Geum.ru

Владимир Дудинцев. Добро не должно отступать Труд, 26. 08. 1989

Вид материалаИнтервью
Подобный материал:
1   ...   40   41   42   43   44   45   46   47   ...   59
часть гроба -- корму той лодки, в которой сегодня торжественно
отплывет академик. Стояли цветы в корзинах, венки. На одной из
черных лент выпятились вперед бронзовые буквы: "от ректората".
Бросив в ту сторону строгий взгляд, Федор Иванович ускорил шаг.
Конечно, Светозара Алексеевича там не было.
Он умылся над раковиной. Вытираясь полотенцем, смотрел
из-за занавески на улицу. Нет, никто не караулил его. Федор
Иванович даже удивился: неужели опыт с бегством и поимкой Ивана
Ильича ничему не научил генерала! Он накинул полушубок, надел
шапку и вышел все-таки наружу, не спеша зашагал к ректорскому
корпусу. Там уже чернела толпа, и над ней высились белые спины
трех автобусов.
Как чужой, он прошел сквозь толпу, сдержанно кивая
знакомым и получая в ответ еще более сдержанные, отчужденные
знаки. Вонлярлярский в синей бекеше с голубоватыми смушками и в
голубоватой каракулевой шапке пирожком увидел его издалека и
поплыл вместе с бекешей в сторону, чтобы не оказаться на пути
скандально уволенного скрытого пропагандиста лженауки. На его
беду, именно там, куда он бросился спасаться, стоял дядик
Борик, похудевший и большеглазый, и уже слегка поднял руку,
сдержанно приветствуя Федора Ивановича. Так что Вонлярлярский,
оглянувшись, увидел, что его преследуют, и, вторично
шарахнувшись, скрылся за автобусом -- теперь уже бегом. И
бекеша его порхала с ним, как экзотическая бабочка-махаон.
Проводив его взглядом, Федор Иванович взял протянутую руку
дядика Борика. Они молча постояли, глядя друг другу в глаза и
чуть заметно кивая, подтверждая общие мысли.
-- У меня есть просьба, -- сказал Федор Иванович. -- Не
сможет ли дядик Борик принести мне из моей картошки штук сорок.
Ровненьких, с яйцо. Когда хорошо стемнеет...
-- В десять?
-- Можно и в одиннадцать.
В это время у входа в ректорский корпус студенческий
духовой оркестр заиграл медленный траурный марш. Послышались
медленные, как скрип сапог, шаги баса, взвилось занозистое
сопрано трубы, и на крыльце показалась процессия. Деканы и
профессора, обнажив белые и лысые головы, несли гроб. Процессия
влилась в толпу, и красный гроб поплыл над головами сквозь
ранние сумерки к ближайшему автобусу. На его пути оказался все
тот же несчастный Вонлярлярский. Стефан Игнатьевич боялся
смерти, а тут она сама надвигалась на него. Ему в третий раз
пришлось удариться в бегство, и его синяя бекеша, замелькав,
влетела в последний -- третий -- автобус.
-- Давай и мы туда, -- сказал Борис Николаевич. Они
поднялись в полупустой автобус, и за ними в дверь хлынула,
начала тесниться толпа.
-- Давайте сюда, -- сказал дядик Борик. -- Учитель,
давайте вы к окну.
Федор Иванович подвинулся на клеенчатом сиденье, давая
место Борису Николаевичу. Но дядика Борика вдруг оттеснили, и
более ловкий человек в черном пальто, извернувшись, упал на
сиденье, слегка придавив Федора Ивановича. Толкаясь,
усаживался, недовольно отдувался. Это был полковник Свешников.
Округлив щеки, выдул длинный звук: "ф-ф-ф" -- и, глядя только
вперед, чуть заметно, рассеянно кивнул Федору Ивановичу. И тот
почувствовал, что ему за спину затолкали твердый предмет
величиной в кулак. Сунув туда руку, вытащил нечто в тряпичном
мешочке. Понял: "Оно!" -- и затискал в карман полушубка. Это
были клубни "Контумакса" из трех горшков. Напустив на себя
рассеянный вид, открыл было рот, чтобы спросить о ягодах.
