Утопия бессов 1 Из какого сора… Главный итог «Беса утопии»

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7

Коммунизм — это молодость мира?

Странное авторское сближение потенций молдавской утопии с практикой молдавского коммунизма настоятельно требует ответа на логичный теоретический вопрос: «А что общего между ветхим коммунизмом и грядущей информационной цивилизации?»

Индустриальная, и потому буржуазная, утопия коммунизма абсолютно чужда задачам постиндустрального общества. Тем не менее, последний по времени всплеск практического утопизма не совсем случайно, на мой взгляд, совпал с восьмилетним пребыванием ПКРМ у власти. Со-временность этих феноменов можно рассматривать лишь как неявное предзнаменование. Но связь, пусть и «телепатическая», между ними все-таки присутствует. Тому, кто в свое время в принудительном порядке конспектировал, не читая, труды Маркса и Энгельса невозможно поверить, что в наследии классиков научного коммунизма есть идеи, приобретающие удивительную актуальность в виду свершающейся на наших глазах информационной революции.

Главной философской заслугой Маркса является постановка проблемы отчуждения, порожденного собственностью — общественными отношениями по поводу материальных благ. Он показал, что в индустриальном обществе вроде бы юридические отношения присвоения-отчуждения моделируют по своему образу и подобию всю совокупность взаимодействия человека с реальностью. Закон эквивалентного обмена пронизывает такие интимные сферы жизни буржуазного общества, как семья, любовь, дружба. Рыночная атомизация социальных связей имеет пределом отчуждение человека от собственной души. Религия в тотально приватизированном обществе утрачивает свое моделирующее космическое измерение и исполняет утешительную роль психотерапии для бедных.

Назвать такой подход материалистическим было бы односторонним искажением. Он основан на излюбленной молодым Марксом концепции деятельности, предполагающей примат взаимодействия материального и духовного начал. Это взаимодействие выражается в том, что главное занятие субъекта деятельности (человека, социальной группы, человечества) формирует все остальные его отношения с предметным миром и людьми.

«Перенос» стиля мышления, основанного на одном виде деятельности, в другие сферы хорошо заметен, например, в поведении отставных военных, вчерашних крестьян, бизнесменов и политиков с уголовным прошлым. Эта несуразица при переходе к принципиально иной деятельности свойственна не только индивидам и группам, но и человечеству в целом. Археологи отмечают, что первые металлические орудия по форме повторяли древние образцы, изготовленные из камня. Те, кто считают, что начинающееся доминирование информационной деятельности не потрясет основы нынешнего мироустройства, напоминают мне первых металлургов. Опасно двигаться вперед, глядя только назад.

Следование теории деятельности позволило Марксу стать пророком индустриального общества. Ведь он творил на заре индустриализма, когда процесс производства «одномерного человека» (Г. Маркузе) еще не представил своих удручающих плодов. Не будет большим преувеличением считать, что антиутопии Кафки, Замятина, Платонова и Оруэлла являются развернутыми комментариями к «Экономико-философским рукописям» 1844 года.

Признавая гениальное предвидение перспектив индустриализма, мы должны быть снисходительны к предложениям Маркса по поводу путей выхода из индустриального тупика. Информационная революция — это не тот случай, когда клин частной собственности вышибают собственностью «общественной». Фантазии о диктатуре пролетариата исторически доказали свою неэффективность поскольку были индустриально ограничены. Все коммунистические революции являлись по сути буржуазными, так как обеспечивали форсированный переход от аграрного общества к индустриальному (городскому). Факт коллективного распоряжения и пользования материальными благами со стороны корпорации «нового класса» («номенклатуры») природу индустриальной собственности не отменял. Независимо от формы — индивидуальной либо групповой — собственность всегда остается частной. Она присваивается и отчуждается.

Даже Марксу не было дано видеть на сто лет вперед. Однако политическая неправота основоположника не отменяет справедливости его философии снятия отчуждения — преходящего характера собственности. Применив теорию деятельности к реальности информационной цивилизации, мы можем сформулировать ее отличие от индустриальной эпохи.

В период, предшествующий «текущему моменту», подавляющее большинство жителей развитых стран занимались промышленным производством. Материальный характер главного занятия людей формировал главное общественное отношение — собственность (право владения, распоряжения, пользования материальными благами). Свойство материальных объектов быть присваиваемыми и отчуждаемыми распространялось и на сферу принципиально неотчуждаемого духовного производства.

Согласно осторожному практическому социалисту Бернарду Шоу: «Если у вас есть яблоко и у меня есть яблоко, и если мы обмениваемся этими яблоками, то у вас и у меня остается по одному яблоку. А если у вас есть идея и у меня есть идея и мы обмениваемся идеями, то у каждого из нас будет по две идеи» — идеи обладают способностью к присвоению, но отчуждаться не могут. В этом заключается их принципиальное отличие от предметов материального мира.

Несоответствие природы идей законам собственности порождает, в частности, многочисленные парадоксы арт-рынков, непредставимые в актах материального обмена. Цены на произведения искусства никоим образом не формируются законом стоимости (количеством общественно необходимого труда). Все попытки представить духовное производство, как марксов сложный труд («возведенный в степень или, скорее, помноженный простой труд») не увенчались успехом. Фундаментальная наука и высокое искусство упрямо не вписываются в рыночные отношения. Даже в самых либеральных странах они поддерживаются внерыночными механизмами.

Друг моей далекой юности Валерий Зелинский, видимо, первым предложил различать труд — производство вещей, от творчества — производства идей (информации). Более точно труд и творчество различаются, как стереотипная и нестереотипная (повторяющая и оригинальная) деятельность. Таким образом, в индустриальном обществе творчество одиночек создает образцы для массового труда^²⁸.

На заре индустриализма Маркс мог абстрагироваться от творческих занятий мыслящего меньшинства, которые с общественной точки зрения оценивались по трудовым законам рынка. Сейчас мы наблюдаем переворачивание социальной пропорции «труд/творчество». В постиндустриальных странах доля людей занятых в производстве информации стремительно увеличивается. Пока они еще не составили большинства населения. Но уже сейчас во все большей степени являются законодателями общественно одобряемых образцов поведения.

Ярким примером этой тенденции представляются сообщества «разумного потребления». Участники этих групп творчески сопротивляются искушениям индустриальных по своей природе модных брендов. Обмен опытом идет, прежде всего, через социальные сети и живые журналы Интернета. Было бы неправильным свести смысл этих сообществ к банальной экономии. Отказываясь от гонки за престижным потреблением, люди замечают, как ими овладевает радостное чувство духовного освобождения. Их жизненные приоритеты решительного сдвигаются в сторону творчества, т.е. производства информации^²⁹.

Утверждение информационной цивилизации приведет даже не к тому, что промышленность, подобно сельскому хозяйству индустриально развитых стран, станет уделом меньшинства. Характер производства вещей претерпит радикальные изменения, подобные индустриализации аграрных занятий в современных передовых хозяйствах. Главной тенденцией станет снижение доли «общественно-необходимого труда» в процессе создания материальных ценностей, его растущее «отворчествление». Тем самым большинство людей будет занято в сфере духовного производства.

