Geum.ru

Рассказы о природе для детей и взрослых Анатолий Онегов здравствуй, мишка! Москва

Вид материалаРассказ
Волки, лоси и лесник
Старые друзья.
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   20

ВОЛКИ, ЛОСИ И ЛЕСНИК


Как ни стерег Домашний медведь нашу избушку, тропу, ведущую от избушки в тайгу, еловый остров и край ягодного мохового болота, но однажды он все-таки сплоховал и допустил в наши владения волков...

К волкам я относился несколько иначе, чем к медведям и даже к росомахе. Медведей, живущих поблизости, я знал, давно считал их своими мирными соседями, соседями порядочными и благовоспитанными, а потому и не ждал от них никаких особых неприятностей. Неприятности могла преподнести мне росомаха. Она могла забраться в избушку и разграбить наш продовольственный склад. Но это еще полбеды - в конце концов, продукты можно было занести в лес снова. Главную же опасность представляли для нас только волки.

Волки в нашей тайге были. Еще в первые дни, когда мы только поселились на берегу Долгого озера, встречал я неподалеку от нашей избушки следы старой волчицы. Волчица совсем близко подходила к нам, что-то искала, а потом, переловив на болоте почти всех глухарят, ушла и долго не подавала о себе никаких вестей.

Что стоило этому быстрому, сильному зверю поймать в лесу мою собаку... Сколько таких же охотничьих собак погибло в этих местах от волков. Я часто вспоминал Шарика, пронырливого, наглого, но очень смелого на охотничьей тропе пса, который вместе с пастухами жил в прошлом году в нашей лесной деревушке. Шарика волки подстерегли в лесу прошлой осенью. Потом Василий долго искал свою собаку, но нашел только следы волков и оброненный клочок собачьей шерсти... Не так давно здесь же, у Долгого озера, погибла еще одна толковая охотничья собака Соболько. Соболько шел впереди по тропе, охотник шел сзади, почти совсем рядом. Волчица неожиданно выскочила из кустов, схватила собаку и тут же скрылась в кустах. А что, если такую же охоту устроят волки за моим Бураном...

Все время, пока волчица бродила рядом, я не спускал с собаки глаз. Потом волчица ушла, я успокоился, но всегда помнил, что волки живут поблизости, и старался не забираться вместе с собакой на ту сторону озера...

Так уж велось в лесу: волки редко жили там, где обитали медведи. То ли медведи недолюбливали волков, а те в свою очередь старались не попадаться на глаза хозяевам тайги, только я никогда не видел, чтобы серые охотники откровенно разгуливали по медвежьим тропам. А может быть, была здесь и другая причина - может быть, волки выбирали для жилья свои волчьи места, где медведю просто нечего было делать, и редко заглядывали во владения медведей, где хозяйничали по-своему другие хозяева.

Не были исключением из этого правила и берега Долгого озера. Наш берег, где стояла моя избушка, был сухим, чистым, богатым на ягоды и грибы, и именно здесь встречал я обычно медведей. Другой, противоположный берег был ниже, темней, он был перепутан черной ольхой и затянут гнилыми, негодными для ягод болотами. Именно там, на той стороне озера, и встречал я чаще всего волчьи следы.

Встречались мне там следы и знакомой волчицы. В конце озера, у ручья, отыскал я следы и матерого волка-самца. Следы волка и волчицы часто встречались друг с другом, и я стал догадываться, что у этих зверей где-то недалеко от Долгого ручья, который вытекал из нашего озера, должно быть логово, а в этом логове, наверное, подрастают волчата.

Отправившись как-то в конец озера и пробравшись дальше по Долгому ручью, отыскал я на берегу ручья и следы волков-переярков, волков-подростков. Эти волки-подростки появились на свет в прошлом году, зиму провели вместе с матерью и отцом, а по весне, когда приспела пора родиться новым волчатам, отошли от родителей и поселились на берегу Долгого ручья.

Здесь, по соседству с хозяйством волка и волчицы, молодые охотники проводили лето и, наверное, ждали, когда подойдет пора осеннего сбора стаи и когда мать-волчица первой подаст призывный сигнал к этому сбору. Тогда забудутся все летние границы, летние хозяйства, и волки, старые и молодые, и совсем небольшие прибылые волчата, родившиеся только в этом году и только-только подтянувшиеся, поднявшиеся на ногах к осенним холодам, соберутся вместе и отправятся в свои волчьи рейды по тайге. Тогда и начнется коллективная, облавная и загонная охота этих зверей за зайцами, лосями. А пока в тайге стояло зрелое, лето, и прошлогодние волчата сами по себе торили в лесу свои собственные охотничьи тропы и не осмеливались заглядывать туда, где в логове еще только подрастали их младшие братья.

