Geum.ru

Борей и. М., Дзагулов р. К., Колесников м. Ф. Вымысел и истина нальчик 2010 Оглавление

Вид материалаДокументы
Глава 3. Лишенные родины и истории
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   21
Глава 2. Из «татар» в автохтоны

В этих условиях местные интеллектуалы и старались на­делить свои народы достойным прошлым. Одним из немно­гих, кто тогда касался вопросов происхождения тюркоязычных групп на Северном Кавказе, был видный карачаевский политический деятель У. Дж. Алиев (1895-1938). Он родил­ся в горном ауле Карт-Джурт, получил мусульманское обра­зование вначале в Кабардино-Балкарии, затем в Дагестане, после чего преподавал в различных мусульманских школах Кавказа и даже в Уфимской семинарии. Его политическая ка­рьера началась в 1917 г., когда он был членом Мусульманс­кого социалистического комитета, участвовал в 1 съезде «гор­ских племен Кавказа» и даже входил в ЦК СОГК. В апреле



Карачай в первой половине XIX в. (по В. П. Невской)

1918 г. он стал заведующим отделом по делам мусульманско­го пролетариата Кавказа и Средней Азии при Наркомнаце РСФСР, а в следующем году пытался установить советскую власть в Крыму. С марта 1920 г. он возглавлял Северокавказ­ский ревком а летом того же года был назначен уполномо­ченным наркома по делам национальностей на Северном Кавказе. Тогда же он стал председателем Карачаевского рев­кома. Будучи хорошим знатоком арабского языка, он рабо­тал в 1922 г. в комиссии по реформе арабского алфавита. В то же время в 1921 г. он создал первый карачаевский бук­варь на латинице, сыгравший большую роль в ликвидации не­грамотности. Алиев был одним из организаторов Карачаево-Черкесской автономной области. В середине - второй половине 1920-х гг. он возглавлял Северокавказский крайис­полком, руководил возникшим в 1926 г. краевым нацио­нальным комитетом по вопросам культуры и просвещения, в 1927-1930 гг. был первым директором созданного в Рос­тове-на-Дону Северокавказского краевого горского научно-исследовательского института (СККГНИИ). В 1930-1932 гг. Алиев возглавлял Научный совет Всесоюзного центрального комитета нового алфавита. Затем он был слушателем Инсти­тута красной профессуры и в 1935-1937 гг. преподавал ка­рачаево-балкарский язык в балкарской студии МГУ. В 1938 г. он был арестован и вскоре расстрелян (Невская 1978. С. 33; Лайпанов 1985; Абаева 1995).

В своей книге «Карачай», переизданной и ставшей бест­селлером уже в наши годы (Лайпанов 1998. С. 154), Алиев следующим образом изображал появление тюркоязычных ка­рачаевцев и балкарцев в горах Северного Кавказа. Он знал, что задолго до прихода тюрков в ущельях центральной час­ти Северного Кавказа обитали ираноязычные аланы, предки осетин, оставившие богатую архитектуру, включая изумитель­ные христианские храмы. Много веков назад аланы занима­ли обширные предгорные районы Северного Кавказа, но были оттеснены в горы тюркскими кочевниками, в особен­ности монголами. Когда-то аланы занимали и верховья р. Кубань, но к приходу туда тюркоязычных предков карачаев­цев эта местность, по мнению Алиева, уже обезлюдела. Ког­да именно и откуда там появились карачаевцы, Алиев не знал, но был склонен доверять карачаевскому народному преданию об их передвижении из Крыма и связывал это с набегами крымских татар в XVI-XVII вв.

Таким образом, в основе концепции Алиева лежал миграционистский подход, который в 1920-х гг. еще не вызывал решительных возражений и не подвергался нападкам. Меж­ду тем, подчеркивая этнографические параллели с соседни­ми народами, Алиев допускал, что в формировании карача­евцев могли участвовать также кабардинцы, сваны, осетины, кумыки, армяне и др. Иными словами, его нисколько не смущала мысль о смешанном происхождении карачаевцев. Он даже усматривал в этом определенное достоинство - ведь смешанная кровь оздоровляет, что и делало карачаевцев са­мой плодовитой народностью на Северном Кавказе. Суще­ственно, что в соседних балкарцах Алиев не просто видел родственную карачаевцам группу, а объединял их в единую народность (Алиев 1927. С. 34-45) [1].

