Geum.ru

Владимир Дудинцев. Добро не должно отступать Труд, 26. 08. 1989

Вид материалаИнтервью
Подобный материал:
1   ...   23   24   25   26   27   28   29   30   ...   59
вейсманисты-морганисты мне поверили. Меня ведь боятся...
Придется всего себя намазывать медом.
-- Намажься медом! Прошу тебя!
-- Не знаю, как это у меня получится. И потом -- своя же
оса может сесть на этот мед. Из вашего улья. Так ужалит, что и
не встанешь. Генерал ваш смотрел тут на меня...
-- Он на всех смотрит, не бойся. Я ж буду на страховке.
Скажу ему.
-- Мне бы гарантию...
-- Ну ты ж и зануда, Федька, стал. В такое время
торговаться... Все, все бери себе, только успокой! -- заорал
Касьян. -- Снимай с меня штаны!
-- Ладно, Кассиан Дамианович. Сегодня же медом намажусь.

* * *

Едва он положил трубку, как телефон опять зазвонил.
-- Федор Иваныч? Не узнаешь? Это Ходеряхин. Загадочная
грусть, как и всегда, чуть заметно сквозила в этом ломающемся
мальчишеском голосе. Звонил обойденный удачей человек.
-- Я слушаю вас, Анатолий Анатольевич, -- оберегая его
самолюбие, приветливо отозвался Федор Иванович.
-- Так вы, что же, не пошли?
Здесь, в этом институте Федор Иванович уже научился не
показывать удивление, когда ему задавали неожиданный вопрос.
-- А вы? -- спросил легким голосом.
-- Ну -- я... Меня не приглашают на такие ограниченные...
На такие узкие... Я не гожусь.
-- А куда надо было пойти?
-- Я думал, вас обязательно... Они там пленку раздобыли.
Фильм. Вы точно ничего не знаете? Так не теряйте времени,
слушайте. Они раздобыли откуда-то фильм.
Вейсманистско-морганистский. Похоже, тот самый. Поскорей
притащили аппарат и сейчас крутят. В ректорате...
-- Кто они?
-- Да Варичев же. Со товарищи.
-- Интерес-сно... Бы еще кому-нибудь сообщали об этом?
-- Ни одной душе. Только вам и хотел...
-- И не сообщайте. При этом условии и я никому не скажу,
что вы мне...
-- Идет!
Учтиво дождавшись, когда он положит трубку, Федор Иванович
медленно положил свою и некоторое время стоял посреди комнаты,
глядя на лакированную доску стола. Прямо на крестообразный
знак, изображающий две сведенные остриями бесконечности --
внутреннюю и внешнюю. Внешняя все время ставила перед ним новые
задачи. Уйдя глубоко во внутреннюю, он соображал: как должна
вести себя в открывшихся ему сейчас новых условиях правая рука
академика Рядно. Побарабанив по столу пальцами и завершив эту
трель последним -- выразительным -- щелчком, он быстро надел
"сэра Пэрси", вышел на улицу и сразу набрал скорость. Взбежал
на крыльцо ректорского корпуса, легко и бесшумно, словно летя,
прошагал по коридору и вошел в приемную ректора. Здесь никого
не было. За приоткрытой кожаной дверью кабинета двигалась
загадочная живая полутьма, угадывалось напряженное присутствие
людей. Проскользнув туда, Федор Иванович тут же увидел
лунно-голубой квадрат экрана и на нем шевелящиеся пальцы двух
прозрачных рук, разводящих эти пальцы к двум полюсам. Прижался
спиной к стене, напрягшись, стараясь разглядеть присутствующих.
-- Редупликация, -- слышался сквозь стрекот аппарата
уверенный козлиный голос Вонлярлярского. Как специалист по
строению растительной клетки он давал пояснения. -- Сейчас
наступает телофаза...
-- Стефан Игнатьевич! -- с благодушной усмешкой взмолился
Варичев. -- А по-русски, по-русски нельзя?
-- Петр Леонидович, это международная терминология
вейсманистов-морганистов...