Хоть и считались прошлогодние волчата, волки-переярки, еще недостаточно опытными лесными охотниками, но и они, пожалуй, знали все таежные законы и на нашу сторону озера, занятую медведями, как правило, не заходили. Вот почему я и насторожился, когда в конце елового острова, на краю мохового болота, совсем недалеко от избушки, встретил следы волков-переярков.

Волки прошли по краю болота на широких махах, раскидывая сильными лапами клочки ржавого торфяного мха. И почти тут же, чуть в стороне от волчьих следов, увидел я большие следы лося. Лось тоже мчался по болоту...

О том, что волки и в летнее время нет-нет да и устраивают охоты на лосей, я догадывался и раньше. А совсем недавно мои догадки подтвердились - мне довелось увидеть раненую лосиху...

Если вороны, росомаха и медведь, узнав о нашем поселении в лесу, сделали для себя вывод, что за наш счет можно поживиться, и потянулись к человеку, то никаких особых благ появление на берегу озера человека и собаки лосям не сулило. Скорей всего, мы доставляли этим животным только беспокойство, и я ожидал, что очень скоро лесные быки и коровы, навещавшие залив озера, что был недалеко от нашей избушки, уйдут из этих мест или, в крайнем случае, будут вести себя осторожней. Но получилось совсем иначе.

Правда, первое время лоси действительно насторожились и тут же уходили с лесных троп, заранее узнав о моем приближении, Но позже, как-то разобравшись, что ни я, ни мой щенок особой опасности не представляем, эти угрюмые звери вернулись на свои

тропы и так же справно, как и до нашего поселения, стали выходить по вечерам к заросшему мелкому заливу и все ночи напролет бродить по воде, объедая молодые побеги кубышек и белых лилий.

Дальше - больше, и однажды какой-то бесстрашный лось придумал спускаться к заливу прямо по тропе, которая шла под окном нашего лесного домика. Этот лось выходил к нашей избушке всякий раз уже в ночном сумраке. В это время я обычно еще не спал, сидел за столом у окошка, заполнял свой дневник и всегда слышал, как лось спускается из тайги к воде.

Как-то, заслышав такие ночные шаги, я приоткрыл дверь и увидел на тропе перед избушкой молодого, сильного быка. Бык услышал скрип двери, остановился, повернул в мою сторону большие длинные уши и, что-то, видимо, сообразив, свернул с тропы, но не убежал обратно, а обошел избушку стороной и, треща кустами, все-таки выбрался к заливу.

Сколько лесных быков и коров приходило по ночам в наш залив, я примерно знал: ночи еще были светлые и в легком тумане такой белой ночи я мог издали различить силуэты больших животных, зашедших по грудь в воду. Позже я стал замечать, что лосей в заливе как будто прибывает, а следом и нашел в лесу новые, только что протоптанные тропы, ведущие к нашему заливу. Эти тропы смело пересекали лесные дороги медведей, и я всякий раз удивлялся, как эти лоси совсем не страшатся своих врагов, как отваживаются разгуливать там, где бродят хозяева тайги.

Заметив, что лосей в нашем заливе стало по ночам прибывать, я не сразу задумался, что именно заставило этих животных посещать наши шумные, по таежным понятиям, места: ведь человек все-таки есть человек и собака всегда остается в лесу собакой. А когда задумался и попытался найти ответ, то никакого подходящего ответа долго найти не мог...

Точно такие же мелкие и кормовые заливы были по озеру и в других местах. Но эти лоси другими заливами почему-то почти не интересовались и тянулись именно в нашу сторону. И зачем нужно было месить сто верст киселя, когда корм можно было отыскать и в другом месте? И только потом слабая догадка пришла ко мне: «А что, если лоси приходят к нам потому, что здесь, недалеко от избушки, где живут человек и собака, их не тронет ни один хищник - ведь в других местах, около других заливов почти все время встречал я волчьи следы». Наверное, именно так все и было - разведав безопасное место, лесные быки и коровы смело форсировали ручьи и болота, открыто нарушали границы владений волков и медведей и все-таки шли кормиться туда, куда вряд ли сунутся и волки, и медведи.

