Д. П. Горского государственное издательство политической литературы москва • 1957 аннотация настоящая книга

Вид материалаКнига
Происхождение письменной речи в связи с развитием мышления
Предметные средства общения.
Пиктографическое, или рисуночное, письмо. Начальной
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   29
О

Мышление 49

следующей ступени, стали образовываться связи между двумя понятиями и выражаться в сочетании двух слов. Думать так — значит допускать упрощение и механицизм в трактовке вопроса развития мышления и языка.

Реальный процесс развития мышления и речи проис­ходил, видимо, значительно сложнее. На уровне нечлено­раздельной речи конкретное, наглядно-образное содержа­ние мысли, включавшей в себя какой-то комплекс пред­ставлений и восприятии объекта действия, средств, необ­ходимых для достижения объекта, цели действия и т. п., выражалось ещенедифформированным или мало диффор-' мированным комплексом взаимосвязанных звуков. Голо­совая реакция не ограничивалась какими-то изолирован­ными друг от друга во времени отдельными актами, а пред­ставляла собой, хотя и примитивную, очень короткую, цепь взаимной сигнализации. Каждое звено этой цепи, видимо, имело свой относительно самостоятельный смысл. Анализ и синтез в мыслительно-речевой деятельности проходили в своем поступательном развитии различные стадии, или ступени. В период, непосредственно предшествовавший возникновению членораздельной речи, говорящий уже об­ладал способностью синтезировать, связывать между со­бой отдельные мысли в простой комплекс мыслей и, соот­ветственно, отдельные звуковые комплексы в простую цепь этих комплексов. Слушающий обладал способностью вы­членять из общего сочетания звуковых комплексов от­дельные его звенья, выражавшие относительно самостоя­тельный смысл. Изолированные, как бы одноактные, голо­совые реакции, видимо, имели место. Но они выполняли лишь элементарные функции призыва, побуждения, уг­розы и т. п., которые не играли решающей роли в системе уже довольно сложных форм взаимоотношений первобыт­ных людей между собой. Взаимоотношения неандерталь­цев были настолько многообразными, что они не могли довольствоваться только такого рода одноактной сигна­лизацией.

На стадии членораздельной речи аналитико-синтетиче-ская деятельность мозга человека претерпела существен­ные изменения. Кроманьонец, по-видимому, уже обладал способностью вычленять из общего контекста речи не только те звенья, которые являлись начальными предло­жениями, но и составляющие предложения компоненты —• слова и, соответственно, не только мысли, но и составляю-

50

тие мысль компоненты — понятия. Обладая способностью анализировать в процессе восприятия речи, кромань­онец вместе с тем мог осуществлять в своем речевом вос-поиятии и синтез, объединение. Можно предположительно думать, что он осознавал расчлененное как целое, а це-

' — как внутренне дифференцированное, состоящее из частей. Научившись в ходе длительного развития осуще­ствлять сложный анализ и синтез в процессе восприятия речи он одновременно научился осуществлять сложный анализ и синтез в процессе выражения своей мысли, об­разуя из отдельных компонентов мысли и звуков сложные мыслительно-речевые единства — предложения, контекст. На уровне ранних ступеней нечленораздельной речи кон­кретное содержание мысли выражалось целым, нерасчле­ненным, звуковым комплексом, каждый из компонентов которого не выделялся ни в сознании говорящего, ни в сознании слушающего как часть целого, так как части этого диффузного целого не обладали самостоятельным смыслом. На более высоком уровне нечленораздельной речи, непосредственно предшествовавшем членораздель­ной речи и уже по существу заключавшем в себе моменты членораздельной речи, и говорящий и слушающий выде­ляли из целого комплекса звуков отдельные его компо­ненты, послужившие прототипами предложений.

Слово — это не начало нечленораздельной речи, а итог формирования членораздельной речи, продукт мно­гих тысяч лет развития человеческого общества. Дело в том, что реальной единицей в живой речи является не сло­во, а предложение. Мы говорим не словами, а предложе­ниями, состоящими из слов. Человек первоначально выра­жал какой-то комплекс мыслей, и он мог это делать только при помощи какого-то комплекса звуков. В противополож­ность альтернативной постановке вопроса: или слово пред­шествует предложению или предложение — слову, во­прос, как нам думается, должен быть поставлен совсем по-иному: и слово и предложение возникли одновременно. Слово и предложение взаимно предполагаются и обуслов­ливаются. Их соотношение есть соотношение части и це­лого, в котором целое составляется не из преднайденных и существующих в готовом виде частей, а таких частей, которые получены в результате разложения целого. Сло-бо и предложение не даны, а возникают путем развития. и это возникновение происходит таким образом, что

З* 51

вместе с целым развиваются и части, а вместе с частями развивается и целое. Основная линия этого развития ведет от нерасчлененных или мало расчлененных образований к вычлененным, более или менее однозначным составным частям, которые обозначают понятия; их можно было соединять по все более строго определенным пра­вилам.

