Geum.ru

Г. А. Зюганов: Идти вперед

Вид материалаУрок
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   24

Но кроме этой точки зрения существует и более высокая, не довольствующаяся верой в итоговый разумный смысл действительности, стихийно и задним числом возникающий из исторической бессмыслицы. Она лежит в основе социалистических и коммунистических учений, как в их утопических, так и научно обоснованных версиях.

Коммунизм как система идей не пытается ни романтически отрицать действительность, ни идеалистически приукрасить ее. Он видит всю жестокость жизни и не отвергает купленных ужасной ценой плодов прогресса. Но он отказывается признать такое положение вещей вечной нормой, ищет дорогу к иным, более человечным формам развития, к собственно истории человечества в отличие от ее «предыстории» (Маркс).

На это возразят, что такие вымышленные и реальные революционеры, как Петр Верховенский и матрос Железняк, полагали возможным и даже необходимым срезать миллионы голов ради счастья человечества. Отвечу, что оба повторили здесь постулат именно буржуазной, «маратовской» революционности, которая несомненно присутствовала и в Октябрьской революции, и в последующих событиях. Но рядом, в драматическом взаимопереплетении с «бессмысленным и беспощадным» бунтом взбесившегося мелкого буржуа, жила и развивалась принципиально иная, собственно социалистическая революционность, которая, не отрицая вынужденного насилия, не допускала его абсолютизации.

Да, социализм, впрочем, как и все предшествующие ему общественные формации, возникает из жертв и насилия, из крови и грязи. «Долгие муки родов», о которых говорили Маркс и Ленин, — не пустая метафора. Но вместе с тем это первый в истории строй, который объективно заключает в себе отрицание «нормального» кровавого пути прогресса, делает моральное неприятие такого пути достоянием массового сознания. И когда не так уж давно многочисленные мои соотечественники на все лады поносили все действительные и мнимые ошибки и пороки социализма, они, сами того не замечая, подтвердили его победу, которая по своему значению не уступает великим экономическим переворотам. Столь беспощадную критику собственного прошлого и настоящего могли предпринять только люди, воспитанные социализмом, вошедшим в их плоть и кровь, ставшим инстинктивным убеждением подавляющего большинства народа. Оставаясь материально еще в зачаточном состоянии, социализм уже победил морально.

Победил, но в какой же парадоксальной, трагически противоречивой форме! Через свое собственное отрицание, через вспышку антикоммунизма и ретроградных иллюзий! Это вам не «овес растет по Гегелю», чему учили в школе и институте, — здесь настоящая диалектика в ее, быть может, наивысшем в XX веке напряжении.

Самой надежной отмычкой, с помощью которой проникали в наши души, была всесветно знаменитая цитата о том, что высшая общественная гармония не стоит слезинки хотя бы одного только замученного ради нее ребенка. Большинство авторов почему-то приписывают этот тезис лично Ф. Достоевскому. Не хотят видеть, что принадлежит он нравственному антиподу писателя — Ивану Карамазову, умственному аристократу, нашедшему в нем «моральную» санкцию вседозволенности и отцеубийства. Достоевский же, наоборот, шлет нам из прошлого свое предупреждение о том, что возможна чудовищная подмена понятий, нравственная ловушка. Он подробно анализирует, как абстрактно-гуманистическая истина становится в руках Карамазова все более отвлеченной и софистичной, пока не вырождается наконец в смердяковщину — в лакейский суд над действительностью, в лютую ненависть к России, ко всякому проявлению духовной, национальной самобытности.

Карамазовщина повторилась в массовом масштабе. Под видом «духовного раскрепощения» людям навязываются смердяковские «идеалы», которые тиражируются в миллионах экземпляров, тысячах часов радио- и телевещания. Под флагом «гуманизма» обличители Павлика Морозова устроили такую пляску на отеческих гробах, какая не снилась и самому Смердякову.

На ее фоне бесконечное словоблудие об освобождении из «рабства тоталитаризма» — не более чем циничная насмешка. Наоборот, делается все для того, чтобы освобождение осталось чистой фикцией, ни в коем случае не переросло в реальный суверенитет народа.

