Перевод с норвежского М. П. Дьяконовой Под редакцией М. А. Дьяконова Предисловие проф. В. Ю

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 39

моменты. Выступление отдельных лиц ожидалось с большим интересом.

Никому не позволялось угадывать так, чтобы слышал другой. Это,

несомненно, повлияло бы на ответы. Поэтому записи делались по мере того, как

товарищи появлялись один за другим.

- Ну, Стубберуд, какая же у нас сегодня температура?

У Стубберуда была своя собственная, система вычисления, постичь которую

мне так и не удалось. Вот и сегодня. Он огляделся по сторонам и стал изучать

различные физиономии.

- Сегодня нежарко, - произнес он очень уверенным тоном.

Я мог сейчас же утешить его, что он отгадал правильно. Было -56^o С.

Месячный подсчет бывал очень интересным. Насколько я припоминаю, лучшим

результатом, который когда-либо дал наш конкурс в один из месяцев, было

восемь приблизительно правильных угадываний. Кто-нибудь в течение долгого

времени упорно указывал температуру, удивительно близко подходившую к

действительной. Но вдруг в один прекрасный день делал громадный

скачок-градусов на пятнадцать от настоящей температуры. Оказалось, что

средняя температура. по данным наилучшего отгадчика отличалась от

действительной на несколько десятых градуса. Если взять среднее из всех

средних показаний конкурентов, то получался результат, настолько близкий к

настоящей температуре, что на практике его можно было принять за

действительную температуру. Имея в виду главным образом все это, я и

придумал такие угадывания. Если потом нам так уж не повезет, что мы потеряем

все свои термометры, то мы не окажемся совсем беспомощными.

Здесь будет уместно сообщить, что во время санного путешествия к югу у

нас было с собой четыре термометра. Наблюдения производились три раза в

день. Все четыре термометра были привезены домой в неповрежденном виде.

Вистинг возглавлял эту отрасль науки, .и мне кажется, что тот фокус, который

он выкинул, не разбив ни одного термометра, не имеет себе подобного...

Пройдемся по "Фрамхейму", чтобы лучше понять нашу повседневную жизнь.

Раннее утро двадцать Третьего июня. Полнейшая тишина над всем барьером -

такая тишина, представить себе которую может лишь тот, кто побывал в этих

областях - одним словом, полнейшая тишина!

Мы поднимаемся по старой дороге от того места, где "Фрам" стоял в

первый раз. Идя, не раз хочется остановиться и спросить: да неужели же все

это действительно существует? Такой непостижимой красоты никому еще не

приходилось видеть! Вот северный край барьера "Фрама" с ближайшими к нему

"горами Нельсона и Ренникен". За ними зубец за зубцом, вершина за вершиной,

один выше другого громоздятся Старые, почтенные торосы. Освещение

изумительно! Откуда распространяется этот удивительный свет?

Светло, как днем, а. между тем у ворот уже стоит самый короткий дань в

году. Теней никаких нет, поэтому это не может быть луна. Нет, это игра

одного .из немногих, действительно сильных южных сияний.

Кажется, будто природа хочет угодить своим гостям и показаться в лучшем

своем убранстве. И наряд, выбранный ею, красив. Ни малейшего ветра,

сверкающие звезды, и ниоткуда ни звука. Однако, нет. Что эти? Как огненный

луч, скользит свет через все небо, И это движение сопровождается шипящим

звуком. Тш... Ты не слышишь? Вот он снова движется, он принял форму ленты и

отливает красным и зеленым. С минуту стоит спокойно, как бы раздумывая, в

каком ему направлении двинуться, и снова движется, сопровождаемый

прерывистым шипящим звуком, Итак, в это изумительное утро природа подарила

нас и этим, чем-то самым таинственным, самым непостижимым изо всего

существующего, - говорящим южным сиянием. Теперь вы можете вернуться домой и

рассказать, что сами видели и слышали южное сияние, Ведь теперь вы не

сомневаетесь больше? Как можно сомневаться в том, что ты слышал собственными

двоими ушами и видел собственными своими глазами? А все-таки вы обмануты - и

вы, как многие другие. Шипящего северного и южного сияния не существует

вовсе - это всего лишь плод вашего стремления к таинственному,

сопровождаемый вашим замерзающим на морозном воздухе дыханием! Может быть,

было глупо с моей стороны обращать на это ваше внимание. Пропало теперь

многое из очаровательной таинственности, и ландшафт утратил свою былую

привлекательность.

