Основы теории социально-групповых диалектов

Вид материала

Автореферат диссертации

Содержание Moskwa ‘Москва-река’, Wodka, Duma, Molotowcoctail В третьей главе Завтрак – люди [и] звери! Ассоциат – наименование кинофильма «Люди и звери», совместное производство СССР-ГДР, 1962 г. Баня Leffi m, -s, -s огран. употр. солд. лейтенантик. Frontschwein В заключении

Подобный материал:

• Программа вступительных испытаний по предмету «основы социально-гуманитарных наук», 193.46kb.
• Тема Общесистемные проблемы Запада, 257.34kb.
• И. В. Вачков основы технологии группового тренинга, 4581.89kb.
• И. В. Вачков основы технологии группового тренинга, 2769.05kb.
• Основы теории цепей, 32.22kb.
• «Развитие навыков принятия групповых решений в процессе обучения в вузе», 574.55kb.
• К. Д. Ушинского Институт педагогики и психологии Кафедра управления образованием Основы, 1895.05kb.
• Логика развития лагерной смены, 1378.17kb.
• Экологически устойчивое социально-экономическое развитие: Основы теории и методологии, 636.93kb.
• hulan ucoz, 73.13kb.

ирка ‘лютеранская церковь’, рейнвейн ‘рейнское’, бундестаг, фольксваген, в немецком – Moskwa ‘Москва-река’, Wodka, Duma, Molotowcoctail, наблюдается «перекрестное» освоение литературными языками единиц социальных жаргонов. Интересующая нас в контексте настоящего исследования социальная группа военных имеет и свою этническую составляющую. Военная субкультура как носитель общей этнической культуры характеризуется общностью языка, материальной и духовной деятельности, общностью нравов и обычаев, психических характеристик своих представителей. В том же отделе национального языка, который аккумулирует знания иной культуры в единицах, сохраняющих свою принадлежность к иной национальной культуре, накапливается и специальный слой военной лексики. В нем размещаются лексические единицы, выражающие, прежде всего, национально-специфическое. К ним, например, относятся наименования вооруженных сил Германии на разных этапах ее истории ХХ века: рейхсвер, вермахт, бундесвер, наименования отдельных видов оружия и боевой техники, адаптированные к звуковой и графической системе русского языка: панцерфауст, вальтер, фау-1, фаустпатрон, ягдпанцер и т. п.

Стихия устной речи предъявляет к отбору лексики особые требования. На первый план в устном повседневном общении и в текстах, содержащих фрагменты устного общения, будь то художественный текст, текст газетного репортажа или текст одно- или двуязычного словаря, выдвигаются коллоквиализмы, профессионализмы, единицы военного жаргона. Они выступают в качестве вторичных наименований того, что имеет свои наименования в нормированном литературном языке уставов и наставлений, в текстах заводских спецификаций на боевую технику. Основой для создания вторичных наименований является наличие у слова внутренней формы, часто обладающей яркой образностью и экспрессивностью. «Именно при сравнении одного языка с другим выявляются несоответствия, обнаруживаются лакуны, отчасти связанные с культурно-историческими и этнографическими лакунами, отчасти объясняемые спецификой внутренних форм» [Караулов, 1976]. Например, яркая внутренняя образность в немецком слове Panzergrenadiere открывается во всей первозданности иноязычному читателю, она вызывает у него ассоциации исторического плана. Подразделения немецкой пехоты, действовавшие в годы Второй мировой войны на бронетранспортерах, обрели в русском языке эквивалент ‘танковые гренадеры’, современный эквивалент ‘мотопехота’ точнее, он освобождает слово от патины историзма, которую в оригинале не замечает немец.

Разработка в принимающей культуре вторичных наименований происходит большей частью на иной образной основе, нежели в языке-источнике. Например, в основе образного наименования кукурузник для самолета связи ‘У-2’ / ‘ПО-2’ (он же использовался и в качестве ночного бомбардировщика) лежит его способность использовать для взлета и посадки любое более или менее пригодное поле, пусть даже кукурузное. В немецком военном жаргоне для обозначения того же типа самолета – Nähmaschine ‘швейная машинка’ использованы звуковые ощущения (стрекот бензинового мотора низколетящего самолета, ассоциированный со стрекотом швейной машинки).

В языке русских солдат получают образное осмысление реалии войны. Эта образность имеет исключительно национальную основу: пикирующий бомбардировщик «Ю-87», «Ю-88» из-за неубирающегося шасси по сходству с предметами получает в солдатском жаргоне наименования лапотник, лаптежник, козел, по слуховому восприятию включенных во время штурмовки самолетных сирен – музыкант, визгун; самолет «Хейнкель-12» по внешней форме фюзеляжа – горбач, горбыль, горбатый, костыль, кривой; истребитель типа «мессершмитт» по сочетанию желтовато-темных и зеленоватых тонов окраски фюзеляжа – лягушатник; бомбардировщик типа «юнкерс» из-за черно-белых тонов окраски – косач; двухфюзеляжный «Фокке-Вульф-189», похожий в полете на букву «П», – рама, ворота, фриц с оглоблями; транспортный самолет «Ю-52» – телега, корова; немецкий шестиствольный миномет из-за режущих звуков летящей мины – пёс, ишак, а также – дурило, дурила, ганс сопливый; контейнеры, заполненные минами и сбрасываемые с самолетов, – чемоданы; ручные гранаты на длинных рукоятках по восприятию формы – толкушки, колотушки [Кожин, 1985].

Процесс познания есть соотнесение познаваемого с ранее познанным, установление tertium comparationis, или третьего при двух сравниваемых [Потебня, 1990]. Возникающее слово всегда иносказательно, tertium comparationis становится признаком, на основе которого в слове обозначается вновь познаваемое, представлением о значении. Действительно, использование слова корова, в представлении о котором утрачен основной признак рогатости, для образования вторичных наименований человека или предмета, основано на эксплуатации нового признака – полноты, бесформенности и неуклюжести (ср. в русском речевом обиходе корова по отношению к человеку и корова как жаргонное наименование для тяжелого транспортного вертолета Ми-26). Утраченная поэтика, содержащаяся в образе рогатого животного, восстановлена в экспрессивности того же слова, используемого в ситуациях обиходного общения как единица разговорной или жаргонной речи.

«Сходные вещи не могут быть выражены слишком различными способами; духовная общность отражается в языке и в отношениях между языком и мышлением» [Балли, 2001].

Общность и различия образных систем в немецком и русском языках мы обнаруживаем при сопоставлении лексики, используемой для означивания единиц боевой техники. В основе образов лежит референция к агрессивным, наступательным качествам соответствующего хищника, наделение теми же качествами соответствующих боевых средств: Leopard ‘леопард’, Marder ‘куница’, Wiesel ‘ласка’, Jaguar ‘ягуар’, Fuchs ‘лисица’, Luchs ‘рысь’, Gepard ‘гепард’: Kampfpanzer Leopard ‘боевой танк «Леопард»’, Schützenpanzer Marder ‘боевая машина пехоты «Мардер»’, Waffenträger Wiesel ‘самоходная установка «Визель»’, Jagdpanzer Jaguar ‘самоходная противотанковая установка «Ягуар»’, Spürpanzer Fuchs ‘боевая машина разведки РХБ’, Spähpanzer Luchs ‘боевая разведывательная дозорная машина «Лукс»’, Flugabwehrkanonenpanzer Gepard ‘самоходная зенитная установка «Гепард»’. [Der Reibert, 2004].

