Волкодав мария семенова
| Вид материала | Документы |
- Издательство «Азбука» Мария Семёнова представляет, 33.23kb.
- Волкодав II право на поединок мария семенова, 6488.15kb.
- Мария кровавая кэролли эриксон перевод с английского Л. Г. Мордуховича, 7689.7kb.
- Мария Семенова – Поединок со змеем, 1403.78kb.
- Мария склодовская-кюри 7 ноября 1867 г. – 4 июля 1934, 133.83kb.
- Моравская Мария Магдалина Франческа Людвиговна, 17.92kb.
- Детского церебрального паралича, 8952.66kb.
- Ученый без трудов это дерево без плодов вопросы этиопатогенеза, 8957.49kb.
- Тема учебного проекта, 21.17kb.
- А. Л. Семенова от 19. 10. 2011г. №554 проводит городской конкурс, 100.35kb.
***
Кормили их так. Привозили корзину вяленой (и откуда только брали в горах?) рыбы. Сколько подростков, столько же и рыбешек. Все вываливалось в одну кучу наземь. Кто смел, тот и съел. Серому Псу было тринадцать лет, когда один из них, пятнадцатилетний, надумал пробиваться в надсмотрщики. И начал с того, что повадился отбирать еду у тех, кто был послабей. Однажды, когда он кулаками отвоевал себе уже третью рыбешку, Серый Пес подошел к нему и взял за плечо. Хватка у него уже тогда была - не больно-то вырвешься. Парень обернулся, и Серый Пес, не сказав ни слова, проломил ему голову камнем.
***
Еще в памяти Волкодава упорно всплывали малолетние ублюдки, которых он расшвырял тогда на причале. Хотя он и понимал, что вспоминать о них вовсе не стоило, а уж кнесинке говорить - и подавно.
- Вы, венны, очень держитесь за родню, - неожиданно сказала она. - Как вышло, что ты живешь не в семье?
Похоже, она успела решить, что его выгнали из дому за преступление.
Волкодав долго молчал, прежде чем ответить. Разговор нравился ему все меньше.
- У меня нет семьи, госпожа. Она посмотрела на бусину, переливавшуюся в его русых волосах, и решила похвастать знанием веннских обычаев:
- Но ведь ты женат? Или это подарок невесты? Волкодав улыбнулся.
Кнесинка еще не видела, чтобы он так улыбался.
- Той, что подарила мне эту бусину, всего десять лет, госпожа.
Елень Глуздовна уселась поудобнее и попросила:
- Расскажи мне о себе, Волкодав.
Рассказывать о себе ему совсем не хотелось. Он снова начал осматриваться кругом и молчал так долго, что девушка не выдержала:
- Здесь никого нет, кроме тебя и меня. Поехала бы я сюда с тобой, если бы не доверяла тебе?
Волкодав подумал о том, что тоже вполне ей доверяет и, уж конечно, ни в коем случае не имеет в виду ее обижать. Просто, чем меньше наниматель знает о телохранителе, тем обычно и лучше. Складно и красно объяснять он, однако, не выучился. Он так и ответил:
- Я плохо умею рассказывать, госпожа... В это время из-за куста, гулко хлопая крыльями, взлетела большая темная птица. Волкодав мгновенно прижал кнесинку к земле, одновременно подхватывая лук и бросая стрелу к тетиве... и только тогда осознал, что это был всего лишь безобидный глухарь, едва перелинявший и надеявшийся отсидеться в кустах. Следом за птицей на открытое место выбрался Мыш, и Волкодав понял, кого следовало благодарить за переполох. Он ослабил тетиву, глубоко вздохнул и выпустил кнесинку.
- Ну ты меня напугал... - выговорила она, и голос жалко дрожал.
Бедная девочка, до чего же ей страшно, осенило вдруг Волкодава.
Храбрится, требует, чтобы оружному или на худой конец простому бою ее учил... в глухое место без охраны рвется скакать... а у самой от малейшего шороха сердчишко, как хвост овечий, трепещет. Ну я и бревно, коли сразу не понял...
Он решил подбодрить ее и сказал:
- Я тоже испугался, государыня.
У нее совсем по-детски запрыгали губы:
- Мне страшно, Волкодав... мне так страшно... скорее бы отец возвратился... Все время крадутся... ночью, впотьмах...
