И. П. Ярков
| Вид материала | Книга |
| Пункт первый |
- Кодексу российской федерации (постатейный), 15526.4kb.
- Закон март 2012 ярков владимир владимирович, 128.59kb.
- В. В. Ярков Предложения к проекту Федерального закон, 467.36kb.
- Ярков Рекомендовано Министерством образования Российской Федерации в качестве учебник, 12221.04kb.
- А. П. Ярков Казаки в Кыргызстане, 1214.83kb.
- 1. Понятие гпп (предмет, метод, система, значение), 4889.13kb.
О СЕБЕ
Для чего понадобилось мне столь длинное и столь, так сказать, велеречивое отступление от прямой темы моего повествования — описания юношеских лет и юношеских переживаний?
Понадобилось оно мне для того, чтобы читатели поняли, кто я таков, под чьим именно воздействием и влиянием сформировались мои взгляды на жизнь и общественное устройство.
Насколько прочно сохранились у меня эти взгляды от юности до последних лет жизни, — судить, конечно, не мне. Об этом пусть судят (и рядят) другие, трудовая функция которых, кстати, в том именно и состоит, чтобы обнаруживать проявления непоследовательности и те или иные „кричащие противоречия". Мое дело — сказать, что ухе тогда (в 1910-1911 годах), в свои 18-19 лет, я достаточно серьезно и обстоятельно, до глубины души, проникся обеими охарактеризованными выше идеями „толстовства", и идеи эти, овладев мною, стали силой, движущей мою жизнь вперед.
Во-первых, это была идея о довлеющей, управляющей силе и власти „фактора" любви над всем живым; во-вторых, это была идея о порочности метода насилия (и тем более
жестокости) в людских делах и особенно — в деле общественного переустройства.
Обе эти идеи усвоил я настолько глубоко и пожизненно, что говорю прямо:
— Да, если хотите, я воспринял и усвоил их явным образом догматически. Это поистине два основных догмата, в непререкаемую истинность которых я верую и которые исповедую всем сердцем и всем помышлением своим.
Если прав Людвиг Фейербах *), то религия, в натуральном или истинном смысле этого слова, есть не что иное, как –
„...торжественное откровение скрытых в человеке сокровищ, признание его внутренних помыслов, открытое исповедание тайн его любви...". **)
*) А он, на мой взгляд, безусловно прав.
**) По памяти.
И вот, это и составляет как раз самую сокровенную, самую глубочайшую сущность моей религии, самое яркое „признание" моих „внутренних помыслов", „открытое исповедание тайн" моей „любви":
Во-первых, „догмат" о том, что
„...и правит кораблем Вселенной единая Любовь"; *)
*) Уот Уитмен.
Во-вторых, „догмат" о том, что насилие — плохое, никуда не годное средство как в личной, так тем более в общественной жизни. И — плохое средство воспитания. А как средство общественного переустройства жизни на лучших началах оно окончательно не годится.
Я твердо и непоколебимо в е р у ю, более того — исповедую это всем сердцем и помышлением, что во всех без исключения исторически „опробованных" и практически данных случаях насилие суть признак не силы, а слабости, беспомощности отразить „врага" силою аргументов. Верую, что насилие обычно применяется во всех тех случаях, когда не хватает силы убеждения или когда желающие что-либо сделать, осуществить, слишком при этом „нервенны", горячи и нетерпеливы. Во всех подобных случаях практического применения насилия действует не разум, не хладнокровно и расчетливо взвешенная спокойная и трезвая мысль, а нечто иное: действует безрассудство страсти, упоение и опьянение властью, борьбой... А все это — плохие советники разума.
Немудрено, если и результат во всех подобных случаях бывает один и тот же: тот самый, сущность которого так хорошо выражена известной поговоркой; „Поспешишь — людей насмешишь". И добро бы при этом было, если только „насмешишь", а то — не столько именно насмешишь, сколько — „ужаснешь".
Далее. Я не буду противиться и негодовать, если кому-либо из так называемых психиатров придет в голову — приравнять оба подробно охарактеризованные выше догмата моей веры к тому или иному разряду так называемых „навязчивых" идей. Ведь говорят же некоторые из них (Вегzе) об „окостенении тенденций", о „гротескной консервативности содержания" (мышления), присущих многим больным на определенных стадиях болезни.
Пусть это будет так. Пусть это будут именно „навязчивые" или даже „бредовые" идеи, а я в таком случае буду выглядеть как носитель иди выразитель некоего „систематизированного бреда". Пусть присущая мне форма или манера мышления будет и впрямь отдавать „гротескной консервативностью содержания". Что из этого? Меняется ли от этого что-либо по существу?
Нет, и в том случае, когда эти органически усвоенные мною идеи суть „догматы веры", и в том, когда они суть „навязчивые идеи" или подобие некоего параноического „делирия", — я одинаково благословляю свой удел и благодарю Высшее Жизненное Руководство за то, что мне еще в молодости, в юности позволено было и напитаться, и до глубины пропитаться этими столь милыми, столь дорогими сердцу идеями, сделавшими из меня человека.
БЫТИЕ
Я описал как мог (быть может, несколько въедливо и надоедливо) внутреннее, подводное, как иногда говорят, течение моей жизни. Что же было извне, снаружи, на поверхности бытия?
О том, по каким внешним „стежкам-дорожкам" петляла в те годы моя жизнь, какими она шла, как некоторые привычно говорят, „зигзагами", — этому (+?+) следуют пункты".
Пункт первый
В возрасте семнадцати с небольшим лет, живя в Нижнем Тагиле, у старшей сестры матери, моей тетки, я вместе с одним из двоюродных братьев — Ильей Коровиным — подготовился и (кое-как) сдал экстерном экзамен на звание учителя начальных училищ, или, как тогда — с известным оттенком пренебрежения — говорили, „народного учителя".
Все, что „народное", считалось тогда плохим, худшим.
В конце 1909 года вернулся в Самару. Пытался было подавать „прошения" инспекторам народных училищ с предложением своих услуг в качестве учителя, но отовсюду, даже из отдаленных по тому времени Пермской и Вятской губерний, неизменно получал один и тот же ответ: „Свободных вакансий не имеется".
Так и не суждено было осуществиться моей наиболее ранней мечте — стать учителем для того, чтобы сеять „разумное, доброе, вечное..."
Да и какой бы из меня, в самом деле, вышел учитель! Учитель, который был бы не в ладах с местным священником (грубее сказать — с деревенским попом), с сельскими властями... Достаточно хорошо известно, какова была участь такого рода учителей: они либо спивались, либо неизменно угождали в ссылку...