Побродив по заливу и перемешав за ночь весь залив, к утру лоси расходились в разные стороны и никогда не торчали у воды днем. И только однажды этот заведенный порядок был нарушен... Спустившись утром к воде, заметил я неподалеку лосиху. Лосиха зашла по живот в озеро и неподвижно стояла в воде, все время подергивая плечом. Я присмотрелся - на плече у лосихи светилась свежая рана. Рана была не широкой, но длиной, будто кто-то с размаху ударил лосиху большим ножом.

Такую рану мог оставить только волк - бросившись сбоку к лосихе, волк ударил клыками в плечо, но не удержался и, падая вниз на землю, открыл клыками длинную рану.

Для взрослого, опытного волка такая необдуманная охота была непростительной ошибкой. Матерый зверь будет гнать добычу, будет бежать бок о бок с лосем, готовясь к завершающему прыжку, и никогда не промахнется, не ударит вскользь по плечу - удар придется точно по шее. Да и вряд ли опытный зверь решиться гнать лося летом по твердой лесной тропе, где лося почти всегда выручат длинные, быстрые ноги - для такого длительного гона волку нужны силы, а потому все летние охоты волков за лосями, как правило, ведутся иначе...

Хитрые звери устраивают засаду, ждут лося на тропе около вязкого болота, потом неожиданно окружают добычу и, не дав ей опомниться, гонят в топь, и только тогда, когда лось вязнет в болоте, теряет силы, в ход пускаются клыки.

Сомнений не было: на лосиху, что отстаивалась теперь в заливе, спасаясь от слепней и комаров, напали волки-переярки, не рассчитавшие свои силы.

Лосиха бродила по кустам неподалеку от нашей избушки несколько дней подряд. Когда слепни и комары донимали ее, она заходила в воду. Потом рана затянулась, лосиха ушла в тайгу, и неудачная охота волков-подростков мной постепенно забылась. Но теперь эти волки-подростки пожаловали чуть ли не к самой избушке и снова погнались за лосем.

По следам я не пошел - был уверен, что и эта охота волкам не удастся.

Наступил вечер, лоси, как ни в чем не бывало, снова пожаловали в свой залив, и я еще раз убедился, что ничего страшного в лесу в этот день не произошло - просто прошлогодние волчата прознали, где бродят теперь лесные быки и коровы, и отважились, по своей неопытности, попытать охотничье счастье именно здесь.

Прошло несколько дней, новых волчьих следов поблизости я не встречал и, посчитав, что никакая опасность не подстерегает в лесу мою собаку, отправился вместе с Бураном вверх по небольшому ручью, что тянулся к нашему озеру из глухого елового лога.

Ручей выходил из елового лога неширокой зеленой болотинкой. Болотника была здесь открытая, светлая, веселая, но дальше, где к ручью подступали сплошной корявой стеной сырые ольшины, она теряла зеленый цвет, темнела и смрадно чадила гнилой топью.

Я пробирался по болоту вдоль стены ольшаника, прыгая с кочки на кочку. Буран сразу убежал вперед и долго не появлялся. Мне оставалось совсем немного идти по кочкам среди корявых кустов - впереди уже проглядывался вершинами елок сухой бугор, и тут около кривого ольхового куста перешли мою дорогу глубокие лосины следы-ямы...

Следы были старые, обветрившиеся, ямы, пробитые среди болотных кочек копытами лося, успели затечь коричневой грязью, а грязь успела загустеть. Лось прошел здесь несколько дней назад. Он шел ходко, не выбирая дороги, и, будто слепой, двинулся через кусты к черной топи... Куда он, там же трясина? Но лось, ломая кусты, все-таки шел в глубь болота.

Смутная тревога пришла ко мне: «А что, если это тот самый лось, которого недавно гнали волки?.. Неужели волки загнали его на болото?» И я, не разбирая дороги, прыгая с кочки на кочку, хватаясь за стволики ольшинок, продирался через непролазную чащу туда, куда ушел лось.

Болотное месиво хлюпало под моими сапогами, трещали обломанные мной ветки. Но вот, наконец, ольшаник начал редеть, и через редкие прогалы в ольховой стене стала проглядываться болотная чисть.

На болоте никого не было. То ли лось разом выскочил к самой трясине, и трясина затянула его, не оставив никаких следов, то ли в самый последний момент лесной бык почуял смертельную опасность и кинулся в сторону от топи вдоль кустов вверх по ручью...

Я осторожно пробирался туда, где совсем кончались кусты и начинался рыжий мох топкого болота - мне хотелось все-таки узнаться, чем окончилась охота волков на этот раз. Теперь мне оставалось сделать всего два-три шага, чтобы увидеть болото во всю его ширину, и тут справа от меня, почти рядом, за кустами раздался хриплый, глухой рык...

