Перевод с норвежского М. П. Дьяконовой Под редакцией М. А. Дьяконова Предисловие проф. В. Ю

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 39

"наполеон" после плумпудинга. Зачем же тогда Линдстрем подал восемь штук:

два огромных блюда по четыре штуки на каждом? Бог ты мой! Один из

"богатырей" завладел уже такой горой и вгрызся в нее. И один за другим все

восемь человек тоже усердно занялись тем же.

Когда я вернусь домой, мне не придется рассказывать о нужде, унынии и

холоде!

Я схватился за голову, у меня закружилась голова. Температура здесь,

наверное, была на столько же градусов выше нуля, насколько она была ниже его

на воздухе. Я взглянул на термометр, висевший над койкой Вистинга: -35^oС.

"Богатыри", видимо, не обращали ни малейшего внимания на такой пустяк!

Работа над "наполеоном" продолжалась невозмутимо.

Наконец, исчезла последняя крошка от великолепного пирожного, и

появились сигары. Все без исключения предавались и этому наслаждению. До сих

пор они не проявляли особой воздержанности. Интересно знать, как у них

обстоит дело с "крепкими напитками"? Я слышал, что употребление алкоголя в

полярных путешествиях очень вредно, чтобы не сказать - опасно. "Бедные

ребята, - подумал я про себя, - вот причина, конечно, почему вам так

нравятся пирожные! У каждого должен же быть хоть какой-нибудь порок.

Лишенные возможности погрязнуть в грехе пьянства, они предаются обжорству".

Я отлично понимал это и в глубине души очень жалел их. Как-то "наполеон"

даст себя знать? Все немного "посоловели". Очевидно, пирожному нужно время,

чтобы осесть в желудках.

Линдстрем, у которого в данный момент, несомненно, бил самый

осмысленный вид, вошел и начал убирать со стола. Я думал, что сейчас все

заберутся на свои койки в целях лучшего пищеварения. Но нет, не было похоже

на то, чтобы эта сторона дела слишком их. волновала. Они продолжали сидеть,

будто ждали еще чего-то. Ну, да, конечно, им нужно еще кофе! Линдстрем стоит

уже в дверях с чашками и кофейником. Вполне понятно, что после такого обеда

чашка кофе должна показаться вкусной.

- Стубберуд! - Это кричал откуда-то издалека Линдстрем, -

поторапливайся же, пока они не успели согреться!

Я подумал, что, вероятно,. нужно помочь что-то вынести. О, небо!

Линдстрем лежит на животе на чердаке и протягивает вниз через люк - ну, что

бы вы думали? - бутылку бенедиктина и бутылку пунша - все белые от инея!

Теперь я сообразил, что рыбка любит поплавать! И мало того - она, чего

доброго, еще потонет! Более блаженной улыбки, чем у Стубберуда, когда он

принимал бутылки, и более бережного и любовного обхождения с ними, когда он

нес их из кухни до комнаты, я не видел никогда. Я был тронут. А какой ему

был оказан прием! Бурные овации! Да, эти молодцы знали, как подавать ликеры

к кофе. "Подавать холодным" - так написано на бутылке с пуншем. Могу

заверить поставщика, что в этот вечер его предписание было выполнено с

точностью!

Теперь появился и граммофон, и меня позабавила радость, с которой он

был встречен. Кажется, он все-таки поправился больше всего. И каждый

прослушал свою любимую музыку. Все были согласны, что следует прежде всего

почтить Линдстрема за все его старание и работу, и поэтому начали концерт с

"Та-ра-ра-бум-бия". Затем был исполнен вальс. Часть программы, посвященная

Линдстрему, была закончена "речью в честь мадам Хансен".

Все это время Линдстрем стоял в дверях, блаженно улыбаясь. Вот это как

раз по нему!

Таким образом, был проделан полный круг, и каждый прослушал свои

любимые мелодии. Несколько пластинок приберегались к концу. Я понял, что это

самые любимые номера. Сначала появилась ария из "Гугенотов" в исполнении

Михайловой. У "богатырей" хороший вкус, так как вещь эта очень красива и

была пропета удивительно хорошо.

- Но разве, - кричит какой-то нетерпеливый голос, - сегодня не появится

Боргхильд Брюн?

