Валерий Елманов
| Вид материала | Документы |
| Глава 19 Второй вариант |
- Валерий Всеволодович, 582.44kb.
- Заместитель Председателя Государственной Думы РФ валерий Язев выступил с доклад, 179.99kb.
- Градобоев Валерий Валентинович Москва 2008 программа курса, 1080.91kb.
- Программа курса лекций (3 курс, 6 сем., 32 ч., диф зачет) Профессор Киричук Валерий, 72.05kb.
- Валерий Афонасьевич Язев. Среди основных доклад, 120.61kb.
- Контактная информация: Рохин Валерий Валентинович, 236.5kb.
- Практикум в ифтт для кафедр физики и технологии наноструктур и физики твердого тела,, 47.17kb.
- Слайд приветствие добрый день, уважаемый Валерий Александрович, уважаемые члены Правительства, 377.77kb.
- Ефимов Валерий Сергеевич, доцент, заведующий лабораторией конструктивной педагогики, 68.64kb.
- Валерий Гергиев новый декан спбГУ, 1014.96kb.
Глава 19
Второй вариант
Хотя я предупреждал Дмитрия не советоваться ни с кем из своего сената, да и с ляхами быть поаккуратнее, он все равно не утерпел, поговорил.
Не помогли мне и высказывания древних полководцев, которых я несколько раз цитировал ему. Мол, один тут же утопил бы свой шлем, если бы узнал, что ему известно все, о чем думает его голова, а другой сжег бы свою подушку, если бы…
Все оказалось бесполезно.
C кем конкретно Дмитрий общался, не знаю, но то, что советник был из русских, — однозначно.
А решил так, потому что тональность его речей резко изменилась в самую худшую сторону, и я вновь услышал из его уст грозное «Tertium non datur…».
Если бы он побеседовал с поляками, я уверен, что тон был бы не столь безапелляционный — им на судьбу семьи Годуновых наплевать.
К тому же конкуренту всего шестнадцать лет, только-только семнадцатый пошел. Убивать мальчика — фи. Да что он может, чтоб его так опасаться?
Другое дело — свои. Они — предатели. Им живой Федор как кость в горле, вечное напоминание о нарушенной присяге, поруганной клятве, забытом обещании служить верой и правдой.
Но коль так думают те, которые присягали его отцу, то что скажут перебежчики из числа тех, кто пока осаждает Кромы? Они-то вообще предадут самого Федора, так что юноша им даже не кость в горле — нож острый в сердце.
Значит, необходимо было поторапливаться.
И если я в первый день после бурной пьянки старался лишь отрезвить Дмитрия, сбить с него эйфорию, то на второй день приступил к аккуратным увещеваниям.
Дескать, теряем удобное время, которое безвозвратно утекает, и вернуть его не получится. Одно сегодня стоит двух завтра.
На третий день я перешел к решительным действиям и выставил на стол… кувшин молока.
— Ныне оно вкусное, жирное и сладкое, сплошное наслаждение, — пояснил я в ответ на немой вопрос Дмитрия. — А теперь представь, что с ним будет через два-три дня.
— Скиснет, и все, — недоуменно пожал плечами он.
— Так и время. Сейчас оно для тебя удобное, но скоро закончится. Пока царевич Федор в печали, пока ты в безопасности в Путивле, пока войско ему не присягнуло…
— Может, и вовсе не присягнет, — перебил он. — Выждать хочу, как оно с ним повернется.
— Было бы хорошо, — согласился я. — Но очень много риска. Случай сегодня кудряв, а завтра, глядишь, облысеет. Пойми, после того как ратники присягнут Федору, для тебя будет потеряно не многое — вообще все. Говорил и еще раз говорю: никто не станет с тобой договариваться, когда рати Басманова обложат Путивль. Уже незачем. А сейчас, пока царевич опасается того, что кое-кто может отшатнуться, — самое время.
Дмитрий не ответил. С минуту помолчал, нервно расхаживая по комнате, после чего, буркнув, что тут надобно все обмыслить, быстро вышел. Не иначе как советоваться.
Знать бы еще с кем.
Однако моя тактика принесла успех. На четвертый день он охотно согласился заново написать грамоту, адресованную Федору, но… иную.
— Березов ему дарую да все доходы с тамошнего народца, и будя с него.
Я вытаращил глаза, но сказать ничего не успел — перебил царевич, категоричным тоном указав, что это его последняя милость заблудшему.