-- Ну и черт с ней. Мы-то не вейсманисты. Зачем нам их
терминология?
-- Она и должна быть непонятной, в этом ее... Если я буду
транспонировать... поневоле прибегая к усилиям... чтобы
изобразить в понятном свете это ложное учение, я буду выглядеть
как адвокат... как скрытый адепт, использующий случай для
пропаганды... И любой честный, сознательный ученый, а я думаю,
таких здесь большинство...
-- Ладно, понял тебя, ты прав. Шпарь с терминологией.
-- Ну его к черту, может, выключим? -- послышался чей-то
тоскующий голос. -- Потом будет лезть в голову. Вот этим они и
запутывают нормальных людей...
Аппарат умолк.
-- Толковая пропаганда! -- гаркнула Анна Богумиловна. Она
сидела во тьме, в двух шагах от Федора Ивановича.
-- Фальшивка или нет? -- спросил кто-то.
-- Провоцируешь? -- весело отозвалась Анна Богумиловна.
-- Да хватит вам! -- зашикали кругом. -- Потом вас
послушаем. Давай крути до конца! Хромосомы на экране
задвигались.
-- Образуется веретено, и аллели расходятся к полюсам, --
опять заговорил Вонлярлярский снисходительным тоном
специалиста.
-- Нет, Стефан Игнатьевич, так не пойдет. Придется Дежкина
позвать, -- Варичев протяжно крякнул. Это была всего лишь
шутка, он хотел всех немножко попугать этим Дежкиным, которого
все боялись.
-- Я здесь! -- громко заявил Федор Иванович, отталкиваясь
от стены.
Экран тотчас погас, и аппарат остановился. Вспыхнули лампы
под потолком, все заговорщики обернулись туда, где стоял
неожиданно свалившийся на них свидетель их активного интереса к
запретным вещам. В свободных позах, раскинувшись на стульях и в
креслах сидели туманно улыбающийся в сторону академик Посошков,
деканы, профессора. Растерянно-веселая Побияхо уставилась на
Федора Ивановича.
-- Он уже здесь! Петр Леонидыч, ты обладаешь способностью
вызывать духов!
Варичев, растекшийся в своем кресле, ухмыльнулся на ее
шутку и положил на край стола громадные мягкие кулаки.
-- Сам не ожидал, что у меня такое свойство. Оказывается,
вы здесь, Федор Иванович!
-- Я не совсем понимаю, почему это всех удивило...
-- Мы тебя искали и не нашли, -- явно соврала Побияхо. --
С ног сбились.
-- Я был дома и как только позвонили...
-- Кто ж этот... счастливец, который смог вас разыскать?
-- спросил Варичев.
-- Женщина какая-то. Не Раечка.
-- Не Раечка? -- Анна Богумиловна посмотрела на ректора,
советуясь с ним взглядом.
-- Ладно, неважно кто, -- сказал Варичев, оглядывая
собравшихся, спокойно ведя корабль среди мелей и рифов. --
Главное, Федор Иванович здесь, и мы можем продолжить. Федор
Иванович! Тут на ваше имя поступил пакет... Из шестьдесят
второго дома. Раиса Васильевна его второпях распечатала, выпал
загадочный ролик с фильмом, а дальше пошло-поехало. Научный
интерес, жажда познания, любопытство... Что там еще, Анна
Богумиловна?
-- Влечение к запретному плоду, -- пробасила Побияхо.
-- Словом, притащили проектор, и вот сидим, ломаем головы,
что это такое перед нами на экране. Какие-то червяки... Стефан
Игнатьевич говорит, что хромосомы... Шевелятся, понимаешь...
Жаль, думаем, Федора Иваныча нет, он бы нам разъяснил...
-- А сопровождающее письмо было? -- поинтересовался Федор
Иванович, подходя к столу.
-- Есть и сопроводиловка... -- Варичев подвинул к нему
несколько сколотых листов.
-- Между прочим, номер с двумя нулями, -- заметил Федор
Иванович, читая сопроводительное отношение. -- Как же это
она... Распечатать такой конверт... Бумага особо секретная...