- Конечно,-раздается в ответ, - вот и она. И комната наполнилась

звуками песни "Сульвейг". Жаль, что здесь не было самой Боргхильд Брюн. Мне

кажется, ее не так тронул бы даже гром самых бурных аплодисментов, как тот

прием, который был оказан здесь в этот вечер ее пению. Когда в комнате

зазвучали высокие и чистые ноты, все стали серьезными. Возможно также, что и

слова песни растрогали тех, кто сидел тут темной зимней ночью на пустынной

равнине за тысячи и тысячи миль от всего, что было им дорого. Я думаю, что

это так. Но все же чудесная мелодия, в совершенстве переданная богатейшим

голосом, заставила раскрыться все сердца. Чувствовалось, что всем стало

хорошо. Еще долго царила тишина после того, как замерла последняя нота.

Казалось, каждый боялся услышать звук собственного, голоса. Но, наконец,

слушатели не выдержали.

- Боже ты мой, как чудесно она поет! - вдруг нарушает кто-то тишину.

- А в особенности заключительные слова! Я несколько опасался, что

певица, несмотря на все свое величайшее уменье управлять голосом, все-таки

возьмет последнюю ноту слишком резко. Она ведь так безобразно высока! Но

вместо этого услышал звук такой чистый, полный и нежный, что одна лишь эта

нота могла сделать человека лучше!

После этого граммофон убрали со стола. По-видимому, им больше не

хотелось слушать ничего другого. На часах уже половина девятого, - все,

наверное, будут ложиться спать. Довольно праздновали: ели, пили, слушали

музыку.

Но вот все поднялись с криками: "Лук и стрелы!" - так прозвучало в

комнате. Я прячусь в угол, где висит одежда, решив, что это начинает

действовать алкоголь. Очевидно, произойдет что-то чрезвычайно интересное,

раз все так возбуждены.

Один идет за дверь и приносит маленькую пробковую мишень, а другой

достает с полки над одной из коек ящик со стрелами.

Ага, значит, будет происходить метание стрел - детки будут забавляться!

Мишень вешается на кухонную дверь, ведущую в пристройку. Первый, кто будет

стрелять, становится у конца стола - на расстоянии трех метров. И вот среди

смеха и веселого гама начинается состязание в стрельбе. Здесь есть всякие

стрелки. Не все они одинаково замечательные. Но вот выходит чемпион. Это

видно по той решительности, с какой он накладывает стрелу и посылает ее в

цель. Он уверен в своей победе. Это Стубберуд. Из пяти стрел у него две

попали в центр и три рядом. Следующий Иохансен. Он тоже не плох, но все же

не может сравниться с первым.

Выходит Бьолан. Интересно, так же ли он ловок в этом, как и в прыжках

на лыжах? Он становится у края стола, как и другие, но делает вперед

гигантский шаг. Парень хитрит! Теперь он от цели всего в полутора метрах.

Стреляет он хорошо. Стрела описывает большую дугу. Время от времени он

демонстрирует так называемый "дверной выстрел" и вызывает всеобщий восторг.

"Дверным выстрелом" называется, когда стрела посылается слишком высоко и

попадает в стену комнаты или в дверной косяк. Хассель стреляет "с расчетом".

Что он рассчитывает, понять трудно. Во всяком случае он не рассчитывает

попасть в цель. Если же его "расчеты" касаются кухонной двери, то тогда...

Стреляет ли Амундсен с расчетом или без него, результат получается один и

тот же. Все та же "промазка". Вистинг получает ту же отметку. Преструд

стоит, как пограничный столб между обеими группами. Хансен -

стрелок-профессионал. С силой и мощью посылает он стрелу. Он, видимо,

думает, что находится на охоте за моржами. Все результаты тщательно

заносятся в протокол. Позднее будут раздаваться премии.

А пока Линдстрем занялся пасьянсами. Дневная его работа теперь

закончена. Но на ряду со своим занятием он очень интересуется и тем, что

происходит вокруг мишени. То-и-дело вставляет острое словечко. Но вот он

поднимается, вид у него решительный. Он приступает к своей самой последней

дневной обязанности. Она состоит в замене большой лампы под потолком двумя

небольшими лампами. Это нужно делать, так как жара от большой лампы сильно

чувствуется на верхних койках. Маневр этот служит легким намеком на то, что

порядочным людям пора уже укладываться спать. В комнате становится темно

после того, как гасится яркое солнце под потолком. Две лампы, горящие

теперь, тоже светят хорошо, но, кажется, будто мы сделали шаг назад и снова

переживаем эпоху серных спичек.