Есть все основания думать, что исторически возник­шие слова первоначально были неизменяемыми. Они не имели никаких формальных показателей: ни рода, ни чи­сла, ни падежа, ни лица, ни части речи. Первоначальные слова не были системой форм. Каждое слово обладало однозначной материальной формой. Тогда не было раз­личных форм одного и того же слова, а были различные формы различных слов. Это состояние речи пережиточно и уже в переосмысленном виде сохранялось у некоторых отсталых народов. Так, в языках североамериканских ин­дейцев имеет место еще слитное восприятие некоторых форм. Одна и та же форма может служить и именем, и глаголом, и прилагательным, выражая те понятия, кото­рые в развитых языках оформляются в соответствующие грамматические категории. Отсутствие у слов формаль­ных грамматических показателей еще не означало, что они обладали диффузными лексическими значениями. Раз­витие сознания кроманьонца достигло уже такой ступени, что он превосходно вычленял признаки предметов от са­мих предметов, дифференцировал предметы и. действия и т. п. В соответствии с содержанием понятий, отражав­шим различные классы предметов и их свойств, слова группировались по их значению в различные разряды. На ранней ступени развития речи слова были теснейшим образом включены не только в контекст других слов, но, что крайне существенно для того периода развития чело­века, и в контекст реальной деятельности, в котором кон­кретный смысл слова определялся всей совокупностью чувственно воспринимаемых фактов. Абстрактная много­значность изолированного слова компенсировалась кон­кретной однозначностью слова, включенного в контекст реальной жизни. Пока процесс взаимного общения людей был непосредственно включен в реальный процесс их практической деятельности, люди были в состоянии при помощи сравнительно небольшого количества слов выра-

52

жать довольно широкий круг своих представлений и по-1ятий. На этой ступени своего развития они не испыты-яачи особых неудобств от того, что слова обладали боль­шой многозначностью и что они не имели грамматических

форм.

Дело существенным образом стало изменяться в связи

с тем, что процесс общения людей начинал постепенно вы­деляться из реального процесса практической деятельно­сти и приобретать относительно самостоятельный харак­тер, разумеется, не исключающий и непосредственной свя­зи процесса общения и трудовой деятельности, общения о предметах, находившихся в поле зрения общающихся. В этих специфических условиях отхода от «вещественной грамматики» видимых фактов возникла настоятельная необходимость в грамматике языка.

Весьма показательно, что когда мы думаем про себя и оказываемся как бы в курсе того круга предметов и яв­лений, на которые направлена наша мысль, то мы далеко не всегда прибегаем к помощи всех грамматических форм и часто мыслим при помощи слов без их полного грамма­тического оформления. Общность реального контекста жизни людей обеспечивает возможность понимания текста телеграмм, в которых обычно освобождают речь от неко­торых грамматических форм.

Это крайне отдаленная аналогия приведена нами не в качестве основания для доказательства бесспорности вы­сказанной выше мысли, а лишь для уяснения колоссаль­ной роли реального контекста в процессе общения людей, для убеждения в правдоподобности подобного предполо­жения.

Жизненная необходимость в иных средствах уточне­ний смысла корней слов, из которых образовывались про­стейшие предложения путем простого последовательного рядополагания неизменяемых слов, обусловила возникно­вение грамматического строя языка, который сложился и получил свою фиксированную форму выявления .в древ­нейших письменных памятниках вместе с оформлением от­влеченного, подлинно человеческого мышления.

Формирование фонематического строя языка, образо­вание словарного состава и простейших способов сочета­ния слов в предложении не завершают собой развития членораздельной речи, а являются лишь одним из необхо-

53

димых этапов этого чрезвычайно сложного исторического | процесса. <

Членораздельная речь в полном смысле этого слова складывается лишь с образованием грамматического строя языка.