Идеи У. Алиева о происхождении карачаевцев были разви­ты работавшим под его руководством заведующим социально-культурным отделом СККГНИИ, известным кавказоведом, бывшим учителем Кубанской гимназии в Екатеринодаре А. Н. Дьячковым-Тарасовым. Проведя в 1927 г. полевые иссле­дования в Карачае и изучив письменные источники, этот автор пришел к выводу о том, что карачаевцы появились в бассейне р. Кубани в середине XVI в. К тому времени этот район, где ранее жили полуномады-аланы, запустел, и карачаевцы заселили его мирным путем. Дьячков-Тарасов без колебаний причислял карачаевский язык к кипчакской язы­ковой группе и полагал, что речь идет о беженцах из Прикаспийско-Причерноморского региона (включая Крым), проник­ших в современный район своего обитания через Западный Кавказ. Пришельцев было немного, и они охотно интегриро­вали в свою среду представителей соседних народов. Поэтому в конечном счете Дьячков-Тарасов называл карачаевцев и балкарцев «отуреченными кавказцами» и считал, что их нельзя отрывать от Кавказа. Тем самым он еще более реши­тельно, чем Алиев, делал шаг в сторону становившегося по­пулярным автохтонистского подхода (Дьячков-Тарасов 1929).

В начале 1930-х гг. труды Алиева и Дьячкова-Тарасова были подвергнуты острой критике за «немарксистский под­ход»: архаизацию горского общества, недооценку его уровня развития, преувеличение роли патриархальных отношений и тем самым «национализм», «замазывание классовой борьбы» и «защиту кулака» (Кундухов 1930; Буркин 1931; 1932. С. 145-147, 152-156). Сходная критика звучала тогда и в ад­рес балкарского школьного учебника (Бунегин 1930. С. 74). После этого Алиев был снят с поста директора СККГНИИ и, начиная с 1930 г. работал в Москве.

Взгляды, которыми руководствовались Алиев и Дьячков-Тарасов, восходили к гипотезе, выдвинутой такими признан­ными авторитетами по истории народов Северного Кавказа, как В. Миллер и М. Ковалевский. Посетив тюркские общины центральных районов гор Кавказа во второй половине XIX в. (тогда их официально называли «горские общества Кабарды»), они отметили, что тюркоязычное население появилось там после того, как горы уже были заселены осетинами, и до расселения кабардинцев на запад. Об этом свидетельствова­ли как осетинская топонимика, так и другие специфические языковые и культурные явления, позволявшие предполагать, что тюркоязычные пришельцы смешались с местным ирано­язычным населением. Замечая, что осетины зовут балкарцев «аси», исследователи подчеркивали, что это не было искон­ным самоназванием балкарцев: скорее всего те получили его в наследство от предшествовавших обитателей (Миллер, Ко­валевский 1884. С. 550-554).

Такие представления были распространены и в популяр­ной литературе, где иной раз подчеркивалось, что из всех, ныне живущих в Кабардино-Балкарии народов, истинными автохтонами были кабардинцы (см., напр.: Анисимов 1929. С. 47; 1930. С. 187, примеч. 1," 194; 1937. С. 79). Тогда лишь некоторые авторы рисковали производить балкарцев от раннесредневековых тюркоязычных болгар, смешавшихся с более ранними аланами-осетинами (Воробьев, Сарахан 1932. С. 20-21). Все еще живучим оставалось идущее из карачаевского фольклора представление о приходе родоначальника карача­евцев по имени Карчи с его сподвижниками из Крыма в XIV в. Эту идею поначалу разделял один из первых карачаевских историков-марксистов И. X. Тамбиев (Тамбиев 1931. С. 3-4) [2].

И.X. Тамбиев (1904-1937) происходил из горного села Учкулан. Будучи сыном пастуха, он получил в дореволюци­онные годы лишь начальное образование вначале в горской школе, затем в двухклассном Учкуланском училище. Свою быструю карьеру он сделал уже в советские годы, будучи вначале комсомольским, затем партийным активистом. Для этого ему пришлось продолжить свое обучение в советских партий­ных школах в Баталпашинске и Ростове-на-Дону. Во второй половине 1920-х и начале 1930-х гг. он много занимался журналистикой, а в 1932 г. был назначен первым директором Карачаевского НИИ в Микоян-Шахаре. Затем он некоторое время заведовал Облоно, а в 1935 г. вновь вернулся на долж­ность директора НИИ (о нем см.: Невская 1978; Шаманов 2003). Заинтересовавшись происхождением своего народа, он вслед за Марром признал смешанное происхождение кара­чаевцев и балкарцев. По его мнению, в их формировании уча­ствовали как пришлые тюркские племена (хазары, кипчаки и др.), так и многие другие группы населения. Но пальму первенства он все же отдавал тюркам и писал, что «перво­начальная немногочисленная турецкая группа предков ока­залась способной по своему подобию переделать сравнительно многочисленных представителей разноязычных народов». Поэтому он представлял карачаевцев и балкарцев «отуречен­ными яфетидами» (Тамбиев 1933. С. 63).

