России материалы межвузовской студенческой научно -практической конференции 21 мая 2008 г., Екатеринбург Екатеринбург 2008

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

Литература

Бердяев Н.А. Русская идея. Судьба России. М., 2000.

2. Ваторопин А.С. Кризис русской идеи // Судьба России: прошлое, настоящее, будущее. Тезисы Всероссийской конференции (Екатеринбург, 17-19 ноября 1994), Екатеринбург, 1995.

Гулыга А.В.Русская идея и ее творцы. М., 1995.
Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений, т. 18.
Ильин И.А. О русской идее. // Русская идея. Сборник произведений русских мыслителей. М., 2002.
Копалов В.И. Об опыте работы научного семинара «Русская идея:// Судьба России: прошлое, настоящее, будущее. Тезисы Всероссийской конференции (Екатеринбург, 17-19 ноября 1994), Екатеринбург, 1995.
Соловьев В.С. Соч. в 2-х т., М., 1989, т. 2.

Иван ИЛЬИН О ДУХОВНОМ АКТЕ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ

Антипина М.С., Лаптева Н.М.

Вопрос о национальной идентичности остро актуален в современной России. В самосознании русского народа размыта национально-культурная идентичность, вследствие чего у русских наблюдается недостаток самостоятельности, активности и инициативности в проектировании своей жизни. В стране наблюдается идейный вакуум. Ситуация осложняется тем, что в России нет национальной идеи. Этот вопрос в свое время волновал выдающегося русского философа И.А. Ильина

(1883–1954 гг.).

Вопрос о национальной идентичности в русском самосознании поднимается в философии, культурологи, психологии, социологии и др. Впервые это понятие в науку ввел Э. Эриксон. Он понимал под ним чувство самотождественности, собственной истинности, полноценности, сопричастности миру и другим людям. Чувство обретения адекватности и стабильного владения личностью собственным Я, способность к полноценному решению задач.

В социальной психологии процесс становления национальной идентичности изучен довольно подробно, как в контексте возрастного развития идентичности (Э. Эриксон), так и в ситуации взаимодействия с другой культурой или включения в новую социальную группу (Д. Мацумото, Т.Г. Стефаненко, В.Н. Павленко и др.) на разных этапах становления национальной идентичности.

В данной статье мы хотели бы рассмотреть понятие национальной идентичности в контексте русского самосознания с позиции И.А. Ильина, точнее, о духовном акте, о сочетании тех духовных сил, какими творилась и ныне творится подлинная отечественная культура.

Национальная идентичность напрямую зависит от степени осознания народом своей сущности и предназначения. А сущность выражена в национальной идее, которая, как «Энтелехия» Аристотеля, целевым образом организует и направляет духовную и практическую жизнь народа и человека.

В чем же сущность русской национальной идеи по Ильину, т. е. каким духовным актом русский народ творил свою культуру? Для И.А. Ильина русская идея, прежде всего, идея сердца. Она утверждает, что главное в жизни есть любовь и что именно любовью строится совместная жизнь на земле, ибо из любви родится вера и вся культура духа. Эту идею русско-славянская душа, издревле и органически предрасположенная к чувству сочувствию и доброте, восприняла исторически от христианства: она отозвалась сердцем на Божие благовестие, на главную заповедь Божию, и уверовала, что «Бог есть Любовь».

Любовь есть основная духовно-творческая сила русской души. Без любви русский человек есть неудавшееся существо. Цивилизующие суррогаты любви (долг, дисциплина, формальная лояльность, гипноз высшей законопослушности) – сами по себе мало свойственны. Без любви он или лениво прозябает, или склоняется ко вседозволенности. Ни во что не веруя, русский человек становится пустым существом, без идеала и без цели. Ум и воля русского_,человека приводятся в духовно-творческое движение именно любовью и верою [1. С.15]. C этой точкой зрения И.А. Ильина нельзя не согласиться.