И вот понемногу "богатыри" начинают забираться на свои койки. Описание

дня и жизни во "Фрамхейме" было; бы неполным, если бы я не изобразил и этой

сцены. Величайшая гордость Линдстрема, слышал я, быть всегда первым в

постели. Он часто жертвовал многим для того только, чтобы быть "первым в

постели". Чаще всего такое желание удовлетворялось, потому что другие

относились к этому спокойно. Но в этот вечер вышло иначе. Оказывается,

Стубберуд давно уже начал раздеваться, когда вошел Линдстрем. Стубберуд,

увидав, наконец, что у него есть шансы быть "первым в постели", тут же

вызвал Линдстрема на соревнование. Линдстрем, не учитывая вполне ясно

положения, принимает вызов. Загорелась битва не на живот, а на смерть, и за

состязанием с большим интересом следят все присутствующие. Раз, два, три - и

Стубберуд готов и собирается прыгнуть на свою койку, которая находится во

втором этаже над койкой Линдстрема, И вдруг он чувствует, что кто-то

судорожно хватает его за ногу и тянет назад, В ногу крепко вцепился

Линдстрем, вопивший жалостным голосом:

- Подожди же, пока и я разденусь!

"Подожди, пока я тебя схвачу", как сказал один человек, собираясь

драться. Но Стубберуд не поддается уговорам. Он хочет выиграть. Тогда

Линдстрем выпускает его ногу, срывает с себя правую подтяжку, - большего

снять он не успевает, - и кидается на свою койку одним прыжком - головой

вперед. Стубберуд пробует протестовать:

- Это мошенничество, он не разделся!

- Неважно - изрекает толстяк, - а все-таки я первый !

Сцена сопровождалась общим весельем и поощрительными возгласами и

закончилась всеобщим восторгом, когда Линдстрем не раздеваясь бухнулся на

койку. Но этим комедия еще не кончилась. Его прыжок в постель сопровождался

страшным треском, на который в пылу битвы никто не обратил внимания, и

меньше всего сам Линдстрем. Но теперь последствия сказались. Полка над

койкой, куда Линдстрем обыкновенно складывал массу всякой всячины, теперь

обрушилась, и на койку свалились ружья, патроны, граммофонные пластинки,

ящики с инструментами, банки из-под конфет, трубки, коробки с табаком,

пепельницы, коробки спичек и многое другое. И для самого толстяка больше не

осталось места. Ему пришлось снова вылезать, и поражение было вдвое горшим.

Со стыдом он должен был признать Стубберуда победителем. "Но, - прибавил он,

- это уж будет в .последний раз!" Но вот все мало-помалу забрались на койки,

и появились книжки; некоторые закурили трубки. И так был проведен последний

час до одиннадцати часов вечера. В одиннадцать часов лампы были потушены, и

день кончился.

Немного погодя, мой хозяин выходит. Я следую за ним. Я сказал ему, что

должен уехать в тот же вечер и потому он вышел, проводить меня.

-Я провожу вас до склада, - говорит он, - дальше вы найдете дорогу

сами.

Погода значительно улучшилась. Темно, чертовски темно.

- Чтобы лучше найти дорогу, - говорит он, - я возьму с собой свой

"трилистник". Если они и не видят дороги, то чуют ее.

Спустив с привязи трех собак, которые, по всей вероятности, раздумывали

над тем, что бы это могло значить, он ставит фонарь на штабель из досок,

очевидно, для того, чтобы найти дорогу обратно, и мы отправляемся. Видимо,

собаки привыкли бегать этой дорогой, так как они сейчас же направились к

складу.

- Да, - говорит мой проводник, - нечего удивляться, что они знают

дорогу. Они бегают здесь каждый день, по меньшей мере один раз, часто и два

раза в день, с тех пор, как мы здесь.