Определенную аналогию находим в наименованиях отдельных единиц отечественной боевой техники, содержащих семы со значениями ‘колющий’, ‘острый’, ‘бьющий’, ‘жалящий’ – «Стрела», «Град», «Шмель», «Пчелка».

В центре арготического космоса находится человек со всеми его жизненными проявлениями [Елистратов, 1995]. В национальной картине мира немецкой военной субкультуры человек сравнивается с образами животных, птиц и насекомых: Fronthase, alter Hase ‘фронтовик, бывалый солдат или офицер’ (досл. ‘фронтовой, старый заяц’), Kettenhund ‘солдат, офицер полевой жандармерии’ (досл. ‘цепная собака’), Karbolmaus ‘медицинская сестра’ (в основе образа соединение слов ‘карболка’ и ‘мышь’), Brüllochse ‘строгий начальник’ (досл. ‘ревущий бык’), Etappensau, Etappenschwein ‘тыловой солдат, офицер’ (досл. ‘тыловая свинья’) и др. [Küpper, 1970].

На материале перевода художественных текстов с немецкого языка на русский рассматриваются проблемы воссоздания на языке перевода фрагментов социальной и речевой субкультуры. Недостаточное знание культуры языка-источника, не говоря уже о незнании особенностей речевого обихода, где реалии военной субкультуры выражены единицами военного жаргона, имеют свои следствием ошибки в переводе, что подтверждается текстами, содержащими ошибки и неточности в переводе.

Вторая глава завершается исследованием общих проблем соотношения военной субкультуры с культурой общества. В ряду признаков общей культуры субкультуру солдат срочной службы наиболее отчетливо определяют: а) общность менталитета, символики, культурного кода, картины мира; б) общность обычаев, ритуалов, норм, моделей и стереотипов поведения; в) общность носителя культуры и ее порождающей среды, то есть социальные условия ее существования, целостности образа жизни [Щепанская, 2004]. Общность русской и немецкой военных субкультур показывается на сопоставлении ритуалов, характерных для протекания формальных и неформальных процессов в жизни военных коллективов.

В третьей главе «Социально-групповой диалект в речевом портрете его носителя» исследуются свойства социально маркированной лексики, используемой авторами художественных, публицистических и мемуарных текстов. Принципы моделирования речевого портрета, разработанные в отечественном языкознании и русистике, позволяют увидеть общие черты в речевом разнообразии портретируемых. В самом общем виде эти принципы выражают стремление выделить в речевом портрете то особенное, по чему можно судить о его типологических свойствах. Признав неоднородность объекта, обнаружить в нем то общее, что проявляется в индивидуальном и что позволяет в лексическом многообразии речи портретируемого увидеть те социальные приметы, которые характеризуют человека как представителя конкретного социума.

Непосредственным толчком к разработке понятия «социально-речевой портрет» послужила идея создания фонетического портрета, сформулированная в середине 60-х годов ХХ века М. В. Пановым и воплощенная им в ряде фонетических портретов политических деятелей, писателей и ученых XVIII–XX веков. Эти портреты индивидуальны, в них описывается манера произношения отдельного человека; в своей совокупности фонетические портреты отражают особенности речи определенной социальной среды, представителями которой были «портретируемые». Наряду с индивидуальными характеристиками, отличающими произношение московское от петербургского, в речевых портретах подчеркивается тенденция следования определенной культурной, театральной, бытовой традиции [Панов, 1990].

Идея изучения индивидуального и коллективного речевых портретов уходит корнями в исследования территориальных диалектов, где наряду с описаниями общих черт диалекта предпринимались попытки описания диалектной речи жителей одного или нескольких населенных пунктов. Вслед за традиционно «деревенской» диалектологией развивается диалектология «языка города», в известной работе Б. А. Ларина были заложены теоретические основы отечественных исследований в этом направлении [Ларин, 1928]. Из зарубежных работ, посвященных языкам города, наиболее известны работы 60–70-х годов У. Лабова [Labov, 1966], Дж. Гамперца [Gumperz, 1964], Д. Хаймса [Hymes, 1972].

Усиление интереса к изучению проблемы речевого портрета в России приходится на конец 80-х – начало 90-х годов ХХ века, и этот интерес сохраняется до настоящего времени². Обобщенная оценка исследований речевого портрета методоло­гического характера была дана Т. М. Николаевой в докладе на Всесоюзной научной конференции, посвященной проблемам и перспективам русистики. При создании речевого портрета важен не эксплицитный подход, когда в целях создания речевого портрета изучаются все факты языковой системы и обнаруживается, что «многие языковые парадигмы, начиная от фонетической и кончая словообразовательной, оказываются вполне соответствующими общенормативным параметрам и поэтому интереса не представляют. Напротив, важно фиксировать яркие диагносцирующие пятна» [Николаева, 1991, 73].

Единицы социально-группового диалекта в художественном и публицистическом тексте используются авторами: а) для создания речевых портретов персонажей; б) воспроизведения речевой среды повествования – будней воинского подразделения в военном городке или на учениях; в) для обозначения принадлежности автора к военной среде и его обращения к читателю как представителю той же социальной группы (функция «языкового паспорта», интегрирующее «мы», этим объясняется во многих случаях фрагментарность авторских комментариев – зачем пояснять то, что военному читателю и так понятно).

В русском военном языке мы находим свидетельства разнообразия лексических средств в речи военнослужащих различных видов вооруженных сил, войск, служб (ср. заметное своеобразие лексики военных моряков и летчиков, десантников, танкистов, автомобилистов и т. д.). Часть этих средств используется носителями для самоидентификации, дополняя идентификационные свойства военной формы. Среди лексических средств идентификационными качествами наряду с терминами, имеющими образную внутреннюю форму, обладают профессионализмы и жаргонизмы военной речи.

Применительно к социальной группе военнослужащих мы не располагаем сколько-нибудь надежным материалом, позволяющим вычленить какие-либо социально значимые признаки на уровне фонетики. Здесь мы вынуждены ограничиться немногочисленными примерами смещения ударений в словах типа компас – с ударением на втором слоге, госпиталям – с ударением на последнем слоге, обеспечение – с ударением на предпоследнем слоге. Слова с указанными смещениями ударений мы имели возможность неоднократно слышать в военной среде. Ошибки в акцентуации с точки зрения нормы литературного языка в данном случае следует квалифицировать как знаки принадлежности названных слов к социально-групповому диалекту военных. В то же время об отдельной фонетике русского военного литературного языка говорить не приходится.