Его регулирование законами авторского права, представляющими некорректный перенос отношений по поводу материальных благ в духовную область, уже сегодня порождает серьезнейшие проблемы. Конфликт копирайта и природы информации неизбежно будет разрешен не в пользу отношений собственности. Более того, отношения в материальной сфере постепенно начнут регулироваться законами адекватными отношениям по поводу производства информации.

Соотношение между трудовой природой индустриального мира и креативной информационной цивилизацией подобно тому, в котором находятся законы Ньютона и Эйнштейна. Ньютоновская парадигма описывает мир досветовых скоростей. Это частный случай теории Эйнштейна. Также индустриальная «трудовая» теория происхождения человека, семьи, частной собственности и государства представляет собой частный случай еще не созданного учения информационной эпохи о формировании и снятии всех форм отчуждения человека от природного призвания к творчеству.

Требовать сегодня развернутого ответа на вопрос: «В каких конкретных формах будет происходить отмирание собственности?» — столь же несерьезно, как обвинять Маркса в ужасах буржуазных коммунистических революций. Сама попытка задуматься о конце собственности (снятии отчуждения), т.е. заглянуть в будущее, минуя господствующую индустриальную парадигму, представляет слишком большой «шаг новизны» (М.К. Петров). Внутри тотально ангажированных классом индустриальных собственников научных институций ее осуществление не представляется возможным.

Утопия — это единственная интеллектуальная площадка, где невозможное возможно, где удается помыслить ошеломительно новое будущее информационной цивилизации.

Приведенные рассуждения вынуждают перефразировать великого К. Леви-Стросса: либо утопия информационной цивилизации будет марксистской, либо информационной цивилизации вообще не будет.

(История продолжается!)

Реализм или номинализм? Схоласты из ПКРМ

Практика «общенародной» собственности коммунизма и марксова теория снятия отчуждения в настоящий момент принципиально расходятся. И вместе им не сойтись. Индустриальный коммунизм безнадежно устарел, за марксизмом — информационное будущее.

Держаться за коммунистический брэнд — означает одно из двух: либо цинично использовать ностальгические чувства старшего поколения, либо быть приверженцем средневекового «реализма» с его неразрывным единством имени и сущности.

Первое — омерзительно. Второе — глупо.

Нет смысла рассуждать о политиках, делающих бизнес на чувствах стариков. Но стоит обратиться к искренним сторонникам благой вести марксизма в рядах ПКРМ, отождествляющих ее с ветхими мехами коммунизма.

Левые интеллектуалы Молдавии искренне полагают, что отказавшись от этикетки, отягощенной в массовом сознании множеством отрицательных коннотаций, они совершат предательство великой идеи. Поэтому с жаром доказывают, что светлая утопия коммунизма не имеет ничего общего с кровавой практикой коммунистических режимов. Ленин, Троцкий, Сталин, Мао и Пол Пот, по их мнению, только и делали, что искажали гениальные замыслы Маркса и Энгельса о диктатуре пролетариата. Подвергнув красных вурдалаков остракизму, эти добропорядочные еврокоммунисты^³⁰ считают свою безбожную религию исторически реабилитированной.

Особенно неотразимым аргументом, с их точки зрения, выглядит аналогия со средневековым христианством. Почему — вопрошают левые — религиозные войны, крестовые походы, расправы инквизиции, продажа индульгенций и другие преступления церкви ни у кого не вызывают мысли осудить учение Христа?

На самом деле ответ на их риторический вопрос имеется.

Во-первых, христианство осуждалось. И осуждалось не только мысленно. Всякий раз приходя к власти, атеисты (и якобинцы и большевики) вызывали Сына Человеческого на очередной суд синедриона и приговаривали церковь пройти по Его крестному пути. И в этом смысле клерикально-антикоммунистический реванш в бывшем концлагере социализма может быть, в какой-то степени, оправдан.

Во-вторых, большинство современных европейцев, по меньшей мере, формально отождествляют себя с подвигом Христа. Принимая в себя его ценности, им логично рассматривать, в частности, святую инквизицию в качестве сатанинского греха заблудших церковников, который не может никоим образом опорочить самого Спасителя.

Согласитесь, что данный ход мысли полностью совпадает риторикой Хрущева (Ленин за Сталина не ответчик) и неомарксистов (Маркс и Энгельс не повинны в репрессиях Ленина и далее по списку). Для воинствующих атеистов грехи христианской церкви выступают в качестве доказательства порочности христианства. Аналогично для некоммунистов преступления коммунистических режимов являются неопровержимым свидетельством бесчеловечности идеи коммунизма.

С логической точки зрения оппоненты просто зеркалят друг друга. Но с исторической — упорное стояние левых на Угре «имяславия» коммунизма делает их позицию проигрышной.

Очень важно отдавать отчет в том, что продажа индульгенций и Варфаламеева ночь покоятся в глубоком архиве исторической памяти. Пергаменные свитки, покрытые пылью веков, способны вызывать эмоции лишь у особенно чувствительных натур. А чудом выжившие жертвы коммунизма еще сами могут рассказать о том, как в потоках крови строилось светлое будущее. Спорить с ними не только негуманно, но еще и глупо.

Просто кощунственно воспринимаются рассуждения левых о том, что в мясорубке ГУЛАГа были перемолоты, скажем, не 20, а «всего!!!» 2 миллиона узников. Очень, кстати, похоже на дискурс неонацистов, согласно которому в годы Второй мировой в Европе истребили не 6 миллионов евреев, но лишь 5, 4, 3, 2 (кто меньше?) миллионов представителей вредноносного народца. Аналогично воспринимаются доводы о массовом строительстве Сталиным электростанций и заводов. Да ведь и при Гитлере в Германии было построено множество замечательных автобанов!

Искренне верующим в Маркса членам ПКРМ следует определиться с тем, какую задачу они ставят перед собой? Если они намереваются превращаться в эпатажных маргиналов, то могут по-прежнему настаивать: «Я коммунист и не могу иначе»! Если же они намерены действительно стать партией информационной цивилизации, привлекательной для «футуристических» общественных сил, прежде всего интеллигенции и молодежи, то им следует оставить коммунизм вместе с Лениным и Сталиным товарищу Зюганову.

(История продолжается!)

Возможна ли утопическая модернизация Молдавии

силами молдавских коммунистов?

Все молдавские партии формируются не на основе идей, а вокруг вождей^³¹. Это клиентелы традиционного общества, обеспечивающие «своим» долю при распределении ресурса власти^³². Отношения патрон-клиент, несомненно, в той или иной степени присущи политическим организациям всех стран. Но в Молдавии, как и во всей Восточной Европе, вождистский характер партий является определяющим. Партии создаются под конкретного лидера и существуют, пока продолжается его политическая активность. Реальная демократия во внутрипартийной жизни всех без исключения субъектов молдавской политики — прежде всего конкурентные выборы руководства партии и партийных кандидатов на выборные государственные должности — отсутствует.