Ну-ну, ты меня еще плохо знаешь. К тому же, когда чело век мечется и не знает, к какому берегу приткнуться, всегда есть шанс направить его в нужную сторону.
«Направлять» пришлось до самого вечера. Кое-чего удалось добиться чуть ли не в прежних размерах, например, в сумме отступных денег, но в вопросе даруемых вотчин он уперся не на шутку, поди сдвинь с места.
Нет, я, конечно, сдвинул, хотя и не до конца. Словом, смысл у второй грамотки получался средний между той, черновик которой он порвал, и заявлениями, которые я от него услышал поначалу.
На очередное написание ушел весь пятый день.
Могло бы и намного больше, но я был послушен и ни единым словом не заикнулся против высокомерного тона обращения к Федору, равно как не возражал и против собственных титулов Дмитрия: «Божией милостью мы, самодержец российский…»
Теперь для меня было главным как можно скорее уехать, поскольку я понятия не имел, когда под Кромами разгорится мятеж.
Вдобавок я подозревал, что еще до вспыхнувшей там смуты царские воеводы поначалу предусмотрительно наладят тайные контакты с Путивлем, и надо было спешить, чтобы уехать до начала переговоров.
— У меня людишек немного, потому более двух десятков не дам, — предупредил он.
— Тогда еще одно! С такой малочисленной охраной я могу и вовсе не добраться до Москвы, — заметил я. — Поэтому напоминаю, что там, у обрыва, ты дал слово, что жизнь семье Годуновых сохранишь в любом случае.
Он недоуменно передернул плечами и полюбопытствовал:
— А пошто ты столь настырно печешься о своем бывшем ученике?
— Я ведь пояснял тебе, что… — начал было я, но он нетерпеливо перебил меня:
— Об ином мыслю. Пока что мне впору опасаться за свою жизнь, а не помышлять о царской короне. У него там в Москве покамест все: и деньги, и власть, и рати. Ты же ныне напоминаешь мне об обещании оставить ему жизнь — это как? Не сходится оно что-то. Али у тебя еще видения были? — И впился в меня настороженным взглядом.
— Были, но туманные, — не стал я отрицать полностью. — И настолько покрыто все дымкой, что и не понять, на чьей голове корона. Вроде бы Федора, но вдруг на твоей. Вот и решил позаботиться.
— А ежели он и слушать ничего не захочет, а опосля и вовсе верх возьмет, да схватит меня в Путивле — ты хоть словцом единым в заступу за мою жизнь обмолвишься? — хрипло произнес он.
— И не единым, — коротко ответил я. — Что только от меня зависеть будет, все сделаю.
— Ну и на том благодарствую, — выдохнул Дмитрий и вытер со лба выступившую испарину.
Мы выехали рано утром на следующий день.
Последняя из грамоток лежала, как ей и положено, в красивом ларце, обтянутом темно-красным бархатом. Первоначальное его послание, которое я тайком извлек из сундучка Дмитрия еще за три дня до отъезда, находилось у меня за пазухой.
Вообще-то я рассчитывал обойтись теперь без них, но…
Сопровождающие меня казаки подобрались из старых знакомых, начиная со старшего. Им был Гуляй.
Немного огорчало лишь то, что Квентина отпускать вместе со мной Дмитрий наотрез отказался.
— О том и речи быть не может, — отмахнулся он рукой, будто отрубил саблей. — Он… он мне еще о гербах да о прочем не все обсказал. Опять же и вольту я с ним толком не освоил, бранли всякие недоучил. — И ехидно осведомился: — Сам помысли, ну яко я, севши на отчий трон в Москве, плясать со шляхтянками учну, ежели оных фигур не ведаю?
А в глазах отчетливо читалось иное: «В залоге он у меня побудет, князь. Уж больно ты мудер, потому, ежели захочешь все, словно в той же вольте, перекувырнуть через голову, помни — иная голова от тела вмиг отлетит».
Попытку я все равно сделал. Так, на всякий случай.
— Не изобидят его?
Но Дмитрий, как и следовало ожидать, остался непреклонен.
— Под моим-то крылом? — надменно усмехнулся он.
Именно что под твоим. Если б под чьим-нибудь иным, я был бы куда спокойнее за шотландца. Но тут уж ничего не попишешь.