В состав речевого портрета входят также формулы общения, прецедентные феномены и языковая игра. Официальные формулы общения в военной среде закреплены в общевоинских уставах, неофициальные наработаны практикой повседневных отношений в условиях сниженного социального контроля. Так, в ст. 67 Устава внутренней службы ВС РФ читаем: «Начальники и старшие, обращаясь по вопросам службы к подчиненным и младшим, называют их по воинскому званию и фамилии или только по званию, добавляя в последнем случае перед званием слово „товарищ“. Например: „Рядовой Петров“, „Товарищ рядовой“, „Сержант Кольцов“, „Товарищ сержант“, „Мичман Иванов“. <…> Вне строя офицеры могут обращаться друг к другу не только по воинскому званию, но и по имени и отчеству». В той же статье несколько ниже находим: «Искажение воинских званий, употребление нецензурных слов, кличек и прозвищ, грубость и фамильярное обращение несовместимы с понятием воинской чести и достоинством военнослужащих» [Общевойсковые уставы Вооруженных Сил РФ, 2008]. Предписанные ycтавом обращения старших по воинскому званию к младшим реализуются в повседневной войсковой практике в полной мере в официальных условиях службы войск, гарнизонной и караульной службы, при проведении торжественных мероприятий, включающих построения, парады, прохождения.

Повседневная войсковая практика свидетельствует о том, что в условиях сниженного социального контроля за действиями военнослужащих уставные обращения трансформируются в речевые формулы, отражающие функционирование неформальных социальных отношений. Так, например, двучленные обращения редуцируются в одночленные – вместо «Рядовой Петров» в обращении остается «Петров!», вместо «Товарищ сержант!» – «Сержант!».

Речевой портрет представителя социальной группы, социальной группы или социальной среды может создаваться посредством:

1) анализа и обобщения материала, содержащегося в научных источниках. В этом случае анализ научных публикаций по проблеме дополняется собственными наблюдениями исследователя;

2) анализа и обобщения материала, содержащегося в текстах деловой прозы, мемуарной и художественной литературы. Этот метод широко применялся А. Н. Кожиным, который на основе изучения газетных текстов военных лет и художественных текстов о Великой Отечественной войне описал лексико-стилистические процессы в русском языке данного временного периода [Кожин, 1985];

3) анализа и обобщения материала, собранного непосредственно лингвистом методом включенного наблюдения.

По сути, метод включенного наблюдения, практикующийся в современной социологии, восходит к опыту сбора материалов, которым пользовались литераторы – авторы публицистической или художественной прозы. Лучшие образцы отечественной прозы были созданы на основании личных впечатлений авторов, принимавших непосредственное участие в описываемых событиях. Примером могут служить севастопольские рассказы Л. Н. Толстого, «Фрегат „Паллада“» И. А. Гончарова, другие образцы лучшей отечественной прозы и публицистики.

Лексический анализ речи военных моряков по текстам художественной прозы и публицистики, предпринятый в диссертации, позволяет установить, что наиболее яркая по своей образности часть лексики военных моряков представлена словами и словосочетаниями, которые принадлежат исключительно стихии разговорной речи, реализующейся в условиях неформального общения. Это та часть лексики, в которой часто трудно отделить профессионализм от жаргонизма, поскольку и тот и другой успешно заменяют соответствующий эквивалент литературной речи, используемый в официальных документах и официальной обстановке. Составной частью социально-групповой речи моряков, той лексикой, которая может быть предъявлена в качестве собственного «языкового паспорта» представителем данной социальной группы, наиболее яркой чертой речевого портрета военного моряка является военно-морской жаргон.

Основные черты военно-морского жаргона: 1) изустность – отдельные единицы могут иметь различную графическую форму; 2) различный срок жизни каждой отдельной единицы; 3) региональная маркированность, объясняющаяся бытованием лексической единицы в речевой практике военнослужащих отдельного воинского контингента – соединения, части и даже подразделения; 4) наличие модных словечек, имеющих, как правило, очень короткую жизнь, связь с общим жаргоном вооруженных сил, жаргонами видов ВС, родов войск и служб; 5) заимствования из жаргонов других социальных групп, прежде всего молодежного и криминальной среды; 6) наличие своеобразного фольклора как обязательного фрагмента субкультуры данной социальной группы.

Единицы военно-морского жаргона отражают понятийный мир военно-морской службы: карась – ‘молодой матрос’, караси – ‘грязные носки’, в. к. (‘ватерклозет’) – графический аналог англ. WC, лайба – ‘судно’, боевая лайба – ‘военный корабль’, обрез – ‘емкость’ (например, обыкновенное оцинкованное ведро, таз и т. п.), адмиральский час ‘время послеобеденного отдыха’, боцманёнок ‘матрос из состава боцманской команды’, годок ‘матрос второго и третьего года службы’, чапать – ‘идти’ (о судне, корабле, следующем своим курсом), мех (механик) ‘командир электромеханической боевой части’, покалечиться ‘помять корпус корабля во время неумелой швартовки’, яшка ‘якорь’, стоять на яшке ‘стоять на якоре’, робишки (с ударением на первом слоге) ‘матросы срочной службы’ (производное от роба – ‘рабочая одежда матроса’), марусин поясок ‘ватерлиния’, низы ‘помещения на нижней палубе корабля’, а также ‘личный состав, расположенный или работающий в помещениях нижней палубы/ и др.

Военно-морская субкультура входит составной частью в субкультуру военнослужащих срочной службы вооруженных сил в целом, что подтверждается наличием в речи военных моряков единиц общего военного жаргона: учебка ‘учебное подразделение, в котором призванный военнослужащий получает начальную военную подготовку’; пробитая грудь ‘следы от кулака старослужащих’ (в сухопутных войсках – стариков, дедов, на флоте – годков); камуфляж ‘маскировочный костюм пятнистой раскраски’; груз 200 ‘цинковый гроб с останками погибшего военнослужащего, помещенный в дополнительный деревянный ящик’; построить (кого-л.) – ‘провести с кем-л. беседу воспитательного характера’; подорваться – ‘вскочить, стремительно встать (по боевой тревоге, при входе начальника)’; залётчик ‘совершивший дисциплинарный проступок, получивший соответствующее наказание’ и др.

В речевом портрете человека отражается его принадлежность к социальным общностям. В условиях многоязычия наряду с родным языком индивид владеет официальным языком государства в мере, определенной программами государственных общеобразовательных учреждений, например средней школы как наиболее массового и типичного института среднего образования. В функции официального языка используются один или несколько нормированных и кодифицированных языков. Начиная с раннего детства, говорящий усваивает языковые и речевые особенности своего социального окружения, которые составляют специфику его идиолекта и, соответственно, речевого портрета, составленного из фрагментов языка семьи, территории, профессии.