-- Да, такая вот бумага... -- Варичев лениво отвел глаза в
сторону.
По согласованию с академиком Рядно, "при сем", то есть при
этом письме тов. Ф. И. Дежкину препровождалось постановление о
производстве научной. экспертизы рулона с кинопленкой, изъятого
в ходе предварительного следствия по делу преступной группы,
оперировавшей в городе. Над заголовком "Постановление" было
напечатано: "Утверждаю", и прямо по этому слову наискось круто
вверх взбирался длинный зеленый зубчатый штрих, и с конца его
на текст постановления свисал задорный изогнутый хвост.
"Ассикритов", -- прочитал Федор Иванович полную значения
надпись в скобках.
-- Вы хотите просмотреть весь рулон? -- спросил он, строго
и прямо оглядывая всех сидящих в кабинете. При этом он слегка
вытаращил глаза, как догматик, и потянул в себя воздух сквозь
сжатые губы.
Все молчали.
-- Это же мне адресовано. Если я распишусь в получении
этого разорванного пакета, выйдет так, что данный просмотр
организовал я, что я распространил среди вас...
-- Мы все дали Петру Леонидычу честное слово... --
рявкнула Побияхо, колыхнувшись. Варичев посмотрел на нее с
усмешкой и покачал головой.
-- Раз я, как главное отвечающее лицо, оказался втянутым в
эту историю, придется кому-то об этом сказать? -- Федор
Иванович все еще слегка таращил паза. Он много раз за свою
жизнь видел такие вытаращенные от страха глаза, изображающие
неискреннюю сознательность. Ему легко было вспомнить и
повторить знакомое выражение лица.
Все сидели как прибитые. Только Посошков тонко и грустно
улыбался в сторону, рассматривая пальцы на изящной и сухой
руке.
-- А если не скажу... Если не скажу, получится, что
прикрываю? Тем более, в настоящий момент, когда привлечено
такое пристальное внимание. Когда ведется следствие... Прямо не
знаю, что и делать. Я откровенно вам скажу -- мне не хотелось
бы оказаться на месте Стригалева, как вы его тогда... Как мы с
вами его на собрании... Возьмете вы это дело на себя, Петр
Леонидович?
-- Пока действует принесенная присутствующими присяга,
ничего страшного нет, -- сказал Варичев не очень уверенно.
-- Петр Леонидович, необходимость взять на себя появится
как раз тогда, когда кто-нибудь не выдержит и, разумеется,
соблюдая необходимый такт...
-- Какой уж тут такт, -- Варичев, невесело усмехаясь,
оглядел всех, задержал взгляд на неподвижном, окостеневшем
Вонлярлярском. -- Если кто из нас бросится опережать события,
тут уж будет не до такта... Видите ли, Федор Иванович, мы все
здесь -- люди проверенные. В том смысле, что все -- люди в
возрасте, семенные... И до известной степени тертые.
Сработались. Зря шум никто поднимать не стал бы. Привычный
тонус жизни кто захочет ломать? Но вот эта промашка с
пакетом... Эта секретность... Ваши резонные слова... Тут
ситуация существенно меняется. Появляется элемент
непредсказуемости...
-- Надо нам вместе подумать... Я полагаю, мы сможем
вернуть ситуацию в безопасные рамки, -- Федор Иванович перестал
таращиться и улыбнулся. -- Мы ее спокойно вернем в русло. Я
никогда не сел бы писать такое экспертное заключение в
одиночку, не посоветовавшись со старшими коллегами... Которых
хорошо и давно знает академик Рядно.
Все вздохнули, зашевелились.
-- И, кроме того, надо посмотреть сам фильм. Если в нем и
есть что-нибудь, представляющее опасность, мы должны, сохраняя
равновесие...
-- Башковитый мужик, -- негромко пробасила Побияхо.
Все закивали. Посошков улыбнулся еще тоньше.
-- Состав присутствующих, я вижу, примерно такой, каким бы
мне и хотелось видеть... Если бы инициатива принадлежала мне.