По этой причине идеологические этикетки — коммунизм, либерализм, христианский демократизм и т.д. — имеют второстепенное значение для членов политических партий. Большинство избирателей также равнодушно к партийным доктринам. При этом по родственно-земляческим соображениям голосует все же меньшая, хотя и достаточно значительная часть этнических молдаван. Электоральные предпочтения основной массы зиждятся на соображениях культурного порядка. Реальный выбор происходит между русской и румынской культурами. Благодаря политикам славяно-латинское единство молдавского народа трансформировано в борьбу русской и румынской культурных противоположностей.

Политические формирования откровенно румынской ориентации возникли в Молдавии еще в конце 80-х годов. До 2009 эти силы были представлены в парламенте, прежде всего, Христианско-демократической народной партией с ее бессменным руководителем Юрием Рошкой. ХДНП является прямым наследником Народного фронта, по инициативе которого в Молдавии в конце восьмидесятых — начале девяностых годов были приняты румынские алфавит, флаг, герб и даже (1991–1994) гимн. Верность этому наследию делала партию христианских демократов главным прибежищем унионистов — сторонников объединения с Румынией. После парламентских выборов 2005 года Рошка неожиданно для своих приверженцев начал сотрудничать с ПКРМ. Этот компромисс привел к утрате доверия со стороны радикальной части электората и, следственно, потере ХДНП статуса парламентской партии. На выборах 2009 голоса бессарабских румын перешли к другому радикалу Михаю Гимпу, возглавляющему Либеральную партию. Прорумынски настроенных избирателей ЛП привлекает отнюдь не доктрина либерализма, а тот факт, что молдавское политическое формирование копирует название известной румынской партии. Голосование за ее молдавский клон в большинстве случаев свидетельствует о приверженности противоположной либерализму этнократической идее.

В отличие от румынских политических сил партии «русскоязычных» уже ко второй половине 90-х практически сошли с политической арены. В 1994 Блок Социалистической партии и Движения «Unitate-Edinstvo» получил 22,0% на парламентских выборах. После этого партии этнических меньшинств в парламент уже не проходили. И это притом, что согласно переписи 2004 румыны составляют 2%, а другие нацменьшинства — 22% населения Молдавии. Этот феномен можно объяснить тем, что идейные румыны апеллируют к этническому большинству, которое, по их мнению, благодаря проискам царизма и большевизма утратило представление о своей истинной идентичности. В отличие от прорумынских «мажоров», так называемые «русскоязычные» политики заведомо ставят себя в маргинальное положение. Представители этнических меньшинств убедились, что парламентские миноритарии не могут эффективно отстаивать их интересы. Поэтому они присоединяются к общемолдавским партиям с нерумынской или, по меньшей мере, с не явной румынской ориентацией.

На президентских выборах 1996 их победителя бывшего секретаря ЦК КПСС П.К. Лучинского поддержали всего 34% молдаван. Зато поддержка немолдаван составила 97%! Этнические меньшинства тем самым предпочли сомнительного «русского» молдаванина несомненному молдавскому «румыну» М.И. Снегуру^³³.

Со второй половины 90-х главной партией «русскоязычных» становится ПКРМ. За нее стабильно отдают голоса более двух третей представителей нацменьшинств. В то же время ПКРМ ни в коей мере не является исключительно «русской» партией. Она — единственная из реальных политических сил Молдавии декларирует ценности социального молдавского государства и полиэтничной молдавской нации. Несмотря на то, что между словами и делами вождей коммунистов существует заметный зазор, большинство «русскоязычных» голосуют за ПКРМ в надежде, что она защитит их язык и культуру. Этническим меньшинствам представляется, что единственный эффективный способ сохранить свою идентичность связан с поддержкой молдавских ценностей в противовес стремлениям румынизировать этнических молдаван.

В этом смысле отношение «русскоязычных» к молдовенизму парадоксальным образом тождественно представлениям их румынских оппонентов. Последние постоянно подчеркивают русский след в идее молдавского народа. Используя постмодернистский дискурс конструирования нации, они именуют молдаван лабораторным гомункулусом русского империализма, сталинской химерой, большевистским големом, монструозным порождением красного Франкенштейна.

Надо признать, что это сильный риторический ход. Согласно ему, не только этнические меньшинства, становясь полиэтничными молдаванами, остаются благодаря этому «русскими», но и молдаване, оставаясь молдаванами, тем самым, русифицируются. Следуя логике молдавских румынистов, «русскоязычные» под прикрытием молдовенизма сохраняют свою идентичность, а молдаване ее теряют.

Культурный раскол трансформируется в политическое противостояние открыто прорумынских и «крипторусских» партий. Тот факт, что в настоящей момент культурные оппоненты представлены либералами и коммунистами имеет второстепенное значение. Немалое число лидеров ПКРМ являются успешными бизнесменами. Среди сторонников и руководителей ЛП насчитывается множество шариковых, мечтающих все отобрать и поделить. И для капиталистов и для люмпен-пролетариата первичным является принцип культурной ориентации^³⁴.

Румынская пропаганда настойчиво подчеркивает империалистическую преемственность царизма и большевизма. Она разоблачает коммунистическую природу «сталинской МССР». С этой точки зрения, оставаться молдаванином — означает становиться не только русским, но и, вместе с тем, красным.

Стратагема румынизации может быть сформулирована парадоксальным образом: сохраняя архаичную этническую этикетку, молдаване коррумпируются чуждыми им влияниями русификации и коммунизма; сменив традиционный этноним на модернистский, они обретут свою идентичность в ее исходной фольклорной чистоте.

Задача риторики состоит в том, чтобы убеждать. При этом соответствие тех или иных риторических фигур действительности не имеет никакого значения. Отдавая должное настойчивости, изобретательности и рвению румынской пропаганды, мы не должны забывать, что она исходит из вертикальных задач вчерашнего дня — индустриального по своей природе национализма. Архаика политической централизации неминуемо требует культурной унификации.

С этой точки зрения культурный конфликт молдавского общества может быть рассмотрен, как столкновение нивелирующей простоты румынской идеи и цветущей сложности молдовенизма. Горизонтальные тенденции пропагандируемого ПКРМ концепта полиэтничной молдавской нации соответствуют пафосу информационной цивилизации в той же мере, в какой «вертикаль» индустриально-этнократического упростительного румынизма противоречит задачам завтрашнего дня. И в этом смысле молдавская идея коммунистов теоретически имеет информационное будущее.

На практике ситуация выглядит сложнее. Под общим именем «молдовенизма» скрываются несовместимые сущности. Сплоченному индустриальному румынизму на деле противостоят две идеологии: не только молдовенизм полиэтничный, адекватный задачам информационной цивилизации, но и аграрный этнократический молдовенизм, имеющий немало сторонников в руководстве ПКРМ, в госсапарате и среди местных «олигархов». От столь же этнократичного румынизма он отличается лишь дремучей архаичностью.