Рык раздался так неожиданно, так резко ударил по настороженной тишине тайги, что я вздрогнул, качнулся назад, нога сорвалась с кочки и ушла по колено в гнилую жижу. Болото дальше и дальше тянуло вниз мою ногу, я старался вырвать сапог из трясины и в то же время старался не отвести глаз от медведя.

Медведь был рядом, нас отделяло всего несколько болотных кочек, всего несколько ольховых стволиков было между нами, а я из последних сил тянул из болота сапог и видел, как из пасти зверя, дрожа и отрываясь клочьями, падала вниз пенная слюна. Около медведя покатым, перемазанным грязью бугром торчал из болота круп погибшего лося.

Все-таки охота волкам на этот раз удалась. Лось завяз в болоте, и волки настигли его. Конечно, управиться с целой тушей два серых охотника не могли. Все, что осталось от пира, было брошено на болоте. Эти-то останки лесного быка и разыскал медведь.

Уже потом, вспоминая подробности неожиданной встречи со зверем, догадался я, что встретился именно с Лесником. Я помнил его взгляд исподлобья, тяжело посаженную голову, вечно прижатые к голове уши, тупую, угловатую морду и не по-медвежьи широкий нос...

Лесник до этого был занят трапезой и, увлекшись, наверное, не слышал ничего вокруг. И я, продираясь через кусты, прыгая с кочки на кочку, тоже не слышал ничего, кроме хлюпанья болота под моими сапогами.

Медведь смотрел на меня, не отводя глаз и не унимая пенной слюны, бегущей из пасти. Конечно, мне нужно было тут же отступить назад или упасть на землю, демонстрируя свою покорность и прося извинения или пощады. Но назад дорога была только в топь, да и упасть по-настоящему я тоже никак не мог - болото по-прежнему крепко держало мою ногу.

Наконец я почувствовал, что нога начинает выходить из трясины. Я держался за ольховый стволик и тянул его на себя, стараясь выбраться на кочку. Если мне это удастся, я освобожусь от трясины, но в то же время еще на полшага сокращу расстояние между мной и рычащим медведем...

Уж что помогло мне в тот раз выбраться из болота и благополучно вернуться домой... Может, помогло мне само болото - ведь медведь тоже вяз в трясине и не мог, как на сухом месте, разом подняться на задние лапы и обрушиться на непрошенного гостя? А может быть, Лесник все-таки помнил меня и ради прежнего знакомства пощадил человека, да еще попавшего в беду?

Мне трудно было ответить на эти вопросы - я мало что запомнил из того, как проходили первые минуты нашей встречи... В конце концов, я все-таки выбрался на кочку и, так же, не спуская с медведя глаз и стараясь не выдать свой испуг, оказался еще на одной кочке. Потом меня выручил случайно попавшийся под руку березовый стволик. Когда я шел по болоту, этой березки я не видел. Но она оказалась вдруг совсем кстати - я ухватился за нее и отступил от медведя еще на шаг. Расстояние между нами увеличилось, стало чуть легче, и следующий шаг назад я сделал уже более уверенно.

Когда голова зверя скрылась за кустами, я считал себя почти спасенным и только молил бога, чтобы моему спасению не помешал Буран: «А вдруг этот пес явится сюда именно сейчас и, конечно, ни в чем не разобравшись, с визгом кинется на медведя?»

Кусты все плотней и плотней закрывали от меня болото, и вот за кустами уже не видно бурого пятна медвежьей шубы. Кочки попадались чаще, были выше и суше, и я отступал все быстрей и быстрей.

Наконец я выбрался из кустов на то место, где встретил следы лося. Я был спасен. Я мог повернуться теперь спиной к болоту, к медведю и почти бегом мог уйти от опасного места. Но нервы у меня тут же сдали, и я, вместо того чтобы уйти подальше, присел на кочку и потянулся в карман за табаком. Табак был на месте, но спички промокли. Я отшвырнул спичечный коробок и вспомнил опасливо, что Буран в любую минуту может вернуться сюда и затеять с медведем драку. Я поднялся с кочки и, еле передвигая ноги, поплелся к своей избушке...