-- Там, там все, -- так же рассеянно прогудел Свешников.
И Федор Иванович, слабо кивнув, стал смотреть в окно.
-- Ваше положение незавидное, -- обронил около него
Свешников. Федор Иванович опять слабо кивнул.
-- Есть просьба, -- сказал он, помолчав. Свешников не
двигался, все так же глядел вперед.
-- Нужен адрес бабушки Лены Блажко.
-- Ясно, -- пробубнил Свешников. Потом после паузы: --
Невозможно. Этого адреса не было.
Автобус тронулся. Они долго ехали -- сначала полем, потом
через город, затем пошли переулки, автобус стало трясти.
-- К вам едет датчанин, вы знаете? -- негромко буркнул
Свешников.
-- Знаю, -- проговорил Федор Иванович.
-- У вас есть время, -- сказал полковник. -- Вам еще надо
будет датчанина встречать. Показывать ему все.
-- Почему мне?
-- Узнаете. Больше некому, решили поручить вам.
А вот когда уедет датчанин... Федор Иванович прислушался.
Полковник говорил очень тихо.
-- Пока не встретите, все время ваше. И с ним пока будете
-- тоже. А потом... -- Он умолк. Автобус ехал уже по лесной
дороге.
-- Что, потом? -- спросил Федор Иванович.
-- По-моему, ясно...
За окнами автобуса в синих сумерках бежал длинный
жиденький забор из планок, а за ним виднелись бесчисленные
памятники, бетонные пирамидки с жестяными звездами на концах,
поставленные стоймя черные каменные плиты и кресты.
-- Приехали, -- сказал Свешников, -- У вас есть время
подумать о наследстве Ивана Ильича. Вы, конечно, не из тех,
кого надо в спину толкать... Но и спешить не надо. Датчанин
пробудет дней пять.
Автобус остановился. Стукнула, открываясь, дверь.
-- У меня повестка, -- негромко заметил Федор Иванович. --
На завтра.
-- Не уклоняйтесь. Наоборот, смелей беседуйте. Все станет
яснее, -- полковник посмотрел серьезно и шепнул: -- Он
словоохотлив. Слушайте и мотайте на ус. А датчанин пять дней
пробудет. Пять дней...
-- А меня не...
-- Пока датчанин не уедет... -- И еще раз бросив тяжелый,
серьезный взгляд, Свешников стал осторожно протискиваться к
выходу.
Хрустя сиреневым снегом, в молчании все долго шли,
торопились куда-то вперед. Стройность шествия была забыта.
Вдали зажелтел песок свежевырытой могилы. Предел всех мечтаний
и греховных порывов. Торжество энтропии. Впрочем, торжество ли?
Вот если бы Светозар Алексеевич не отклонился от согласованного
текста, тогда -- да... Тогда было бы торжество...
Гроб стоял на атом желтом холме. Тусклой искрой настойчиво
светилось, кричало золотое кольцо на белой руке. Оглянувшись,
Федор Иванович увидел сзади, за автобусами, светло-серую
"Победу" с пестрым шахматным пояском, и там, около такси,
держась за дверцу, стояла чья-то знакомая тень в широко
распахнутой фиолетовой дубленке. "Кондаков! Значит, и она
здесь", -- подумал Федор Иванович.
-- Товарищи! -- послышался вдали глуховатый голос
Варичева. -- Сегодня мы провожаем в последний путь...
И Федор Иванович, попятившись, проваливаясь по колено в
снег, вышел из толпы и остановился позади всех, опустил голову.
"Значит, у меня, кроме пяти дней, есть еще два или три, --
думал он. -- Уйма времени. В чью пользу будет это время?"
-- Разногласия, естественные противоречия, присущие всякой
живой общности... -- донеслось издалека. -- Борьба мнений
никогда не заслоняла от нас... И не сможет заслонить светлый
образ ученого...