Идея о смешанном характере карачаевцев принадлежала академику Н. Я. Марру, который хотя и называл их «горс­кими турками», но делал упор на их «яфетическом происхож­дении» и даже писал об «осетино-карачаевцах с турецким языком» (Марр 1920. С. 26). С середины 1920-х гг. Марр произвел ревизию своей теории и стал придерживаться ста­диального подхода к истории языка. С этой точки зрения идеи «прародины» и «праязыка» оказывались неверными и даже «вредными», а акцент переносился на сугубо местное автохтонное развитие (об этом см.; Шнирельман 1993). В начале 1930-х гг. стадиальная теория Марра, казавшаяся иде­ально соответствующей марксизму, получила широкую под­держку в советской науке. В соответствии с ней идея едино­го пратюркского языка и тюркской прародины на Алтае отбрасывалась как «реакционная, идеалистическая, антиис­торическая гипотеза». Исходя из этого, карачаевцев и балкар­цев уже нельзя было считать пришельцами. Тогда один из лингвистов заявлял, что кабардино-балкарский язык был «не от природы турецким», а представлял собой «определенную ступень в развитии языка» (Боровков 1932. С. 53). А советскому археологу М. И. Артамонову казалось соблазнительным связывать образование тюркоязычных народов Северного Кавказа с влиянием Хазарской державы, «первого мощного туземного государства в европейской части нашей страны», ядро которого располагалось, по его мнению, в степях и пред­горьях Чечни и Дагестана (Артамонов 1937).

В 1930-е гг. концепция смешанного происхождения наро­дов стала важной идеологической основой советского интер­национализма. Если до революции осетинские интеллектуалы изображали балкарцев «горскими татарами», причинившими в прошлом много зла их предкам (Кодзоев 1903. С. 57), то те­перь, как мы видели, осетин Г. Кокиев благосклонно вклю­чал предков балкарцев и карачаевцев в аланский племенной союз и писал о том, что они обитали на Северном Кавказе еще в IX—X вв. (Кокиев 1941). Похоже, что накануне войны этот подход, открыто противостоявший миграционизму, на­ходил широкую поддержку у советских специалистов. Его разделял, например, археолог А. А. Иессен, вслед за Марром настаивавший на гетерогенном характере аланского союза, куда входили предки не только осетин, но и их нынешних соседей. Он знал о близком родстве балкарского языка с половецким (кипчакским), но полагал, что в этногенезе бал­карцев большую роль сыграли аланы, перешедшие на тюрк­ский язык (Иессен 1941. С. 23, 28—29). В те годы лингвист В. И. Абаев упрекал В. Миллера и М. Ковалевского в «ин­доевропейском патриотизме» и делал акцент как на интен­сивном взаимовлиянии культур, так и в особенности на роли местного «яфетического» субстрата, на котором сформирова­лись как балкарцы и карачаевцы, так и осетины (Абаев 1933). Тем самым в 1930-е гг. советские ученые, вопреки своим предшественникам, начали доказывать местные корни бал­карцев и карачаевцев и их близкое родство с осетинами. Этим как бы подчеркивались древние основы советской дружбы народов, имевших общих предков.

Глава 3. Лишенные родины и истории

В конце лета - осенью 1942 г. западные территории Се­верного Кавказа были оккупированы германскими войска­ми. Немцы установили там местные формы ограниченного самоуправления в виде национальных комитетов. Однако коллаборационистов, готовых служить оккупационному ре­жиму, было немного. Например, среди карачаевцев таковых оказалось лишь 270 человек. Кроме них, в 1942-1943 гг. в Карачае действовали повстанцы, недовольные действиями советской власти (Хунагов 1999. С. 77-83). В конце декаб­ря 1942 г. советские войска перешли в контрнаступление, и в январе 1943 г. Северный Кавказ был полностью очищен от немецких оккупантов, а весной 1943 г. было в основном покончено и с выступлениями повстанцев. Между тем в короткий период оккупации произошло важное событие - впервые в истории главы Карачаевского и Балкарского на­циональных комитетов подписали договор об объединении двух народов в едином административном образовании с центром в Кисловодске (Тебуев, Хатуев 2002. С. 157 - 158). Практических результатов это не имело, но память о нем сохранилась.