Мы тем временем поднялись мимо "Нельсона" и "Ренникена" и дошли как раз

до первого гребня холмов, Тут неподалеку под нами возвышается громадная

палатка, и по ее краю видны две длинные темные полосы. Это взор наш

остановился на главном складе.

Вы увидите, что мы держим свои вещи в порядке. Ящик лежит на ящике, как

будто они сложены на месте образцовой постройки. И все уложены в одну

сторону. Все номера обращены к северу.

- Почему вы выбрали именно это направление? - задается естественный

вопрос. - Сделано ли это с какой-то определенной целью?

- Да, конечно. Так оно и есть. Если вы посмотрите на восток, то

заметите, что небо на горизонте немного более светлого, нежного оттенка, чем

в других местах. Это день, каким он сейчас здесь бывает. При таком дневном

свете все еще нельзя ничего делать. Положить все ящики номерами на север

было бы невозможно без сильного южного сияния. Но этот светлый оттенок будет

возрастать и станет сильнее. В девять часов утра он будет на северо-востоке

и распространится по небу на 10^o в высоту. Этот свет не производит такого

впечатления, что он дает какое-нибудь освещение, хотя так оно и есть; но вы

без труда сможете тогда прочесть номера. Больше того, вы прочтете и названия

фирм, которыми помечены почти все ящики. Когда же утренняя заря дойдет до

севера, вы увидите это еще яснее. Правда, эти цифры и буквы большие - около

пяти сантиметров в высоту и пяти в ширину, но это все же показывает, что

день у нас бывает и здесь в самое темное время года. Значит, абсолютной

темноты, как некоторые себе представляют, здесь не бывает.

В палатке, стоящей позади, хранится сушеная рыба. Ее у нас много. Нашим

собакам никогда не придется терпеть нужду. Но теперь нам надо поторопиться,

если мы хотим посмотреть, как начинается во "Фрамхейме" день. Вот мы

проходим мимо флага - это веха. У нас их поставлено пять штук между лагерем

и складом. Они нужны в темные дни, когда дует восточный ветер и метет снег.

А вот там на склоне вы видите "Фрамхейм". Пока он кажется нам какой-то

темной тенью на снегу, хотя до него и недалеко. Вот эти острые крыши,

торчащие вверх на фоне неба,-наши собачьи палатки. Самой хижины вам не

видно. Она совершенно занесена снегом и скрыта в барьере. Но, я вижу, вам

стало жарко от ходьбы? Мы пойдем немного потише, тогда вы не очень

вспотеете; это не годится. Всего -40^o, а потому понятно, что вам стало жарко

во время ходьбы.

При такой температуре и затишье, как сегодня, быстро согреваешься, если

спешишь... Равнина, куда мы сейчас спустились, представляет нечто вроде

котловины. Если вы немного наклонитесь и посмотрите в сторону горизонта, то

при некотором старании увидите возвышенный гребень и повсюду вокруг торосы.

На склоне, к которому мы теперь приближаемся, стоит наш дом. Мы

построили его именно здесь, считая, что тут он будет лучше защищен, и,

оказывается, мы не ошиблись. Наблюдаемый здесь ветер, если он хоть

сколько-нибудь значителен, почти всегда дует с востока, А против таких

ветров находящийся здесь склон является прекрасной защитой. Если бы мы

построили свой дом там, на месте нашего склада, который мы только что

прошли, то мы, конечно, гораздо сильнее чувствовали бы непогоду.

Но теперь, подходя к дому, будьте осторожней, чтобы вас не услышали

псы. Теперь их у нас около 120 штук, и если они сейчас поднимут лай, тогда

прощай, прекрасное полярное утро!