Уткнулась лицом в ладони - и слезы хлынули. Волкодав пересел поближе и обнял девушку, не забывая поглядывать кругом. Гордая кнесинка прижалась к нему и расплакалась еще отчаянней. Он ощущал, как колотится ее сердце.
- Не бойся ничего, госпожа, - сказал он тихо. Помолчал и добавил:
- Подумай лучше, как глухарь-то напугался.
Кнесинка подняла голову и попыталась улыбнуться сквозь слезы. Сколько ей лет, подумал Волкодав. Шестнадцать? Семнадцать?.. Самая пора бы со сватами беседовать да доброго мужа присматривать. Такого, чтобы никто чужой впотьмах ночью не крался и даже сон дурной за семь верст облетал...
Он сказал:
- Не плачь, государыня. Хочешь, поедем домой? Она кое-как утерлась:
- Нет... погоди.
Тоже верно, размышлял Волкодав, спускаясь следом за нею к берегу заводи. Поддайся страху один раз - потом попробуй избавься. Кнесинка умылась, пригладила волосы и стала совсем прежней, если не считать припухших век и покрасневшего носа. Пока доедет до города, все и пройдет.
- Отец говорит, я в людях смыслю, - окрепшим голосом сказала она Волкодаву. - Я стану угадывать, а ты меня поправляй. Хорошо?
Он неохотно ответил:
- Как скажешь, госпожа.
- Ты дерешься так, что дядька Крут тебе удивляется. И честь блюдешь.
Значит, ты был витязем, - решительно начала молодая правительница. - Наверное, ты был ранен в бою, попал в плен и угодил в рабство... - Она выжидательно смотрела на Волкодава, но венн молчал, и она нахмурилась:
- Нет, не то. Крут говорит, ты всего четыре года... И как получилось, что тебя не выкупили из неволи?
Волкодав покачал головой:
- Все было не так, госпожа.
Продолжения не последовало, и кнесинка поняла: больше она не выжмет из него ни слова. Он просто сидел и смотрел на нее. И молчал. Страшный человек. Опасный каторжник, клейменый убийца. Кнесинка вдруг почувствовала, что доверяет этому страшному человеку полностью, бездумно и беспредельно. Она захотела сказать ему об этом, но не нашла слов, поперхнулась и спросила ни с того ни с сего:
- Почему ты пришел в Галирад, Волкодав? Он пожал плечами.
- Мне было все равно, госпожа.
Мыш, уставший ползать в траве, вернулся к нему и устроился подремать на ременной петельке, притачанной к ножнам меча. Кнесинка подумала о том, что городской человек, решив спрятаться, бежит в лес и воображает, будто там его никто не найдет. А лесной житель, наоборот, полагает, что легче всего затеряться в большом городе. Еще она подумала, что такому, как Волкодав, затеряться ой как непросто. Такие не умеют сидеть тише воды, ниже травы. Такие без конца заступаются за осужденных еретиков и за нищих старух и с мрачным достоинством ждут приговора, когда их приводят в суд по навету.
Волкодав заново обшарил взглядом светлое редколесье, отмечая успевшие сдвинуться тени. Любопытная пищуха опустилась на низкую ветку, посмотрела на него сперва одним глазом, потом другим, вспорхнула и полетела ловить комаров.
- Все-таки ты должен научить меня сражаться, - решительно проговорила кнесинка. - Ты - мой телохранитель, не батюшкин... меня и слушай, не его. - Венн молчал, и она, опустив голову, тихо добавила:
- Я не посягаю быть воительницей, как моя мать. Я просто не хочу больше бояться... - И вскинула голову, глаза снова заблестели задором:
- Я слышала, как забавляются лучшие бойцы твоего племени. Кто-нибудь разгоняет на них тройку, и они ударом в оглоблю опрокидывают всех трех коней! Ты так можешь?
- Не знаю, - сказал Волкодав. - Я не пробовал. Кнесинка хитровато посмотрела на него снизу вверх, из-под ресниц, и вздохнула:
- Наверное, врут люди.
- Не врут, - сказал Волкодав.
- А ты сам видел?
- Видел. Только это была не забава.
- А как?..
- Лошади понесли на ярмарке, - ответил он неохотно. - Нас, детей, затоптали бы, если бы отец не остановил.
- Твой отец был воином? - спросила кнесинка. Волкодав отрицательно мотнул головой. И опять намертво замолчал.