"А зачем, собственно, мне дожидаться датчанина? -- этот
поворот мыслей заставил Федора Ивановича еще ниже опустить
голову, нахмуриться. -- Ведь он же приедет к Ивану Ильичу, а не
ко мне..."
И стал смотреть по сторонам, разглядывая растворенную в
сумерках толпу, высматривая в ней черный каракулевый треух
полковника.
-- Здесь, здесь я, -- послышался негромкий голос за его
плечом. Михаил Порфирьевич стоял вплотную сзади. -- Я забыл
тебе сказать... Учти, за тобой наблюдение установлено. Серьезно
к этому отнесись...
-- Мне-то зачем эти пять дней?
-- Некогда объяснять. Тебе поручат показывать датчанину
всякие твои... Дождись, дождись... Касьян выпросил тебя на
пяток дней. Узнаешь, зачем -- сам все решишь. Не показывай, что
знаешь. На лыжах, на лыжах катайся...
Федор Иванович кивнул. Слыша за спиной удаляющийся скрип
снега, размышлял: "Послезавтра лыжная секция, пойдем опять на
Большую Швейцарию. Пойду с ними, как н раньше. Как будто ничего
не случилось. Наблюдателя этого попробую увидеть... Что он
собой представляет..."
Поздно вечером к нему в комнату для приезжающих
постучались. Вошел Борис Николаевич, обсыпанный снегом.
Принялся выкладывать на стол из карманов небольшие картофелины,
каждая -- приятного цвета, как загар на женском лице.
-- Снежок хороший валит, -- сказал дядик Борик. -- Вот вам
картошка. Я не спрашиваю, зачем. Раз Учитель приказал... Раз он
велел... А с остальной, что делать? Я имею в виду этот сорт...
Дядик Борик может ее кушать?
-- Остальная пусть лежит в вашей корзине. Может, весной
пришлю письмо -- вышлете мне посылкой. А если до мая письма не
будет -- все картофелины до единой -- в кипяток. В мундирах
варить, не чистить.
-- Когда нас покидаете?
-- Дней через десять, у меня еще преемника нет. Мне еще
преемнику дела надо сдать. Потом уже об отъезде...
-- А то у дядика Борика мысль была... Проститься... У него
как раз девятого, в следующее воскресенье, день рождения...
Гусь будет...
-- Обязательно приду, Борис Николаевич. Простимся.
Назавтра, в десять часов, он шел по дугообразному коридору
на втором этаже шестьдесят второго дома. Шел и оглядывался --
не мог привыкнуть к плавным округлостям этих стен,
поворачивающих то в одну сторону, то в другую. Хотя видел их
уже не в первый раз. Был он строг и подтянут, "сэр Пэрси" был
застегнут на одну пуговицу, новый темно-малиновый, почти черный
галстук был куплен недавно в Москве, на его глубоком, ночном
фоне мерцали редко разбросанные далекие кошачьи глаза. Галстук
был не затянут, а полураспущен -- собственное изобретение его
хозяина. Федор Иванович чувствовал, что генерал Ассикритов, в
душе ревнивый модник, обязательно и не раз посмотрит на этот
галстук и будет на всю жизнь задет свободной и независимой,
демократической мягкостью его узла. Он страстно захочет знать
секрет, но амбиция не позволит поинтересоваться. Таков он был,
Федор Иванович. На этом случае с галстуком мы можем видеть, что
душа его иногда шла впереди рассудка и могла заглядывать в
такие места, которые не поддаются прямому исследованию ума. И
по этому сверхтонкому ходу он слегка уже проник во внутренний
конус генерала и даже немного хозяйничал там.