Словом, давайте продолжим просмотр. Я доложу вам кое-что по
ходу. И затем попрошу помочь мне в формулировании объективной
точки зрения. Поскольку я сам первый раз в жизни, волей
обстоятельств, подведен к необходимости...
-- Ну ты, Федор Иваныч, и дипломат же! -- раскатилась
рыком повеселевшая Побияхо.
-- Давайте, пожалуйста, фильм, -- деловито приказал Федор
Иванович.
-- Сначала, сначала! -- ожили голоса.
-- Давайте сначала. Перемотайте, пожалуйста... Пленку
перемотали, свет погас, и на экране задрожали первые кадры.
Федор Иванович хорошо помнил лекцию Стригалева.
-- Перед нами клетка... -- начал он. -- По-моему, чеснок.
Аллиум сативум. Здесь мы видим то же, что и на учебных
препаратах. Только клетка живая, окрашивать ее нельзя. Снимали
без окраски... Видимо, манипулировали светом...
Началось деление клетки. Как только цикл закончился, все
зашумели.
-- Невероятно! -- прошептал кто-то.
-- Почему? -- скромно спросил Посошков. Потребовали
остановить аппарат и показать деление еще раз. В молчании
смотрели несколько минут, потом заспорили еще жарче.
-- Чистая туфта! -- бас Анны Богумиловны подавил все
голоса. -- Тише, сейчас нам Федор Иваныч скажет... Останови,
останови аппарат!
Зажгли свет. Побагровевшая Побияхо подалась вперед.
-- Скажи, Федор Иванович, я верю только тебе. Это
фальшивка?
-- Я так же знаю это, как и вы. Пожалуйста, говорите.
-- По-моему, фальшивка. Чистой воды туфта.
-- Только, пожалуйста, Анна Богумиловна, аргументируйте.
Конечно, лагерное слово "туфта" там поймут, но мы же ученые!
Мне же заключение писать. Хоть подпись и будет моя, это наше
общее дело.
-- Правда, я видела когда-то в Москве в одной лаборатории,
как снимали развитие зародыша в курином яйце. Засняли, как
бьется сердце... Но весь процесс деления клетки, чтоб так
четко... Такого не может быть. Обман. -- Побияхо даже
отвернулась.
-- Позвольте, -- Варичев налег на стол, поднял два толстых
пальца и, соединив их в щепоть, показал: -- Это же, Федор
Иванович, вот какая структура. Это же микро... микроструктура!
Что-то не верится.
-- Почему? -- спокойно проговорил Федор Иванович. --
Техника микрофильмирования ушла сейчас далеко. Этим занимались
еще до войны. Между прочим, в подвале нашего факультетского
корпуса стоит трофейный аппарат "Сименс". На нем можно делать
такие штуки. Я не уверен, что сразу получится, тут вся
сложность в том, чтобы получить культуру клетки. Выделить
живую. И среду надо подобрать. Сразу не выйдет, но в
принципе...
-- А как вы поместите клетку под объектив? -- спросил
Вонлярлярский не без превосходства. -- Как она будет там, ин
витро, отправлять свои функции? Должен же быть непрерывный
обмен!
-- Вот-вот. Именно! -- сказал кто-то.
-- Да, да, -- негромко подтвердили несколько человек.
-- Все дело в составе среды и в культуре, -- проговорил
Федор Иванович. -- Вы должны знать эту технику, Стефан
Игнатьевич. На предметное стекло кладете два стеклянных
капилляра. На них покровное стекло. Закрепляете по углам
капельками воска. Под стекло пипеткой пускаете ваш раствор. С
другой стороны подтягиваете жидкость фильтровальной бумажкой.
Создается непрерывный ток. Вот только жидкость эту -- с нею
нужны эксперименты. И, конечно, сама культура -- это тонкое
дело.
-- А ведь точно, там, в подвале, стоит эта трофейная
бандура, -- сказал кто-то из профессоров. -- Пылится. Я все
думал, что это сверлильный станок.