Полиглоссия текстов дневниковых записей участников военных кампаний в Афганистане и Чечне, которые послужили материалом для создания речевых портретов их авторов, проявляется в использовании ими в речи многообразных пластов военной лексики, включающей терминологию, профессионализмы и единицы общего военного жаргона. Диглоссия в речевых портретах авторов дневников, генерала, осуществляющего управление войсками в бою, военного врача, оперирующего раненых в военном госпитале, рядового солдата-артиллериста, большую часть срока военной службы проведшего на артиллерийских позициях в предгорьях Кавказа, проявляется в сочетании общей и специальной терминологии, общего и специального военного жаргона.

В речевом портрете генерала следует отметить: a) военные термины, относящиеся к сфере управления войсками: принять решение, поставить задачу, руководить боевыми действиями, проводить операцию, выдвигаться и др.; б) профессионализмы и военный и общий жаргон афганской войны: дать команду, КП, ДШК, БТР, духи, духовский, душманы, душманье, душманский, зеленка.

В речевом портрете военного врача медицинские термины дополняются разговорными единицами, общими для специалиста и неспециалиста: носилочные ‘раненые, которых транспортируют на носилках’, тяжёлые ‘тяжелораненые’, затяжелеть ‘перейти в категорию тяжелых’, санитарка ‘санитарный автомобиль’, намылиться [на операцию] ‘тщательно вымыть руки перед операцией’ и др. Наряду с немногочисленными единицами военного жаргона, общеизвестными и «афганского» происхождения: борт, вертушка, двухсотый, зелёнка, модуль, подствольник, старлей, растяжка, хэбэшка и др, в текстах много новых, отображающих реалии войны на Северном Кавказе: чехи ‘боевики’, ежи ‘металлические балки с приваренными к ним остриями вверх шипами’, контрабасы ‘контрактники’. Доля армейского жаргона превалирует в речевом портрете солдата-артиллериста: бегунок ‘погон’, без палева ‘тайно’, белка ‘накрытый «белой горячкой» боец’; ‘полог внутри палатки’; ‘нижнее белье’, бэтээр ‘паразит’ (автор имеет в виду вшей), вертушка ‘вертолет’, взлетка ‘площадка для вертолета’; ‘проход в казарме’, восьмерка ‘вертолет Ми-8’, гансы ‘пехота’, гладиатор ‘боец, участвующий в «гладиаторских боях» для развлечения старослужащих’, граник ‘гранатомет’, десы ‘десантники’, крокодил ‘вертолет огневой поддержки Ми-24Е’, лифчик ‘разгрузочный нагрудник с карманами для гранат и обойм’ и др.

Тема кадетского жаргона в составе общего военного жаргона раскрывается на материале солдатского фольклора, адаптированного к речевой среде суворовского училища. Принятие ценностей армейской субкультуры начинается с переписывания в записную книжку текстов, которые принадлежат к массиву наивной поэзии и прозы солдат срочной службы. Адаптация текстов минимальна, подчас она достигается заменой всего одного слова: «Девиз солдата: искать, найти и перепрятать». – «Девиз кадета: бороться, искать, найти и… перепрятать»; «Это не рок, это не джаз, это два духа скребут унитаз» – «Это не рок, это не джаз, это кадеты скребут унитаз».

Третья глава завершается исследованием ассоциативной природы речевого портрета военнослужащих на материале ассоциативных словарных списков военного жаргона. Военная служба протекает для каждого ее участника на ограниченном пространстве территории воинской части. Уклад деятельности всех и каждого в отдельности продиктован функциональным предназначением воинского подразделения. Стремительная череда событий начального периода военной службы воспринимается человеком, призванным из гражданского мира, как последовательность кинокадров. В каждом кадре свой яркий персонаж, объект или явление – плац, сержант, прапорщик, старослужащий, баня, отбой, подъем и многое другое. События первых дней и недель военной службы в своей необычности и эмоциональной напряженности напоминают те, что человек привык воспринимать с экрана, где событийный ряд сжат во времени и разворачивается в последовательности быстро сменяющихся сцен. Создание ассоциативных словарей опирается на переозначивание реалий военной службы посредством их соотнесения с наименованиями известных кинофильмов, составляющих звуковой и видеоряд массовой культуры того слоя общества, откуда и рекрутируется в своей основной массе солдат-срочник. Ассоциатами могут быть отдельные строки популярных песен и поговорки.

Тексты таких словарей – неотъемлемая часть так называемых солдатских блокнотов и дембельских альбомов. С освоением интернета эти тексты размещаются на сайтах, предназначенных для общения тех, кто уже уволился в запас, но продолжает по тем или иным причинам жить ценностями субкультуры военной службы. Вчерашние солдаты и сержанты формируют самостоятельную общность и субкультуру. Приведем фрагменты таких ассоциативных словарей и возможные источники ассоциаций:

Отбой – я люблю тебя, жизнь! Ассоциат – начальная строка известной песни композитора Эдуарда Колмановского на слова Константина Ваншенкина, первый исполнитель – Марк Бернес.

Завтрак – люди [и] звери! Ассоциат – наименование кинофильма «Люди и звери», совместное производство СССР-ГДР, 1962 г.

Баня – доживем до завтра. Возможный ассоциат – наименование кинофильма «Доживем до понедельника», СССР, 1968 г.

Тревога – карнавальная ночь. Ассоциат – кинофильм «Карнавальная ночь», реж. CCCP, 1956 г.

Инвентарь заглавных слов и ассоциаты варьируют от списка к списку, обнаруживая совпадения: посыльный ‘пропавший без вести’, строевая ‘хождение по мукам’, посудомойка ‘человек–амфибия’ и «разночтения»: хлеборез ‘бриллиантовая рука’ и хлеборез ‘государственный преступник’, старшина ‘дьявол во плоти’ и старшина ‘Фантомас разбушевался’, устав ‘филькина грамота’ и устав ‘закон джунглей’³.

В четвертой главе «Теория и практика лексикографирования социально-групповых диалектов (аспекты общения)» предпринимается анализ лексикографических источников разговорной лексики и военного жаргона. В категориях теории речевой коммуникации и теории социально-групповых диалектов любой словарь предстает как орудие межэтнического общения, в нем отражаются проблемы встречи культур, относящихся к различным этносам. Такое общение нам видится в нескольких планах. Например, в плане «автор/составитель словаря – читатель/пользователь словаря» словарь выступает в качестве орудия общения между автором и читателем относительно сути предмета общения – слова и стоящего за ним фрагмента иноязычной культуры. Автор словаря – энциклопедист, эксперт, знаток. Пользователь словаря – потребитель знаний о носителе слова как представителе иноязычного этноса, культуры, субкультуры. Словарная статья своим содержанием обращена к читателю, из нее он получит информацию о значении заглавного слова, его грамматических и стилистических свойствах. Содержащиеся в словарной статье иллюстрации помогут пользователю усвоить тот фрагмент языковой картины мира, который вербализован в заглавном слове и который необходим пользователю словаря для формирования собственных концептуальных знаний об иноязычной культуре или субкультуре в конечном счете, для формирования своего образа мира. Исследовательская активность пользователя словаря предопределена автором / составителем словаря – это он включил в состав словника данное слово, именно он, руководствуясь традицией, расположил информацию о слове в привычных для пользователя структурных рамках словарной статьи, он акцентировал внимание пользователя словаря на языковой, культурной или субкультурной специфике слова.