Вот мы и пришли, и при том дневном свете, какой сейчас есть, вы можете

разглядеть ближайшие окрестности. Вы не видите дома, говорите вы? Охотно

верю! Труба вон там на снегу, вот и все, что осталось над барьером; откидная

дверь, к которой мы подходим, по вашему мнению, может быть, просто валяется

на снегу без всякой надобности, но это неверно. Это вход в наш дом. Вам

нужно хорошенько нагнуться, когда вы будете спускаться в барьер. Здесь в

полярных областях все делается в уменьшенных масштабах. Нам нельзя быть

расточительными! Вот перед вами сначала четыре ступеньки вниз. Осторожнее,

они довольно высоки! К счастью, у нас еще есть достаточно времени, чтобы

увидеть все с самого начала. Я вижу, лампа в коридоре еще не зажжена, значит

Линдстрем не встал. Ухватитесь теперь за мой анорак и следуйте за мной. Мы

теперь находимся в снежном коридоре, ведущем в пристройку. Ах, извините!

Простите, пожалуйста! Вы ушиблись? Я совсем забыл предупредить вас, что

здесь в дверях пристройки порог. Не впервые люди разбивают себе носы,

спотыкаясь об него. Мы все проделали это антраша! Теперь мы уже знаем и не

попадаемся больше. Подождите минутку, я зажгу спичку, и вам будет видно,

куда идти. Вот мы в кухне. ...Превратитесь же теперь в невидимку и следуйте

за мной по пятам целый день, тогда вы увидите, как протекает наша жизнь.

Вечером вы увидите, как проводится у нас праздник. Когда вы будете посылать

домой свои сообщения, не сгущайте красок, обещайте мне это. До свидания!.

"Дрень, др... р... р". Это будильник. Я жду, жду и жду. Дома я привык к

тому, что за этим звонком следует шлепанье по полу босых ног, зевок или

что-нибудь в таком роде. Но здесь-ни звука. Когда Амундсен ушел от меня, он

забыл сказать, куда мне прежде всего сунуться. Я попробовал было последовать

за ним и войти в комнату, но воздух там. . . нет, спасибо: я понял, что тут

спят девять человек в помещении 6 на 4 метра. Комментарии излишни!

Все еще ни звука. Будильник у них существует, видимо, лишь для

самообмана, чтобы воображать, будто они встают. Но вот, тш....

- Линтрум, Линтрум! (Он слыл под именем Линтрума, а не Линдстрема.).

Тебе, как будто бы, надо уже вставать! Кажется, будильник уж пошумел

довольно !

Это Вистинг-я узнаю его по голосу.

Страшный треск: это Линдстрем осторожно вылезает из койки. Если он

поздно просыпается, то одевается зато недолго. Раз, два, три - и он стоит

уже у двери с лампочкой в руке. Около шести часов утра. Он хорошо выглядит.

Круглый и толстый, как и в последний раз, когда я его видел. Одет он в

толстую темно-синюю одежду. На голове у него вязаный колпак. Почему это?

Ведь в комнате ничуть не холодно. Зимой у нас дома в деревне на кухне часто

бывает холоднее. Значит, причина не в этом. А, вот в чем дело! Линдстрем лыс

и стесняется показывать свое слабое место. Так обычно бывает со всеми лысыми

людьми. Они не любят, когда кто-нибудь это видит.

Прежде всего он затопляет плиту. Она стоит под окном и занимает

половину кухни в 2 на 4 метра. Мое внимание прежде всего останавливается на

его способе топки. Дома мы обыкновенно колем сначала лучину и очень

старательно следим за тем, как положить дрова. Но Линдстрем сует дрова, не

обращая внимания ни на их расположение, ни на их место. Да, если теперь все

это у него загорится, то он ловкач! Я все еще соображаю, как ему удастся

справиться, как вдруг он решительно нагибается и хватает бидончик. Не

сморгнув глазом, будто это самая естественная на свете вещь, льет он на

дрова керосин. И не каплю или две! Нет, столько, чтобы уж загорелось

наверняка! Спичка - да, ну теперь я понимаю, как Линдстрему удается все это

зажечь. Сделано чертовски хитро, но видел бы это Хассель!

Уже со вчерашнего вечера кастрюля налита водой, и Линдстрем только

сдвигает ее в сторону, чтобы очистить место для кофейника; кофе скоро

закипит на таком огне, который Линдстрем развел. Пламя пылало так, что в

трубе гудело. Нашему молодцу нужно порядочно горючего!

Удивительно, почему это Линдстрем так торопится сварить кофе. Я думал,

что завтрак подается в восемь часов, а теперь всего только четверть

седьмого. Линдстрем мелет кофе без передышки, даже щеки у него трясутся.