***
А через несколько дней случилось то, чего он ждал с самого начала, и в особенности - после того, как Лучезар привел бывшего полосатого и Плишку. Третий явился сам, и осталось только предполагать, подслушал ли он какой-нибудь разговор на торгу или смекнул сам. Это был молодой белобрысый сегван, но, при всей его молодости, сегванского в нем было намного меньше, чем в старой Киренн - вельхского. Волкодав хорошо знал эту породу наемников, которые путешествовали из страны в страну вслед за войнами и войсками, давно и прочно забыв дорогу домой. Самого его никакой заработок не заставил бы к ним примкнуть. Хотя и звали. И до хрипоты объясняли дремучему бестолковому венну, что война, мол, - такое же ремесло, как и все остальные...
Сегвана он заприметил почти от самых ворот и немедленно понял, что было у того на уме. Вот парень о чем-то спросил отроков, и они стали объяснять, указывая в сторону хором кнесинки. Сегван направился дальше, и один из отроков пошел вместе с ним. Не столько пояснить дорогу, сколько ради того, что пришлец был оружен и явно не дурак в рукопашной.
Кнесинка как раз отдыхала у себя. Волкодав сидел на крылечке, и Нелетучий Мыш грелся на послеполуденном солнышке, устроившись у него на колене. Привлеченная чем-то, над ступеньками закружилась большая муха; зверек хищно насторожил уши и даже подпрыгнул, но не полетел.
- Эх ты, - сказал ему Волкодав.
Сегван подошел и остановился в нескольких шагах. Встал довольно нахально, так, чтобы на ноги венна падала тень. Мыш враждебно зашипел и перебрался повыше, угрожающе пригибаясь и расправляя черные крылья.
- Ты, что ли, Волкодав? - спросил сегван. Некоторое время венн щурился на него против света, прикидывая, стоило ли отвечать. Наконец решил, что стоило, и проворчал:
- Может, и я...
- Я тебя побью хоть на мечах, хоть на ножах, хоть так! - не тратя попусту времени, взял быка за рога отчаянный малый. - Я буду охранять кнесинку вместо тебя, потому что лучше сражаюсь!
Это был вызов. К отроку, подошедшему вместе с сегваном, присоединился второй, потом третий. Появились братья Лихие. Подъехали два молодых витязя и остановились чуть поодаль, делая вид, будто происходившее у крыльца их нисколько не интересовало.
- Как звать-то, храбрец? - не спеша проговорил Волкодав.
- Сперва побей, - ответил тот насмешливо, - тогда и спрашивать станешь.
Волкодав прислонился спиной к гладкой стойке крылечка, устраиваясь поудобнее.
- Да ты трус никак! - обрадованно сказал ему сегван. - Хегг сожри твои кишки! Правду же говорят: венн молодец против овец, а против стоящего бойца...
Волкодав не ответил и не пошевелился, и разочарованные зрители поняли, что вставать он не намеревался.
- Ты, должно быть, ни шиша не умеешь, - продолжал сегван, но уже не напряженно, как поначалу, а с отчетливо различимым презрением. Вытащив из ножен меч, он стремительно закрутил его в воздухе, ловко перехватывая и кидая из руки в руку.
- А вот так можешь? А так?!
- Могу, - безразлично сказал Волкодав. Он прекрасно понимал, чем был занят непрошеный гость. Так часто ведут себя перед поединком, стараясь смутить соперника, а себя раскалить самое меньшее докрасна. Смущаться Волкодав ни в коем случае не собирался. Драться - тоже. Этот парень, наверное, был куда как неплох в схватке, коли оставался до сих пор жив, с его-то норовом. Неплох, но не умен. Иначе повнимательней слушал бы, что говорили в городе о кнесинке и ее телохранителях, да и пришел знакомиться по-хорошему. Во всяком случае, не считал бы, что кнесинка рада будет нанять его вместо человека, только что спасшего ей жизнь.
Нет, подумал Волкодав. Когда я сам занимался примерно тем же, чем ты сейчас, я вел себя по-другому. И еще я понимал, что дочь правителя города - это не купчиха, боящаяся ворья.
"Сперва Побей" между тем со стуком вогнал меч назад в ножны и выхватил сияющий боевой нож чуть не в три пяди длиной. Волкодав знал, что островные и береговые сегваны порою предпочитали их даже мечам. И уж владели ими...
- А так можешь?!..
Парень ловко кинул нож себе за спину, и тот взвился над левым плечом, чтобы точно лечь рукоятью в подставленную ладонь.
- Не пробовал, - сказал Волкодав. - А зачем?