- Нас, - продолжает он, - трое, обычно совершающих ежедневную прогулку

по этой дороге, а именно - Бьолан, Стубберуд и я. Как вы видели сегодня

утром, они выхолили в половине девятого. Им хотелось вернуться обратно к

началу работ в девять часов. Нам так много нужно сделать, что мы должны

экономить время, если хотим поспеть. Они совершают рейс до склада и обратно.

В девять часов и я обычно иду тем же путем. Остальные тоже начали было зиму

таким же образом. Все были в восторге от утренней прогулки. Но увлечение

скоро прошло, и теперь осталось только нас трое "увлекающихся". Хотя мы

ходим и недалеко - всего около 600 метров, - но и то не отваживаемся ходить

без вех, которые вы видели, и при том всегда нас сопровождают собаки. Часто

я, кроме того, вывешиваю фонарь; но когда бывает так холодно, как сегодня

вечером, керосин замерзает и свет гаснет. Потеря здесь дороги может повести

за собой серьезные последствия, и я стараюсь не подвергаться этой опасности.

Видите, вот первая веха. Нам повезло, что мы сразу попали на нее. Собаки уже

впереди у склада. Я всегда соблюдаю осторожность, идя по дороге к складу,

так как на склоне, где, если вы помните, стоит последний флаг, есть большая

впадина, метров пять глубиной, у самого тороса. Если ошибиться и попасть

туда, можно легко себя искалечить.

Мы прошли вплотную мимо другой вехи. - Два следующих знака найти

труднее, так как они низки и мне часто приходится останавливаться и

подзывать к себе собак, чтобы найти дорогу. Вот, как сейчас, например.

Совершенно невозможно разглядеть что-нибудь, если не наткнешься сразу,

поэтому приходится ждать и заставлять собак находить дорогу. Я точно знаю

число шагов между вехами, и если это расстояние пройдено, то не иду дальше,

а сперва тщательно исследую все кругом. Если же и это не помогает, тогда я

свищу своих собак, которые и появляются моментально. Вот вы увидите, -

раздается долгий свист, - нам не придется их долго ждать. Вот я уже слышу

их, - и правда, из темноты прямо на нас выбегают собаки, - для того, чтобы

они теперь поняли, что мы хотим продолжать свой путь к складу, мы должны

двинуться.

Так мы и сделали. Как только собаки увидели это, они снова бросились

бежать, на этот раз не быстрее того, чтобы нам рысцой можно было поспевать

за ними. И вскоре мы уже стояли у последней вехи.

- Как вы видите, фонарь в лагере начинает гаснуть, и потому я надеюсь,

что вы извините меня, если я не стану провожать вас дальше, а поверну домой,

пока фонарь еще светит хоть немного. Отсюда вы сами найдете дорогу.

С этими словами мы расстались, и мой спутник отправился обратно в

сопровождении своего верного "трилистника", между тем как я..."

ПЕСНЯ В ИВАНОВ ДЕНЬ ИЛИ В СОЧЕЛЬНИК, ИСПОЛНЕННАЯ ВО "ФРАМХЕЙМЕ" 23/VI

1911 (Перевод А. М. Дьяконова)

Шесть месяцев тому назад мы поселились здесь,

И сообщает календарь нам радостную весть:

Настал Иванов день уже, а с ним солнцеворот,

И вечером поэтому наш праздник настает.

И если мы оглянемся на прожитые дни,

То скажем, что неплохо протекли для нас они.

Что тяжко в ночь полярную, всегда болтали мне,

Но в общем все равно, как будет солнце в вышине.

Ну, и житье!

Дела-как маслом смазаны, вот это верно сказано,

Но времени в обрез; чтоб сделать все, что нам приказано,

Изобретаем, пробуем и чиним тут и там.

И без работы не придется здесь остаться нам.

Сейчас я, роясь в памяти, припомнил день такой:

Однажды, поздним летом, сообщил нам наш старшой:

"Идемте, boys, хорошие деньки стоят подряд,

На восемьдесят с чем-нибудь, и там построим склад".

Они упаковали все и двинулись в карьер,

Гордясь своей упряжкой, понеслись через барьер.

Я, как рассыльный мальчик, впереди их всех бежал,

Иль брел вперед через туман, а Хельмер запевал.

Ну, и житье!

