его окончанием.

Все-таки хочу пару слов сказать по поводу "Пирогов": Л.Попкова, на мой

взгляд, слишком грубо противопоставляет стихийность плану, рынок --

внеэкономическому принуждению. Но свободу обязательно нужно (это ее

внутреннее свойство) обеспечивать силой, несвободой для тех, кто покушается

на свободу: свобода играть в футбол обеспечивается жесткими правилами и

внефутбольным принуждением, например, вызовом милиции для удаления с поля

игрока, отказывающегося покинуть его по требованию судьи. В рыночной

экономике внеэкономическим удалением с поля нарушающих правила рынка (не по

правилам приобретающих собственность) -- препровождением в тюрьму, я уже не

говорю о постоянно совершенствующихся правилах самой игры -- рыночной

экономики. Сила, праведное насилие обязательно должно использоваться для

обеспечения свободы, в нечеловеческом обществе оно используется для защиты

несвободы, для защиты высокоразвитой рабской цивилизации, в этом случае сила

-- всегда инструмент паразитирующих на жизни, крови, таланте тех, кто хочет,

знает и умеет. Капитализму не чужд план, если он идет на пользу рынку, на

пользу свободе, ему вообще не чуждо ничто человеческое, он открыт и

любопытен, для него план -- средство, а цель -- свобода, человек,

высвобождение скрытой в человеке бесконечности, он не ограничивает своих

поисков объявлением каких-то зон запретными для поиска, он так и будет

развиваться свободно и свободно, удивляя и радуя людей. Про другую систему

не пишу здесь. Поход на нее начат, она обречена, человек ее превзойдет,

перешагнет и через эти холмы... хотя, теоретически возможно бесконечное

существование общества питающегося своими страданиями, своим рабством, о

рабстве пишущем, своей приобщенностью к рабству гордящимся: "я была с моим

народом, там, где мой народ, к несчастью, был" (ну да это уже начинается тот

разговор, на который много бумаги потребуется). Сама ж Л. Попкова пишет, что

капитализм пробовал и социал-демократические правительства -- не устроили

они никого -- пришел к большей свободе рынка, -- вот этот верхний билль о

свободе, билль "а давайте не ограничивать себя в поиске", на мой взгляд,

всего важнее, и тут не в объективности, а как раз в субъективности дело:

течение истории, выбор себе истории от нас зависит, хочешь, согласен быть

рабом -- и будешь, и никакая наука тебя не спасет, будешь рабом, открывающим

объективные законы упрочивающие рабство, объективность науки? , "где пышнее

пироги?", ха-ха-ха!, у нас они пышнее!!!, у нас!!!, наши пироги пышнее,

потому что вкуснее и надежнее и гарантированнее, какая еще объективность:

кто назначен арбитром спора Л.Попковой с боящимися свободы, боящимися тех

пирогов? Ну да это все в скобках. Планирование! Да разве фирма не планирует

свою деятельность? Тамошние государства не планируют? Только они и

планируют, только то и есть план.

Вазиф.

16 июля 1987 г.

г. Казань, СИЗО-2.

ИЗ ПИСЬМА СВЕТЛАНЕ БАЛАШОВОЙ

Наконец, уже тут, сидючи в Казани, я решил, что кашу маслом не

испортишь и послал два идентичных заявления -- в Президиум Верхсовета СССР и

Генеральному Прокурору СССР -- такого содержания: "В связи с официальным

извещением меня сотрудниками Прокуратуры СССР Овчаровым и Семеновым о

готовящемся освобождении осужденных по статье 70 УК РСФСР и в связи с

досрочным выводом меня из Чистопольской тюрьмы считаю своим долгом с

предельной ясностью заявить свою позицию: я не даю никаких гарантий

соблюдения мною советских законов в случае моего освобождения.

27 января 1987 года.

Вазиф Мейланов, г.Казань, СИЗО-2."


Ну а потом я написал в Президиум Верховного Совета СССР такое

заявление:

"Я требую освобождения -- не оговоренного никакими условиями -- всех

осужденных по статьям 70 и 190-1 УК РСФСР.

Когда бы ни настало мое освобождение, я каждым своим словом, дыханием,

движением буду нарушать статьи 70 и 190-1 УК РСФСР. Такие действия и такую

жизнь я считаю благом для народов этой страны и для всего человечества.

Я никогда не устану повторять, что источником гонки вооружений,

источником напряженности между Западом и Востоком являются эти задавившие

духовную свободу 280 миллионов статьи 70 и 190-1 УК РСФСР (и им подобные

статьи других республик.) Есть только одно радикальное средство уйти от

гонки вооружений: довести уровень духовной свободы в СССР до уровня,

задаваемого отменой статей 70 и 190-1. Только тогда исчезнет сам источник

вражды свободных народов к духовно несвободным народам СССР.

Статьи 70 и 190-1 должны быть выкорчеваны из свода законов.