На первоначальной ступени развития членораздельной речи слова имели лишь вещественное, предметное значе­ние. Они обладали только лексическими значениями. Язык на этой ступени своего развития, по-видимому, не располагал грамматическими значениями и, соответствен­но, грамматическими формами. Тогда не было ни приста­вок, ни предлогов, ни союзов, ни суффиксов, ни окон­чаний.

Основной грамматической формой речи того периода был, по-видимому, лишь порядок слов, стихийно склады­вающиеся правила сочетания слов в предложении, непо­средственно отражающие логику связи реальных фактов как в пространстве, так и во времени.

В условиях, когда общение стало осуществляться в от­сутствие предметов общения, без словообразующих и сло-воизменяющих морфем становилось более затруднитель­ным выражать мысли о предметах, обладающих многими качествами и свойствами, находящихся в сложной систе­ме взаимоотношений между собой. В процессе построения предложений некоторые слова начинали выполнять как бы двойную функцию: они сохраняли свое лексическое значение и наравне с другими словами выполняли в по­строении предложений знаменательную роль, и вместе с тем они начинали принимать на себя вспомогательную функцию служить средством уточнения и конкретизации значения других слов, средством связи одних слов с дру­гими и т. п.

Такую роль могли выполнять те корневые слова, лек­сическое значение которых выражало наиболее общие для огромного количества предметов и явлений свойства и от­ношения. В результате длительной абстрагирующей рабо­ты мышления люди научились вычленять и синтезировать в соответствующих понятиях, например, пространственные отношения предметов, количественные отношения и т. п. Слова, выражавшие такого рода наиболее общие отноше­ния, оказались пригодными для сочетания их с другими корнями слов. Функционирование таких слов в этой спе­цифической роли постепенно приводило к утрате ими са-

54

стоятельного лексического значения и закреплению за м0 только грамматических значений. Происходил дли-

пьный закономерный процесс грамматизации некоторых ксических единиц. Этот процесс, имеющий своим исто­ком глубокую древность, период позднего палеолита, со­храняет свою силу и до настоящего времени. Например, в истории русского языка совсем недавнего времени мож­но было наблюдать немало случаев грамматизации знаме­нательных слов, переход их в служебные слова. Напри­мер слово «под» означает основание печи, т. е. имеет полнокровное лексическое значение. Вместе с тем это сло­во выполняет в языке главным образом служебную роль, роль предлога, выражающего пространственные и другие отношения: под столом, под Киевом и т. п., роль пристав­ки войдя в состав другого знаменательного слова, кон­кретизируя его значение: подстаканник, подставка, и т. п. Конкретное всегда предшествует абстрактному. Это об­щий закон, свойственный развитию и мышления, и языка. Весь арсенал грамматических средств любого языка, ка­кой бы степенью абстракции они ни обладали на совре­менном уровне его развития, в конечном счете восходит к конкретным корневым словам. В настоящее время в подавляющем большинстве случаев мы осознаем слово как нечто единое, как систему форм с единым стержне­вым смысловым содержанием. Ранее имевшиеся у грам­матических форм самостоятельные лексические значения настолько абстрагировались и оторвались от обозначае­мых ими предметов, явлений, свойств и отношений, на­столько в них «выветрились» конкретные значения, что мы теперь, за немногим исключением, не осознаем «слов в слове», а, как правило, воспринимаем слово за одну еди­ницу, состоящую из корня и присоединенных к нему мор­фем: суффиксов, приставок и т. п. В действительности же почти каждое знаменательное слово представляет собой исторически сложившийся синтез двух или большего числа слов, синтез значений этих слов, синтез воплощенных в этих словах абстракций и обобщений. Значение одного слова, вступающего в органическую связь с другими, не поглощается значением последнего слова, а дополняет, конкретизирует его. Происходит на первый взгляд пара­доксальное явление: грамматическая форма, обладающая крайне высокой степенью абстракции, присоединяясь к знаменательному корню слова, не абстрагирует его, а,

55

напротив, всегда конкретизирует, видоизменяет его зна­чение в направлении конкретизации. Та или иная грамма­тическая форма лишь только потому оказалась в состоя­нии видоизменять значение корня слова, что она сама не­когда являлась корнем с определенным лексическим зна­чением.