Не прошло и года после освобождения региона от фа­шистских захватчиков, как советские руководители обвинили карачаевский и балкарский народы в измене Родине. В ходе тщательно подготовленных операций, проведенных войсками НКВД, оба народа были депортированы. С карачаевцами это произошло 2 ноября 1943 г., а с балкарцами - 8 мар­та 1944 г. (Хунагов 1999. С. 86; Тебуев, Хатуев 2002. С. 167-168). Это сместило все акценты. Мало того что теперь на карачаевцев и балкарцев было поставлено клеймо бандитов и предателей Родины и они были переселены на чужбину, их автономные образования были ликвидированы, раздроб­лены на части и переданы в состав соседних республик и областей. Часть бывшей Карачаевской автономной области осталась в составе Ставропольского края, часть была пере­дана Краснодарскому краю, а часть (под именем Клухорс-кого района) - Грузинской ССР. Некоторые бывшие рай­оны Балкарии были переданы Северо-Осетинской АССР и Грузинской ССР. В районах традиционного обитания кара­чаевцев и балкарцев началось варварское уничтожение ме­четей, мавзолеев и надгробий, средневековых крепостей и замков. Для искоренения памяти о балкарцах и карачаев­цах было принято решение о замене местной топонимики (Ибрагимбейли 1989. С. 59; Алиева 1993. Т. 1. С. 258-259; Т. 2. С. 266-267; Шабаев 1994. С. 6, 60-66; Бугай, Гонов 1998. С. 127-128, 197-198, 208-209; 2003. С. 399-401, 500-501, 508; Хунагов 1999. С. 91, 120-121; Шаманов и др. 1999. С. 17-18; Полян 2001. С. 117-118, 124-125) [3]. Сейчас из­вестно, что в мае - июне 1944 г. власти готовили и высылку кабардинцев, но она, к счастью, не состоялась (Полян 2001. С. 125). Тем не менее, для кабардинцев это было тревожным сигналом, заставившим их всеми силами демонстрировать свою лояльность советской власти.

Всего в течение полутора лет, начиная с ноября 1943 г. и марта 1944 г., было выселено соответственно 69 964 карача­евца и 35 958 балкарцев (Хунагов 1999. С. 90; Зумакулов 2001. С. 310) [4]. Они были расселены в основном в различных рай­онах Киргизии и Казахстана. Несмотря на то, что большин­ство из них были там трудоустроены, их жизнь сопровожда­лась лишениями, и они подвергались дискриминации. Не говоря о том, что, подобно всем другим спецпоселенцам, они потеряли гражданские права и обязаны были раз в месяц про­ходить унизительную процедуру перерегистрации в коменда­туре и информировать власти о любых своих передвижениях вне района поселения (Хунагов 1999. С. 94—96; Муртазалиев 2003; Сабанчиев 2003), их дети часто не могли посещать школу из-за отсутствия одежды и обуви, а те, что учились, не получали систематических знаний о родном языке (Зума­кулов 2001. С. 212-213; Муртазалиев 2003. С. 87-88). Кара­чаевцам даже запрещалось петь песни на родном языке. Ча­сто как дети, так и взрослые подвергались оскорблениям: ведь в общественном мнении, умело подготовленном властями, они представлялись не иначе как «изменниками Родины» и «бандитами» (Зумакулов 2001. С. 289, 293, 319-321). В этих условиях спецпоселенцам трудно было в случае нужды ожи­дать помощи от окружающих, и действительно вследствие неурожая 1948 г. те из них, кто жили в Северном и Северо-Восточном Казахстане, перенесли в 1949 г. страшный голод (Бугай 1994. С. 174-178; Зумакулов 2001. С. 262-266). По­этому балкарцы старались держаться обособленно и полага­лись на свои традиционные институты, что вызывало у мест­ных жителей недовольство и подозрительность (Зумакулов 2001. С. 286).

Исчезновение Балкарской и Карачаевской автономий с по­литической карты СССР повлекло за собой их исчезновение со страниц исторических изданий; память о них и их титуль­ных народах планомерно и целенаправленно искоренялась. Когда в 1946 г. проходили празднования 25-летия Кабардин­ской АССР, о балкарцах уже никто не вспоминал, и, говоря о славном пути, пройденном республикой в советские годы, официальные документы связывали его только с кабардинс­ким народом и его победами. О дореволюционном прошлом Кабарды тоже если и упоминалось, то лишь походя, и рас­пространение здесь «передовой культуры» ставилось в заслугу исключительно советской власти (Праздник 1946).

С конца 1930-х гг. специалисты вели подготовку к напи­санию первой обобщающей истории Кабардино-Балкарии, и в 1941 г. вышел целый том, посвященный местной археоло­гии. Однако война отсрочила эти планы, а депортация бал­карцев и карачаевцев внесла в них кардинальные изменения. Все надежды на восстановление справедливости были пере­черкнуты вышедшим 24 ноября 1948 г. Указом Президиума ВС СССР о том, что депортированные народы были высе­лены со своих территорий навечно без права возвращения (Бугай 1994. С. 163-165; Зумакулов 2001. С. 257-258. Об этом см.: Хожаев 1991а. С. 50-51; Лукьяев 1993. С. 40; Муртаза­лиев 2003. С. 87). Все это делало невозможным объективное изучение истории центральных районов Северного Кавказа и подталкивало местных ученых к присвоению тюркского прошлого. Вновь к систематическому изучению археологии Карачая и Балкарии ученые вернулись лишь в 1958-1959 гг. В 1947 г. Совет министров Кабардинской АССР поручил Кабардинскому научно-исследовательскому институту при Совмине Кабардинской АССР совместно с рядом столичных научных учреждений организовать комплексную экспедицию, одной из задач которой значилось изучение истоков культу­ры кабардинского народа и ее специфических особенностей (Мамбетов 1976. С. 79). Это должно было послужить важным шагом к подготовке и изданию двухтомной «Истории Кабар­ды», чем институт занимался с 1949 г. (История 1950). Ее концепция основывалась на следующих положениях, сфор­мулированных секретарем Кабардинского обкома партии, по­этом А. П. Кешоковым: во-первых, у кабардинцев в XIX в. уже сложилось феодальное общество (т. е. они развивались тем же путем, что и все другие европейские народы, и отнюдь не были дикими первобытными племенами); во-вторых, движе­ние имама Шамиля было реакционным и играло на руку «турецким и английским колонизаторам»; в-третьих, только благодаря русскому народу кабардинцам удалось сохранить свою национальную целостность (Кешоков 1951). В то же время Кешоков ратовал за возвращение на страницы кабар­динской истории имен выдающихся политических деятелей, оставивших в ней заметный след. Через несколько лет это было квалифицировано как «буржуазный национализм» (Бербеков 1957. С. 95).