Все его идеологи и сторонники — люди, переехавшие в город, но культивирующие стиль мышления, в котором преобладают ценности родо-племенного общества. В своем невежестве они даже не догадываются, что пропагандируя подобный подход, активизируют в общественном сознании до-, а поэтому анти- государственные практики, которые, за двадцать последних лет пронизали и почти полностью разрушили молдавскую государственность. Всем, кто пытается совместить родоплеменные традиции с глобальной современной цивилизацией, стоит напомнить, что обычаи эти с давних времен шокировали людей с государственным мышлением, в частности, глубоко оскорбляли имперские представления византийского полководца Кекавмена (XI в.). Последний завещал своим потомкам соблюдать повышенную осторожность в отношениях с представителями «племени влахов», которое «стремится всех перехитрить, часто лжет, еще больше ворует, ежедневно клянется страшными клятвами своим друзьям и с легкостью нарушает клятвы, устраивает побратимства и вступает в кумовство, помышляя таким образом обмануть простоватых»^³⁵.

Общественный идеал молдовенистов-этнократов сводится к тому, что в Молдавии должны править не русские и не румынские оккупанты, а «хозяева» страны — этнические молдаване. Нормой же является давно изжитое в индустриальных странах стремление рассаживать на все хлебные места государственной службы своих родственников и свойственников (нанашей). Поэтому употребление шутливого термина «нанашизм» применительно к непотизму и кумовству, процветающим в молдавском госаппарате, трудно назвать неуместным. Очевидная архаика этнократического молдовенизма делает его предметом насмешек со стороны «городских» румын. У этой идеологии нет никаких шансов на завоевании симпатий молдавской молодежи, стремящейся вырваться из «идиотизма сельской жизни» (К. Маркс). Пропаганда этнократического молдовенизма объективно способствует успеху этнократического румынизма.

Сторонникам современного полиэтничного молдовенизма среди коммунистов требуется разоблачить в общественном сознании несостоятельность обеих этнократических идеологий, увлекающих страну в прошлое. Для претворения в жизнь идеологии завтрашнего дня необходимы символы доказывающие, что ПКРМ соединяет в себе культурную традицию молдавского народа с революционными задачами информационной цивилизации. Строительство подобного моста между прошлым и будущим образует искомое любой политической силой состояние со-временности.

(История продолжается!)

Сила символа

Многим еще памятны застойно-советские времена, когда в Кишинев прибывали вереницы автобусов с румынскими «туристами». Судя по тому, что в обратный путь эти грузо-пассажирские транспортные средства отправлялись навьюченные по самую крышу коробками с телевизорами, холодильниками, пылесосами и прочей бытовой техникой, румынских братьев интересовала вовсе не духовная жизнь молдавского народа. Молдавия манила их, как ближайшая территория товарного изобилия.

Но не только румыны завидовали тогда обитателям бывшей «провинции Бессарабия». Для русских оккупантов советская Молдавия тоже была землей обетованной. Помню, как приезжие россияне (о москвичах и ленинградцах речь не идет) смотрели с выпученными глазами на прилавки кишиневских магазинов, где масло, сыр, колбаса, мясо продавались без всяких ограничений, а не, как в их родном нечерноземье или вечной мерзлоте, по «талонам» (так в советской метрополии стыдливо именовали продуктовые карточки). А когда они видели городские многоэтажки, увитые виноградными лозами, растущие вдоль улиц и дорог ореховые и фруктовые деревья, то вообще утрачивали дар речи.

С тех пор утекло не так уже много воды. Но за два последних десятилетия ситуация изменилась коренным образом. И для румын и для русских нынешняя Молдавия — нищая страна без шансов на будущее. Средняя зарплата в Румынии составляет примерно 400 долларов США, в России — около 700. А в Молдавии она едва превышает 200 долларов. Еще хуже ситуация с ВВП. В рейтинге стран мира по величине ВВП на душу населения по паритетам покупательной способности валют в ценах 2002 г., рассчитанного по методологии и данным ICP 2002 г. для 2009 г., в России на душу населения приходится 11474 долларов США, Румынии — 9698, Молдовы — 2848^³⁶.

Какими причинами объясняется этот обидный для нас метаморфоз?

Мы — дети индустриальной цивилизации. Поэтому объясняем мир с материалистических позиций. Но в случае Молдавии материальные объяснения не работают. Все страны Восточной Европы, включая бывшие республики СССР столкнулись в конце XX в. с похожими проблемами перехода от социализма (в действительности государственного капитализма) к рыночному обществу. Многие из этих государств сопоставимы с Молдавией по территории, населению и ограниченности природных ресурсов. Но только в нашей стране за первые десять лет независимости наступил крах экономики. Кроме нас ни одно государство Восточной Европы не вступило в третье тысячелетие с тотально разрушенными промышленностью и сельским хозяйством.

Причины нашей национальной катастрофы следует искать в той бесплотной сфере, которая именуется «символами». Этим словом древние греки обозначали надвое разломленное кольцо. Обладатель одной половинки уезжал за тридевять земель. Оттуда он посылал своего представителя к владельцу другой половины. При встрече посланец предъявлял свою часть. Если обломки сходились, ему можно было доверять. Символ — это знак общего смысла, объединяющего верящих в него людей.

Рассмотрим с этой точки зрения нынешние государственные символы Республики Молдова. Выполняют ли они свою объединяющую роль, способствуя тем самым успешному развитию нашего общества?

Сравним гербы Молдавии, Румынии и России.

Рис. 1

Рис. 2

Рис. 3

Правда напоминает известную детскую забаву «Найди десять отличий»? И хотя мы уже далеко не дети, все-таки попробуем поиграть.

Отличия можно найти только при условии определенного сходства тех или иных изображений. Между всеми тремя гербами есть структурная общность: орел держит в одной лапе скипетр, в другой державу (меч, оливковую ветвь), на груди у него гербовый щит.

На фоне этого сходства легко увидеть отличия. Российский орел — двуглавый, скипетр держит в левой лапе. Этим он отличается и от молдавского и от румынского пернатых. Очевидно, что создатели молдавского герба ориентировались не на российский, а на румынский образец. Сейчас они этого даже не скрывают и сообщают публике, что «герб был разработан совместно с доктором истории, заместителем председателя Национальной комиссии по геральдике Румынии Марией Догару»^³⁷. Тем самым подчеркивается общность румынского и молдавского народов. Но кроме этого очевидного смысла, отрицать который могут только идиоты, в молдавском гербе содержатся и другие значения.