Членораздельная речь получила свое наиболее полное оформление в тот период развития языка и мышления, когда возникли части речи и оформилась такая граммати­ческая категория, как падеж, выражающий собой отно­шения между словами и, соответственно, между предме­тами реального мира. Высшей ступенью развития предло­жения является, видимо, номинативное предложение, с четко оформленным именительным падежом, выражаю­щим тождество предмета с самим собой. Именительный падеж, как падеж отождествления имени с самим собой, есть падеж определенности предмета, обозначаемого сло­вом, стоящим в именительном падеже, и его способность быть носителем всевозможных признаков.

Исследование письменных памятников далекого прош­лого свидетельствует о том, что некогда речь отличалась от современной меньшей связностью. Придаточных пред­ложений, выражающих сложные зависимости между мы­слями, тогда еще не было. Наряду с порядком слов глав­ную роль в связывании слов в предложении играло со­гласование; управление слов еще отсутствовало. Такой строй предложения в лингвистике называется паратакти­ческим. Остатки этого строя сохранились, например, в древнерусском языке. Для паратактических предложе­ний характерны такие, например, словосочетания: «шуба сукно красномалиново» (т. е. шуба, крытая красномалино-вым сукном), «беседа дорог рыбий зуб» (т. е. скамейка из дорогого рыбьего зуба); «чеботъ зеленъ сафьянъ» (т. е. сапог из зеленого сафьяна) и т. п. При помощи паратактических предложений трудно было выражать раз­нообразные оттенки мысли. В дальнейшем сложились бо­лее совершенные синтаксические единицы речи — пред­ложения, выражающие в своей структуре самые разнооб­разные отношения вещей и отношения человека к вещам через его отношения к другим людям.

56

Происхождение письменной речи в связи с развитием мышления

Анализ возникновения письменной речи — это специ-льный большой вопрос, имеющий свою длительную исто-пию большую литературу и немалое число всевозможных пчек зрения. В нашей работе эта проблема не является самоцелью. Этот вопрос интересует нас прежде всего потому, что генезис письма позволяет проследить общую линию ' развития мышления от его конкретных нагляд-нообразных к отвлеченным формам. Поэтому мы не будем вдаваться в собственно лингвистические детали и разбор точек зрения, а ограничимся кратким рассмот­рением этой проблемы лишь под углом зрения процес­са формирования мышления и роли языка в этом процессе, опираясь на более или менее устоявшиеся положения языкознания по вопросу о происхождении письменной речи.

Представляя собой зрительно воспринимаемую форму фиксации речи, или, говоря словами Д. Н. Ушакова, «костюм языка», письменность возникла на сравнитель­но высоком уровне развития общества, на уровне, когда уже возникло сознание и происходил процесс оформления членораздельной речи. Появление письменности было закономерным продуктом постепенного расширения средств взаимного общения людей, движимого практиче­скими нуждами общественной жизни.

В отличие от языка, который создавался людьми не­осознанно, письменность является результатом сознатель­ного творчества людей и на всем протяжении своего исто­рического развития изменялась вполне преднамеренно. Выступая в качестве материального знака, системы види­мых знаков, письмо требует для своей реализации боль­шой концентрации внимания и вполне осознанных дейст­вий человека. Возникновение письма имело своей необхо­димой предпосылкой высокий уровень развития коорди­нации движений руки, ее тонких и точных манипуляций, подготовленных длительным опытом отправления сравни­тельно сложных трудовых операций и выполнением двига­тельных форм общения. Если членораздельная речь, получившая относительно самостоятельный характер, яв­ляется весьма абстрактной формой деятельности, то пись­менность, выполняемая в отсутствие в поле зрения своего

[ 57

адресата, носит еще более абстрактный характер. Направ­ленная на воображаемого зрителя, письменность по сравне­нию с устной речью еще более удалена от непосред­ственной цели удовлетворения природных потребностей че­ловека. Она предполагает сложную систему опосредова-ний человека с действительностью через других людей и, соответственно, могла возникнуть лишь на уровне разви­того мышления. Являясь искусственным продолжением естественных коммуникативных возможностей устной речи, письменность имеет по сравнению с ней ряд сущест­венных преимуществ. Устная речь, несмотря на все свои богатейшие возможности как важнейшего средства че­ловеческого общения и орудия мысли, обладает- серь­езными недостатками. Она ограничена во времени и про­странстве. Существование речи в форме звучания опреде­ляется сравнительно узкими рамками процесса говорения, за пределами которых она прекращает свое существова­ние, становясь достоянием памяти, т. е. приобретает лишь субъективную форму своего бытия.