В плане-проекте «Истории Кабарды» Балкария и бал­карцы не упоминались вовсе (Смирнов, Крупнов 1949; Кри­кунов 1951). Даже в разделе о 1930-х - начале 1940-х гг. там безраздельно царила Кабардинская АССР, а Кабардино-Бал­карская автономия, существовавшая в 1922 - 1944 гг., была полностью вычеркнута из истории. То же самое наблюдалось в любого рода литературе (исторической, художественной, пропагандистской), выпущенной между 1944 и 1957 гг. и посвященной Кабарде, ее людям и природе. Тогда археолог Е. И. Крупнов находил на Северо-Западном Кавказе в целом и в частности в Кабарде только древние следы предков ады­гов (он возводил их к майкопской культуре раннего бронзо­вого века); о балкарцах и карачаевцах в его работах этого периода не было и речи; местная раннесредневековая куль­тура называлась «аланской», а между аланской эпохой и по­явлением кабардинцев зияла необъяснимая лакуна (Крупнов 1946. С. 43-45; 1949. С. 106; 1951а. С. 62; 1957а. С. 68-69. 172-174). Если накануне войны А. А. Иессен называл экс­педиции В.Ф. Миллера 1883 и 1886 гг. «самыми важными по археологии Балкарии» в дореволюционный период (Иес­сен 1941. С. 11), то в обобщающей книге Крупнова объек­том исследований Миллера оказывалась лишь «горная часть Кабарды» (Крупнов 1957а. С. 14).

Впрочем, подготовка двухтомника «История Кабарды» да­валась местным ученым с трудом, и не только по указанной причине. В 1950-х гг. происходили серьезные политические и идеологические изменения, заставлявшие ученых постоянно менять свои концепции. 26 октября 1951 г. на Пленуме ЦК ВКП(б) было принято Постановление «О работе Кабардин­ского обкома партии», где местные партийные чиновники обвинялись в «ослаблении борьбы с буржуазным национализ­мом и феодально-родовыми пережитками». Те же упреки в адрес кабардинских властей прозвучали в июле 1953 г. на очередном Пленуме ЦК КПСС (Бербеков 1957. С. 95). На состоявшемся в 1953 г. совещании кабардинских историков все недочеты в подготовке «Истории Кабарды» списывались на счет «враждебных элементов», будто бы мешавших чест­ным историкам завершить это издание в срок. К недостаткам подготовленных текстов относили умаление роли русского народа в борьбе с «турецко-крымской агрессией», невнятный показ прогрессивного значения присоединения Северного Кавказа к России, игнорирование глубоких корней дружбы кабардинского и русского народов, отсутствие единого мне­ния о характере общественного устройства горцев, слабая изученность их хозяйственной системы. Много споров вызы­вали проблема происхождения кабардинцев и датировка их переселения на восток (Группа историков Кабарды 1953).

В то же время, в 1940-1950-х гг. делались попытки искус­ственно наделить кабардинцев глубокой исторической тради­цией, путем приписывания их предкам ряда древних письмен­ных памятников. Этим в особенности отличался ученик Марра лингвист Г. Ф. Турчанинов. В августе 1946 г. он вы­ступил в Нальчике на сессии Кабардинского НИИ с сенса­ционным сообщением о надписи V-VI вв., выполненной греческим алфавитом на кабардинском языке. Из его рас­суждений следовало, что уже в то время кабардинцы отде­лились от основного адыгского массива и передвинулись на территорию современной Черкесии, что они общались с Византией и имели свою письменную традицию (Турчанинов 1946). Однако, как позднее признался сам Турчанинов, над­пись была поддельной (Лавров 1966. С. 18; 1967. С. 203). Затем Турчанинов попытался прочитать по-кабардински еще ряд неясных средневековых надписей, выполненных гречес­ким алфавитом. Это позволило ему значительно расширить территорию средневековых кабардинцев до устья Терека на востоке и северо-западной части Ставропольского края на севере (Турчанинов 1947; 1948; 1957). Однако и эти его по­строения, грешившие методическими просчетами, были при­знаны неубедительными (Лавров 1966. С. 18).