Любовь была и есть одной из самых главных ценностей для большинства людей. нельзя человеку прожить без любви потому, что самое главное и драгоценное в его жизни открывается именно благодаря этому прекрасному чувству. Осознание своей национальной идентичности начинается с любви к Родине, так как эта любовь дает духовную связь с родным народом и национальную принадлежность.

В последнее время, как мы считаем, можно проследить следующую тенденцию в русском самосознании. Русский народ становится все более черствым, он боится показать свои истинные чувства, из-за того, что в мире наблюдается обесценивание любви – отрицание Родины и семейных ценностей; подавление веры и религии. Современный человек, отмечал И. А. Ильин, боится быть добрым и не стыдится злобы. Крайне важно, чтобы эта проблема была осознана русским народом.

Проявление русской любви и русской веры, по И.А. Ильину, есть живое созерцание. Созерцанию нас учило, прежде всего, наше равнинное пространство, наша природа, с ее далями и облаками, с ее реками лесами, грозами и метелями. Русскому, созерцанию давалась красота, пленявшая сердце, и эта красота вносилась во все – от ткани и кружева до жилищных и крепостных строений. От этогодуши становились нежнее, утонченнее и глубже; созерцание вносилось и во внутреннюю культуру – в веру, в молитву, в искусство, в науку и в философию. Русскому человеку присуща потребность увидеть любимое вживе и въяве и потом выразить увиденное, – поступком, песней, рисунком или словом.

Но сердце и созерцание дышат свободно. Они требуют свободы, творчество их без нее угасает. Сердцу нельзя приказать любить, его можно только зажечь любовью. Созерцанию нельзя предписать, что ему надо видеть, и что оно должно творить. Дух человека есть бытие личное, органическое и самодеятельное; он любит и творит сам, согласно своим внутренним необходимостям [1. С.15]. Для русского человека как не для кого другого, с нашей точки зрения, важна свобода веры, воззрений и убеждений, в которую другие люди не имели бы право вторгаться с насильственными предписаниями и запрещениями. Русский человек не терпит над собой насилие и поэтому внедрение и развитие этой идеи должно учитывать эту национальную особенность.

Итак, с точки зрения И.А. Ильина, русская идея есть идея свободно созерцающего сердца. Вся жизнь русского народа могла бы быть выражена и изображена так: свободно созерцающее сердце искало и находило свой верный и достойный Предмет. Под Предметом Иван Александрович понимал Дело великое и прекрасное, «Божию ткань» на земле.

Россия всегда строилась духом свободы и предметности, и всегда шаталась и распадалась, как только этот дух ослабевал, – как только свобода извращалась в произвол и посягание, в самодурство и насилие, как только созерцающее сердце русского человека прилеплялось к беспредметным содержаниям. Такова русская идея: свободно и предметно созерцающая любовь, определяющая жизнь и культуру.

Исходя из русского уклада души, нам следует помнить одно и заботиться об одном: как бы нам наполнить, как бы нам верно воспринять и выразить Божественное – по-своему; как бы нам петь Божьи песни и растить на наших полях Божьи цветы…. Мы призваны не заимствовать у других народов, а творить свое и по-своему; но так, чтобы это наше и по-нашему созданное было на самом деле верно и прекрасно, т.е. Предметно [1. С.17].

Достоинства нам даны и заданы наши собственные. И когда мы сумеем преодолеть свои национальные недостатки, – совестью, молитвою, трудом и воспитанием – тогда наши достоинства расцветут так, что о чужих никто из нас не захочет и помышлять.

Россия не есть пустое вместилище, в которое можно механически, по произволу, вложить все, что угодно, не считаясь с законами ее духовного организма. Россия есть живая духовная система, со своими историческими дарами и заданиями. Мало того, – за нею стоит некий божественный исторический замысел, от которого мы не смеем отказываться и от которого нам и не удалось бы отречься, если 6ы мы даже того и захотели. И все это выговаривается русской идеей.

Эта русская идея созерцающей любви и свободной предметности – сама по себе не судит и не осуждает инородные культуры.Она только не предпочитает их и не вменяет себе в закон.