На пропуске был указан номер двери -- 432. Федор Иванович
нашел эту дверь, постучался и открыл. За дверью оказалась
маленькая тусклая комната, отравленная сильным и кислым --
вчерашним -- табачным духом. Треть ее занимал
грязновато-бледный письменный стол. Из-за него поднялся
невысокий, немного грузный мужчина, с усталым, слегка отекшим
лицом. На нем был заношенный коричневый костюм. Несвежий сизый
галстук свернулся трубкой;
-- Садитесь, пожалуйста... Дежкин, -- сказал он, взяв у
Федора Ивановича пропуск и паспорт. Он долго листал дело в
папке из коричневого с розовым прессованного картона. "Цвет
женского загара! -- осенило Федора Ивановича. -- Цвет новой
картошки!" Дело было толщиной в палец, несколько страниц были
заложены длинными полосками бумаги. "Следователь", -- подумал
Федор Иванович. Сняв трубку телефона, следователь сказал в нее
несколько негромких слов. Федор Иванович не расслышал их, он
сильно волновался. Вытащив из-под папки лист бумаги,
следователь пробежал его глазами. "План допроса", -- сообразил
Федор Иванович. Освежив в памяти продуманную схему и порядок
постановки вопросов, следователь как бы ожил, стал бодрее.
Положил лист под дело, соединил обе руки в один трубчатый кулак
и стал дуть в эту трубу, при этом постукивая ногтем по зубам,
обдумывая первый вопрос.
-- Я вас вызвал, как вы, наверно, догадываетесь... Тут
открылась дверь и молча вошла молодая женщина с большим
блокнотом и горстью отточенных карандашей в кулачке. Молча села
в углу, стала что-то писать. "Стенографистка", -- догадался
Федор Иванович.
-- Прошу последовательно и откровенно рассказать все, что
вам известно о деятельности в вашем институте тайной группы
вейсманистов-морганистов и о ее связях с представителями
зарубежной реакции.
-- Мне ничего об этом не известно.
Следователь сделал знак стенографистке, и карандаш ее
побежал по листу блокнота. Посмотрев на Федора Ивановича и
увидев, что тот не собирается больше ничего добавить,
следователь спросил:
-- Каково было ваше участие в этой деятельности?
-- Никакой группы я не знаю и, естественно, не участвовал
ни в чьей деятельности.
И опять стенографистка по данному ей знаку записала этот
ответ.
-- Хорошо, -- сказал следователь. -- Вам известно, что
академик Посошков самовольно внес в свой доклад на конгрессе в
Швеции сообщение о якобы имеющей место в СССР работе биолога
Стригалева по скрещиванию дикого картофеля "Контумакс" с
культурным?
-- Мне это известно. Работа не якобы, а действительно
имеет место.
-- Это ваше мнение. А у меня другое. Отвечайте только на
поставленный вопрос.
-- Мне известно, со слов академика Посошкова, что академик
сделал такое сообщение на конгрессе.
-- Хорошо. Было ли в действительности произведено такое
скрещивание? Как следует подумайте и дайте правильный ответ.
Этот следователь не был расположен пускаться в беседы, как
генерал Ассикритов. Он помнил свой план и вел какую-то линию, у
которой на конце могло быть опасное острие. Он не видел Федора
Ивановича, его задумчивый взгляд следил только за этой линией.
-- Скрещивание было произведено. Об этом...
-- Не надо лишнего. Вы уже ответили, -- следователь
посмотрел на стенографистку. -- Теперь скажите, откуда вы
знаете, что такое скрещивание имело место.
-- Об этом я слышал от академика Посошкова и от
Стригалева.
-- И на этом основании написали статью для научного
журнала?
-- На этом основании.
-- Вы лично ее писали?
-- Я лично.
-- Не считаете ли вы, что названных вами данных мало для
научной статьи?
-- Нет, не считаю. Я проверял данные. Я видел растение в
разных стадиях развития и ухаживал за ним, делал цитологические
исследования. Ци-то-логичес-кие, -- повторил Федор Иванович для
стенографистки.
-- Ничего, наши стенографистки привыкли к таким словам, --
сказал следователь. -- Где вы видели это растение, где
ухаживали за ним и где делали исследования?
-- Дома у академика Посошкова.
-- Много ли лиц было посвящено в эту работу?
-- Только мы трое.
-- Стригалев присутствовал?