Название «Кабардино-Балкария» вновь обрело право на существование лишь начиная с весны 1957 г. В вышедшем в Москве летом 1957 г. томе «История Кабарды» оно уже ме­стами звучало, хотя в целом история республики пестрела ла­кунами. Например, говорилось об образовании Кабардино-Балкарской АССР в 1937 г., но вместо предшествующей Кабардино-Балкарской автономной области фигурировала только «Советская Кабарда», хотя при этом упоминался Кабардино-Балкарский обком партии. В книге речь шла только о кабардинском народе, а балкарскому народу на ее страни­цах места не находилось; проблема появления тюркоязычных племен на Северном Кавказе старательно обходилась (Смир­нов 1957). В июле 1957 г. в Кабардино-Балкарии празднова­лась 400-летняя годовщина «добровольного присоединения Кабарды к России» (Бербеков 1957. С. 96-98). К этому юби­лею Кабардино-Балкарский НИИ при Совете министров КБАССР издал увесистый том, призванный дать читателю целостное представление о республике. Между тем в пред­посланном ему историческом очерке была представлена лишь история кабардинского народа, и очерк заканчивался обра­зованием Кабардинской автономной области в 1921 г. (Ку­мыков 1957). То же самое относилось и к вышедшей в том же году книге Крупнова, - в ней уже звучало название Ка­бардино-Балкарии, но тюркоязычные племена не упомина­лись (Крупнов 1957а). Одной из первых книг, реабилитиро­вавших название «Кабардино-Балкария», была монография специалиста по национальному вопросу X. М. Бербекова «В братской семье народов СССР». Там, рисуя прогрессивную линию развития республики в XX в., автор в последний мо­мент перед выходом своего труда восстановил ее исконное название и заявил о беззаконности депортации народов Се­верного Кавказа (Бербеков 1957).

Таким образом, вплоть до 1957 г. большинство специали­стов вынуждены были хранить гробовое молчание по поводу балкарцев и карачаевцев. Но некоторые шли еще дальше и подчеркивали, что предки балкарцев и карачаевцев (их сно­ва называли «горскими татарами») пришли на Северный Кавказ только в позднем Средневековье и, грубо потеснив прежних местных обитателей, заняли их земли. Так, высту­пая на очередной сессии Кабардинского научно-исследователь­ского института в 1953 г., заведующий сектором археологии, первый кабардинский археолог П. Г. Акритас доказывал, что появление тюркоязычных групп в верховьях р. Кубани, Мал­ки, Баксана, Чегема и Черека было связано с происками Ос­манской империи, агенты которой в XVI в. спровоцировали рознь между черкесскими князьями и, пользуясь моментом, переселили в верховья указанных рек много татарских семей, выходцев из Крыма. Тем самым карачаевцы и балкарцы ока­зывались «татарами», а их переселение на Кавказ становилось прямым следствием агрессивной политики Оттоманской Порты, направленной против кавказцев и русских. Среди других доказательств Акритас апеллировал к местной топо­нимике, будто бы хранившей память о древнем обитании черкесов там, где до недавнего времени проживали балкар­цы (Акритас 1954. С. 210-214).

Обвинение предков балкарцев и карачаевцев в тесных свя­зях с Турцией и Крымом было тем опаснее, что в те годы местная историческая литература рисовала турок и крымских татар самыми страшными врагами северокавказских народов, веками посягавшими на их независимость и стремившимися превратить их в рабов (Кешоков 1951. С. 10; Наков 1951. С. 150-152; Кокиев 1946. С. 28-31; Смирнов 1957. С. 35-36, 57-65; Кумыков 1957. С. 10-18; Балтии, Сакиев 1957. С. 3-4) [5]. От этого перебрасывался мостик к антисоветской идее образования независимых тюркских государств в Крыму и на Кавказе (Крикунов 1951. С. 184), пропагандировавшейся бал­карскими националистами в период нацистской оккупации (Шабаев 1994. С. 16).

На сессии по вопросам этнографии Кавказа, проходившей 15-21 ноября 1949 г. в Институте истории им. И. А. Джавахишвили АН Грузинской ССР в Тбилиси, известный ленин­градский этнограф, уроженец Кубани Л. И. Лавров (1909-1982) выступил с докладом о том, что в прошлом территория, занимаемая грузинами, не ограничивалась одним лишь За­кавказьем. Он доказывал, что в эпоху позднего Средневеко­вья сваны обитали в верховьях р. Кубани и в Баксанском ущелье, куда тюрки пришли позднее (он датировал это ру­бежом XVII-XVIII вв.). Правда, Лавров допускал, что в уще­лье Черека тюрки могли появиться еще в XIV-XV вв. (Лав­ров 1950. С. 82). Любопытно, что, описывая эти процессы, Лавров ограничился аморфным термином «тюркоязычное племя» (Лавров 1950. С. 81), хотя начиная с 1956 г. он при­знавал, что речь шла о балкарцах (Лавров 1956. С. 25; 1959.С. 5). Эта терминологическая замена не была случайностью: выступая на научной сессии в Черкесске в октябре 1951 г., Лавров назвал один из карачаевских терминов «тюрко-татарским» словом, как бы солидаризируясь с «крымско-татарс­кой концепцией» (Лавров 1954. С. 195) [6].