Дома я с трудом стянул с себя сапоги. В сапогах была грязь, и их пришлось мыть и сушить, а портянки, брюки и куртку, перепачканные в болотной грязи, пришлось долго полоскать в озере. Развесив на кустах мокрую одежду, я присел на порог избушки, долго смотрел на вершину седой осины, что высоко и раскидисто поднялась над крышей лесного домика, и все еще не верил тому, что совсем недавно произошло на краю топкого лесного болота,

В чувство меня привел Буран. Он скатился ко мне по тропе из елового острова и со щенячьей настойчивостью кинулся лизать мое лицо. Нет, все-таки без этой собаки мне было бы очень трудно здесь в лесу. И пусть другой раз приходилось мне переживать из-за Бурана, пусть этот шалый пес мог подвести меня в любой момент, пусть он что-то делал некстати, зато почти всегда он точно разбирался, когда мне грустно, тяжело, и всегда вовремя поспевал ко мне со своими откровенными ласками.


СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ.


К Долгому озеру все ближе и ближе подходила осень. На осине, что прикрывала своими ветвями наш домик, стали появляться желтые листья. На озере уже отцвели белые лилии, вызрели и приготовились распушиться на осеннем ветру коричневые шишечки камыша-рогоза. Ночи загустели, стали темными, по ночам над озером загорались теперь яркие близкие звезды и поднималась большая белая луна, предвещая своим чистым, горящим светом ночной холод и слепой туман осеннего утра.

Этот туман поднимался над озером еще с вечера, неслышными, мутными струями тек с берега к воде и затягивал к ночи всю воду. Звезды и луна, заглядывая сверху в ночное озеро и не добираясь до воды через туман, подсвечивали, подкрашивали полотно тумана небесным холодным светом, и всякий раз, глядя на ночное озеро, затянутое серебристой пеленой, представлял я себе, что сейчас я не в лесу, не около избушки, а где-то очень высоко, над облаками, где царствует вечный холод.

Однажды в такую «заоблачную» холодную ночь и услышал я с той стороны озера далекий призывный вой. Выла волчица, выла долго, пронзительно. От этого воя, как от сырого холода, по спине пробегали колючие мурашки. Буран, разобрав за лесом чужой голос, тоже насторожился и долго не уходил домой. Волчица первый раз объявила о начале осеннего сбора волчьей стаи.

Еще совсем недавно, когда серые охотники держались своих хозяйств, скрывали от тайги то место, где было их логово, я мог все-таки надеяться, что ни волк, ни волчица не станут объявлять мне открытую войну, не станут охотиться за моей собакой, то теперь, когда волчата подросли, и близилось время осенних походов, верить волкам я не мог.

На следующий день я принялся собирать свои вещи - я хотел в самое ближайшее время оставить глухое озеро и перебраться в нашу лесную деревушку, подальше от волков. Мне предстояло еще высушить и убрать лодку, чтобы хрупкая осиновая посудинка не подгнила, дожила до следующего года: кто знает, может быть, эта лодчонка еще кому-нибудь и пригодится. Собирался я последний раз обойти берега озера, как и что теперь, к осени, на этих берегах, но все мои планы пришлось забыть и срочно покинуть избушку после ночного визита волков.

Волки заявились к самой избушке. Я не спал, услышал за окном шорохи на тропе и при свете луны через дверную щель разглядел зверей. Они сидели вокруг нашего домика и чего-то ждали. Волки подошли так неслышно, что Буран даже не проснулся, не учуял наших врагов.

Конечно, я мог открыть дверь и распугать зверей. Они бы убежали - да и какой зверь станет слишком долго объясняться с человеком... Но теперь мне представился случай не только попугать серых охотников, но и строго предупредить их. На цыпочках добрался я до стены, где висело мое ружье, на ощупь отыскал в патронташе и вытащил оттуда два патрона с мелкой дробью. Буран проснулся, натянул поводок и рыкнул.

С тех пор, как за озером раздалась ночная песня волчицы, я стал привязывать на ночь собаку. Буран сразу понял, что его вольным походам здесь на озере пришел конец, смирился с ошейником и покорно лежал в своем углу на мягкой сенной подстилке. Сейчас он, наконец, что-то услышал за дверью, вскочил, натянул поводок и глухо и зло зарычал.

Нет, волки и не думали разбегаться. Они по-прежнему сидели вокруг избушки неподвижно, как изваяния. Я вернулся к двери с ружьем в руках, взвел оба курка и осторожно приоткрыл дверь. Волки сидели на месте. Я сделал шаг вперед, приподнял стволы ружья и спустил курок.

Гром выстрела раскатился над ночной тайгой. Ночное таежное эхо еще не отпустило грохот ружья, еще несло его над озером, а волков на тропке около избушки уже не было. Я спустил второй курок, и вслед серым разбойникам прогремел в лесу еще один громовой выстрел.

Утром я собрал все вещи и за два раза перенес их с Долгого озера в лесную деревушку, где в прошлом году жил вместе с пастухами.