- А вот зачем!..
Он вдруг скакнул на полшага вперед, низко пригибаясь, и Волкодав успел подумать: нож, верно, свистнет сейчас в него, кабы резьбу на стене маронговой, красивой, не попортил... но что именно собирался делать сегван, узнать ему не довелось. Потому что Мыш, и без того обозленный, окончательно убедился: на них с Волкодавом собирались напасть. Он яростно закричал и бесстрашно ринулся на обидчика, в очередной раз позабыв, что кнут надсмотрщика Волка когда-то отнял у него способность летать. Равно как и то, что волшебник Тилорн ему эту способность вернул.
Мыш попросту взмахнул крыльями и бросился сегвану в лицо...
И полетел.
И вдруг сообразил, что ЛЕТИТ.
Он метил укусить человека за нос, но от неожиданности промахнулся и оцарапал ему щеку. Боевой клич сменился воплями ужаса. Бестолково кувырнувшись в воздухе, зверек пушистым комочком метнулся обратно к Волкодаву и юркнул за пазуху.
Весь полет занял мгновение. Сегван, которому вдруг понеслось в лицо что-то черное, истошно орущее и злобно щелкающее зубами, выронил нож и отшатнулся, запоздало вскидывая ладони. Споткнувшись, он потерял равновесие, взмахнул руками и неловко сел наземь.
Отроки и молодые витязи, собравшиеся у крыльца, дружно грянули хохотом. Тому, кто явился славы искать, такой хохот хуже боевых стрел.
Сегван вскочил, бешено озираясь. Волкодав надеялся, что у него хватит ума пересилить себя и посмеяться вместе со всеми. Не хватило. Парень сгреб оброненный нож и со всех ног кинулся за ворота. Не бывать ему телохранителем кнесинки, не бывать.
Волкодав вытянул из-за пазухи взъерошенного, скалящегося Мыша и высоко подбросил его на ладони. Мыш по привычке жалобно завизжал, но потом развернул крылья и приземлился с достоинством.
- Ну вот, давно бы так, - сказал ему Волкодав. - Все, хватит придуриваться!
***
Они снова стояли на прибрежной поляне, только теперь рядом с кнесинкой был не один Волкодав, а все трое телохранителей. Венн взялся-таки учить молодую правительницу давать отпор, а заодно натаскивал и братьев Лихих. Опять же было кому посмотреть вокруг, пока двое других катали друг друга по высохшим сосновым иголкам и больно впивавшимся шишкам...
Храбрая кнесинка привезла на дне седельной сумки мужские порты, облачилась в них за кустом и потребовала, чтобы ее не щадили:
- Взаправду жалеть ведь не станут...
- А синец вскочит, госпожа? - спросил Лихослав. Вот именно, подумал Волкодав.
- Нянька увидит, расшумится... - сказал Лихобор.
- Да знает она! - снимая с головы серебряный венчик и по примеру Волкодава повязывая лоб широкой тесьмой, сообщила им кнесинка.
Венн смотрел на нее, нежную, домашнюю, полнотелую, стоявшую в нелепых мужских штанах между двумя крепкими, поджарыми, злыми в драке парнями, и было ему невесело. Почему, в сотый раз спросил он себя, сильный присваивает себе какие-то права только потому, что силен? У силы есть одно святое право - защищать тою, кто слабей. Женщину, ребенка, калеку... Ответь, справедливое Око Богов, что же это за мир, где мудрым и добрым приходится учиться жестокости? Где женщина, созданная ласкать и рожать, готовится убивать и калечить? Просто потому, что без этого самой недолго пропасть?..
Волкодав успел уже обучить всех троих хитрому навыку падать в любую сторону, не расшибаясь и не ломая себе руки-ноги, а потом сразу вскакивать, не охая и не держась за отбитые бока. Настал черед самого простого приема.
- Держи меня за руку, госпожа, - сказал он. - Нет, не этой, другой.
Крепче держи, ты нападаешь. Или у меня нож, а ты поймала. Вот так.
Кнесинка ухватила его повыше запястья и стала держать. Волкодав отшагнул вбок, слегка довернул кисть, присел, нырнул, и рука кнесинки оказалась невозможным образом выкручена. Все это венн, науки ради, проделал очень медленно и осторожно, но "нападавшей" только и оставалось, что ахнуть и неуклюже завалиться. Это называлось "Благодарность Земле". Кнесинка поднялась на ноги, кусая губы и хмурясь.