— И впрямь худо без танцев, — согласно кивнул я, поняв, что переиначить не получится. — К тому же думается, что и ему тут будет куда спокойнее. А то мало ли, вновь полезет свататься к царевне, да как бы за свою настырность не пострадал. Тогда я и Дубца своего ему оставлю — пииты все ж таки не от мира сего, а он у меня хоть и млад летами, но, ежели что, все ж заступа.
Это тоже был двойной ответ.
Помимо сказанного вслух подразумевалось иное: «Я потому так легко согласился оставить друга в Путивле, что ничего тайного во вред тебе не помышляю и, следовательно, за его судьбу и сохранность головы не беспокоюсь. А в подтверждение своих слов по доброй воле оставляю своего верного слугу».
Царевич понял и вроде бы успокоился. Во всяком случае, когда он меня провожал, в его глазах я уже не заметил искорок подозрения.
Квентина мне удалось утешить быстро, хотя поначалу…
— Ты ехать к принцессе, — грустно констатировал он. — А мой оставаться тут. О-о, Ксения!
«О, Ксения… — И отчего-то невольно последовало почти кощунственное продолжение: — Оксения… Оксана…»
Я вздрогнул и усилием воли отогнал это дикое сравнение имен, невесть с чего пришедшее мне в голову.
— Но ты скажешь ей о мой любовь? — Шотландец умоляюще посмотрел на меня.
— Не пройдет и двух месяцев, как ты сам ей об этом скажешь, — твердо уверил я его. — Клянусь, что не позже первого летнего месяца ты ее увидишь самолично.
— Правда?! — загорелись его глаза.
— А я хоть раз тебя обманывал? — усмехнулся я и весело подмигнул.
Затем пришел черед Дубца, который, узнав о том, как я распорядился его дальнейшей судьбой, вспыхнул от досады, раскрыл было рот, чтоб возмутиться, но, напоровшись на мой пристальный взгляд, сразу потух и уныло пробормотал:
— Как повелишь, княже.
Но ободрить парня было нужно, ибо всяк солдат должон знать свой маневр.
— В дороге со мной ничего не случится, — пояснил я. — Вон целых два десятка едут. А тут ты куда нужнее. Пусть все думают, что ты при Квентине, на самом же деле запомни, воин: ты — наши глаза и уши. Не случайно же ратник Дубец самолично вторым воеводой зачислен в особую сотню полка Стражи Верных. Вот и выведывай, оправдывай доверие.
— Да тут никто ничего не таит, чего выведывать-то? — не выдержал он.
— Это сейчас. Пройдет неделя, от силы две, и все изменится. Бояр-изменников примечай поименно — кто когда и где к нему примкнул. Отдельно запоминай тех, кому он особо благоволит. Ну и холопы. О них тоже не забывай. Помни, что я тебе говорил по приезде.
— Проку с этих холопов, — вздохнул он.
— Прок со всего бывает, только в разное время, — поучительно заметил я. — Если вдруг так станется, что Квентин все-таки попадет в Москву и угодит к англичанам, то сразу предупредишь меня или свяжешься с третьим воеводой нашего полка. Ну а на случай если не сможешь отлучиться, а дело срочное — запомни, куда надо ехать и кому сообщить. — И я выложил сразу два адреса.
Один на Никитской, где должен был находиться Кострома, а другой… отца Антония — я рассчитывал успеть предупредить священника, что может появиться гонец от меня.
Но это уже на самый крайний случай.
Такой крайний, что… лучше бы он вовсе не возникал. Посмотрев на унылое лицо Дубца — так и не удалось вдохновить парнишку, я еще раз напомнил ему:
— Ты здесь мною оставлен на самом переднем рубеже. Если не сейчас, то когда, если не здесь, то где…
— Если не я, то кто, — подхватил он уныло.
— И если не я за себя, то кто за меня? — сурово продолжил я.
— И если я только за себя, то чего я стою?! — строго, торжественно произнес Дубец.
— Вот именно, — подтвердил я, с удовлетворением понимая, что наконец достиг своей цели, и на всякий пожарный добавил: — Кто ведает, может статься, именно ты узнаешь то главное, от чего изменится вся судьба Руси.
Ух как загнул!
А куда деваться — надо ж парня настроить.
Зато теперь приятно глянуть — гордо выпрямился, плечи расправлены, в глазах бойцовский огонек. Орел, да и только — хоть сейчас в полет.