Для их понимания надо сперва взглянуть на символы, размещенные на внутреннем щите румынского герба. В верхнем левом углу размещен орел — герб княжества Валахия (Мунтения, Цара Ромыняскэ). Тем самым подчеркивается приоритет Валахии в собирании румынских земель. Если бы это изображение золотого орла с крестом в клюве было единственным, то смысл румынского герба можно было понимать так: Валахия — первая среди равных. Но щит с изображением румынских провинций (Валахии, Молдовы, Олтении, Баната, Добруджи, Трансильвании) расположен, так сказать, в желудке того же по сути валашского золотого орла, хотя геральдисты официально именуют его «римским». Достаточно беглого взгляда на румынский герб, чтобы убедиться в почти полном тождестве двух геральдических хищников. Тем самым все румынские области поставлены в полную символическую зависимость от валашского Бухареста. Валахия решительно доминирует и над запрутской Молдовой и над другими территориями Румынии.

Этот смысл становится особенно ясным при сравнении современного румынского герба с двумя разновидностями государственного герба Объединенного княжества Валахии и Молдовы (1859–1881).

Рис. 4

Мы видим, что в данном варианте геральдисты, размещая орла на левом верхнем и правом нижнем (1-е и 4-е) местах, отдавая быку 2-е и 3-е места на гербовом щите (сумма мест в обоих случаях равна 5), стремятся средствами нумерологии выразить идею равенства Валахии и Молдовы в объединенном государстве, при определенном лидерстве Валахии.

Рис. 5

Во втором случае (орел не только левее, но и выше, т.е. дважды первый) преобладание Валахии становится символически более выраженным.

После преобразования Объединенного княжества в королевство Румыния (1881) герб приобретает вид близкий к современному.

Рис. 6

Валашско-римский орел в данном случае, безусловно, доминирует, обозначая беспрекословное подчинение всех провинций Бухаресту.

А теперь давайте почитаем в этой же логике современный молдавский герб. На нем два основных символа — большой «римский» орел (тождественный валашскому орлу румынского герба) и меньшего размера молдавский cap de bour, к тому же размещенный, как бы в желудке у орла. Каков символический смысл этого коллажа? Самое очевидное прочтение: Румыния поглощает Молдавию. Все остальные толкования — от лукавого.

Сравнение молдавского, румынского и российского государственных флагов приводит к аналогичным выводам.

Рис. 7

Рис. 8

Рис. 9

Румынский и молдавский триколоры отличаются от российского и поперечным расположением цветов и несовпадением цветовой гаммы. А между собой флаги Румынии и Молдавии практически тождественны. Они различаются только оттенками голубого цвета (соответственно — ультрамарин и изумрудно-голубой), а также размещением на молдавском флаге государственного герба. Кстати герб присутствует только на лицевой стороне. Поэтому оборотные стороны румынского и молдавского знамен почти идентичны.

О чем говорят герб и флаг современной Молдавии? Эти символы прямо свидетельствуют о том, что Республика Молдова государство временное, что в обозримом будущем оно будет поглощено Румынией. Один из активных участников процесса разработки и утверждения государственных символов РМ художник Семен Одайник признался, что румынский флаг был взят за образец, как указатель исторической перспективы молдавского народа:

«В 1990 году, когда велась работа над созданием нынешних государственных символов, в молдавском обществе доминировала идея объединения с Румынией. <…> Тогда вопрос стоял так: зачем разрабатывать национальные герб и флаг, если объединение произойдет в ближайшее время. К тому же, работа проходила в спешке. Все необходимо было закончить в течение двух недель. Но завершить в срок удалось только флаг. Его разработчики были предупреждены, что за основу следует взять румынский триколор. Предстояло лишь определить, как размещать полосы: вертикально или горизонтально. В результате дискуссий полосы остались, как у румын, — горизонтальные, но были немного изменены размеры флага. Кроме того, темно-синяя полоса стала изумрудно-голубой. Также приняли решение поместить на флаг герб, сделав государственный стяг более декоративным и легче запоминающимся»^³⁸.

А теперь задумайтесь, как должны относиться к такому государству его, по сути, временные граждане? Разве будут они ощущать его своим и думать в каком состоянии оно достанется нашим близким и далеким потомкам?

На этот риторический вопрос история красноречиво ответила эскалацией этнической нетерпимости и гражданской войной, откровенным казнокрадством и просто воровством всего, что плохо лежит, крахом экономики и социальной сферы, повальным бегством граждан на все четыре стороны.

Следующий вопрос, на который необходимо ответить: выражают ли нынешние государственные символы Республики Молдова волю большинства ее граждан к поглощению собственной страны западным соседом?

Референдум по этому поводу не проводился. Но можно предполагать, что сторонники ликвидации молдавской государственности пока находятся в меньшинстве.

Не случайно ни одна реальная политическая сила до сих пор не заявляла открыто о своих унионистских намерениях. «Криптоунионисты» (1994–2005 Христианско-демократическая народная партия, 2009 Либеральная партия), согласно вышеприведенным данным лишь на выборах в апреле и июле 2009 впервые сумели преодолеть десятипроцентный барьер.

Опросы общественного мнения демонстрируют сходные тенденции. Согласно данным социологического опроса, проведенного в рамках проекта «Барометр общественного мнения» (BOP) в мае 2010 среди граждан, отвечавших на вопрос «Какая страна, по вашему мнению, должна быть стратегическим партнером РМ?», лишь 9,1% такой страной считают Румынию. Правда 27,3% из них предпочитают видеть в качестве стратегического партнера страны Евросоюза, куда на правах меньшого брата входит и Румыния. Но даже в сумме доля избравших два этих ответа (36,4%) меньше, чем численность сторонников стратегического партнерства с Россией (50,1%). Эти данные также позволяют предположить, что сторонники унии с Румынией не преобладают в молдавском обществе.

Следовательно, на сегодняшний день люди, которых объединяют нынешние прорумынские государственные символы Республики Молдова, составляют явное меньшинство наших граждан. Однако их численность неуклонно растет. За период 1994–2009 годов доля прорумынски ориентированного электората увеличилась в 1,8 раза. Если тенденция не изменится, то лет через двадцать румыны окажутся в Молдавии в большинстве и тогда можно будет относительно безболезненно воссоединиться с румынской родиной.

Но в этом случае нельзя надеяться, что жизнь в нашем failed state в этот двадцатилетний период существенно изменится. Нас по-прежнему ожидает правление временщиков — эпоха безвременья.

Из этой безнадежной ситуации есть два выхода.

Первый — простой (от слова prost — глупый): прекратить тяжелую хроническую болезнь молдавской государственности, прибегнув к эвтаназии. В этом случае надо иметь мужество открыто, как некогда славяне призвали варягов, обратиться к румынам: «Приходите и володейте нами». Все эти трусливые околичности молдавских политиков («мы вроде как бы румыны, но все-таки где-то еще в какой-то степени молдаване») напоминают поведение жалостливого хозяина, который резал собаке хвост по частям. Временщики длят агонию страны, демонстрируя полное безразличие к страданиям своего народа.