- Теперь ты меня роняй, госпожа, - сказал Волкодав. Братья Лихие, стоявшие рядом, пробовали повторять их движения.
Елень Глуздовна пошевелила рукой, зажатой в ею ладони, и смущенно пробормотала:
- Да я же тебя с места не сдвину...
- Сдвинешь, государыня, - пообещал Волкодав. И добавил:
- Ты меньше меня, тебе еще и удобней.
Как и в какую сторону отступать, кнесинка уяснила с третьего или с четвертого раза. Потом пустила в ход вторую руку, но просунула ее не сверху, как полагалось, а снизу. Волкодав поправил и посоветовал не спешить, следить разом за руками и ногами. Кнесинка попробовала нырнуть, но слишком рано, и он легко удержал ее:
- С этим погоди, не то опрокинут.
В конце концов она все сделала правильно и от души выломала ему руку, укладывая на землю. Близнецы, привычные к потасовкам, постигли прием гораздо раньше нее и уже вовсю валяли один другого по поляне, только знай отряхивали сухие иголки, липнувшие к потным лоснящимся спинам.
Волкодав еще несколько раз дал кнесинке себя повалить, потом подозвал Лихобора, а девушку поручил Лихославу. И почти сразу понял, что поспешил. Первый блин вышел комом. Взрослый парень был намного сильней кнесинки, вот только соразмерять силенку не научился: молодая правительница зашипела сквозь зубы и принялась яростно тереть помятую кисть. Лихослав испугался, бросился ее поднимать. Кнесинка села, и из глаз сами собой хлынули слезы. Она вытирала их о штанину и сердито шмыгала носом. Сама рада была бы остановиться, но не могла. Волкодав отлично помнил себя мальчишкой и знал, что это такое. Обида тела, ни за что ни про что наказанного неожиданной болью. Так бывает, когда моешь пол, хочешь выпрямиться и с маху бьешься головой о Божью Ладонь. Еще он знал, что пуще всего сейчас кнесинке хотелось все бросить, сесть на лошадь и ускакать домой. Туда, где ждет лавка, застланная пуховой периной. И мисочка с финиками и мытым изюмом для услаждения души. И руки-ноги никто оторвать не норовит... Зачем муки принимать, пусть бы мужики друг друга ломали. Ей - себя холить, ей - по садику с цветами заморскими неспешно гулять...
Трое мужчин сидели на корточках вокруг и на всякий случай помалкивали, и о том, что телохранителям следовало еще и озираться по сторонам, памятовал один Волкодав.
Кнесинка встала, решительно высморкалась и что было силы вцепилась здоровой рукой в запястье Лихослава:
- Давай!
- Государыня... - струсил отрок. Волкодав вмешался:
- Давай, Лихослав, только... во всю силу - со мной одним.
Юнцу всегда охота скорей прихвастнуть едва добытым умением, скорее пустить в ход науку, особенно воинскую... Волкодав был старше братьев всего-то года, может, на три, но, думая так, чувствовал себя едва ли не дедом мальчишкам. Лихослав с запозданием, но все же сообразил, что здесь, как и на мечах, не сразу хватают острые боевые клинки, сперва балуются деревянными. И в памяти затвердится, и не убьешь никого...
Он крутанулся, ринул кнесинку и уложил ее в колючую травку, но на сей раз - с примерной осторожностью. Еще придет время жилы в схватке тянуть.
Потом они поменялись местами, кнесинка шмякнула оземь парня на голову больше себя и топнула ногой:
- Не моги поддаваться!
Когда ехали домой, Волкодав приметил, что она берегла левую руку. Он задумался, как обычно, с трудом подыскивая слова, и, только когда впереди уже замаячила городская стена, наконец спросил:
- Надо ли трудить себя так, госпожа? Не ты нас, мы тебя хранить уряжались...
Слова он нашел все же не самые разумные. Едва выговорив, сам понял это и стал ждать: сейчас осердится и скажет - без тебя, дескать, знаю, что надо мне, чего не надо. Кнесинка сдвинула брови и стала поправлять серебряные обручья, хотя багровые пятна начавших проступать синяков и так были надежно спрятаны рукавами.
- Я дочь вождя, - сказала девушка. - Если я взялась, я не должна отступать.