Я тогда и не ведал, что мои слова насчет судьбы Руси и впрямь окажутся пророческими…
Дорога из Путивля до Москвы достаточно длинная, свыше шестисот верст, а учитывая, что маршрут движения был чуть ли не зигзагообразный, особенно после того, как мы миновали северские украинные земли, охваченные мятежом, он растянулся на все восемь сотен.
Однако благодаря моей нетерпеливости и постоянному понуканию остальных добрались мы до Коломны достаточно быстро — всего за десяток дней.
Правда, поначалу предполагаемый маршрут лежал через Серпухов, но у меня появилось предчувствие, что он нам ни к чему.
И чем ближе мы подъезжали к городу, тем сильнее оно было, так что верст за двадцать до него я принял решение резко свернуть в сторону и двинуться вправо вдоль Оки.
Получалась растяжка во времени на целый день, но шестому чувству надо доверять.
Через Оку перебрались вплавь — вот уж никогда бы не подумал, что в наших реках в мае такая холодная вода.
В саму Коломну не заезжали, остановившись на ночлег в близлежащем лесу в версте от реки, где и разоблачились до исподнего, обсыхая у ярко полыхающего костра.
— Теперь, почитай, добрались, — весело толкнул меня в бок Гуляй, радушно протягивая фляжку с каким-то пойлом. — К завтрему в Коломне, а дале и вовсе рукой подать. Значитца, за такое дело надобно и принять. Оно и для сугрева пользительно.
Я рассеянно кивнул и… вздохнул.
Ну не нравилось мне, что наша дорожка до Москвы оказалась столь гладкой. Что-то не верилось в сплошную цепь удач.
А если нет, тогда надо ждать крупных неприятностей именно сейчас, когда до цели всего ничего.
Тем не менее я принял фляжку и сделал пару глотков. На третий меня не хватило — и впрямь оказалось на редкость гнусное пойло.
Не иначе как хозяин кабака, куда вчера заглянул кто-то из казаков, пользуясь случаем, всучил самое поганое, что только у него имелось.
Заснул я не быстро, вновь терзаемый какой-то смутной тревогой, да и проснулся, едва забрезжил рассвет.
Проснулся и уже не мог заснуть, прислушиваясь к своему внутреннему загадочному вестнику грядущих неприятностей, который все более отчетливо давал о себе знать.
«Да что ж такое, до Мурома нам, что ли, скакать?!» — возмутился я и, ругая свой непоседливый внутренний голос который вдобавок оказался еще и весьма косноязычен — чего говорит, вовсе не понять, — тем не менее послушно встал и поплелся тормошить Гуляя.
— Ты чего? — Он с трудом продрал мутные глаза и недоуменно уставился на меня.
Однако казацкая натура крепка вне зависимости от количества и качества принятого накануне огненного зелья, а потому через секунду он уже сидел, настороженно оглядываясь по сторонам.
— Никак случилось что, княже? — осведомился он. — Ты вроде по утрам спать гораздый, а тут… Да не молчи, сказывай.
В ответ я приложил палец к губам, призывая говорить потише, и поманил его в сторонку, подальше от остальных, рассудив, что одного уговорить изменить строгий наказ Дмитрия будет куда легче.
— Недоброе чую, — сообщил я ему. — Не поверит нам местный воевода, что мы гонцы из-под Кром.
— Taды яко обычно — в обход пойдем, — пожал плечами Гуляй. — Эка невидаль. — И попрекнул, зевая: — Нашел из-за чего будить спозаранку. А какую бабу я во сне тискал — диво дивное, а не баба.
— Тут надо думать, как бы нам с иной бабой не повстречаться, которую дыбой зовут, — заметил я. — А что до обхода, то здесь места населенные. Глазом не успеем моргнуть, как в кольцо возьмут, и поди потом докажи, что ты с грамотой.
— Так ее и показать можно, ежели кто не поверит. — И Гуляй вновь недовольно зевнул.
— А уж после того, как покажешь, считай, что ты точно на дыбе, — усмехнулся я. — Царевы слуги — народ резвый, и каждому выслужиться охота. И ведь не докажем, что сами к Федору Борисовичу едем. В лучшем случае возьмут нас в железа и повезут так в столицу, а там долго разбираться тоже не станут — в темницу, и вся недолга. Потому и мыслю: одному мне пробираться надо. Так оно для всех спокойнее будет.