Но есть второй — сложный и ответственный путь, связанный с напряжением всех духовных и физических сил. Он требует отказаться от капитулянтских настроений и попробовать воспользоваться уникальным шансом, который история предоставляет только однажды — шансом сделать имя Молдавии узнаваемым брендом, символом счастливой и достойной государственной жизни. Для этого народ Молдавии должен открыто заявить: «А все-таки она существует». Лучшим способом высказать подобное мнение будет всенародный референдум, на котором гражданам будут предложены герб и флаг, способные символизировать наше право на собственное будущее.

(История продолжается!)

Традиция будущего

Символы, способные объединить общество ради достойного будущего, должны отвечать следующим критериям:

Быть особенными, т.е. выделяться в разноцветье гербов и флагов других народов, служит средством формирования национальной идентичности;
Связывать настоящее с великим прошлым, которое задает потомкам вдохновляющий образец дерзких устремлений;
Соответствовать направлению мирового развития, в нашем случае законам формирующейся информационной цивилизации.

Государственный символ — это, по сути, мост между славным прошлым и успешным будущим. Все молодые государства занимаются археофутуризмом — находят в прошлом, а если не находят, то выдумывают, символы, способные обеспечить их будущее.

Молдаванам, к счастью, не надо ничего выдумывать. Важной особенностью Молдавии является наличие средневековой государственной традиции. Из всех «западносоветских» народов только молдаване и литовцы могут похвастаться совпадением своего этнонима (имени народа) с древним политонимом (именем государства). Остальные государственные образования европейской части экс-СССР представляют собой продукт распада Российской империи и Советского Союза. Латыши и эстонцы ведут отсчет государственности от межвоенных «лимитрофов» первой половины XX в. Белорусы вынуждены доказывать, что Великое княжество литовское было в действительности белорусским. Украинские идеологи убеждают, что коварные москали похитили у них исконное имя Русь.

Румынские археофутуристы, кстати, в середине XIX в. занимались тем же самым идеологически оправданным историческим подлогом. Они предприняли огромные усилия, чтобы всеми неправдами удревнить имя «Цара Ромыняскэ». В действительности, это второе название Валахии — достаточно позднего происхождения. Если оно и встречалось в источниках до XIX в., то чрезвычайно редко, преимущественно в сочинениях идеологически озабоченных книжников. О его малом распространении свидетельствует отсутствие политонима «Цара Ромыняскэ» на географических картах XIV–XVIII вв.

Не только имя, но и флаг и герб Румынии также являются произведениями эпохи объединения дунайских княжеств (сер. XIX в.). Триколор представляет собой коллаж государственных цветов Молдовы (синий и красный) и Валахии (желтый и красный). Примечательно, что оба биколора были изобретены русской администрацией генерала П.Д. Киселева, который в 1829–1834 осуществлял фактическое руководство обоими княжествами. Т.е. соединение цветов двух оккупационных знамен привело к созданию флага суверенного государства Румыния. Попытки вывести румынский триколор из Древнего Рима обоснованы идеологией страны, самим названием аппелирующей к наследию цезарей, но подтверждения в исторических источниках не находят.

Герб — «римский» (валашский) орел, также является талантливым произведением археофутуризма. Даже румынские идеологи не в силах скрыть, что в начальных вариантах валашского герба присутствовал corb (ворон)^³⁹. Вот как описывается герб Валахии, включенный, наряду с символами других владений князей Кантакузенов, в состав их родового герба: «в лазуревом поле золотой ворон на зеленой скале, держащий в клюве золотой крест, сопровождаемый золотыми же солнцем и полумесяцем»^⁴⁰

В отличие от румын молдаванам для доказательства своей укорененности в истории нет необходимости прибегать к историческому подлогу.

Рис. 10

Молдавия обладает уникальным древним гербом cap de bour (голова священного быка). Быки, в отличие от коней, львов и орлов, практически не встречаются на гербах средневековых государств. И это не случайно. Бык символически противостоит (кесарю — кесарево) государственному воинскому сословию. Он выражает принадлежность к священной власти жрецов. Cap de bour, восходящий, как и все гербы, к доисторическим тотемным знакам, символизирует сакральную природу древних волохов-волхвов. Молдавия тем самым предстает, как своего рода теократия. Уместность древнего герба доказывается заметной набожностью, отличающей типичного, в том числе и современного, молдаванина от среднего русского. Вместе с тем духовная функция священства, как раз и заключается в, грубо говоря, работе с информацией. Таким образом, cap de bour вступает в гармонию с природой информационной цивилизации. Это позволяет переосмыслить архаичный символ в футуристическом ключе.

Молдавский священный бык запечатлен в народной памяти благодаря его массовому тиражированию, прежде всего, на печатях и монетах средневекового дунайского княжества. Эти артефакты хранятся во многих крестьянских семьях. И поэтому герб можно считать первичным государственно-этническим символом молдавского народа.

Флаги в силу своей материальной природы сохраняются плохо. В отличие от герба средневековые молдавские флаги в основном известны по их описаниям и изображениям в исторических свидетельствах соседних народов. В польском документе 1485 года знамя господаря Штефана чел Маре описывается следующим образом: «Большое полотнище красного цвета на котором золотом красиво изображён герб Страны Молдавской». Похожее знамя изображено в венгерской хронике 1488 года и в сочинении польского хрониста Мартина Бельского (первая половина XVI в.)^⁴¹.

Рис. 11 и 12

О преемственности красно-золотой традиции свидетельствуют описания знамен господарей Иеремии Мовилэ (1601), Стефана Томши (1622), Скарлата Каллимаки (1813), а также молдавского гусарского полка русской армии середины XVIII в.: «Знамя полковое — красное, с копьем медным вызолоченным и на копье быть двоеглавому орлу. На том знамени написаны св. Константин и Елена с крестом, с другой стороны герб земли Молдавской. А быть знамени вызолоченному с бахромою золотою»^⁴².

От времен Штефана чел Маре до нас дошло еще одно красно-золотое знамя молдавского войска. Оно изображает выполненную в золоте сцену попирания змея, сидящим на троне Георгием Победоносцем. В источниках также упоминаются синие знамена молдавских господарей. С 1832 года «киселевские» флаги молдавского княжества представляли различные комбинации красного и синего цветов, в большинстве случаев с изображением государственного герба cap de bour. Известен, также, вариант с Георгием Победоносцем^⁴³.

Рис. 13 и 14

Так, что в данном случае молдавским археофутуристам предоставляется выбор. На мой взгляд, красно-золотой вариант с cap de bour — более предпочтителен. Во-первых, он воспроизводит уникальный древний герб, а не общехристианского Победоносца. Во-вторых, сочетание «теплых» красного и золотого цветов зрительно намного привлекательнее красно-синего, где «теплый» и «холодный» цвета взаимно гасят друг друга. В-третьих, что немаловажно, красно-золотое сочетание цветов государственного флага, дополненное золотой пятиконечной звездой меж рогов священного быка^⁴⁴, пробуждают ностальгические советские чувства старшего поколения. Но самое главное — красно-золотой стяг является знаменем, с которым одерживал свои победы Штефан Великий. Страна, выступающая под этим флагом, тем самым ориентируется на подвиги государя «дерзнувшего обнажить меч на ужасного Магомета II и славными победами, одержанными им над многочисленными Турецкими воинствами, вписавшего имя свое в историю редких Героев», которого великий русский историк Н.М. Карамзин охарактеризовал следующим образом: «Мужественный в опасностях, твердый в бедствиях, скромный в счастии, приписывая его только Богу, покровителю добродетели, он был удивлением Государей и народов, с малыми средствами творя великое»^⁴⁵. Имея такого священного предка, стыдно отказываться от выдающегося будущего.