Дочь вождя, подумал Волкодав. Самое печальное, что получалось у нее на удивление хорошо. Верно же говорят: за что ни возьмутся вожди, все у них спорится лучше, чем у обычных людей. Может, потому и спорится, что помнит хороший вождь, на ком держится удача народа. Вот и дочерям вождей нету равных ни в красоте, ни в ловкости, ни в уме. Ни в стойкости душевной...
А еще говорили, будто лицом и телом кнесинка Елень была сущая мать.
Мать-воительница. Вот и думай: к добру это? Или не к добру?..
***
Лето близилось к исходу, и в городе все чаще поговаривали о том, что государь Глузд, мол, совсем скоро вернется. Волкодав не очень любопытствовал, куда он уехал, но все же узнал: кнес проводил лето в большой и могущественной стране Велимор, договариваясь там о торговле и, случись что, о военной подмоге. Нет, не то чтобы кто-нибудь угрожал Галираду или, тем более, могучему Велимору. Просто сольвенны хотели заручиться добрым расположением сильного и воинственного соседа. Что же до Велимора, то и ему, верно, небезразлична была дружба крепкой северной державы. Ибо, как всем было хорошо известно, Галирад никому себя доселе в обиду не давал...
В Велиморе Волкодав не бывал и знал эту страну больше по слухам.
Лежала она, как говорили, в самом сердце Замковых гор, и вели туда считанные дороги, все как одна проходившие извилистыми глухими ущельями.
И было у этих ущелий одно общее свойство. На некотором расстоянии от входа скалы совсем перекрывали их, смыкаясь над головами. Все, кто бывал в Велиморе, в один голос утверждали, что в этих каменных тоннелях было удивительно неуютно. Гораздо хуже, чем в обычных теснинах или даже пещерах. Стоило, однако, выйти из-под сплошного свода по ту или другую сторону - и мерзкое ощущение пропадало бесследно...
Но тем не исчерпывались велиморские чудеса. Высоки и едва проходимы были заснеженные кряжи Замковых гор - недаром сольвенны выводили это название то ли от "замка", то ли от "замка", - но уж и не таковы, чтобы вовсе невозможно было их одолеть. Находились бесстрашные скалолазы, которые взбирались на неприступные кручи и даже пересекали весь горный край, попадая из страны сольвеннов прямиком в Нарлак. Так вот: те, кто пренебрегал путеводными ущельями, предпочитая иные дороги, не находил между хребтами никаких признаков большой и богатой страны. То есть вообще ничего, кроме роскошных лугов, ослепительного снега на вершинах да немногочисленных горских племен, беспощадно резавшихся друг с другом.
К слову сказать, ни о каком Велиморе обитатели внутренних долин слыхом не слыхивали.
Те же, кто, втягивая голову в плечи, проходил под давящими сводами скал, рассказывали о городах, окруженных исполинскими каменными стенами, о великолепных дворцах, изобильной торговле и о мириадах рабов, день и ночь приумножавших достаток державы...
Когда велиморцев спрашивали, в чем же тут дело, они обычно посмеивались и отвечали, мол, Боги хранят их страну, не допуская неведомых и недобрых людей. Поэтому кое-кто еще называл Велимор Опричной Страной, сиречь особенной, отдельной, несхожей. Велиморцам такое название не особенно нравилось, они предпочитали именовать свою страну Потаенной.
Но самое удивительное, по мнению Волкодава, заключалось в другом. Ему приходилось иметь дело с уроженцами Потаенной Державы, и однажды он с изумлением убедился: своего, коренного, только ему присущего народа в Велиморе отроду не было. Там жили сегваны, вельхи, нарлаки, халисунцы, сольвенны и невесть кто еще, но не было единого своего языка, обычая и веры. Ни дать ни взять обнаружили когда-то и заселили пустую землю выходцы из всех племен, обитавших вокруг...
Если бы кто спросил Волкодава, он мог бы рассказать, что его народ издавна с большим недоверием относился к Замковым горам и ко всему, что исходило оттуда. Венны называли эти горы Железными и утверждали, будто ими, как железным замком, Бог Грозы запер когда-то Темных Богов и всякую нечисть, воспретив показываться в дневной мир. Сольвенны тоже помнили кое-что из древних легенд. "Опричный" в их языке было словом вовсе не лестным. Соплеменники Волкодава выражались еще непочтительней. Именовали Опричную, она же Потаенная, страну - Кромешной. Что, в общем, в старину тоже попросту значило - "лежащая наособицу, КРОМЕ"...
Над теми, кто в это веровал, люди грамотные и просвещенные дружно смеялись.