-- Да, присутствовал, -- на ходу напряженно сочинял Федор
Иванович. -- Он-то и делал все. Он автор.
-- Об авторстве я не спрашивал. Кто делал фотографии?
-- Академик Посошков показывал мне готовые. Видимо,
заказывал кому-то.
-- Кто автор растения, о котором Посошков сообщил на
конгрессе?
-- Иван Ильич Стригалев, -- сказал Федор Иванович, пожав
плечами.
-- Что это значит?
-- Это значит... -- Федора Ивановича удивил вопрос, ЕЮ он
взял себя в руки. -- Это значит, что Иван Ильич задумал и
выполнил это скрещивание.
-- Посмотрите, пожалуйста, сюда, -- следователь, отогнув
закладку, развернул дело и, закрыв чистым листом бумаги
половину страницы, придвинул папку к Федору Ивановичу. --
Узнаете подпись?
Под машинописным текстом стояла подпись:
"И. Стригалев".
-- Я никогда не видел подписи Ивана Ильича, -- сказал
Федор Иванович.
-- Читайте, -- тихо предложил следователь. -- Читайте
вслух.
-- "Я давно работаю над диким видом "Контумакс", --
прочитал Федор Иванович. -- Если бы мне удалось скрестить этот
вид с культурным картофелем, это открыло бы широчайшие
возможности для селекции. Но до сих пор мне сделать это не
удалось".
Последние слова были подчеркнуты красным карандашом.
-- Эти показания Стригалев дал, находясь под стражей.
Естественно, после этих показаний, будучи в камере, он не
работал над своими растениями. Так кто прав -- Посошков,
сделавший свое сообщение, Дежкин, написавший статью для
журнала, или тот, на кого вы ссылаетесь, как на автора?
Федор Иванович молчал. Это была неожиданность, и он уже
видел всю версию следователя целиком, как она стояла в его
плане. Следователь устроил ему "вилку", как говорят шахматисты.
То есть создал такое положение, когда под боем оказываются твои
две фигуры, обе сразу, и остается лишь выбирать между двумя
потерями. Сказать, что гибрид есть -- значит, надо предъявить
ягоды, они будут тут же приобщены к делу, и завтра генерал
преподнесет Касьяну приятный сюрприз, поручив ему экспертизу
этих ягод. Если же заявить, что гибрид -- выдумка, становится
очень мрачной цель, и статьи для журнала, и сообщения академика
на конгрессе. Зачем писали и сообщали всему миру о том, чего
нет? Следователь был не дурак. И никакого сходства с генералом.
Совсем другой человек.
-- Повторить вам вопрос? -- прозвучал его спокойный голос,
и он вздохнул от усталости.
-- Нет, не надо повторять. Академик Посошков был прав, и
прав был Стригалев. Потому что...
-- Не надо дробить. Это мы выясним отдельно. Заметьте
себе. Значит, правы были оба, -- следователь посмотрел на
стенографистку. -- А что же Дежкин? Не прав?
-- И Дежкин был прав.
Следователь впервые глубоко посмотрел на Федора Ивановича.
Его главная версия ломалась. Там что-то не было учтено. Нет, он
не растерялся, не кинулся расспрашивать. Облизнув губы, он
уставился на лист бумаги и что-то рисовал там. Он все понимал.
-- Такой еще вопрос. Был ли предварительный разговор между
вами и Посошковым...
-- Какой разговор? О чем?
-- Не торопитесь. Спешить нам некуда. Я сформулирую вопрос
полностью. Был ли у вас с Посошковым предварительный разговор о
том, что он сделает свое сообщение на конгрессе?
-- О том, что Посошков уехал на конгресс, мне сказал
Варичев седьмого ноября во время демонстрации. Впервые.
-- На вопрос, на вопрос отвечайте. Варичев мог вам это
сказать. А разговор с Посошковым мог, тем не менее, иметь
место. Одно другому не мешает.
-- Не было такого разговора с Посошковым.
-- Откуда же он взял фото?