— Не-э, — помотал кудлатой головой Гуляй. — Государь наш сказывал, чтоб повсюду с тобой были. Рази токмо в палаты царские не допустят, ну тут уж пущай. То, что за нас опаску имеешь, благодарствую, одначе повеление Дмитрия мы все одно исполним. А воеводы что ж, не впервой от погонь уходить. Помнится, яко мы о позапрошлое лето вместях с Тимохой Шаровым от турок тикали. О, ты б видал! И дуван119 жаль бросать, и…
Но я, незаметно оценивая обстановку, уже не слушал, какой диван он пожалел и чем все закончилось.
Лагерь постепенно просыпался, и нельзя было терять ни минуты, если я хотел осуществить задуманное. В какой стороне Коломна, я узнал, а остальное — как судьба.
— Ну нет так нет, — вздохнул я и тоже зевнул. — Тогда пойду досыпать. — И направился в сторону стреноженных лошадей, попутно всем своим видом показывая, что иду по малой нужде.
— Вот и я о том же! — крикнул мне вдогон Гуляй и, как я мельком заметил, украдкой бросив взгляд в его сторону, плюхнулся в траву.
Спешить не стоило, поэтому я вначале углубился за деревья, постоял там, выжидая пару минут, после чего, крадучись, двинулся обратно. Отвязать уздечку от дубового сука было делом секундным, но я и тут не стал форсировать события, спокойно потянув коня за повод.
Если спросят, куда направился, скажу, что решил искупать коня, а то неудобно въезжать гонцу от самого государя на грязной животине. Пускай это еще не Москва, а Коломна, однако все равно вид надо иметь соответствующий, и не только самому.
А вопрос, зачем седлаю коня, вовсе не должны задать. Казак мало похож на боярина, но в одном они одинаковы — пешком ходить не любят. Последние из спеси, а у первых такой уклад. Да и понятно, что, ведя лошадь всю дорогу в поводу, я буду добираться до Оки не меньше получаса, а так домчу мигом.
Равно как и обратно.
Однако на меня никто не обратил ни малейшего внимания — все-таки выпито было вчера изрядно. Это я привереда, а казак — людина простая, ему лишь бы горело, а на остальное плевать.
К сожалению, прихватить с собой что-нибудь еще, например запасное платье или деньжат, нечего было и думать. Тюки с добром служили народу подушками, и выдергивать их из-под голов означало завалить всю скрытность.
Я на секунду даже остановился. «Может, зря я слепо повинуюсь неким неясным предчувствиям, побуждающим меня поскорее расстаться со своим почетным конвоем и проделать оставшийся путь в одиночку?»
Но после недолгого колебания решил все-таки последовать в соответствии с указаниями внутреннего голоса — если подсознание что-то просчитало и даже выдало решение, грех к нему не прислушаться.
«Ничего. Серебро — дело наживное, — успокоил я себя. — Главное, что шкатулка в моих руках, а остальное как-нибудь».
Коломна встретила меня негостеприимно.
Поначалу стоящие на городских воротах стрельцы, настороженно оглядывающие меня с головы до ног, вообще отказывались пропустить внутрь. Пришлось заорать, что я — гонец из-под Кром к самому Федору Борисовичу и потому требую, чтоб меня немедля отвели к воеводе, и прибавить пару-тройку ругательств позабористее.
Подействовало. Зашевелились.
Не знаю насчет силы божественного слова, но силе хамского слова верят все.
Провожать вызвалось сразу двое, из которых один, что помоложе, всю дорогу докапывался у меня про то, как там идут дела, а на середине пути, насмелившись, вдруг ляпнул:
— А верно ли сказывают, будто сей самозванец вправду наш исконный государь Дмитрий Иоаннович, кой чудом уцелел…
Но тут его от всей души с суровым приговором: «Чтоб ты поперхнулся словцом ентим!» — саданул в бок другой, гораздо старше и, по всей видимости, гораздо умнее.
Пока молодой обиженно охал, второй стрелец успокаивающе заметил:
— Ты его не слухай, княже. Млад он, вовсе, почитай, отрок летами, вот и буробает языком, яко помелом, не пойми чего. Ныне, известно, времечко неспокойное, потому в сумнениях иные. А ну как в прелестных письмах хоть песчинка правды имеется? А нам тож знать хотца, где она и в каком месте таится. Опять же и в присяге недавней вора, кой князем Дмитрием Угличским прозывается, Гришкой Отрепьевым уже не величают, вота и гадаем. Выходит, Отрепьев, чтоб его свело да скорчило, повело да покоробило, вовсе не вор? А кто же тогда есть оный самозванец? Потому народ и бродит в сумненьи. Можа, ты чего поведаешь об нем? — И вопросительно уставился на меня.