-- Давайте еще раз посмотрим! -- подал голос московский
доцент.
Свет погас, и на экране опять зашевелились серо-голубые
прозрачные пальцы. Почти весь экран заняла одна гигантская
клетка с двойным набором хромосом. Побияхо сразу заметила
непорядок.
-- Федор Иванович, что это она? Вот опять... Что это?
-- Экспериментатор взял пипеткой слабый раствор колхицина
и пустил под стекло. Самую малость...
-- Вот, вот! -- заревела Побияхо радостно. -- Во-от,
хо-хо! Начинается вейсманизм-морганизм! Теперь все понятно.
Во-от! О!
Ее поддержали еще несколько голосов. Клетки на экране
отчетливо удваивались, одна за другой. Потом стали распадаться.
Мелькнул какой-то иностранный текст, и аппарат остановился.
Вспыхнул свет.
-- Да-а! -- сказала Побияхо, оглядывая всех. -- Пиши,
Федор Иваныч. Вражеская стряпня!
-- Вы, Анна Богумиловна, в данную минуту говорите не как
ученый, -- отчетливо послышался сквозь шум немного надтреснутый
голос академика Посошкова. -- Разве вейсманизм-морганизм может
быть заснят на пленку? Это -- ложное учение, коренящееся в
головах буржуазных схоластов. Оно может быть изложено в тексте,
в комментариях к кадрам. А здесь таких комментариев нет. Перед
нами удачно снятая делящаяся клетка чеснока. Сначала делилась
нормально, потом попала под действие колхицинового раствора. И
чеснок, и безвременник, из которого получают колхицин,
существуют в природе, ваши обвинения к ним адресовать нельзя. И
встреча одного с другим в природных условиях не исключена.
-- Но колхицин!
-- Это алкалоид. Его получают из луковиц безвременника. То
есть колхикума. Как никотин из табака. Эксперименты с
колхицином могут ставить и противники вейсманизма-морганизма...
-- Если найдутся такие храбрецы... -- сказал кто-то под
общий смех.
-- Могут ставить такие эксперименты... Чтобы разоблачить
это лжеучение. Так что само по себе удвоение хромосом в клетке,
попавшее на этот экран, не может рассматриваться как
вейсманизм. Мы должны все познать. И не бояться.
-- Но есть очередность в познании даже фактов,
существующих в природе, -- это Варичев, опомнившись, уже
издалека почуял душок в словах Посошкова. Показав свою
твердость, он стал набирать силу. Все его картофельные глазки
растеклись и заулыбались. -- Тут я вам, Светозар Алексеевич,
должен возразить. До-олжен, ничего не поделаешь. В
вейсманизме-морганизме есть, друзья, одна такая частность: это
лжеучение использует несущественные факты, чтобы отвлечь
внимание прогрессивной науки от решения задач, диктуемых
современностью.
-- Простите, не согласен. Как это мы можем делить факты на
существенные и несущественные? Да, именно факты, которые вчера
казались мелочью, сегодня, по мере их познания, становятся в
центре науки и практики.
-- Извините, Светозар Алексеевич, -- Варичев поднялся и,
улыбаясь, зарычал. -- Мы должны помнить, что и в науке проходит
линия фронта, что существуют передний край и тыл. Скажите,
какой объект сегодня важнее для изучения -- корова или
мушка-дрозофила? Мушка тоже дитя природы, и она не
предполагала, что ей так повезет. Что вейсманизм-морганизм
поместит ее на своем знамени...
-- Корова за год дает одно поколение, а мушка двадцать с
лишним. Поэтому мушка может быть использована как крайне
удобное средство для изучения того, что станется с
наследственностью коровы через две тысячи лет. Законы
наследственности одни и те же и для коровы, и для мушки. Вот
почему мушку нельзя противопоставлять корове. Но я должен здесь
остановиться, Петр Леонидович, -- Посошков сбавил тон. --
Вопрос вами поставлен принципиально, как и следует ставить
вопросы... Любой из нас скажет, что, да, эксперимент с чесноком
и колхицином, хоть и красивый, все же ничто по сравнению с
вашим, Анна Богумиловна, хлебушком.