В плане общения «автор словаря – пользователь словаря» мы имеем достаточный материал для составления социального портрета автора как лексикографа, осознающего научный потенциал и практическое значение своего лексикографического труда, но и потенциального пользователя такого словаря, о чем можно судить по степени развернутости лексикографических характеристик заглавного слова. Например, понимая, что пользователь словаря может иметь недостаточную подготовку в области разговорной лексики, автор словаря предпосылает тексту словника развернутый материал по теории и практике коллоквиалистики, основам ее лексикографирования в двуязычном словаре [Девкин, 1994]. От пользователя словаря ожидается и определенная подготовка в практике немецкого языка, позволяющая прочитать иллюстративный материал на немецком языке, – он входит в структуру словарной статьи. Пользователем словаря может быть и иностранец, скорее всего это славист или переводчик. В правой части словарной статьи он увидит не только интерпретацию значения лексикографируемого слова на литературном русском языке, но и во многих случаях его разговорный эквивалент, часто представленный таким синонимическим рядом, который удивит и русского пользователя, а иностранцу покажет дополнительные краски русского эквивалента:

Küchenbulle m -n, -n б. ч. солд. кашевар, повар...⁴

Feldwebel m, -s, = 1) грубый человек, солдафон... 2) фам. крикливая, властная баба... 3) террит. огран. шутл. высокая пена в кружке пива.

Leffi m, -s, -s огран. употр. солд. лейтенантик.

Frontschwein n -s, -e солд. фронтовик. Die Frontschweine müssen vieles entbehren, während die Etappenhengste im Vollen prassen können. (Окопники должны себе во всем отказывать, когда тыловые крысы жируют.)

Etappenhengst m -es, -e солд. презр. Etappenschwein n -(e)s, -e Тыловик. Es kam zu einer heftigen Schlägerei zwischen Frontsoldaten und Etappenschweinen. (Всё кончилось настоящей потасовкой между окопниками и тыловыми крысами).

Посредническая миссия автора/составителя двуязычного немецко-русского словаря военного жаргоназаключается в том, чтобы сделать доступной для понимания представителями иноязычного этноса социально отмеченную лексику и фразеологию немецких военнослужащих.

Понимание человека человеком достигается посредством присвоения некоторых знаний, отражающих в своей совокупности мировидение соответствующего социума. На уровне этноса речь идет о языковой картине мира носителей соответствующей культуры и языка. На уровне социальной группы, ce,rekmnehs картина мира включает специфику профессии, повседневной деятельности. Сопоставление картин мира осуществляется на пути переформирования в сознании реципиента образов концептуальной и языковой картины мира. Поскольку в переводном словаре лексические единицы жаргонной лексики рассматриваются как безэквивалентные, то такая информация дается чаще всего в форме толкований, семантических калек. Используя дословный перевод, составитель словаря во многих случаях раскрывает образность внутренней формы слова: Holzhacker m. – пулемет; «дровосек»; Hundemarke f. – личный опознавательный знак; отличительный признак; «собачий номерок»; Drehorgel f. – пулемет; «шарманка» [Ауэрбах, 1941; 1942].

В одноязычном словаре немецкого военного жаргона посреднические усилия автора/составителя направлены на раскрытие социально-групповой семантики военного жаргонного слова, в своей основной массе опирающейся на образную основу его внутренней формы. В двуязычном словаре эта задача усложняется тем, что в принимающей культуре аналогичные фрагменты картины мира либо могут быть вовсе не замечены языком в силу общих культурных различий на уровне этноса, либо имеют иную образность. В последнем случае автор/составитель словаря наряду с традиционным поиском эквивалентов, нередко прибегает к толкованиям пояснениям и раскрытию образности внутренней формы соответствующего жаргонного слова. В. Д. Девкин настоятельно не рекомендует прибегать к переводу внутренней формы слова, если «она не дает узуальной номинации другого языка. Laternengarage – не ‘гараж под фонарем’. Laternengarage haben следует перевести: ‘оставлять свою машину на улице, не иметь гаража’» [Девкин, 1994]. Отметим неодинаковые установки авторов словаря. В. Д. Девкин ищет эквиваленты, которые претендуют на конечный результат сопоставления, возможность их использования в тексте на русском языке, тогда как Т. Д. Ауэрбах стремится показать специфику образности внутренней формы слова и тем самым помочь своему читателю понять еще один фрагмент картины мира отдельной корпоративной культуры изучаемого языка. Справедливости ради нельзя не указать на возможный отрицательный результат в случаях стертой образности.

В русско-немецком словаре общего жаргона [Russisch-deutsches Jargon-Wörterbuch, 2001; Вальтер, Мокиенко. Большой русско-немецкий словарь жаргона и просторечий, 2007) применяются словарные статьи двух типов:

1) содержащие в правой части эквивалентные единицы жаргона и комментарий: дед м. (неодобр.) EK (Entlassungskandidat): inoffizielle Bezeichnung für einen längerdienenden, höhergestellten Soldaten (gewöhnl. ab 2. Dienst­jahr, s. дедовщина).

2) только комментарий, если лексикографируемой единице в языке сопоставляемой субкультуры аналога не находится: желудок (воен. пренебр.) inoffizielle, grobe Bezeichnung für einen jungen Wehrdienstleistenden vor der Vereidigung.

Оба типа статей могут содержать фрагменты художественных текстов с указанием источника. Фрагменты текстов служат дополнительным средством лексикографирования и демонстрации использования описываемой единицы в речи: дедушка м. 2. EK: Wehrpflichtiger höheren Dienstalters (oft mit der Bedeutung: unterdrückt Dienstjüngere). дембель м. (воен.) (< воен., Kontamination v. демобилизация) 1. EK (Entlassungskandidat): kurz vor der Entlassung stehender Soldat... 2. Heimgänger, Abgänger, Entlassener: Soldat, der nach dem Ablauf seiner Dienstzeit aus der Armee ausgeschieden ist... 3. Abgang, Heimgang: Entlassung. дембельский (воен.) mit der (baldigen) Entlassung aus der Armee zusammenhängend⁵.

«Афганский» лексикон – собрание лексических единиц, характерных для речи «афганцев» – советских солдат и офицеров – участников боевых действий в Афганистане 1979–1989 годов, коллективный речевой портрет человека на войне, как его увидели авторы публицистических очерков и художественных произведений⁶.

Значительную долю лексикона «афганцев» составляют единицы военного разговорного языка и военного общего жаргона с элементами жаргонов молодежного и криминальной среды. Специфика местного колорита представлена наименованиями реалий Афганистана, единицами персидской лексики, ассимилированными в систему разговорной русской речи, а также наименованиями реалий военной службы в Афганистане на основе русской лексики.