Запад нам не указ и не тюрьма, писал И.А. Ильин. Его культура не есть идеал совершенства. Строение его духовного акта (или вернее – его духовных актов) может быть и соответствует его способностям и, его потребностям, но нашим силам, нашим заданиям, нашему историческому призванию и душевному укладу оно не соответствует, и не удовлетворяет. И нам незачем гнаться за ним и делать себе из него образец. У Запада свои заблуждения, недуги, слабости и опасности. Нам нет спасения в западничестве. У нас свои пути и свои задачи.

Как бы ни были велики наши исторические несчастия и крушения, мы призваны самостоятельно быть, а не ползать перед другими; творить, а не заимствовать; обращаться к Богу, а не подражать соседям; искать русского видения, русских содержаний и русской формы, а не ходить в кусочки, собирая на мнимую бедность. Мы Западу не ученики и не учителя. Мы ученики Богу и учителя себе самим. Перед нами задача: творить русскую самобытную духовную культуру – из русского сердца, русским созерцанием, в русской свободе, раскрывая русскую предметность. И в этом, – смысл русской идеи [1. С.19].

Таким образом, Ильину удалось увидеть суть проблемы национальной идеи, которая актуальна и по сей день. Мы также считаем, что у России должна быть собственная национальная траектория развития, которая бы учитывала все особенности русского народа. И для того, чтобы русскому народу обрести духовное единство, осознать нашу национальную идентичность, нашу сущность и предназначение нужно, чтобы эта проблема стала актуальной, в первую очередь для главы государства.

Россия может быть обновлена и будет обновлена в своем русском национальном строении именно духом сердечного созерцания и предметной свободы [1. С.22]. Внедрение этого духа в самосознание русского народа во многом зависит от специфики воспитания будущего поколения. Поэтому, мы считаем, что для развития русской национальной идеи необходимо воспитывать социо-культурную идентичность современного специалиста для осознания русским народом своей сущности и предназначения.

Литература

Ильин И.А. О русской идее // Ильин И.А. Наши задачи: В 2 т. М, 1992. Т. 1.

Сущность и своеобразие русской культуры

Гусев Е.А..

В обширном наследии И.А. Ильина, православного философа, теоретика государственности, правоведа, есть блестящие труды по эстетико-культурологической проблематике.

Исследуя феномен культуры, мыслитель утверждает, что она творится не сознанием, не рассудком и произволом, а целостным длительным и вдохновенным напряжением всего человеческого существа. Подлинная культура начинается там, где духовное содержание ищет совершенную форму. Она есть явление внутреннее и органичное, захватывающее самую глубину человеческой души.

Культурное творчество вырастает из любви и веры, которые составляют суть христианства. Вся история христианства есть единый и великий поиск культуры. Человек обретает дар свободного творчества тогда, когда он, благодатно соединившись с Богом, научившись созерцать сердцем, преодолевает соблазн рассудочного формализма.

В каком состоянии оказалась европейская культура к концу девятнадцатого века? В состоянии кризиса; корни его – в утрате христианских идеалов.

Культура Европы – это уже по существу светская секуляризованная культура: светская наука, светское искусство, светское правосознание, светски осмысливаемое хозяйство, светское восприятие мира и объяснение мироздания.

Успехи науки и техники (электричество, химия, машины, телеграф, железные дороги, авиация) вызывают к жизни новые общественные явления – капиталистическую промышленность, пролетаризацию масс, революционные движения. Все это, вместе взятое, коренным образом меняет строй души человека, его вкусы и потребности, ведет к отказу от вечных истин христианства.

Результат этих процессов – религиозно мертвеющий человек, умственно и нравственно вырождающийся. Человечество идет к невиданному еще в истории культурному кризису¹.

Утратили ли актуальность размышления ученого о сути современной цивилизации?

Российские политики постоянно пользуются этим термином в последние полтора – два десятилетия, то призывая нас в цивилизованный «европейский дом», то убеждая в «необходимости единения со всем цивилизованным миром».