«Кажется, я дал маху с рекомендацией не называть Дмитрия Гришкой Отрепьевым». Я несколько растерялся, но ратник терпеливо ожидал, и пришлось отвечать:
— А какая разница, кто там кроется под личиной Дмитрия? Кто бы ни был, все одно вор.
— Так-то оно так, — задумчиво произнес пожилой. — Тока, ежели неведомо, чье имечко у оного самозванца, можа, тогда он и вовсе… — И тоже, спохватившись, осекся, виновато поглядывая нам меня. — Во головушка бедная, — пожаловался стрелец спустя несколько секунд. — Ты уж, княже, не слухай, чаво несу. Вчерась перепил изрядно у суседа, вота и…
— Когда ж ты успел перепить, дядько Трофим, коли весь вечер с изгородью вошкался? — вмешался молодой. — А опосля сказывал, мол, спать пойду.
— Это ты думал, что пойду, — поправил его Трофим. — А на самом деле я опосля решил к суседу заглянуть, к Антохе Кострюку, ну и…
— Дак я с его Настеной допоздна на завалинке просидел, не было тебя там, — не отставал молодой.
— Экий ты глупой ишшо вовсе, да я… — вновь начал разъяснять пожилой стрелец, но слушать их мне надоело, да и без того вывод напрашивается сам собой: народ «в сумненьях пребывает».
Это плохо.
А очень плохо, что в сумненья впали служивые. Значит, даже если Федор свистнет сбор и по его призыву рати все-таки соберутся, то, во-первых, они сами по себе далеко не первый сорт — либо млад, либо стар, как эти провожатые, а во-вторых, будут пребывать в неуверенности, на той ли они стороне.
Это ведь наемников не интересует, где там правые, лишь бы платили вовремя, а народ желает знать, кто защищает свои исконные права, а кто…
Получается, что рассчитывать можно лишь на тех немцев, французов и англичан, которые служат у Годунова по найму, а их раз-два и обчелся. К тому же при виде многотысячного войска и они спасуют, поскольку жизнь дороже звонкого серебра — покойники в деньгах не нуждаются.
И что тогда?
Поднимать мальчишек из Стражи Верных? Эти да — встанут как один.
И полягут тоже как один, потому что против всех им не выстоять.
Так ни до чего и не додумавшись, я дошел до терема воеводы, которому представился как князь Федор Константинович Мак-Альпин.
Добродушный толстячок, морща лоб, некоторое время гадал, чьих я есть, но потом встрепенулся. Никак дошло.
— Так тебе коней и охрану, стало быть? — переспросил он и пожаловался: — Ныне, вишь, и без того оголили град. Почитай, всех ратных людишек под Кромы послали согласно повелению Федора Борисыча. Десяток, конечно, выделю, а боле… — И выразительно развел руками.
— Главное, чтоб кони добрые были, — заметил я, посчитав, что и десятка хватит.
Ну какой разбойник, находясь в здравом уме, станет нападать на ратников? Да и для чего — обоза-то нет.
— А как же, как же, мы свое дело ведаем, кони справные, — захлопотал обрадованный моей уступчивостью воевода, представившийся мне как Никита… дальше забыл. — Завтра поутру и поедете. А коньков, ежели хошь, можно прямо ныне отобрать, коль жаждется.
— Верю, — отмахнулся я. — Сам отбирай. А я покамест в церковь схожу да помолюсь, что добрался без хлопот.
И опять соврал. В церкви я молиться и не думал. А вот походить по городу, потолкаться на торжище и послушать, о чем болтают коломенские жители, надо.
Все-таки нельзя делать скороспелые выводы, основываясь на разговорах и вопросах двух ратников. Вот узнаю, о чем думает остальной народ, тогда уж и…
Но побродил и потолкался я недолго. Спустя всего полчаса, не больше — даже к обедне еще не звонили, прямо у входа в Брусненский монастырь мне в спину кто-то негромко произнес:
— Назад бы тебе надобно, княже. Меня за тобой Дмитрий Иоаннович нарочно послал, чтоб возвернуть…