Деревушка после глухой, темной тайги показалась мне очень приветливой, светлой - старые поля и покосы отодвигали здесь лес в сторону, а большое открытое озеро с невысокими чистыми берегами делало владения человека еще шире и просторнее. Поля, лесные покосы, старые вырубки - все было мне здесь знакомо по прошлому году, и я почти сразу, как только вернулся сюда с Долгого озера, отправился в лес на свидание со старыми местами, на поиски старых друзей.

Лесная деревушка и окружающие ее места понемногу забывали людей. Два года не дымились здесь печные трубы, не скрипели колеса телег. Правда, в том году в этих местах паслись телушки, а в деревне жили пастухи, но и телушки и пастухи были здесь уже гостями, жили в деревне недолго, ушли из леса еще в начале сентября, а в этом году обратно не вернулись...

Еще в прошлом году под окнами наших домов верещали ласточки-касаточки. Сейчас ласточек не было. Пора осеннего перелета еще не наступила - птицам рано было покидать родные места и уходить от зимы. Но ласточек-касаточек я так и не отыскал на этот раз в пустой лесной деревушке - люди покинули эти места, и птицы не стали больше сюда прилетать.

Исчезли из деревни и скворцы. Не увидел я сразу и ворон. Но зато все ближе и ближе подходили к озеру и к старым пустым домам коренные жители тайги. На задах своего дома увидел я следы лисы, к вечеру первого дня Буран отыскал около деревни куницу и с лаем долго гнал ее по краю болотной чистины. А там, где в прошлом году стояли лодки пастухов и висели на колах-вешалах наши сети, обнаружил я следы медведя.

Следы показались мне знакомыми. Они тянулись к деревушке из дальнего конца озера, как раз оттуда, где в прошлом году обитал Дурной медведь. В этот году Дурной медведь, видимо, стал расширять границы своего хозяйства и, прознав, что на берегу озера нет людей, все чаше и чаще заглядывал в деревушку.

Следов около нашей деревушки было много, но все они были старыми, давнишними. А свежих следов Дурного медведя я не отыскал даже там, где в прошлом году этот зверь бродил по малинникам, где собирал бруснику и клюкву. Его сосед, хозяин Верхнего озера, угрюмый и смурной медведь по кличке Лесник по-прежнему владел своей старой территорией и, видимо, не собирался никому ее уступать. А вот Дурного медведя я так не встретил ни около Долгого озера, ни у Могова болота, куда он мог перебраться в поисках ягод. К концу лета Дурной куда-то исчез.

Не встретил я на старых лесных полянах и Моего Мишку. Весной он был здесь, заглядывал в деревню, бродил по своим тропам еще в середине лета, а сейчас на память о покладистом, неторопливом звере остались мне в лесу лишь его старые покопы да разворошенные муравейники. Мой Мишка тоже куда-то исчез.

А может быть, как и в прошлом году, медведи ушли на овсы, поближе к другим деревушкам, где сеяли на лесных полянах любимый медведями овес? Нет, пора овсов еще не наступила, еще не пришел сентябрь, днем еще совсем по-летнему варились высоко в небе большие и пухлые кучевые облака. Нет, не овсы увели отсюда моих старых знакомых.

И мне было по-настоящему трудно догадываться, что медведи, как ласточки и скворцы, тоже покинули свои владения и ушли из тайги вслед за человеком. Что вело их в этой беспокойной и опасной дороге, что мешало им остаться здесь, в тишине? А может быть, там, где жили люди, ждало моих друзей что-то такое, чего нет в безлюдных местах?

Конечно, рядом с людьми был овес. Там были вырубки и чистины, были ягодники - были настоящие медвежьи места. А вырубки и чистины возле нашей безлюдной деревушки уже зарастали, затягивались лесом на глазах, и под частой, густой порослью осины, березы, ольхи никла и задыхалась недавняя луговая трава.

Буйная молодая поросль осины и березы вытянулась за два года почти до самой деревни. Казалось бы, что еще может быть лучше для тех же самых лосей, какие другие места нужны теперь лесным быками коровам, когда корм рядом, вокруг, но поубавилось почему-то около нашей деревни и этих животных. А ведь совсем недавно, когда здесь жили люди, лосей было много. Они выходили к полям и покосам еще по весне, по настам. Здесь, около деревни, лосихи приносили каждую весну лосят и бродили со своими телятами чуть ли не рядом с колхозным стадом. К зиме, когда открывалась охота на лосей, лесные быки и коровы обычно разбредались по тайге, но весной снова возвращались обратно, будто зная, что охота в это время запрещена и что здесь, рядом с деревней, не тронут их ни волки, ни медведи... Неужели эти, казалось бы, недогадливые звери-тугодумы ушли из нашего леса только потому, что не стало здесь людей, не стало защиты от врагов?