-- Я же говорил: не знаю. Он мне показывал готовые.
-- Все четыре?
-- Да, все четыре, -- Федора Ивановича опять удивила
ненужность вопроса.
-- Вы все валите на Посошкова, -- сказал следователь
равнодушно. -- Не учитываете того, что мы умеем допрашивать и
мертвых. Вот прочитайте... -- Он отогнул еще одну закладку и
развернул папку. Наложив на страницу белый лист, приоткрыл
несколько строк. -- Узнаете подпись? Поверьте, это подпись
вашего академика. Читайте вслух...
Федор Иванович прочитал:
-- "Вопрос: откуда вы взяли фото, которые демонстрировали
на конгрессе? Ответ: они были, как заведено, приложены к статье
ее автором. Вопрос: фотографии, которые были приложены к
статье, вот они, в деле, я их показываю вам. Вы увезли в Швецию
вторые экземпляры. Где вы их взяли? Ответ: у автора статьи
Дежкина Федора Ивановича. Вопрос: все четыре? Ответ: все
четыре. Вопрос: говорили ли вы Дежкину, для чего вам нужны
эти..."
Тут следователь быстро закрыл папку.
-- Дальше можно не читать. Отвечайте: откуда вы взяли
фото?
-- У академика Посошкова. Я могу это сказать вашему
мертвецу на очной ставке.
-- Хороший ответ, -- следователь наклонил голову и
задумался. Потом сделал знак стенографистке и заговорил, как бы
диктуя: -- Академик Посошков предвидел... даже планировал
свою... добровольную кончину. Что видно из его высказываний,
которые с определенного времени стали смелыми и даже
вызывающими. У меня здесь составлена диаграмма... Раньше он
хотел жить, заботился о своем благополучии и высказывался
осторожнее. Что из этого вытекает для нас с вами? Что Посошкову
не было смысла лгать для того, чтобы облегчить свою участь...
"Ого! -- удивился Федор Иванович. -- Он тоже подходит к
тезису о Гамлете, оцарапанном отравленным оружием. Но совсем с
другой стороны!"
И следователь, подумав, подтвердил это:
-- Свое уже не интересовало вашего академика. Лгать он мог
только для того, чтобы помочь другим. Например, вам. Значит, о
фотографиях он говорил правду. Если бы он предвидел вопросы,
которые я ставлю вам, он взял бы это на себя, утащил бы с собой
в могилу. Но он этих вопросов не предвидел. После сказанного
настаиваете ли вы на том, что фотографии он получил не от вас?
-- Настаиваю, -- сказал Федор Иванович, чувствуя, что его
здесь поймали.
-- Та-ак, -- сказал следователь, закуривая. Он был доволен
ходом допроса, удовлетворен. Выпустил облако дыма и задумался,
глядя в окно, забранное железной решеткой. Потом, взяв двумя
пальцами, вытащил из-под папки свой план, прочитал в нем
какой-то пункт, еще одну свою версию.
-- Скажите, Дежкин... Что изображено на вышеназванных
четырех фото?
Федор Иванович напрягся. Он уже боялся этих невинных
вопросов.
-- Изображено... На одном фото -- дикий "Контумакс". На
другом -- полиплоид. Это тот же "Контумакс", но с удвоенным
числом...
-- Не надо, я знаю, что такое полиплоид. Что на третьем
фото?
-- На третьем -- ягоды дикаря и полиплоида.
Сопоставляются. На четвертом -- ягоды полиплоида сопоставляются
с тремя ягодами полученного гибрида. О котором идет речь...
-- Остановимся на этих трех ягодах. Что они собой
представляют?
-- Результат опыления цветков полиплоида пыльцой
культурного картофеля.
-- У этого гибрида есть какие-нибудь новые свойства?
-- Должны быть. То есть, конечно, есть. Это станет
полностью ясно, когда полученные семена будут пророщены.
-- Могли бы вы уже сегодня перечислить свойства гибрида?
-- Не все. Некоторые мог бы.
-- Кто будет проращивать семена?