Отличие цивилизации от культуры, указывает И.А. Ильин, в том, что она может усваиваться внешне и поверхностно, не требуя всей полноты душевного участия. Народ может стоять на последней высоте техники и цивилизации, а в вопросах духовной культуры (нравственность, наука, политика и хозяйство) переживать эпоху упадка. И, напротив, народ может иметь древнюю и утонченную духовную культуру, но в вопросах внешней цивилизации (одежда, жилище, пути сообщения, промышленная техника) являть собою картину отсталости.²

И.А. Ильин ставит вопрос о сущности русской культуры и ее месте в культурной истории человечества. Итогом размышлений над ним явилась работа «Сущность и своеобразие русской культуры».³

Каковы методологические выверенные и подлинно научные основания, с позиции которых И.А. Ильин осуществляет анализ русской культуры как воплощение творческого дара народа? Вот главные из них:

- цельное созерцание культуры и ее феноменов, недопустимость фрагментарного, мертвого, формального подхода к предмету исследования;

- изучение, описание любого явления культуры как индивидуального, неповторимого и только после этого определение его места в общем потоке культуры;

- выявление в культуре народа ее самобытности, своеобразия как самого значительного, ценного для культуры всего человечества;

- учет контекста исторического времени, взаимосвязи изучаемого явления с историей народа, его правосознанием, способом хозяйствования, характером народа;

- исследователь не достигнет цели, если будет «изобличать» ошибки и грехи народа, судить о нем поверхностно, на основе «последних известий». Верный путь к истинному пониманию культуры - путь любви к своему народу, сопричастность к его страданиям, исторической судьбе.

Своеобразие русской культуры, по И.А. Ильину, заключается в свободном созерцании сердцем. Культуротворческий акт русской души есть сердечное видение и религиозно-совествливый порыв. Каковы же питающие его источники?

Во-первых, русское пространство, которое влечет душу к свободному созерцанию, снимает с нее напряжение. Русская природа с ее просторами и ширью стояла у колыбели культуры и художества.

Во-вторых, пылкая, эмоциональная славяно-русская душа, с сильным внутренним зарядом и миролюбиво-добродушно-созерцательным настроем на гармонию во всех ее видах от песни до танца, от орнамента до архитектуры.

В-третьих, исторически сложившееся многообразие этносов, которому суждено было впоследствии слиться в прочное единство. Это единство во множественности и множественность в единстве придает русской культуре органическую целостность.

В-четвертых, христианская религия в ее греко-православном своеобразии. Без идеи христианского очищения и христианского культа, указывает И. Ильин, русскую культуру не понять никогда.

Выбранная свободно, она приобщала русского человека к самому важному источнику жизни и творчества – любви. Любовь к Богу учила воспринимать мир со всеми его тяготами и трудностями. Дело православного верующего – не мироотреченность, но свободный творческий труд по преобразованию себя и мира в свете лучей божественного совершенства.

Отечественная культура никогда не станет ни теократичной, ни клерикальной, ибо свет христианства падает на каждый миг земных трудов человека, побуждая к обретению покоя и радости в повседневном творчестве в науке, искусстве, политике (в свете этих размышлений ученого становятся более зримыми наши духовные утраты послеоктябрьского периода, когда официальной идеологией вера олицетворялась с мраком, невежеством, реакцией, варварством).

Из живого и свободного созерцания сердцем, из совестного акта ведет русская культура поиск прекрасного. Искусство для русского человека – не просто украшение, не рассудочная мысль, не теоретическая выкладка. Это и не религиозное наставление, не догма, не церковью признанное положение. Здесь нечто более свободное и непосредственное: лично им воспринимаемая, живая реальность, призванная светить, радовать, потрясать воображение.

С точки зрения художника – это ответственность абсолютного служения, подлинного созерцания глубин и тайн мира, из которого вырастает его собственный художественный мир. Художество – это своего рода национальное пророчество; тут недостаточно таланта и профессиональных навыков. Необходимо главное: иметь – что сказать людям.