С точки зрения функционирования, с учетом функций репрезентативной, интегрирующей и дифференцирующей, в которых обнаруживает себя стремление говорящих к реализации отношений в плане «мы» – «они», военный жаргон, как лексикон отдельной социальной группы, можно понимать в расширительном и в узком смысле. В расширительном смысле он характеризует специфическую лексику языка военных в целом. В узком смысле – это язык представителей отдельной группы военных, например тех, кто воевал в Афганистане, в нашем случае язык «афганцев». О социально-групповой маркированности военного жаргона в целом свидетельствуют встречающиеся в публицистических и художественных текстах определения “солдатский жаргон”, “армейский жаргон”, “военно-бытовой лексикон”. В авторской речи единицы «афганского» лексикона выполняют функции «языкового паспорта», свидетельствующего о причастности автора к описываемым событиям, его моральном праве рассказывать об этих событиях. Он – или тот, кто находился в течение какого-то времени среди персонажей своего произведения (если речь идет о репортаже), или «свой» среди «своих», для кого персонажи или прототипы персонажей – его друзья и соратники, если речь идет о художественном произведении.

Факт существования отдельных разновидностей военного жаргона по видам вооруженных сил, родам войск, службам, военным профессиям подтверждают авторские пояснения специфических единиц лексикона типа – ‘как говорят солдаты’, ‘как десантники называли’, ‘как говорят обычно летчики’, ‘по-вертолетному’ и т. п.

Авторы таких текстов выступают в роли посредников между специфической речевой средой социальной группы и не знакомым со спецификой особого военного языка читателем. В тех случаях, когда повествование ведется от первого лица, маркерами социально-групповых отношений в плане «мы» – «они» будут речевые единицы: “мы”, “наши”, “так мы называли”, “как говорили наши” и др.: нитка ‘колонна автомашин, сопровождаемая бронетранспортерами’: «По ней, по этой бетонке, проложенной вначале по красноватой пустыне, а потом все выше, выше к перевалу Саланг, к снегам, к черной прямоугольной скважине тоннеля, - по ней – непрерывные колонны машин, "нитки", как их называют военные» [Выполняя интернациональный долг, 1986]; миллион на миллион ‘идеальная видимость’: «Под коротким крылом Ми-6 бесконечно проплывали острые хребты… Облачная пелена исчезла, рассеялась, и горизонт открылся видимостью "миллион на миллион", как говорят обычно летчики» [Олийник, 1988]; подпрыгнуть на мине ‘подорваться на мине’: Родился у нас новый жаргон: … подпрыгнул на мине – подорвался … [Алексиевич, 1990].

Интернет с его неограниченным доступом для пользователей как в режиме размещения и потребления информации, так и в режиме обмена информацией способствовал стремительному росту всех форм общения, в том числе и общению в рамках субкультур. Первый одноязычный онлайновый словарь немецкого военного жаргона появился в составе комплексного проекта «Die Unmoralische»⁷. Словарная статья этого лексикона состоит из двух структурных компонентов – заглавного слова и его интерпретации, сформулированной чаще всего в юмористическом ключе:

Bau – Bundy-Knast, im Wachgebäude gelegen. Auch 'Cafe Viereck' genannt. В дословном переводе: губа ‘арестантская в бундесвере, расположенная в караульном помещении’. На солдатском жаргоне именуется также: «Кафе „Четыре угла“». Словник включает как единицы собственно военного жаргона – Busch­geld ‘полевые’ (денежная надбавка за выходы «в поле», досл. ‘на местность, поросшую кустарником’), Grundi – стяжение от Grundausbildung ‘начальная военная подготовка’, Hundemarke ‘личный номер военнослужащего’ (досл. ‘собачий жетон’), так и лексику, включающую основные термины и понятия военной службы, – Feldwebel ‘фельдфебель’, Jäger ‘пехотинец’, Tarnen ‘маскировка’.

При посредстве лексикона бундесвера протекает общение между отправителем сообщения / автором лексикона и пользователями Интернета. Первый имеет личный опыт службы в бундесвере, вторые по разным причинам проявляют интерес к данной теме. Социальный портрет тех, кто проходит срочную службу или служит в вооруженных силах на профессиональной основе, отражается в словнике, в заглавном слове и толковании его значения⁸. Кроме словарей военного жаргона на сайте имеются тексты, представляющие столь же значимую ценность для субкультуры, что и словари – анекдоты, рассказы на тему казарменного быта или полевых учений, собрания высказываний инструкторов казарменного плаца и т.п.

Для резервистов обращение к субкультурной лексике и субкультурным текстам – это погружение в идиллический мир безответственной молодости, в среду общения с равными себе, тогда как в теперешней гражданской жизни они могут быть разделены социальными, территориальными или иными барьерами. Чтобы вступить в такое общение не нужно ехать на место сбора ветеранов, продумывать свой костюм, презентовать социуму свой уровень жизни маркой автомобиля, стоимостью снятого гостиничного номера. На срочной службе в бундесвере каждый из них был тем, кого на начальном этапе службы именовали Rotarsch, Fuchs, Kiste, Koffer, Maus, на кого кричали инструктора, и кто, к концу службы притерпевшись ко всему, стал спокойным и уверенным в себе, одним из Abgänger, Ausscheider, Besserlagige, Resis, Reservisten. В последующей цивильной жизни ветеранам срочной службы явно недостает той коллективной безответственности людей, временно собранных в казарме, где есть возможность ощутить социальное равенство, где уместны юмор и шутка и где даже традицией позволено насилие над новобранцами. Так, Mäuseduschen как центральное событие праздника Resi (увольняющихся в запас) означает ритуал посвящения в солдаты новобранцев, когда старослужащие поднимают их ночью, заставляют натянуть противогаз и стать под холодный душ.

Четвертая глава завершается обзором отечественных онлайновых словарных списков военного жаргона, которыми обладают собственной субкультурной ценностью в среде солдат и сержантов, отслуживших срочную службу в российской армии.

Скрытая от непосредственного наблюдения коммуникативная основа любого лексикографического пособия, начиная от краткого списка слов наивного лексикографа и кончая профессиональными толковыми словарями, обретает зримые очертания, когда вплетается в ситуации общения. Небольшими по объему списками слов военного жаргона бывшие военнослужащие срочной службы обмениваются в процессе корпоративного общения, как обмениваются иными предметами субкультуры – рыболовы крючками и поплавками, филателисты марками, библиофилы книгами: для членов корпоративных сообществ важно оставаться в своей коммуникативной и социальной среде, непрерывно утверждаясь в праве на признание сопричастности.

Военный жаргон в его функции социально-группового диалекта как нельзя лучше реализует в этих случаях свои возможности не только средства внутригруппового общения, но и собственную субкультурную значимость. Слово военного жаргона, звучащее или написанное, в самодеятельной лексикографии поясненное и даже не поясненное, а только включенное в список слов, но всеми воспринимаемое как социально отмеченное, используется как значок на лацкане, свидетельство принадлежности к социуму.