Рис. 15

Таким образом красный флаг Штефана чел Маре с золотым изображением герба (cap de bour) идеально соответствует трем признакам эффективной государственной символики: уникальности, связи со славным прошлым, адекватности тенденциям мирового развития.

1) Изображение быка не присутствует ни на одном из современных государственных гербов и флагов. Тем самым молдавская символика становится легко узнаваемой, что создает хорошие предпосылки для ее превращения в бренд.

2) Красно-золотой флаг Штефана чел Маре — это наш мост из славного прошлого в достойное будущее, залог наших мирных побед.

3) Во всем мире существуют устойчивые ассоциации между символическим изображением быка и сакральной (священной) общественной функцией, т.е. духом, словом, информацией. Благодаря древнему гербу молдаване становятся удивительно современны наступающей информационной цивилизации.

В этом символическом триединстве — наша сила и надежда на спасение.

Кроме флага и герба есть еще третий символ государственности — гимн. « Limba noastră» (наш язык) — единственный из нынешней символической триады выражает идею молдавской идентичности. Все дело в том, что Алексей Матеевич (1888–1917) — автор одноименного стихотворения, положенного в основу гимна, был страстным молдавским патриотом, непримиримым противником стерилизации родного языка за счет замены славянских слов латинскими.

Кстати, строчка « Limba noastră cea româna», постоянно цитируемая идеологами румынизма, в стихотворении Матеевича отсутствует. Правда, молдавским «наш язык» в стихотворении тоже не именуется. Но важно отметить, что единственный топоним стихотворения — «тихий Днестр», а не, скажем, Прут или Дунай. Эта географическая привязка к главной реке современной Молдавии дает все основания считать, что речь идет о молдавском языке. В случае «cea româna» мы в очередной раз встречаемся с искусной фальсификацией, на этот раз уже со стороны «бессарабских румын». Православный священник Матеевич, который считал, что «нынешние румыны теряли язык своих предков и своей церкви от всяких сторонних воздействий и внутренней разъединенности, тогда как бессарабские молдаване, сплотившись под покровом церкви, ревностно оберегали ее язык, как свою национальную святыню. Присоединение Бессарабии к России оказалось спасительным актом, как для молдавского языка, так и для молдавского богослужения» — просто не мог называть свой язык румынским^⁴⁶.

В отличии от румынских идеологов он верил, что молдаване должны сохранять в своей духовности органичный синтез двух священных языков Европы — латыни и церковнославянского. Достаточно взглянуть, сколько древних славянских слов Матеевич использовал в своем знаменитом стихотворении: comoáră — комора, кладовая; veste — весть, viteazul — отважный, витязь; poveste — повесть, сказка; roi — рой, роиться; zare (zări) — заря, рассвет; grai (graiul) — говор; sfinţi — свято чтить; val (valuri) — вал, волна; sfeşnic (sfeşnici) — подсвечник; sărac (săracă) — бедный, сирый, darnic — щедрый, одаряющий; drag (dragă) — дорогой; izvod (izvoade) — грамота, старинная рукопись, летописный извод; vreme (vremuri) — время; slava — слава; hram — храм; veşnic (veşnicele) — вечный; cazánie (cazanii) — проповедь, сказание; potop — потоп, ливень; slin (slinul) — грязь, сало. Некоторые из этих слов в русском языке уже вышли из активного употребления. А молдаване сохранили это духовное богатство, бережно пронеся его через века.

Молдавский гимн — также уникален, как исторические герб и флаг княжества Молдова. Обычно в гимнах поется о материальном величии страны: ее военной мощи и отваге ее изобильных людских ресурсов, бескрайних просторах и неисчислимых природных богатствах — т.е. о главных факторах успешного индустриального общества. В этом смысле гимны современных стран не соответствуют реалиям настоящего. Не случайно, в частности, во Франции ведутся дискуссии о необходимости отказа от Марсельезы, насквозь пропитанной кровавыми призывами. В отличие от военно-индустриальных гимнов эпохи модерна «Limba noastră» воспевает духовность, язык — главный инструмент грядущей информационной цивилизации. Гимн не только носит уникально-брендовый характер, не только славит ведущее орудие ближайшего будущего — «священный язык», но и аппелирует к «древним рукописям», повествующим о славном прошлом молдавской культуры. Т.е. в тексте Матеевича, также как и во флаге Штефана, сошлись (три в одном) признаки эффективного государственного символа.

Политическая сила, которая сохранит уникальный гимн и открыто провозгласит восстановление исторических символов Молдавии, ее древних флага и герба, в первозданном виде, обречена на симпатии пока еще молдавского большинства.

(История продолжается!)

Молдавская идея и традиция молдавской полиэтничности

Символы национального единства молдавского народа — герб, флаг, гимн — заработают только после того, как эта форма будет наполнена полиэтничным содержанием. Успех молдавского проекта невозможен без создания комфортных условий для всех этнических групп, веками проживающих на нашей благословленной земле. Поэтому, участившиеся попытки разделить народы Молдавии на хозяев и гостей — наносят ущерб не только так называемым «нацменьшинствам». Политика этнократизма больно бьет, прежде всего, по молдавскому большинству.

Это утверждение порождает логичный вопрос: чем, собственно, плох этнократизм для «титульной нации» Республики Молдова?

Преференции этнического большинства противоречат европейским представлениям о нации, как союзе граждан разного этнического происхождения, преданных своему государству. Все европейские разновидности идеологии этнократизма XX в. получили общее наименование фашизма. Под этим именем идеология нацистской Германии была осуждена на Нюрнбергском процессе 1945–1946 гг. С тех пор любые этнократические проявления решительно осуждаются, как законодательством, так и общественным мнением действительно европейских стран. С точек зрения современного международного права и европейской морали режим, направленный на вытеснение этнических меньшинств, неминуемо приведет к тому, что Республика Молдова окажется в международной изоляции, будет подвергнута различным санкциям демократического сообщества, в том числе и экономического характера. Вопрос: сможет ли маленькая страна, нетерпимая к людям иной культуры, успешно развиваться в современных внешнеполитических условиях — представляется риторическим.

К сожалению, мировая общественность в лице лидеров могущественных демократий Запада проявляет геополитическую избирательность, оценивая нарушения «Всеобщей декларации прав человека» со стороны тех или иных режимов. Цинизм двойных стандартов, позволяет закрывать глаза на прегрешения «своих» сукиных сынов. С этой точки зрения правительство «Альянса» было и остается для Запада своим в доску.