Только этот шаг явится подвижкой на пути к оздоровлению нравственной

обстановки планеты и, следовательно, к уничтожению источников, готовящих

ненависть, потребную для ядерной войны.

Не социализм, не коммунизм цель человеческого сообщества, а человек,

его благо.

--Да, но в чем благо человека?

--В ответе на этот вопрос и состоит смысл человеческой истории и

человеческой жизни. Давать свои ответы на вопрос, каким быть человеку, во

имя чего жить, как жить, как, следовательно, устраиваться обществу, в

котором жить человеку -- смысл и задача человеческой жизни.

Не давать человеку высказываться о жизни, его окружающей, не давать

человеку распространять свои ответы на перечисленные мною вопросы -- это

значит закрывать пути человеческой истории и лишать божественного смысла

человеческую жизнь.

Свобода мысли и свобода слова -- цель, а не средства. Они являются

бесценным духовным благом, его же лишены народы этой страны.

Статьи 70 и 190-1 УК РСФСР (и аналогичные статьи кодексов других

республик) должны быть уничтожены.

16 февраля, 1987 год.

Вазиф Мейланов, г. Казань, СИЗО No 2."


Заявления мои все отправлены, и мне об этом даны удостоверения. Как

получишь это письмо -- подай мне об этом телеграмму -- может быть она меня

застанет здесь!

Привет Сашке и Делии. Дочку обнимаю.

Вазиф.

20 февраля 1987 год, г. Казань,

Следственный изолятор No2.


Исправляю свою неточность: удостоверения об отправке есть у меня только

для двух последних заявлений ( удостоверений всего три , так как

предпоследнее заявление я послал в две инстанции -- в Президиум Верхсовета и

Генеральному Прокурору).


23 февраля 1987 года.

Вазиф

г. Казань, СИЗО-2.


Сегодня , 27 февраля 1987 года я прибыл в Махачкалу.

ПИСЬМО Д.Л.ШУМУКУ

Дорогой Даниил,

пишу Вам из Махачкалы, так до сих пор и не работаю -- нет для меня в

Дагестане работы по специальности. Светлана уехала в Израиль, я проводил ее

15 октября. С нею уехала моя дочь Делия и ее сын Саша.

Я вернулся в Дагестан 25-го декабря 88-го года, до этого был в ссылке в

Якутии (Верхневилюйский район, село Намцы). Из Намцев летал в Якутск -- в

хирургическом отделении онкодиспансера мне удаляли язву на шее (образовалась

в 85-м году в ШИЗО), сразу после операции меня в этом онкодиспансере

навестили Юрий Бадзьо и Елена Санникова, и тот и другая мне понравились.

Живу я здесь с женой Еленой и дочкой Полиной. Лену арестовали вскоре

после меня за то, что она передала сведения обо мне в Москву, ее обвинили по

70-й статье! Узнав о ее аресте (на прогулке в Махачкалинском изоляторе мы

попали в соседние прогулочные дворы), я объявил голодовку (26 февраля 80-го

года) и держал ее пока ее не выпустили (6 марта 80-го). Но обвинения с нее

не сняли и после выпуска из изолятора, до суда дело не дошло (она была

признана уже не представляющей общественной опасности), так до сих пор и

считается совершившей преступление! В момент ареста ей только-только

исполнилось 23 года (сейчас 32), все эти годы ей приходилось несладко.

Виделся я в Москве и со своей старшей дочерью (от первого брака) Мариям

(ей в ноябре будет 23), она окончила филфак МГУ, увлекается живописью

(картины ее даже покупаются), ей же было всего 13, когда меня арестовали,

так вот: теперь мы с нею как бы заново познакомились и она с юным пылом

стала обвинять меня в... революционаризме: "Ты революционарист... Сейчас все

стали революционаристами, и это настоящий бич общества... Вообще, в политику

идут только те, кто не может себя реализовать в творчестве, а вот я хочу и

могу реализовать себя в творчестве, и поэтому низшей формой деятельности --

политикой -- заниматься не собираюсь..." И т.д. и т.п. и все это с пылом

неофита, с московским гонором и с заносчивостью молодой девушки. Я всю эту

московскую философию слышал 20 лет назад, но чтобы не обидеть дочку

возражать старался мягко... Ну что ж: уже то хорошо, что темы мы взяли

экзистенциальные. Думаю теперь о ней каждый день. Была бы возможность,

переехал бы в Москву, чтобы быть к ней поближе, ну а если не будет такой

возможности -- придется придумать что-нибудь порадикальней.

Я тут пишу статьи и заявления, которые, видимо, кажутся западным

редакторам мешающими "пользе дела", посему они их, прямо не отказываясь

печатать, откладывают в долгий ящик. Так, я написал заявление в верхсовет

страны с требованием создать суд на манер Нюрнбергского для суда над

компартией, коммунистической идеологией и осуществителями коммунистического

режима. В заявлении я пишу, что бумажки выписанной в кабинете

("реабилитация") мне не надо -- мне нужен открытый, гласный суд. Копию

послал в "Русскую мысль", Алики Гинзбурги ее не напечатали! Заявление я

отправил 20-го августа. В нем я в сжатой форме пишу о своей жизни в

заключении. Я хотел бы, чтобы и Вы его прочитали (Светлане оно понравилось).