Вся хитроумная подлость замысла заключается в том, что он построен на утилизации лучших и благороднейших человеческих чувств, что нелегко сразу разобраться в его циничной сущности. Ведь совесть при всем своем юношеском максимализме и непримиримости к злу сугубо непрактична, неопытна в махинациях, доверчива и может стать жертвой бесовского соблазна, морального оборотничества. «Ибо многие придут под именем Моим, и будут говорить, что это Я, и многих прельстят», — предупреждал Иисус своих учеников.

Лично я не сомневаюсь, что утилизаторы народной совести в конце концов потерпят неминуемый крах. Но важно, когда и как это произойдет, какими еще физическими и духовными жертвами будет куплено прозрение. Нужно понять, что с нами происходит, почему вновь и вновь становится возможной грязная игра на самых чистых чувствах.

Мы будем увязать в этой игре все безнадежнее, если не преодолеем чисто карамазовскую абстракцию морали, прикрывающуюся ныне ярлыком «общечеловечности» точно так же, как недавно она прикрывалась ярлыком «классового подхода». Чтобы абстрактные идеалы не были вновь обращены во зло и разрушение, они должны быть наполнены конкретным содержанием, проистекающим из родника народной мудрости и опыта. Иначе мы обречены переживать свою трагедию вновь и вновь.

От частого употребления высоких слов их смысл стирается, перестает доходить до сознания. И порой, чтобы вновь осознать его, нужно пережить утрату тех ценностей, которые этими словами выражаются.

Так происходит сегодня. В дни советских праздников всегда много говорилось о солидарности трудящихся, но только сейчас, когда солидарность стремительно убывает, мы начинаем чувствовать, что означают те нравственные узы, без которых общество просто не может существовать. Когда они рвутся, их нельзя ничем заменить — ни насилием, ни подкупом, ни обманом.

Если взглянуть на картину поразившего нашу страну развала в целом, то можно заметить, что в основе его лежит подрыв великого чувства общности, товарищеского сплочения людей, подмена его эгоизмом всех сортов и мастей: частным, групповым, цеховым, региональным, этническим... Вся социально-экономическая политика, вся пропаганда вот уже многие годы целенаправленно бьет в одну точку, стремится разобщить нас, любой ценой посеять рознь.

Втоптана в грязь идея интернационализма — и нет больше великого союзного государства, на его территории заполыхали бессмысленные войны, а теперь и тело России зазмеилось опасными трещинами. Но интернационализм опорочен вовсе не ради патриотизма. Его чернят и оплевывают не менее усердно — и вот уже исконно русские области глядят друг на друга с недоверием и чуть ли не готовы разгородиться для начала таможенными, а потом и политическими границами только лишь потому, что где-то говядина чуть подешевле, а где-то ширпотреб доступнее. Нас объединяет общенародное достояние, созданное трудом нескольких поколений, — потому нам толкуют о «естественном праве частной собственности». Суть приватизационной комедии не в том, конечно, что она будто бы создала «миллионы собственников», а в том, что внушает человеку: вот это — «твое», а все остальное — «чужое», вокруг тебя миллионы чужих, твоих потенциальных врагов! «Раздать землю народу!» — и гремят уже выстрелы на меже. Вновь деревня ограблена «ножницами цен» — и крестьянин смотрит на горожанина, как на бессовестного нахлебника... Куда ни кинь, везде насаждаются раскол и противостояние, закрепляются экономически и идеологически. Говоря классическими словами Маркса, страну терзают «фурии частного интереса».

Идти вперед своим путем

Что предлагается нам взамен, какие силы удержат общество от распада? Нам внушают, что это его величество Рынок, гигантское торжище товаров, идей и людей, на котором миллионы и миллиарды противоположно направленных эгоистических стремлений рождают в своем взаимопереплетении конечную всеобщую пользу.

Публично похлопывая по плечу недотеп, мнящих себя «великими реформаторами России», Запад в то же время ухмыляется в кулак. Уж кому-кому, а великим державам первого мира хорошо известно, что проникнуть в их клуб можно лишь совершенно иным путем. Тот же путь, по которому тащат Россию, никуда, кроме сточной канавы все той же «мировой цивилизации», не ведет.