Самодеятельные списки слов и словари, размещенные в интернете бывшими солдатами-срочниками, это и средство самоидентификации, и призыв к общению, и озвученная ностальгия по прошлому. Такие словарные списки могут быть составными частями крупных сайтов, где они сосуществуют с другими текстами субкультуры – песнями, байками и анекдотами, рассказами о военной службе. Это первый тип самодеятельной солдатской лексикографии.⁹

Второй тип представлен словарями, выполненными в качестве приложения к художественным или мемуарным текстам о службе в армии. Их назначение состоит в том, чтобы помочь неподготовленному читателю понять значения жаргонной или военной лексики, используемой автором в тексте¹⁰.

Третий тип образуют словари, приложенные к онлайновым обширным собраниям самодеятельной поэзии солдат срочной службы, извлеченным из “дембельских альбомов”: вшивник ‘свитер, фуфайка, одеваемые для тепла под гимнастерку’, кегли ‘ботинки’, кирзачи ‘cапоги’, крендель ‘фуражка’, ложка ‘еда, приносимая в караул’, упасть на порядок ‘приступить к наведению порядка’, штыкач ‘штык-нож’, шуруп ‘солдат не погранвойск, т.е. ходящий в пилотке’ и др.¹¹

Четвертый тип включает словарные списки, которыми обмениваются в процессе общения на онлайновых форумах; это самые короткие списки, они воссоздаются по памяти здесь и сейчас¹². Субкультурная ценность таких словарных списков военного жаргона состоит в том, что они могут: а) выступать как самоценные артефакты субкультуры бывших солдат срочной службы; б) объединять в общении представителей социальной группы и лиц, тяготеющих к данной категории; в) иметь лексикографическую ценность как в варианте самодеятельных словарей к тестам субкультуры, так и служить материалом для создания профессиональных словарей субкультуры.

В заключении подводятся итоги диссертации и определяются исследовательские перспективы.


Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:


Монография:

1. Бойко Б.Л. Основы теории социально-групповых диалектов: Монография. – М.: Военный университет, 2008. – 184 с.


Статьи, опубликованные в научных журналах, указанных в перечне ведущих рецензируемых журналов и изданий (редакция – апрель 2008 года):

2. Бойко Б.Л. Межэтническое общение, опосредованное двуязычным словарем разговорной лексики // Вестник МГЛУ. Вып.548. Язык. Культура. Текст. Серия Лингвистика. – М. – Калуга: ИП Кошелев А.Б. (Издательство «Эйдос»), 2007. – 304 с. С. 9-16.

3. Бойко Б.Л. Образность немецкой и русской военной лексики и военного жаргона (этнический и субкультурный аспекты) // Вопросы филологии, 2007, № 4. С. 72-79.

4. Бойко Б.Л. Принципы моделирования речевого портрета носителя социально-группового диалекта (к проблеме создания речевого портрета человека на войне) // Вестник Военного университета. – 2008. - № 2. – С. 114-121.

5. Бойко Б.Л. Социально-речевой портрет человека на войне (на материале дневниковых записей) // Вестник Новосибирского государственного университета. – 2008. Том 7, выпуск 2: Филология. С. 49-52.

6. Бойко Б.Л. Военный жаргон в армейских субкультурах (на материале русского и немецкого языков) // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия «Филологические науки». 2008, № 10 (34). С. 54-57.

7. Бойко Б.Л. Языковая картина мира армейской субкультуры (на материале немецкой и русской военной лексики) // Вестник Военного университета. – 2008. - № 4. – С. 96-102.

8. Бойко Б.Л. Категориальные признаки социально-групповых диалектов (возвращение к идеям Е.Д. Поливанова) // Вопросы филологии, 2008, № 2 (29) С. 30-38.


Статьи по теме диссертации,

опубликованные в научных журналах и изданиях:

9. Бойко Б.Л. Социально-психологические условия речевого общения и функционирования языка // Социолингвистические аспекты изучения немецкой лексики. Калинин: Калининский государственный университет, 1981. С. 12-23.

10. Бойко Б.Л. К проблеме системной организации элементов социальных диалектов в художественной речи // Вопросы системной организации речи. М.: Издательство Московского государственного университета, 1987. С. 112-123.

11. Бойко Б.Л. Формы существования языка и текст // Методы сопоставительного изучения языков. М.: Наука, 1988. С. 71-76.

12. Бойко Б.Л. Теория языкового существования (верификация элементов языковой ситуации) // Теория верификации лингвистических отношений. Межвузовский сборник научных трудов. М.: Московский областной педагогический институт, 1988. С. 19-25.

13. Бойко Б.Л. Социальные варианты речи и "групповой язык" // Языки мира: Проблемы вариативности. М.: Наука, 1990. С. 96-108.

14. Бойко Б.Л. Некоторые лексикографические характеристики Военного немецко-русского словаря (проблемы макроструктуры // Научный альманах № 1(2). Армия и современный мир. Военно-политические и гуманитарные аспекты. М.: Союз переводчиков России. Ассоциация военных переводчиков, 1997. С. 135-146.

15. Бойко Б.Л. Молодежный жаргон как отражение взаимодействующих субкультур // Встречи этнических культур в зеркале языка: (в сопоставительном лингвокультурном аспекте). – М.: Наука, 2002. С. 352-361.

16. Бойко Б.Л. Военно-морской жаргон экипажа корабля (штрихи к коллективному речевому портрету) // Массовая культура на рубеже XX-XXI веков: Человек и его дискурс. Сборник научных трудов / Под ред. Ю.А. Сорокина, М.Р. Желтухиной. ИЯ РАН. – М.: «Азбуковник», 2003. С. 317-339.

17. Бойко Б.Л. Образность немецкой военной лексики (на материале немецкого военного жаргона периода Второй мировой войны) // Сборник научных трудов № 7. Военный университет. М.: Типография № 2 Военного университета, 2003. С. 232-255.

18. Бойко Б.Л. Военный жаргон и проблемы теоретической и практической лексикографии // Лексика и лексикография. Сборник научных трудов. Выпуск 15. М.: Отделение историко-филологических наук РАН, 2004. С. 15-23.

19. Бойко Б.Л. Фразеология корпоративных жаргонов (на материале фрагментов жаргона ВИИЯ и кадетского жаргона) //Общение. Языковое сознание. Межкультурная коммуникация. Сб. статей. К 70-летию доктора филологических наук, профессора Евгения Фёдоровича Тарасова / Институт языкознания РАН. – Калуга: КПГУ им. К.Э. Циолковского, 2005. С. 46-52.

20. Бойко Б.Л. «Афганский» лексикон. Опыт исследования русского военного жаргона участников войны в Афганистане 1979-1989 гг. // Грани слова: Сборник научных статей к 65-летию проф. В.М. Мокиенко. – М.: ООО «Издательство ЭЛПИС», 2005. С. 585-600.

21. Бойко Б.Л. Фрагменты «чужого» в «языковой картине мира» в тексте и в словаре (на материале русского и немецкого военного жаргона 1941-45 гг.) // Лексика и лексикография. Сборник научных трудов. Выпуск 16. – М.: Отделение историко-филологических наук РАН, 2005. – с. 15-23.