Я вспоминал свое Долгое озеро, заросший мелкий залив около избушки, куда по ночам выходили на кормежку лесные были и коровы, и соглашался с лосями: «Действительно, около людей этим животным было куда спокойнее по летнему времени...» А может быть, и медведи ушли из нашего леса только потому, что отсюда ушли лоси, за которыми они не прочь поохотиться?..

Потеряв Дурного и Мишку, шел я теперь к лесной поляне по имени Черепово с особой надеждой. Как хотелось тогда мне встретить своего Черепка, небольшого, покладистого медведя-медвежонка! Весной по дороге в лес я видел его следы, слышал его неосторожные шаги за кустами, но, поселившись в избушке на Долгом озере, так и не собрался раньше прийти в гости к Черепку.

Бурана в эту дорогу с собой я не взял. Он стал совсем взрослым зверовым псом и мог помешать желанной встрече. Вот, наконец, и поляна, и сосенки, и муравьиные кучи под соснами, которые постоянно ворошил Черепок. Муравейники были на месте, трудолюбивые насекомые уже успели отстроить свои дома после нашествия медведя. Муравейники казались теперь выше и шире. Вокруг них густо поднялись перезрелые, позднелетние травы. И нигде среди этой травы не отыскал я медвежьих троп.

Я долго бродил вокруг поляны, искал следы Черепка, потом прошел по его старым, размытым дождями следам дальше по лесной дороге, добрался до ручейка, где заканчивались владения этого медвежонка и начиналось хозяйство медведицы Мамаши, но и здесь не нашел ничего, что говорило бы о недавнем хозяине светлой лесной поляны. Черепка нигде не было.

Теперь я шел по лесной дороге к Вологодскому ручью - мне не терпелось узнать, бродит ли там еще Мамаша со своими медвежатами или она тоже почему-то покинула свои владения и переселилась в другие места.

Дальше Вологодского ручья я не пошел, боясь и там, у Пашева ручья, у развалившейся охотничьей избушки, где прятались мы с Бураном от весеннего дождя, не встретить следов медведя, боясь узнать, что и Хозяин, как Черепок и Мамаша, покинул свое прежнее хозяйство.

А может быть, все-таки виноваты во всем только овсы? Может быть, в этом году овес вызрел раньше срока и раньше обычного позвал к себе медведей?..

Я давно не ходил по лесной дороге, которая вела к такой же небольшой, но пока не опустевшей деревушке. Этой дорогой, пожалуй, уже никто не пользовался, упавшие в ветер ели и осины перегородили ее тяжелыми заборами, и мне пришлось чуть ли не всю дорогу перелезать через эти завалы. Но вот лес окончился, начались поля, на полях полосами и клиньями колосился овес. Он был еще не зрелый, местами совсем зеленый. Сеяли овес в этом году поздно, и конечно, никаких медвежьих следов около полей с овсом я не отыскал. Но зато в деревушке услышал рассказы о медведях.

Все жители деревушки утверждали, что медведей в этом году развелось вокруг очень много... «Страсть божья, сколько медведя в лесу - так и ползают по ягодникам, будто откуда разом пришли. Пожалуй, в этом году все овсы потопчут...»

К овсам, к охотничьей поре, готовились в этом году в деревушке основательно и задолго - лили пули, заряжали патроны и присматривали места, где положить с дерева на дерево жерди лабаза, где удобнее ждать зверя, вышедшего к овсяному клину. Приглашали и меня пожаловать на эту охоту, но я отказался и вернулся к себе домой. Я не мог отправиться на охоту туда, где бродят теперь мои медведи, где бестолково шастает по лесу Дурной, где старательно обирает ягоды Мой Мишка, где еще не очень осторожно и осмотрительно выходит на дорогу людей мой Черепок.

Что-то происходит даже с самым заядлым охотником, когда выручает он из беды малого лосенка, встречает на лесной тропе медвежонка-сироту. Может быть, виноваты здесь глаза этих зверей, доверчивые, ждущие... И не поднимет такой человек ружье в сторону знакомого животного, не спустит курок, не оборвет жизнь живого существа, которое доверчиво посмотрело ему в глаза…

Если бы меня беспокоили только эти мысли, мне было бы легче. Но ведь не только я мог взять в руки ружье - моих медведей ждали на овсах и другие охотники, не знавшие, не видевшие раньше ни Черепка, ни Моего Мишку. И опять, как и в прошлом году, ждал я тревожно известий оттуда, где вызревал овес.