Если качество соответствует количеству, то получится изрядная вещь!

- Вот, черт! -это утреннее приветствие Линдстрема, - эта кофейная

мельница не годится я свиньям! Просто хоть грызи зерна! Право, это было бы

скорее!

Он, действительно, прав. После усердной десятиминутной работы у него

набралось кофе столько, сколько требуется. На часах уже половина седьмого.

Кофе заваривается. Ах, какой запах! Откуда это только Амундсен достал

такого? А пока что, кок вытащил трубочку и задымил вовсю натощак.

Невидимому, это ему не вредит. Ух! Кофе убежало. Пока кофе кипело, а

Линдстрем дымил вовсю, я все раздумывал, зачем ему нужно так спешить с кофе.

Глупец, как это я не понял сразу! Конечно, он хочет напиться горячего

свежего кофе, пока все остальные еще не поднялись. Совершенно ясно!

Когда кофе вскипело, я спокойно уселся на складной стул, стоявший в

одном из углов, и стал ждать, как будет происходить утреннее угощение.

Однако, должен сказать, что Линдстрем опять поразил меня. Он отодвинул

кофейник с огня, снял со стены чашку, пошел за чайником, стоявшим на

скамейке, и налил себе-поверите ли! - чашку старого холодного чаю. "Вот

удивительный тип!" - подумал я про себя.

Но вот Линдстрем чрезвычайно заинтересовался эмалированной миской,

стоявшей на полке над плитой. Теперь стало основательно жарко - я взглянул

на термограф, висевший под потолком: + 29^o С - но, по-видимому, этого было

недостаточно для таинственного содержимого миски. Она была при этом закутана

в полотенца и одеяла и производила на меня впечатление сильно простуженной.

Время от времени Линдстрем бросал на миску вопрошающий взор. Он смотрел на

часы, приподнимал одеяло, и вид у него был задумчивый.

Но вот я вижу, что лицо его просветляется, он издает долгий, мало

мелодичный звук, нагибается, хватает совок для мусора и убегает в

пристройку. Тут уж. я серьезно, заинтересовался.

Что-то будет теперь ? В следующую минуту он возвращается, радостно

улыбаясь, и несет полный совок угля.

Если раньше я был только любопытен, то теперь я испугался. Я

отодвинулся как можно дальше от плиты, уселся прямо на пол и стал искоса

поглядывать на, термограф. И действительно, перо задвигалось вверх большими

шагами. Это уж чересчур! Я решил сейчас же по возвращении посетить

метеорологический институт и сообщить там обо всем, что видел собственными

глазами.

Даже здесь, на полу, где я сидел, жара казалась мне невыносимой. Как же

ему-то,.. Боже мой, да ведь он усаживается прямо на плиту! Должно быть, он

помешался. Только что я собирался закричать от ужаса, как дверь отворилась,

и из общей комнаты вышел Амундсен.

Я облегченно вздохнул. Теперь будет лучше. На часах было уже десять

минут восьмого.

- Здрасте, толстяк!

- Здрасте!

- Какая сегодня погода?

- Когда я выходил, был восточный ветер и сильная метель, но это было

уже довольно давно. У меня все смешалось в голове, - Линдстрем с невиннейшим

видом рассказывал о погоде, а я моту прозакладывать душу, что он сегодня

утром даже не выходил за двери.

- А как дела с этим сегодня? Что-нибудь выходит? Амундсен с интересом

заглядывает в таинственную миску. Линдстрем снова приподнимает одеяло.

- Да, поднимается, наконец, но и досталось же ему сегодня здорово!

- Да, оно и видно, - отвечает собеседник и уходит. Мой интерес

разделяется теперь между "этим" в миске и возвращением Амундсена со

следующей за тем метеорологической дискуссией.

Амундсен скоро возвращается. Температура воздуха очевидно, не особенно

привлекательна.

- Скажите, мой добрый друг, - Амундсен садится на складной стул у

самого того места, где я сижу на полу, - какая была погода, сказали вы?

Я в восторге. Будет забавно.

- Дул восточный ветер и шел снег, густой как стенка, когда я выходил в

шесть часов.