Ну Гинзбурги Гинзбургами (впрочем я с ним самим непосредственно не

связывался, думаю теперь связаться и поговорить открыто, выяснить его

позицию), а заявление я все равно напечатаю. Впрочем, "Русская мысль"

напечатала этим летом мою статью об указе от 8-го апреля.

Даниил, Света говорила мне, что Вы имеете копию всего своего дела, --

так ли это? Какие у Вас были трудности в получении копий?

Я очень рад, что Вы живете на свободе, Ваши доброта и душевная

честность так восхитили меня, что потом, в ШИЗО и тюрьме, я говорил себе:

"Ничего, семь лет оправданы уже одним тем, что я узнал Шумука." Желаю Вам,

дорогой Даниил, душевной свежести. И ни за что не терять Вашего

неподражаемого, очаровательного украинского юмора (каковой чувствуется и в

письме к Светлане).


Привет от меня Вам и всем Вашим родным.


Ваш Вазиф


16 ноября 1989 года. Махачкала,

пр. Калинина, 29, кв. 36.

ПЕРВОЕ ПИСЬМО ДИАНЕ И ДЖОНУ

Дорогие Диана и Джон Беддоуз!

Спасибо вам и вашим друзьям за то, что вы во все время моего заключения

справлялись о моем здоровье.

Изолированный от всего мира, я знал: найдутся люди, которые поймут, что

заставляло меня стоять насмерть.

Я говорил сидящим в соседних камерах: "Я доказываю теорему

существования. Я строю опровергающий пример. Коммунисты будут говорить

человекам: "Кто? Кто не согнулся пред нами? Этот?... Этот?... Все согнулись!

Все приняли исправление рабским трудом. Ничто личность перед Молохом нашего

гуманнейшего государства". А юный мечтатель скажет: "Был Вазиф! Утверждение

ваше ложно". И рухнет ложь врагов человечества".

Думаю, что коммунисты в случае со мной столкнулись с новым для них

явлением. Они числили меня теоретиком и рассчитывали, как это у них выходило

раньше, победить мою теорию моей же лагерной практикой и тогда сказать мне:

"Много вас с теориями да со гневом праведным шло на нас, а итог всегда один:

огрызаетесь, а везете, ездовые собаки, и любо нам переплавлять ваш

благородный гнев в рабью работу, эгей, залетные, -- сетки, связанные нашими

идейными противниками, нам слаще мирра и вина, всего полезней они теории

нашей".

Но пробил их час: я был готов стоять насмерть против насильников,

против растлителей, приучавших людей бояться говорить, бояться думать.

Моя концепция человека отличается от христианской: считал я, что каждый

должен брать на себя и Кесарево, и Богово, что каждый должен брать на себя

Кесареву работу устройства внешних правил жизни, что мало сказать -- надо

личным примером внести новое понимание в жизнь, что кто понимает, но не

живет по пониманию, тот, на самом деле, всегда не так понимает.

Всегда считал я, что человек ответственен перед добытым им пониманием.

Мысли, мною выношенные, меня обязывают. Я должен показать пример, чтобы люди

узнали о мире и человеке неизвестное им дотоле. Они могут и должны, нельзя

уступать, иначе их перевоспитают в морских свинок.

Решимость пойти на смерть, наедине с собой принятая, сделает вас

победителем, уже не во власти насильников будут ваши решения и, если насилие

ставит вопрос: "да или нет?", вы на каждой развилке отвечаете "нет", и они

знают, что вы так ответите, сламливатели душ вдруг сразу становятся жалкими,

напуганными -- видят они, что превзошедший их в мысли превзошел их в жизни,

в деянии, что он неуязвим, ибо в сердце своем решился на смерть.

Я говорил заключенным: "Своим отказом от рабского труда я тку полотно

свободы, с каждым днем полотна моего все больше, я увеличиваю количество

свободы в стране и в мире. Тяжело, как я? Так и я рад бы не мучиться, но

ведь не оставляют насильники выбора, а трусость народа вынуждает взять на

себя ношу, которую должны бы разделить хотя бы тысячи".

Платон говорил: "И душу -- по крайней мере наиболее мужественную и

разумную -- всего меньше расстроит и изменит какое-либо внешнее воздействие"

и "Человеку надо быть свободным и больше смерти страшиться рабства", и, если

бы я не вышел против насильников насмерть, то получилось бы, что слова его

сейчас неверны. Что есть мера насилия, которой противиться человек не в

силах. Пришел мой черед жизнию своею отстоять истинность текстов Платона. Я

всегда это понимал, но в тюрьме выразил это в слове: "от нас зависит