Мало того, Лавров пытался пересмотреть вопрос о рассе­лении кабардинцев с запада на восток и вместо традицион­ных XIV-XV вв. датировал этот процесс XII—XIII вв. (Лав­ров 1954. С. 205; 1956. С. 24-28; Кумыков 1967. С. 81. См. также: Шафиев 1968; Калмыков 1974. С. 27-28). Тем самым он фактически не оставлял тюркоязычным предкам карача­евцев и балкарцев времени для заселения горных районов, прежде принадлежавших аланам. И это при том, что ему было хорошо известно о переселении предков карачаевцев и бал­карцев с равнин в горы под натиском кабардинцев (Лавров 1939. С. 176). Пересматривая вопрос о передвижении пред­ков кабардинцев на восток вплоть до Пятигорья, Лавров опи­рался на весьма спорные суждения, высказанные в начале 1950-х гг. археологом Е. П. Алексеевой (1921 - 1994) (Алек­сеева 1954. С. 237-240), и на известный Этокский памятник неясного происхождения, который в свете новых исследова­ний следует датировать не XII в., как у Лаврова, а началом XVII в. (Кузнецов 1999а; Кузнецов, Чеченов 2000. С. 6I-62) [7]. Он, безусловно, учитывал и мнение Крупнова, полагавшего во второй половине 1940-х гг., что предки кабардинцев мог­ли начать движение на восток лишь после того, как князь Святослав разгромил Хазарию, т. е. не ранее конца X в. (Крупнов 1946. С. 43-44), но бассейна р. Сунжи они достигли в XIV-XV вв. (Смирнов, Крупнов 1949. С. 318-319). Вмес­те с тем археологические исследования 1940-1960-х гг. по­казали, что расселение кабардинцев происходило все же после монгольского нашествия, т. с. в XIV-XV вв. (Смирнов 1948. С. 88-89; Милорадович 1954; Крупнов, Мунчаев 1963; Нагоев 1974; 1983; Виноградов 1980. С. 34-35; Марковин, Мун­чаев 2003. С. 261-262).

В хронике о тбилисской конференции Г.А. Чачашвили из­лагал идеи Лаврова так, будто, по мнению того, сваны заселили верховья рек Кубани и Баксана между XIV и XVII вв. и жили там даже в XIX в. (Чачашвили 1955. С. 500). Другой грузинский ученый, Г. Зардалишвили, всеми силами пытал­ся найти на присоединенной к Грузии территории Карачая древние сванские топонимы. Он доказывал, что этот район издавна находился под контролем сванов, якобы бравших с карачаевцев и кабардинцев подати за пользование пастбища­ми в ущелье р. Теберды и в верховьях р. Кубани. Его статья заканчивалась утверждением о том, что современная терри­тория Клухорского района «находилась в прошлом в этническо-географических границах Грузии» (Зардалишвили 1952). На самом деле Лавров и Зардалишвили излишне преувели­чивали как размеры района, который мог быть ненадолго занят сванами, так и их влияние на Северном Кавказе (Куз­нецов 1954). Тем не менее, вопрос о сванах на Северном Кав­казе еще долго возбуждал воображение грузинских ученых. И даже в начале 1980-х гг, балкарскому археологу И. М. Мизиеву казалось весьма актуальным очистить историю Балкарии от сванского присутствия (Мизисв 1983а).