Пространственные возможности звуковой речи ограни­чиваются самое большее несколькими десятками метров, оказываясь тем самым достоянием сравнительно неболь­шой группы людей, непосредственно воспринимающих ее в данный момент времени и на данном отрезке про­странства.

Расширяемые жизненные потребности людей во взаим­ной связи не могли довольствоваться звуковой речью. Воз­никла потребность изыскать дополнительные средства общения. Такое средство, давшее возможность речи пре­одолеть узкие рамки пространства и времени, было найде­но человеком в форме письменности.

Предметные средства общения. Своими генетическими корнями письменность уходит в глубокую древность, к периоду, когда человек не владел еще членораздельной речью, а общался при помощи нечленораздельных звуков, жестов и мимики. Вполне вероятно, что коммуникативную функцию, опосредствующую связь человека . с другими людьми, выполняли многие средства. Одни из них но­сили непреднамеренный, другие — произвольный характер. Так, следы, которые оставлял человек на песке, мягкой земле, пепел после приготовления пищи, остатки еды, от­бросы, продукты обработки орудий и т. п. неизбежно слу-

58

жили для Других людей, когда они в своих переходах на­пали на все это, знаками того, что здесь были люди. пд от костра, звуки, издаваемые людьми при ударах камнем о камень, и т. п. также служили сигналами, изве­щавшими приближавшегося человека или группу людей о том, что поблизости находится другая группа людей. На основе неоднократного восприятия этих связей впоследст­вии Y людей сложилось и преднамеренное использование оазличных предметов и явлений с целью дополнительной коммуникации. Так, человек с целью самоориентировки или ориентировки в пространстве других людей мог вполне намеоенно фиксировать свои следы. Ориентировка по сле­дам "навыки в которой вырабатывались у человека в ре­зультате бесчисленных случаев поисков животных с целью охоты, послужила толчком для использования более на­дежных средств в виде камней, палок, служивших путе­выми знаками. Следы могли сравнительно быстро зано­ситься, размываться и т. п., между тем как предметы, по­ложенные в надлежащем месте с целью коммуникации, могли значительно дольше сохранять свою функцию. Сло­вом, некоторые предметы выполняли в жизни человека наряду с другими функциями и функцию коммуникации. Но ни предметная форма коммуникации, ни возникшее позднее общение с помощью зарубок, узлов и т. п. еще не представляют собой письменности.

Взаимное общение людей при помощи различных пред­метов сыграло существенную роль в подготовке человека к изобретению письменности. Эта подготовка заключалась прежде всего в том, что восприятие человеком определен­ных предметов было ориентировано, кроме всего прочего, и на уяснение их коммуникативной функции. Включая предметы в сферу общения, люди тем самым облекали эти предметы специфическим социальным значением, ко­торое осознавалось людьми наряду с другими функциями данных предметов. Это создало необходимые предпосылки для того, чтобы перейти к использованию в качестве средств общения не самих по себе предметов, а их изображений. Изображение предметов с целью ком­муникации и явилось началом письменности, которая претерпела в своем историческом развитии три основ­ные стадии: рисуночную, иероглифическую и фонети­ческую.

59

Пиктографическое, или рисуночное, письмо. Начальной

формой письменности в подлинном смысле этого слова является рисуночное письмо. Рисуночное письмо пред­ставляет собой результат преднамеренного изображения предмета с целью общения. Когда первобытный человек хотел сообщить что-либо о вещи, то он выражал это при помощи ее изображения, фиксируя последнее, например, на папирусе, камне и т. п. Так, мысль о собаке он выра­жал при помощи изображения собаки. Каменные и гли­няные фигурки женщин, различные росписи на стенах пещер, изображения мамонтов, оленей, страусов, различ­ных сцен охоты и т. п. представляют собой продукты единого начала впоследствии разошедшихся видов челове­ческой деятельности: письма и изобразительного искус­ства. Рисуночное письмо являлось вместе с тем и изобра­зительным искусством. Или, точнее говоря, изобразитель­ное искусство, являясь ныне специфической формой письма, основной функцией которого является общение, на начальной своей ступени было единственной формой письма. Изобразительная деятельность на начальной сту­пени своего развития еще не выделилась в относительно самостоятельный вид деятельности, она была непосред­ственно включена в материальную практику человека, служа средством удовлетворения его потребностей в обще­нии, в запоминании изображаемого предмета, средством отправления различного рода ритуалов, предваряющих те или иные практически важные мероприятия, главным образом охоту.