Ну хорошо, уговорили. Пойдем приобщаться к западной цивилизации! А что нужно делать, чтобы зажить такой же богатой и сытой жизнью? Правильно! Для этого нужно отобрать у Запада хотя бы часть его сфер влияния в третьем мире и начать интенсивно грабить их ресурсы, сберегая свои собственные и высвобождая тем самым силы для овладения высокими технологиями.

Извольте, господа, выбирать: либо — либо, а иного, как вы любите говорить, не дано. Либо отчаянная самоубийственная борьба за передел мира, либо прозябание на его задворках — ничего другого эта цивилизация пока не изобрела.

Наша страна будет бесплодно колебаться между неприемлемыми альтернативами, пока мы не поймем, что сама идея «возвращения в цивилизацию» является ложной и бесперспективной, не соответствует ни историческому, ни геополитическому месту России в мире. Вспомним, что она была выдвинута горбачевской «перестройкой» как якобы «новое слово». На деле же это было повторение старого лозунга «Догнать и перегнать!», неизбежного в

20—30-е годы, но в наше время полностью изжившего себя.

Догнать и перегнать — так ставить вопрос было правомерно на том достаточно длительном и относительно однородном отрезке развития производительных сил, который начался в эпоху Первой мировой войны. Раз качественные рамки развития более или менее постоянны, то решающее значение приобретает количественный рост, его темпы. На гладкой, хорошо размеченной дистанции ведомый имеет шанс догнать ведущего. Но на пути, изобилующем резкими и все более частыми поворотами, ведомый будет их по инерции проскакивать, обрекая себя на все более безнадежное отставание.

Здесь необходимо научиться «срезать углы», найти стратегию не догоняющего, а опережающего развития. Такая потребность возникла уже к концу 50-х годов, когда СССР в принципе догнал, а кое в чем и перегнал Запад в пределах определенного этапа развития технологии. Но она не была понята. Да и до сих пор мало кто осознает, что стратегия «догнать и перегнать» диктовалась в первую очередь военно-техническими соображениями и не имела универсального значения даже в 30-е годы, что с достижением ядерного паритета необходимо было идти дальше собственным путем.

Но об этом пути больше говорили, чем думали. При Хрущеве концепция догнать Запад была неправомерно возведена в абсолют и распространена на все сферы жизни. С какими бы резкими нападками ни обрушивался Хрущев на западный мир, для него идеалом оставалась технико-экономическая структура американского общества, вплоть до структуры посевных площадей — отсюда и навязчивая идея с кукурузой. Именно тогда началось все более заметное отставание и экспериментирование по его преодолению. Но вся беда заключалась в том, что не было понимания порочности самой попытки соревноваться с Западом. Верное же по сути утверждение Роже Гароди, что задача социализма вовсе не в копировании американских стандартов потребления, а в созидании нового типа цивилизации, было отвергнуто как ревизионистское. Абсолютизация «догоняющего развития» привела к совершенно неправомерному отождествлению коммунистического идеала с сугубо буржуазным идеалом «всеобщего потребления». В концентрированном виде такая интерпретация цели общественного развития содержалась в Третьей Программе КПСС, принятой в 1961 году. Несмотря на обилие верных слов, весь пафос «хрущевского коммунизма» сведен в ней к фактическому отождествлению «всестороннего развития личности» с «всесторонним потреблением». Хотя к идее потребления не сводится ни социалистическая идея, ни тем более русская идея. И та и другая взаимно близки именно тем, что сытость для них не цель, а элементарное условие реализации более высоких духовных целей и интересов.

Это был явный симптом деградации общественной цели. На путь «возвращения в цивилизацию» и «приобщения к общечеловеческим ценностям» наше общество встало именно в те времена. Катастройка стала не началом, а логическим финалом этой деградации.

Ныне «цивилизация», то есть та ступень общественного развития, которая характеризуется господством экономических законов товарного производства (Ф. Энгельс), подходит к завершению, приблизилась к своим экологическим, социальным и культурным пределам. Ее отличительная особенность в том, что производство реальных вещей (потребительных стоимостей) она подчиняет закону производства прибавочной стоимости, закону возрастания капитала, который не имеет в себе никакой качественной границы и стремится лишь к бесконечному количественному росту. Такой способ производства несет в себе глубокий антагонизм. Революционизировав производительные силы, неузнаваемо изменив за какие-нибудь два столетия лицо планеты, он в то же время подвел ее к грани, за которой начинается уже необратимое истощение ресурсов и среды обитания.