Выступления Акритаса, Лаврова и Зардалишвили на ру­беже 1940-1950-х гг., безусловно, имели политический под­текст, связанный с передачей бывших карачаевских и балкар­ских земель соседним республикам. В частности, поиски следов давнего обитания сванов на территории Балкарии объяснялись просто - часть ее территории отошла в 1944 г. к Верхне-Сванетскому району Грузии и усиленно заселялась сванами (Алиева 1993. Т. 2. С. 266; Аккиева 2002. С. 61, 68 - 69). Поэтому от ученых требовалось обосновать эти действия грузинских властей ссылками на историю. Сегодня балкарс­кие и карачаевские авторы настаивают на том, что одной из главных причин выселения северокавказских народов было желание Берии и Сталина расширить границы Грузии (Али­ев 19936. С. 14-15: Чомаев 1993. С. 27, 30; Шабаев 1994. С. 60-64, 240; Коркмазов 1994. С. 85; Тебуев 1997. С. 25-31; Нахушев 1998. С. 288-296; Шаманов и др. 1999. С. 28; Койчуев 1998. С. 449; Тебуев, Хатуев 2002. С. 160-164). Этот аргумент еще в 1950-х гг. использовался балкарскими спец­поселенцами в письмах московским властям с просьбой о возвращении на родину (Зумакулов 2001. С. 291-292, 297-298, 319-320). Сегодня в пользу этого предположения при­водится почвенная карта северных склонов Кавказа, издан­ная в Казани в 1942 г. и, следовательно, подготовленная задолго до депортации. На этой карте город Микоян-Шахар был уже назван Клухори, и это рождает подозрение, что решение о депортации готовилось еще до войны (Алиева 19936; Алиев 1993. С. 15, 17). В 1990-х гг. карачаевцы начали винить в депортации и кабардинцев (см., напр.: Тебуев, Хатуев 2002. С. 165—166. См. об этом: Червонная 1999. С. 94), а балкарцы добавляют к этому злонамеренные действия тогдашнего руко­водства Кабардино-Балкарской АССР (Бабич 1994. Т. 2. С. 295; Кумыков, Мизиев 1995. С. 301-328; Акиева 1998. С. 68).

Версию о сознательном расширении границ Грузии под­твердил Н. С. Хрущев на встрече с карачаевской делегацией в июле 1956 г. (Шаманов 1999. С. 90). А за три года до этого бывший секретарь Кабардино-Балкарского обкома РКП(б) 3. Кумехов свидетельствовал о том, что в марте 1944 г. Бе­рия требовал от него согласия на передачу района Эльбруса Грузии, аргументируя это тем, что ей надо было иметь обо­ронительный рубеж на северных склонах Кавказских гор (Ку­мехов 1993). Действительно, весной 1944 г. Грузия не только включила в свои границы бывший балкарский район Эльб­руса, отошедший к ней по Указу от 8 апреля 1944 г., но и противоправно присвоила себе селение Верхний Баксан с примыкающими к нему землями (Зумакулов 2001. С. 214-215). Они тоже вошли в состав Верхне-Сванстского района Грузии, что и вызвало у рассмотренных выше авторов стрем­ление обнаружить сванов еще в средневековых Карачае и Балкарии. Своими высказываниями названные ученые, как уже отмечалось балкарскими и карачаевскими авторами, оправдывали лишение карачаевцев и балкарцев их исконных территорий [8]. К сожалению, такого рода конъюнктурные за­явления некоторых советских ученых, сделанные во второй половине 1940-х - первой половине 1950-х гг., впоследствии позволили ряду авторов утверждать, что верховья р. Кубани были заселены адыгами (кабардинцами) едва ли не с ранне­го Средневековья (см., напр.: Кафоев 1963. С. 30, 94).

Рассмотренные высказывания ученых не только делали балкарцев и карачаевцев поздними пришельцами, но и создавали исторические аргументы для легитимизации переда­чи их земель соседним кавказским народам, предки которых будто бы могли обитать там в предшествовавшие эпохи. Мало того, татарская идентичность подозрительным образом свя­зывала балкарцев и карачаевцев как с негативным образом Османской империи, веками строившей козни против Рос­сии, так и с крымскими татарами, которые, оказавшись в ссылке, не были реабилитированы в 1956-1957 гг. Поэтому если Миллер и Ковалевский свободно называли балкарцев «горцами-татарами» (Миллер, Ковалевский 1884), если в 1930-е гг. идентификация балкарцев с потомками татар и «ту­рецкими племенами» (Тульчинский 1903. С. 164; Пожидаев 1926. С. 11; Анисимов 1929. С. 47, 182; Абаев 1933; Ладыжен­ский 1937. С. 38) также не встречала никаких затруднений и термин «турецкие языки» свободно использовался как сино­ним тюркских (Самойлович 1926; Абаев 1992. С. 5; Дьячков-Тарасов 1929; Анисимов 1930. С. 168, 194; Абаев 1933; Иессен 1941), то после 1944 г. это стало опасным [9]. Вот почему после 1957 г. балкарские и карачаевские ученые делали все возможное, чтобы найти себе более подходящих предков. Их, разумеется, возмущали указанные выше публикации, связывав­шие их происхождение с татарско-турецкими интригами и датировавшие их появление на Северном Кавказе поздними эпохами. Их не устраивало даже то, что в своем выступлении Лавров, проявив известную осторожность, использовал вмес­то термина «балкарцы» название «тюркоязычные племена». Для них это означало покушение на их идентичность, попытку вычеркнуть их из списка советских народов (Бабаев, Шабаев 1959; Шабаев 1994. С. 236-240). И действительно, это подо­зрительно соответствовало тому, что в период депортации официальные документы избегали именовать балкарцев «на­родом» (Шабаев 1994. С. 286; Зумакулов 2001. С. 4).