- Гм! С тех пор удивительно быстро прояснело и стало тихо. Ведь сейчас

совершенно тихо и ясно.

- Ну, я так и думал. Я понял, что она уляжется, да и на востоке как

будто бы светлело.

Он ловко выпутался. Между тем "это" в миске снова подверглось осмотру.

Миску сняли с полки над плитой и поставили на скамейку. Разные тряпки, в

которые миска была закутана, были сняты одна за другой, пока она не

предстала во всей своей наготе. Я уже не мог больше сдерживаться. Я должен

был подойти и заглянуть в миску! И, правда, было на что посмотреть. Миска

была полна до краев золотисто-желтым тестом, со множеством пузырьков и

явными признаками того, что оно "удалось". Я начал чувствовать почтение к

Линдстрему. Чертовски ловкий парень! Лучшего теста не сделать ни одному

кондитеру и в наших широтах!

Часы показывают теперь семь часов двадцать пять минут. По-видимому, все

здесь происходит по часам. Линдстрем бросает на своего баловня последний

взгляд, хватает бутылочку со спиртом и уходит в соседнюю комнату. Я вижу,

что мне следует идти за ним туда же. Оставаться с Амундсеном, сидевшим на

складном стуле и дремавшим, было неинтересно. В комнате был полный мрак и...

атмосфера! нет, по крайней мере,.. десять атмосфер!..

Я тихо стоял у дверей и с трудом дышал. Линдстрем .возился там в

темноте, искал ощупью спички и, наконец, нашел их. Чиркнул одну и зажег

спирт в чашечке под висячей лампой. При свете горящего спирта ничего нельзя

было хорошенько рассмотреть. Все еще приходилось только угадывать и,

пожалуй, также слышать. Ребята горазды спать! Один сопел здесь, другой там;

из каждого угла доносился легкий храп. Спирт горел минуты две, как вдруг

Линдстрем заторопился. Он бросился к выходу как раз в тот момент, когда

погасло спиртовое пламя. Полная тьма. Я слышал, как впопыхах Линдстрем

опрокинул бутылочку со спиртом и ближайший стул; не моту оказать, что еще

подверглось той же участи, так как я плохо знаком с местностью; но во всяком

случае еще много чего. Я услышал щелканье, но понятия не имел, что это

такое; затем опять то же стремительное движение к лампе. Теперь, конечно,

Линдстрем наступил на то, что уронил перед тем. Но тут я услышал свистящий

звук и почувствовал удушливый запах керосина.

Я собирался было уже открыть дверь и удрать, как вдруг, - так,

представляю я себе, должно быть происходило в первый день мироздания, я хочу

сказать столь же мгновенно, - появился свет, но свет, не поддающийся

никакому описанию. Он светил так, что слепил и резал глаза. При этом он был

совершенно белый и необычайно приятный. Очевидно, это была одна из так

называемых 200-свечовых ламп "Люкс". Мое изумление перед Линдстремом перешло

в восторг. Чего бы я не дал теперь, чтобы опять сделаться видимым, обнять

его и выразить ему свое о нем мнение! Но этого делать нельзя. Тогда я не

увижу, как в действительности живут во "Фрамхейме". Поэтому я продолжал

стоять тихо.

Прежде всего Линдстрем постарался привести в порядок все, что он

опрокинул, возясь с лампой. Спирт, конечно, весь вытек из бутылочки, когда

она упала, и теперь растекся по всему столу. Это, невидимому, не произвело

ни малейшего впечатления на Линдстрема. Взмах руки-и все очутилось на одежде

Иохансена, лежавшего около стола. Малый, кажется, столь же щедр со спиртом,

как и с керосином!

Теперь Линдстрем исчезает в кухне, но сейчас же появляется снова с

тарелками, чашками, ножами и вилками. Способ Линдстрема накрывать на стол

для завтрака мог служить прекраснейшим образцом неслыханного содома. Если

ему нужно было положить ложку в чашку, то это. происходило не обыкновенным

.манером. Нет, Линдстрем отставлял от себя чашку, поднимал ложку высоко в

воздух и затем ронял ее в чашку. Шум, производимый им при этом, был просто

адский!

Blog

Перевод с норвежского М. П. Дьяконовой Под редакцией М. А. Дьяконова Предисловие проф. В. Ю