Главные проблемы современных этнократических режимов порождаются вовсе не изменчивой внешнеполитической конъюнктурой, а глубинными течениями эпохи перехода к глобальной информационной цивилизации. Этнократизм плох для молдавского народа, прежде всего, потому, что противодействует объективной тенденции усиления международного сотрудничества, подразумевающего интенсивный обмен не только товарами и финансами, но, также, идеями и людьми. Попытки идти не в ногу с интернационализацией современного человечества уже отодвинули нашу страну на обочину мирового развития.

Кто вразумительно ответит: что выиграли простые граждане Республики Молдова от того, что ее под угрозой этнических чисток покинули квалифицированные инженеры, врачи и учителя? Благодаря оголтелому этнократизму эпохи развала СССР Молдавия разделена территориально, разорена экономически, деградировала в культурном плане. Взамен наша родина приобрела позорный статус беднейшей страны Европы, живущей экспортом рабочей силы, человеческих органов и сексуслуг.

Главная проблема, которую порождает этнократизм местного розлива, заключается в стремлении уничтожить многовековую полиэтничность молдавского общества. Таким образом, этнократы, преследуя свои узко корпоративные цели, уничтожают наше несомненное, в свете современных международных тенденций, национальное культурное преимущество, наш явный конкурентный козырь в мировом разделении труда.

Все рассуждения этих недалеких корыстолюбцев о том, что этническое разнообразие Молдавии — продукт русского колониализма представляют собой откровенную ложь, наглую фальсификацию истории. Территория между Карпатами и Днестром с давних пор была местом малоконфликтного сосуществования различных народов. Я уже приводил свидетельство действительного члена Берлинской академии наук Дмитрия Кантемира об уникальной по европейским меркам полиэтничности его родины:

«Мы полагаем, что вряд ли в каком другом государстве, заключенном в столь тесных границах, как Молдавия, живет столько разных народностей. Кроме молдаван, большинство которых пришло из Марамуреша, его населяют греки, албанцы, сербы, болгары, поляки, казаки, русские, венгры, германцы, армяне, евреи и плодовитые цыгане»^⁴⁷.

Обращаю внимание, что эти слова написаны три века назад, т.е. за сто лет до русской оккупации Бессарабии. Из контекста также ясно видно, что полиэтничность в Молдавии сложилась задолго до того времени, когда венценосный ученый писал свой замечательный труд. Полиэтнизм — это действительно многовековое наследие молдавской культуры.

Для опровержения данного свидетельства этнократам остается утверждать, что Кантемир был пособником русского империализма^⁴⁸. Но тогда становится непонятным, для чего он в приведенном фрагменте упомянул, в частности, «германцев». Неужели для того, чтобы пруссаки приняли его в свою академию наук? Молдавским специалистам по истории КПСС, ныне переквалифицировавшимся в политологов-антикоммунистов, свойственно судить о великих людях по себе. Людям же, не склонным колебаться вместе с линией партии, позволено считать это свидетельство нашего просвещенного земляка историческим фактом. …Şi punctum, как любил говаривать молдавский классик румынской литературы с сербской фамилией Еминович^⁴⁹.

Вас не убеждает свидетельство Кантемира? Пожалуйста, читайте дополнение Симиона Даскэлула к летописи Григория Уреке (первая половина XVII в.). Согласно свидетельству ученого (dascăl) монаха в недошедших до наших дней древних летописях пишется, что когда молдаване из Марамуреша (территория на севере нынешней Румынии) в 1359 году перевалили восточные склоны Карпат, то повстречали в этой пустынной стране русского пасечника Ецко (Яцко). Тот сообщил им, что страна эта пустынна и никому не принадлежит. После этого молдаване отправились за своими соплеменниками из Марамуреша, а Ецко отправился в польские владения и привел оттуда своих русских собратьев. Правда сам Григорий Уреке приводит другую версию появления русских в Молдавии. Он относит это событие не к 1359, а к 1498 году, когда Штефан чел Маре совершил поход в Подолье и Галицию и привел оттуда более 100 000 русских «рабов»^⁵⁰.

Для тех, кого удивляет, почему Кантемир, Даскэлул и Уреке упорно именуют жителей нынешней Украины «русскими», объясняю: в то время так именовали всех восточных славян, еще не разделившихся на великороссов, белорусов и украинцев (малороссов).

Приведенные свидетельства относятся к XVII–XVIII векам. Более ранние молдавские летописи XV–XVI веков были написаны на славянском языке. В них о времени поселения славян в Молдавии ничего не сообщается. Видимо, для их авторов было очевидно, что славяне, на чьем языке они свободно говорят и грамотно пишут (не только книжники, но и молдавская знать, включая Штефана чел Маре)^⁵¹, жили здесь всегда.

Среди многих письменных свидетельств о проживании славян на этой территории одно из самых древних принадлежит киевскому автору по имени Нестор. В своем знаменитом труде «Повесть временных лет» он перечисляет местожительство различных славянских племен. Два из них — тиверцы и уличи «седяху бо по Днестру, приседяху к Дунаеви. Бе множество их, седяху бо по Днестру оли до моря, и суть гради их и до сего дне»^⁵². «До сего дне» означает начало XII века, когда был завершен названный летописный свод. Из контекста понятно, что между Дунаем и Днестром славянские племена поселились намного раньше. Нестор несколько раз упоминает тиверцев и уличей в частности в связи с походами русских князей на Царьград в IX–X веках. Археологические раскопки позволяют удревнить начало заселения Молдавии славянами едва ли не до VI в.

Я хочу уточнить, что в контексте «понаехали тут» не имеет значения появились ли славяне (русские) в Молдавии пятьсот либо полторы тысячи лет назад, пришли ли они сюда со своими вождями или были насильно приведены Штефаном чел Маре. Важно, что со времен Средневековья третья часть населения Молдавии, согласно свидетельству летописца Григория Уреке, grăiescu ruséşte (говорит по-русски)^⁵³. За давностью веков не имеют смысла рассуждения о том, кто «понаехал» раньше. Важно, что делить народы на хозяев и гостей — значит не только противоречить европейским нормам, но и нагло извращать 650-летнюю историю Молдавии

С точки зрения модернизации нашей страны не имеет никакого значения, как будут именовать себя этнократы — румынами или молдаванами. Попытки создать преференции для одного этноса на территории между Прутом и Днестром отдают еще большим убожеством, чем мечты президента Румынии Т. Бэсеску перенести архаичный способ этно-правления за Прут. При печальной необходимости выбирать между аграрным «молдовенизмом» и относительно урбанистическим «румынизмом» людям информационной цивилизации, независимо от родного языка, остается одно — сделать все от них зависящее, чтобы наша родина перестала быть этнократическим позором Европы.

Blog

Утопия бессов 1 Из какого сора… Главный итог «Беса утопии»