Одно только это уже говорит о том, что модель бесконечного линейного прогресса изживает себя. Человечество ни в чем так сегодня не нуждается, как в достижении разумного самоограничения и баланса своих природных, социальных и технологических составляющих. Но это требует развития на иных принципах. Вот почему Френсис Фукуяма явно поспешил возвестить в своем нашумевшем сочинении о «конце истории» о том, что окончательная модель человеческого общежития уже найдена и остается только ее совершенствовать и распространять на весь мир. Именно последнее и невозможно, поскольку модель эта опирается как раз на резкую неравномерность и неравноправность развития всех его частей.

Капитализм в целом не изменил своей эксплуататорской природы. Но он проявил исключительную живучесть благодаря созданию сложнейшей системы демпфирования и канализации противоречий линейного развития в мировом масштабе. Противоречия не исчезли, но переведены в иную плоскость. Антагонистические полюса современной цивилизации разведены по разным странам и континентам. Есть страны-эксплуататоры («Север») и страны эксплуатируемые («Юг»), страны-резервации и отстойники («Четвертый мир»). Относительный классовый мир в первых покупается ценой обострения социальных противоречий во вторых.

Но продолжаться до бесконечности так не может. Подавляя свои противоречия, буржуазная цивилизация придает им сугубо негативную, лишенную созидательного начала форму. Капитализм сумел превратить процесс революционизации третьего и четвертого миров в процесс их маргинализации и люмпенизации, но взамен получил резкое обострение терроризма и наркобизнеса, религиозного и националистического фанатизма.

Очень характерно, что при всей изощренности современных технологий социального манипулирования первый мир все чаще не находит для обуздания сил слепого саморазрушения никаких средств, кроме применения грубого вооруженного насилия во все больших масштабах и по всему миру. Предлагаемые же буржуазными футурологами средства сводятся в конечном счете к фактическому уничтожению личности, превращению индивида в придаток глобальных информационно-коммуникативных систем, подобно тому как три века назад началось превращение человека в придаток механической системы машин. «Одномерный человек» Герберта Маркузе получит здесь свое полное завершение.

Если человечество хочет спастись от подобной перспективы, оно должно выработать иную модель производства и потребления, построенную не на бесконечной гонке за собственной тенью, а обеспечивающую всеобщую экономию ресурсов, безопасность технологии, сохранение среды обитания, приоритет качественных параметров материального и духовного потребления перед количественными. Если угодно, нужно взять урок у древних, у которых, как писал Маркс, «мы не встречаем ни одного исследования о том, какая форма земельной собственности и т.д. является самой продуктивной, создает наибольшее богатство. Богатство не выступает как цель производства... Исследуется всегда вопрос: какой способ собственности обеспечивает государству наилучших граждан?».

Речь, разумеется, не о возвращении в прошлое, а о прохождении аналогичного витка исторической спирали на новой, более широкой основе. Такой основой может стать только коренное преобразование всей системы технологии.

Цивилизация вошла уже в критическую фазу, требующую коренного пересмотра моделей и приоритетов экономического роста, социального и культурного развития. Поэтому плестись в такой ситуации в хвосте — значит превращать свою страну в гигантский резервуар, в который капитализм в очередной раз «сбросит» собственные противоречия, как это он уже проделал с третьим миром, а сам в это время совершит новый рывок. За чужой счет, разумеется. Других вариантов буржуазный прогресс не знает.

Суть русской идеи

Если мы не хотим быть жертвой, приносимой на алтарь такого прогресса, то надо искать свой способ решения встающих перед человечеством проблем, свой собственный путь в будущее, вытекающий из исторического своеобразия России и ее места в мире. Вот вывод, на котором сошлись сегодня патриотические силы, будь то «левые» или «правые». Он объединил их в оппозицию космополитическому курсу правящего режима. На этой общей почве неизбежны споры, и наверняка очень острые, но во всяком случае спорящие будут согласны в том, что мост надо строить поперек, а не вдоль реки.