Но только зорким глазом следите за компасом;

Огромный снежный нож вблизи него, смущает нас он.

Давай-ка подождем, а то мы не поймем.

Как может нам на запале являться солнце днем!

Достичь нам удалось потом "восьмидесяти двух".

К "восьмидесяти" о третий раз помчались во весь дух.

И в общем, все прекрасно шло, но только как назло

В тумане как-то нас немного криво понесло.

Со старого пути совсем мы сбились и пришли

В местечко, где мы сразу провалиться все могли.

Два пса упали в пропасть, так как мостик наш был плох,

На дне глубокой трещины их дикий вой заглох.

Ну, и житье!

Вот смерть на поле брани.

Померкло все в тумане.

Но все ж им очень повезло- тащить не надо сани!

Их след во мгле пропал, никто их больше не видал,

И только боги знают, куда "Имиль" наш упал.

Когда же мы домой пришли, закончивши свои бег,

На километры порешили закопаться в снег.

Идея не плохая, да, даю вам слово в том:

Ведь каждый получил теперь большой, прелестный дом,

Накует Йорген ящики довольно много дней,

И Бьолан занят рядом переделкою саней.

А Йорген сетует, что дело очень медленно идет.

Но плачь, мой друг, бери опять работу в оборот.

Ну, и житье!

А вот "Дворец хрустальный", там Иохансен беспечальный,

И с ящиками рядом "док" стоит монументальный:

Ведь Вистинг, ты из Хортена, и дому твоему

Название подходит, это видно но всему.

Однажды утром Вистинг и наш Хельмер Перигор

Идут работать в "док" -по только отперли запор,

Как чуют запах странный к удивленью своему:

О, боже мой! Ведь "док" горит, и комната и дыму!

"О, черт дери нас, Вистинг, март на кухню за водой;

Не будь я больше Перигор, дела грозят бедой!"

Но только как случилось это в доме изо льда?

От лампы накалился он, и грянула беда...

Ну, и житье!

После сего испуга поздравили друг друга:

Лишь ящику с приборами пришлось немного туго,

Да наш теодолит, мы думали, сгорит -

В календаре дыра и копоти гора.

После Иванова дня время полетело еще быстрее, чем раньше. Самое темное

время уже миновало, и солнце с каждым днем подходило все ближе и ближе.

Среди самой глубокой темноты однажды утром пришел Хассель и сказал, что у

"Эльсе" родилось восемь щенят. Шесть из них были дамы, и судьба их была тут

же решена. Их убили и скормили родителям, которым они пришлись по вкусу. Как

будто бы даже они их и не жевали совсем, а просто проглатывали целиком. В

том, что они им понравились, не было никакого сомнения, так как на другое

утро исчезли и остальные два.

Условия погоды здесь весьма поразили нас. Обо всех известных

антарктических областях мы имели сведения, что погода там постоянно бывает

очень неспокойной. Когда мы были на "Бельгике" в дрейфующих льдах к западу

от Земли Греема, все время стояла ветреная неприятная погода. Норденшельд во

время своего пребывания на восточной стороне Земли Греема убедился в том же

самом; один шторм сменялся другим. Различные английские экспедиции,

побывавшие в проливе Мак-Мурдо, говорят о постоянно господствовавших там

сильных ветрах. Мало того, в то время как у нас на барьере стояла

прекраснейшая погода, - тихо или слабый ветер, - Скотту, как мы теперь

знаем, на его станции, километров на 650 западнее нас, досаждали частые

ветры, мешавшие его работе.

Я ждал, что температура будет держаться высокой, так как всю зиму можно

было очень ясно видеть темный воздух над океаном. Всегда, когда состояние

воздуха позволяло это, тяжелое водяное темное небо резко вырисовывалось, не

оставляя никакого сомнения в том, что море Росса на большое пространство

открыто круглый год. Однако, несмотря на это, температура опускалась очень

низко, и средняя температура, которую дали наши наблюдения за год, наверное,

является самой низкой из когда-либо наблюдавшихся. Самая низкая температура

у нас была -59^o С, это было тринадцатого августа 1911 года. В течение пяти

Blog

Перевод с норвежского М. П. Дьяконовой Под редакцией М. А. Дьяконова Предисловие проф. В. Ю