В первоначальном изобразительном творчестве на передний план выступала коммуникативная функция, ко­торую искусство сохраняет и по сей день, являясь специ­фической формой взаимного общения людей. Выразитель­ные средства рисунка превосходили те возможности, кото­рые были доступны в то время еще скудной звуковой речи. Рисуночное письмо компенсировало ограниченные возможности звуковой речи. Однако рисуночное письмо заключает в себе коммуникативную функцию, имеющую преимущественно временную направленность. Запечатле­вая образ конкретной ситуации во времени, рисунок, рас­положенный, например, на стене пещеры, лишен широкой пространственной ориентации. Его коммуникативные воз­можности весьма ограничены. Ограниченность рисунка заключается не только в этом. Фиксируя какое-либо собы-

60

тче он лишь чувственно воспроизводит его и не сообщает пюдям чегО-то нового.

Рисуночное письмо лишено непосредственной связи с языком. Оно фиксирует не речь, а непосредственно образы восприятия и представления. Оно начало складываться р период зарождения членораздельной речи, в период формирования сознания человека. Рисуночное письмо фиксировало не отдельные мысли и тем более не отдель­ные понятия, а совокупность мыслей, отражающих цело­стную ситуацию.

Рисуночное письмо, начало которого относится к не­андертальскому человеку, представляло собой средство фиксации наглядно образных форм мышления. Бесспорно, что мышление на уровне пиктографической письменности, когда складывались зачатки членораздельной речи, но­сило не только наглядно образный характер; в нем возни­кали и отвлеченные -понятия. Но в основе своей оно опе­рировало еще материалом чувственных впечатлений, который получал свое материальное воплощение в устной речи и в форме рисунка.

Рисующий и воспринимающий нарисованное осозна­вали части рисунка, изображающие отдельные предметы, как части единого целого. Пиктограмма не именует от­дельного предмета, она не служит средством обозначе­ния, а является целостным образом пространственно связ­ной ситуации.

Как уже сказано, при помощи рисунка человек фикси­ровал не только наглядные образы, но и отвлеченные по­нятия, которые выражались чувственно наглядными сред­ствами. Так, понятие силы могло быть выражено при помощи изображения льва или слона, для выражения понятия верности рисовали, например, собаку, понятия вой­ны — стрелы и т. п. Североамериканские индейцы для обо­значения понятия «жизнь» рисовали змею, для обозначе­ния понятия «успех» — черепаху, понятия «дружба» — изображением двух соединенных рук, понятия «любовь» — изображением соединенных сердец. Рисуя переднюю часть льва, люди выражали понятие первенства, локоть — для обозначения справедливости и правды, ястреба — для обозначения материнства. «Первые опыты изображения звуков,— пишет П. Лафарг,— сводились к своего рода Ребусам,— звуки изображали рисунком предмета, назва­ние которого имеет тот же звук. Так, египтяне, называвшие

61

словом деб хвост свиньи, рисовали для начертания звука деб хвост свиньи в виде трубы» 1.

Таким образом, в развитии письменной речи и, соот­ветственно, мышления совершается существенный сдвиг в направлении абстрагирования от конкретной данности-чувственно воспринимаемого образа к образованию симво­лических средств общения. Эта форма общения, когда, например, рисунок пчелы обозначал трудолюбие, покои­лась на более опосредованных связях между материаль­ной формой письма и его мыслительным содержанием. Чувственная форма изображения отодвигалась уже на задний план, поскольку она сама по себе не просто зер­кально н воочию отражала смысл, а приобретала его в силу ассоциации с образом другого явления, с которым она оказывалась в различного рода связях: или как целое и часть, или как причина и следствие, или как орудие и функция,— словом, выражала или реальное, или предпо­лагаемое сходство изображаемой вещи с понятием, кото­рое человек хотел выразить. В символическом письме о целом предмете сообщается с помощью изображения его части. Например, желая сообщить о животном, чело­век изображал на рисунке лишь голову этого животного. В символическом способе выраженное значение содержит в себе нечто иное, чем то, что непосредственно дано самим символом, в котором оно воплощено. Такого рода симво­лизирующие средства общения, выражавшие развитие абстрагирующей работы мышления, постепенно подгото­вили переход к следующей, иероглифической письменно­сти.