«Почему велик художник Суриков?», - спрашивает Ильин. Потому, что этот загадочный человек много сделал для утверждения национальных идеалов красоты, создал вдохновенные поэмы о величии русского национального характера, явил миру образцы незабываемой силы – сродни образцам Мусоргского и Достоевского своей истовой страстью, способностью к подвижническому служению и самопожертвованию.

Остановимся на своеобразии русского человека, которое воплотилось в его культуре, и рассмотрим такие черты, как сердце и совесть, стремление к совершенству.

Русский человек живет под знаком своего сердца даже тогда, когда «из сердца исходят злые помыслы», которые его «оскверняют». Во всяком случае, не обращаясь к его «чувствам-sensorium», его нельзя ни узнать, ни понять.

Никогда он не довольствуется строгим, сдержанным деловым общением. Он постоянно стремится самому себе или кому-нибудь раскрыть свою душу, он хочет интимности, доверия и теплых отношений, преодоления условностей, обмена мыслями о важнейшем в собственной жизни и в белом свете. Ему по сердцу, если это ему удается без труда; если же нет, то он со своим гостем прибегает к помощи пинты алкоголя. Это означает также «доверительно поговорить по душам», «о душе по душе». Душа как средоточие важнейших вопросов сердца для русского общения имеет совершенно особое значение. Если хотят похвалить сердечно милого человека, о нем говорят: «душа-человек», о человеке открытом говорят: «душа нараспашку» и т. д. Умного человека в России почитают, перед волевым склоняются, фантазерам дивятся, но более всего любят человека сердечного, а если он к тому же и совестливый, то его почитают превыше всего как своего рода святого, или, в понимании русских, как сосуд Божий.

Если же речь идет не о повседневности, а о культуре –нравственности, искусстве, религии, правосудии, науке, то и здесь русский начинает с чувства и сердца, черпает из этого источника все лучшее, отвергая бесчувственное и бессердечное как нечто мертвое и ложное. Если же русский сделал или воспринял что-то по совести доброе либо просто увидел (непосредственно в этом не участвуя), он даже не замечает порой, что сам тронут до глубины души и вытирает непрошеные слезы. Окажется ли человек в беде, будь то весеннее половодье, голод, эпидемия или война, во всех слоях общества пробуждается живое братство и готовность к пожертвованию.

Во время зимних метелей всю ночь звонят церковные колокола, а в крайних домах деревень всю ночь горит свет: усталый заблудившийся путник найдет ночлег даже в переполненной избе. Там, где разделяет обычай, по-братски объединяет природа; там, где разъединяет пространство, связывают сердце и молитва.

Русских врачей в университетах обучают сострадать и служить страждущим. Здесь существует старая, хорошо известная и тщательно сберегаемая медико-академическая традиция, согласно которой главным является не ремесло врача как таковое, а жертвенность врачебной профессии. Никогда русский врач не пошлет своему больному «счет»; если бы кто-то поступил так, народная молва осудила бы его за бестактность и жадность.

Русская молодежь всегда таит в сердце своем мечту о возможно-невозможном «совершенстве»: один грезит о «целомудренном» существе и держит это строго в тайне, другой готовится к самозабвенному служению, третий намеревается осчастливить все человечество.

Того, кто расчетлив и рассудочен, кто тщеславен и беспринципен в намерении сделать карьеру, презирают.

Русская добродетель – это добродетель сердца и совести. Здесь все основано не на моральной рефлексии, не на «проклятых долге и обязанности», не на принудительной дисциплине или страхе греховности, а, скорее, на свободной доброте и на несколько мечтательном, порою сердечном созерцании. Сердечная доброта, сострадание, дух самопожертвования и определенное стремление к совершенству играют здесь решающую роль.