В прошлом году мои медведи остались целыми, вернулись обратно. Но что будет в этом году?

Осины по берегам озера давно стояли в густых осенних красках. Потемнела перед скорыми холодами еловая хвоя, и теперь еловые острова казались тяжелыми и мрачными. Улетели на юг журавли, на озеро прибыли с севера черные утки. По ночам стал приходить резкий морозец, а наутро после такого морозца звонко хрустели под моими сапогами прозрачные пластинки льда.

Овес по полям давно скосили. Медведям пора было вернуться домой и подыскивать места для берлог, но наш лес, опустев еще в конце лета, так и не ожил в эту осень новыми медвежьими тропами. На овсах в этом году убили только одного медведя. Значит, кто-то из моих старых знакомых должен был вернуться обратно, если уходил отсюда не навсегда...

Я опять бродил по тайге, встречал следы волков и лосей. Лоси к этому времени уже окончили свои осенние бои-турниры и совсем скоро должны были собраться на зиму небольшими стадами. Я разыскал в тайге тропы Лесника - Лесник оставался на прежнем месте и перед зимой собирал на Сокольих болотах клюкву. Но те места, где недавно еще бродили Дурной, Мой Мишка и Черепок, опустели. Опустела и осенняя дорога у Вологодского ручья.

Впереди была зима, меня и Бурана ждала в зимнем лесу охота за пушным зверем, но оставаться здесь дальше мне уже не хотелось - меня, как и медведей, тоже тянуло к людям, и я чаще и чаще вспоминал теперь Москву, тесные улочки старого Арбата, книжные магазины, свой рабочий стол у окна большой комнаты и пишущую машинку на этом столе.

В первых числах октября пошел густой снег. Снег лег глубоко и широко, но лежал недолго, пришло резкое тепло, снег сразу растаял, и я собрался выходить из леса к людям по последней осенней дороге.

После растаявшего снега и резкого тепла в лесу парило так, что я закатал рукава куртки. Осень еще не собиралась уходить и уступать свое место зиме. Наверное, и медведи должны были знать, что осень еще постоит, а потому я очень надеялся, что встречу на дороге свежие следы зверей.

Вот и подъем на бугор к елям, где оканчивались когда-то владения людей и начиналось Медвежье Государство. Здесь когда-то бродил Черепок. Вот его любимая поляна с необычным для светлой лесной поляны именем - Черепово.

На краю поляны верещали в рябиннике дрозды, верещали громко и бестолково. Завидев меня, они кинулись в кусты. Я остановился, посмотрел им вслед и как-то неожиданно подумал, что с этой поляной, с этими рябинами и этими дроздами прощаюсь, наверное, уже навсегда.

У Вологодского ручья я скинул рюкзак, напился воды, отдохнул. В лесу было тихо и пусто, и только осторожный голосок темной лесной воды чуть пробивался ко мне через эту таежную тишину.

На Прямой дороге перед Пашевым ручьем я снова остановился и прислушался. А что, если Хозяин все-таки не покинул свои места? Нет, он не должен был уйти - он был слишком строг и упрям в своей дороге. Пожалуй, он был еще и стар, а к старости не каждого уведут от прежних мест даже самые заманчивые пути. Я искал на дороге следы этого медведя. Я очень хотел увидеть отпечатки его лап, запомнить их навсегда - ведь Хозяин был тем самым зверем, который первым встречал меня в лесу и «давал разрешение» продолжить путь по лесной дороге.

Мостик у Пашева ручья совсем подгнил, концы бревен свалились в воду и качались под сапогом. Я осторожно перешел ручей и последний раз остановился в своей дороге. Здесь, у ручья, не было рябин, не было и шумных дроздов, и лишь какая-то заблудшая пичуга редко подавала тоненький голосок.

И как раз тут чуть в стороне от дороги, где за елками была старая развалившаяся охотничья избушка, услышал я треск-щелчок сухой ветки... «Чик-чик...» - донеслось до меня.

Я замер и почти тут же услышал еще раз: «Чик-чик...» Хозяин был на месте и, как положено всякому хозяину, провожал меня из леса домой...

А может быть, это был и не тот медведь, может быть, другой таежный хозяин занял место пожилого зверя и теперь, узнав о человеке, вышел к краю дороги проверить, кто я и с чем ухожу из тайги...