Тут послышалось сразу несколько голосов, и можно было
понять, что говорят о некоем облучении семян пшеницы
гамма-лучами.
-- Ладно, Петр Леонидыч, здесь все свои, -- проговорила
Побияхо упавшим голосом. -- Облучение было. Хоть факт и
второстепенный, я не отрицаю. Но, твердо стоя на своих
позициях, я очень хотела бы понять, как все это получилось:
поместили мои семена в какой-то гроб, где у них радиоактивность
была, подержали несколько секунд -- и пожалуйста! Ты бы
посмотрел, когда она взошла, -- сколько возникло самых
немыслимых вариантов! Тебя еще тогда не было у нас, Петр
Леонидыч. И вот там-то, на той именно делянке я отобрала свою,
как говорит Ходеряхин, пашеничку. Молодая была, послушалась,
дала облучить. Но ведь результат, товарищи... О нем старались
не говорить, но он налицо...
-- Я вижу, вы готовы капитулировать, Анна Богумиловна, --
сказал Варичев.
-- Не-е! Нет! И не подумаю. Я -- баба боевая. Но знать бы
не мешало. Как оно получается. В клетку заглянуть...
-- Если цель достигнута, незачем возвращаться, вникать в
дебри процесса. Тем более, если процесс может быть использован
в других целях... Увлечешься процессом, Анна Богумиловна, --
забудешь о цели. Знаете, кто говорил: "Движение -- все, цель --
ничто?"
-- Товарищи! -- Федор Иванович укоризненно взглянул на
Варичева. -- Товарищи, я должен все же попросить вас вернуться
к задаче этого обсуждения. Эту стихийно возникшую, но глубоко
принципиальную дискуссию можно перенести в другое место и
продолжить не без пользы. А сейчас излишняя острота .нам может
помешать. Мы уже вышли за рамки .цели этого (коротенького
фильма. Я начинаю, Петр Леонидович, жалеть... Чувствую, что
пакет был распечатан зря... И что, пока не поздно, мне
придется...
-- Ну почему же... -- Варичев сразу остыл, опустился в
кресло. -- Вы, Анна Богумиловна, совсем не к месту заварили
здесь... Заговорили об этом облучении. Конечно, фильм сам по
себе, кроме хорошей техники съемки, мало что дает науке.
Деление, не будем отрицать, показано мастерски... Но все это
уже известно. Фильм, в общем-то, для первокурсников. А что
касается колхицина, что же... Мы тут видим действие этого,
опять же известного в фармакопее яда. Пропаганды тут никакой
нет. Конечно, можно использовать... Но можно и не использовать
-- это зависит от аудитории и от демонстратора...
Все закивали, успокаиваясь. Федор Иванович четко повторил
слова ректора, уже как выводы экспертизы. Варичев, внимательно
слушая его, кивал и пристукивал пальцем по столу после каждого
тезиса. И все кивали.
Потом наступило особенное молчание. Никто не хотел
уходить.
-- Знаете что, ребята... -- сказала Побияхо, зардевшись.
-- Давайте еще разок посмотрим. С самого начала...
Экспертное заключение, написанное объективным тоном
неподкупного специалиста, было отпечатано на машинке и отослано
в шестьдесят второй дом. Все эти дни не выпадало дождей, и
Федор Иванович по вечерам ходил на усадьбу Ивана Ильича --
таскал ведрами воду из ручья и сливал ее в железные бочки,
стоявшие по углам картофельного огорода. За шесть вечеров налил
доверху восемь бочек. Ни огород, ни георгины на альпийской
горке еще не поливал -- влаги в земле пока было достаточно.
Поднимаясь с двумя полными ведрами от ручья, по глинистой
изрытой крутизне среди кустов ежевики, оглядывался по сторонам
-- ему все казалось, что в слабых сумерках кто-то следит за
ним. Тоскливо постукивали ветрячки. "Я имею право сюда ходить,