Так в чем же своеобразие России, в чем суть русской национальной и государственной идеи? На эту тему написаны горы книг, выдвинуто множество, порой полярно противоположных, теорий — от утверждения о полном выпадении России из нормальной исторической жизни народов до объявления ее всеобъемлющим центром исторического миропорядка. Уже эта множественность точек зрения говорит о том, что в основе российского бытия лежит какое-то глубокое противоречие, периодически обостряющееся и различным образом разрешаемое на протяжении всей нашей тысячелетней истории.

«Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись» — так, кажется, писал Киплинг. Россия служит живым опровержением этого тезиса. Ее экономическая, политическая и духовная история есть постоянно усложняющийся синтез противоположных начал, западных и восточных элементов, мотивов, тенденций. Соединяя в одно целое разнообразные хозяйственные уклады, национальности, культуры, религии, ландшафты и климатические зоны на одной шестой части суши, Россия — СССР — являлась как бы моделью мира со всеми его проблемами, противоречиями и конфликтами. Именно здесь, по моему глубокому убеждению, следует искать разгадку тайны русской всесветности и всечеловечности, разгадку тайны русской революции.

Имея в своем составе практически все противоположности, присущие глобальному жизнеустройству, Россия как единый организм ощущала и переживала его кризисные моменты раньше и резче, чем весь остальной мир. Отсюда ее всесветная отзывчивость.

В то же время, постоянно решая задачу удержания противоположностей в единстве, органического сочетания «западного» и «восточного», «северного» и «южного» начал в промышленности и земледелии, управлении и самоуправлении, религии и культуре, Россия тем самым решала не только свои внутренние задачи, но и проблемы всемирной цивилизации, хоть на полшага, но шла впереди нее, указывая дорогу или, наоборот, предостерегая негативным примером от неверного шага. Отсюда специфически русское мессианство, в том числе мессианство революционное.

Октябрьская социалистическая революция, хотя и победила только в одной стране, оказалась мировой революцией в точном смысле слова потому, что решала в масштабах гигантской империи проблемы, характерные для всего мира в целом.

Какие же черты Запада и Востока слиты воедино в истории России, в российском обществе, государственности, образе жизни?

Запад стремится к безудержному росту, всеобщей переделке, новизне во всем и любой ценой, ультрасовременности. Восток более склонен к самоуглублению и ограничению, эстетическому созерцанию, соблюдению традиций, архаике.

Преобладающим типом личности на Западе является атомизированный индивид, личная независимость которого опирается на систему косвенных, вещных взаимозависимостей людей, возникающую помимо их воли и сознания в процессе товарообмена. Данному типу противоположен восточный общинный человек, включенный в обширную систему личных зависимостей патриархального и тому подобного типа.

Соответственно государство понимается на Западе как плод «общественного договора» независимых Робинзонов, их наймит, слуга и «ночной сторож» при рынке. Восток же рассматривает государство (любую человеческую общность) в качестве самостоятельного субъекта, обладающего приоритетом перед отдельным индивидом. На Западе права и полномочия делегируются снизу вверх и регулируются формальным законодательством. На Востоке они даруются сверху вниз, а возникающая при этом опасность произвола смягчается общим подчинением неписаным правилам, традиции.

В экономике Запад подчиняет материальное производство целям производства богатства в его наиболее обезличенной — денежной форме. Количественное накопление материальных благ не знает никакой внутренней качественной границы и превращается в самоцель. Оборотной стороной этого принципа становится идеал бесконечно растущего потребления опять же как самоцели, на службу которой призываются все силы земли и неба, да и сам человек. Но в целом, резюмирует Маркс свой анализ, «древний мир действительно возвышеннее современного во всем том, в чем стремятся найти законченный образ, форму и заранее установленное ограничение». Отмеченное свойство приобретает особую ценность в условиях, когда всевозможные естественные и социальные ограничения бесконечного развития встали перед человечеством во весь рост!

Разумеется, этот беглый и предельно обобщенный обзор ни в коем случае не охватывает всего существа проблемы «Восток — Запад», а тем более ее конкретного приложения к России. Он призван лишь показать, что речь идет не о совокупности внешних деталей, а о самых глубоких принципах национально-государственного бытия. Именно на этом уровне Россия обнаруживает уходящую корнями в седую старину многоликость. Иначе могло бы показаться, что Россия — это всего лишь несамобытная мозаика византийских и норманнских, германских и монгольских, голландских, турецких и прочих заимствований и наслоений.