22. Бойко Б.Л. Корпоративный жаргон как средство социально-ориентированного общения (на материале «солдатского языка» / немецкого военного жаргона). // Ауэрбах Т.Д. Словарь немецкого военного жаргона. Немецко-русский словарь жаргонных слов, кличек и крепких словечек / Под ред. доцента генерал-майора Н.Н. Биязи. – М.:: ООО «Издательство Элпис», 2005. – с. 242-282.

23. Бойко Б.Л. Социолингвистические характеристики художественного текста (опыт интерпретации субкультуры военных моряков) // Лексика и лексикография. Сборник научных трудов. Выпуск 17. М.: Отделение историко-филологических наук РАН, Орел ГГУ, 2005. С. 11-21.

24. Бойко Б.Л. Социология и лексикография русского и немецкого военного жаргонов // Слово в словаре и дискурсе: Сборник научных статей к 50-летию Харри Вальтера. – М.: ООО «Издательство “Элпис”», 2006. С. 38-46.

25. Бойко Б.Л. Образность слова и военная лексика // Глобализация–этнизация: этнокультурные и этноязыковые процессы. В 2-х кн. / [отв. ред. Г.П. Нещименко]; Науч. совет РАН “История мировой культуры”; Ин-т славяноведения РАН. Кн.1. – М.: Наука, 2006. С. 364-376.

26. Бойко Б.Л. Единицы социально-группового диалекта в языковой картине мира взаимодействующих культур (на материале русского и немецкого военного жаргона 1941-1945 гг.) // Вестник Московского университета. Серия 22. Теория перевода. – 2008, № 1. С. 99-108.


Статьи и тезисы докладов по теме диссертации,

опубликованные в материалах научных конференций:

27. Бойко Б.Л. К проблеме социального варьирования немецкого литературного языка // Проблемы романо-германской филологии и вопросы совершенствования методики преподавания иностранного языка и перевода. Тезисы V научно-методической конференции факультета западных языков. Февраль 1986. М.: Военный Краснознаменный институт, 1990. С. 23-24.

28. Бойко Б.Л. О социально-речевой природе нерегламентированной терминологии // Взаимодействие языков на разных уровнях и научно-технический перевод. Тезисы докладов и сообщений областной научно-практической конференции. Орел, издание "Орелоблмашинформ", 1987. С. 120-121.

29. Бойко Б.Л. К проблеме понимания социально-групповой речи // Проблемы романо-германской филологии и вопросы совершенствования подготовки военных переводчиков-референтов. Тезисы докладов VI научно-методической конференции факультета западных языков. М.: Военный Краснознаменный институт, 1989. С. 12-13.

30. Бойко Б.Л. Социолингвистические характеристики военно-профессиональной речи // Актуальные проблемы теории и практики перевода. Тезисы докладов ХХ научной конференции Военного института. Часть I. М.: Военный Краснознаменный институт, 1991. С. 21-23.

31. Бойко Б.Л. Экспрессивная лексика русской военно-профессиональной речи // Исследование славянских языков в русле традиций сравнительно-исторического языкознания: Информационные материалы и тезисы международной конференции. – М.: Изд-во МГУ. 2001. С. 17-18.

32. Бойко Б.Л. Словарь и межкультурная коммуникация // Роль фундаментальных и прикладных исследований в научном обеспечении образовательного процесса в Военном университете. Материалы научной конференции, состоявшейся 26 декабря 2000 года. М.: Военный университет, 2002. С. 60-68.

33. Бойко Б.Л. Военно-морской жаргон в художественном тексте. Проблемы функционирования и интерпретации. // Межкультурная коммуникация и перевод. Материалы межвузовской научной конференции. – М.: МОСУ, 2003. С. 44-48.

34. Бойко Б.Л. Военно-морской жаргон в речевом портрете экипажа корабля // Актуальные проблемы науки и современное состояние российского общества. Тезисы докладов IV научной конференции. М.: РосНОУ, 2003. С. 168-174.

35. Бойко Б.Л. Военный жаргон как экспрессивная часть речевого портрета курсанта // Языковое сознание: устоявшееся и спорное. XIV Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. Тезисы докладов. Москва, 29-31 мая 2003 / Редактор Е.Ф. Тарасов. – М., 2003. С.35-36.

36. Бойко Б.Л. Военный жаргон как объект одноязычной и двуязычной лексикографии. // Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе: Сборник докладов международной научной конференции (Магнитогорск, 12-14 ноября 2003 года) / Ред.-сост. С.Г. Шулежкова. – Магнитогорск: Изд-во МаГУ, 2003. С. 681-687.

37. Бойко Б.Л. Системность картины мира в лексике профжаргона // Язык в современных общественных структурах (социальные варианты языка – IV): Материалы международной научной конференции 21-22 апреля 2005 года. Нижний Новгород. – Нижний Новгород. Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н.А. Добролюбова, 2005. – с. 81-83.

38. Бойко Б.Л. Лингвоэтническая характеристика немецкого военного жаргона в двуязычном словаре // Межкультурная коммуникация и перевод. Материалы межвузовской конференции. Москва 27 января 2005 г.М.: МОСУ, 2005. с. 45-52.

39. Бойко Б.Л. Военный жаргон как часть украинского молодежного и общего жаргонов // Słowo. Text. Czas VIII. Человек во фразеологии и лексике славянских языков. Материалы VIII-ой Международной научной конференции (Щецин, 27-28 мая 2005 г.). – Щецин, 2005. С. 304-312.

40. Бойко Б.Л. Вербальная и невербальная символика неформальных ритуалов (на материале немецкого и русского языков) // Межкультурная коммуникация и перевод. Материалы V межвузовской научной конференции. Москва, 26 января 2006 г. – М.: МОСУ, 2005. С. 12-19.

41. Бойко Б.Л. Наименования рядовых и сержантов срочной службы в жаргоне офицеров (70-х – 80-х гг. ХХ века) // Языковые контексты: структура, коммуникация, дискурс. Материалы I Межвузовской научной конференции по актуальным проблемам языка и коммуникации. 21 июня 2007 года. Военный университет. Факультет иностранных языков (ред. Н.В. Иванов). М.:ЗАО «Книга и бизнес», 2007. С. 330-334.

42. Бойко Б.Л. О соотношении понятий Soldatensprache, Militärsprache и Offizierssprache // Сборник материалов межвузовской научной конференции студентов, аспирантов и преподавателей «Современные проблемы лингвистической теории и практики перевода» (18 апреля 2007 года). М.: Военный университет, 2007. С. 11-14.

43. Бойко Б.Л. Основные категории теории социально-групповых диалектов // Внутренний мир и бытие языка: процессы и формы. Материалы II Межвузовской научной конференции по актуальным проблемам теории языка и коммуникации. 17 июня 2008 года (ред. Н.В. Иванов). – М.: ЗАО «Книга и бизнес», 2008 г. С. 407-415.