«Стремление к совершенству», скажут нам, само по себе является наивным и ребяческим, часто в жизни беспомощным, обреченным на провал беспочвенным идеализмом, мечтательным сентиментализмом. Мир нуждается в трезвом служении ради достижимых целей, в строгой дисциплине, в организаторском искусстве, а не в мечтательном максимализме. Возможно. Но из русской души этот максимализм не вычеркнуть. И даже тогда, когда русский человек пребывает в тяжких страданиях, погрязает в алкоголе или становится профессиональным бандитом, он едва ли забудет свою национально-христианскую мечту о совершенстве. Она проявляется во всем – от народных сказок и песен до романов, от народных верований до политических учений, от простого раскольника до владетельного князя. Достаточно взять прекрасную и простую «Сказку о правде и кривде», где ищущий правду делает выбор: «Будь что будет, я пойду дорогою правды» и принимает на себя впоследствии все превратности жизни. Или прочесть известное стихотворение Некрасова, где говорится о мироеде Власе, который, оправившись от нервной лихорадки вследствие кризиса совести, собирает милостыню. Глубокое и возвышенное в русском стремлении к совершенству отмечает проницательный наблюдатель русского народа великий художник Николай Лесков. Многое могли бы разъяснить и чуткий романтик наших дней Алексей Ремизов, и непревзойденный знаток мятущегося сердца Иван Шмелев.

В России эта воля к совершенству, к самозабвенному служению, к жертвенности, к тяготам жизни проявляется повсюду – то явно, то скрытно, то в действии, то в воздыханиях, то в виде доктрины, то в потрясающем сердце раскаянии.

Это стремление к совершенствованию мы находим уже в центральном образе русского поэтического эпоса – в популярном в народе богатыре Илье Муромце. Глубокий и принципиальный конфликт между христианским добром и суровою службой с мечом Илья Муромец разрешает тем, что «преступает букву закона, чтобы служить духу закона». Его жизнь и его устремления определяет идея о том, что страдает его беззащитный народ, а сам он есть не что иное, как «орудие служения в свободном бескорыстном смысле этого слова». А чтобы верно нести эту службу, Илья овладевает всеми своими страстями, отказывается от имущества и брака, а его добродетель выручает его в самых тяжелых ситуациях. Короче, мы имеем здесь дело с «живым», «невыдуманным» и состоявшимся русским «народным идеалом».

Склонность к созерцанию – эту потребность конкретно, пластично и живо представлять предмет, тем самым придавая ему форму и индивидуализируя его, – русский получил от своей природы и от своего пространства.

Свободное созерцание русскому дано от природы. Свободная сердечная греза лежит в глубочайшей основе его искусства. Живое конкретное созерцание руководит его религиозной верой и политической волей. Вот почему абстрактное божество буддизма ничего не говорит русской душе. Вот почему самая последовательная дедуктивная теология как рационалистическая система представляется ему холодной и мертвой и отвергается им. Вот почему никакой внешний авторитет не может понять его веры и руководить ею. Его христианская вера, его своеобразный культ иконы, весь ритуал его православной церкви во многом проистекают из созерцающего сердца. Из того же источника родилась и потребность переживать свою государственность не абстрактно, а живой персонификацией (монархизм).

Русская душа в своей потребности созерцания ненасытна. В нем – зарождение ее искусства, в особенности живописи, скульптуры и архитектуры, но также и русского балета, и русского театра вообще. Русский стремится дать художественное и, насколько возможно, пластичное оформление духовному содержанию созерцаемого, пытаясь зримо представить сердце свое и свой темперамент. Вся русская живопись, которую до сих пор едва ли видела Европа и которая едва ли признана, своим главным источником имеет символизирующее сердечное созерцание. И русская поэзия, которую едва ли можно перевести на другие языки (разве что в гениальном сотворчестве), только тогда приходит к завершенности и созидательному покою, когда она вырывается из тисков обычного сердечного созерцания к высочайшей пластичности и выразительной силе.⁴

Blog

России материалы межвузовской студенческой научно -практической конференции 21 мая 2008 г., Екатеринбург Екатеринбург 2008

Литература