И капитальными трудами, тем не менее жаждет, интересуясь историей Отечества, хотя бы бегло пробежать по страницам, стирающим белые пятна в нашем великом прошлом
| Вид материала | Документы |
- «белые пятна», 43.7kb.
- Сближение Церквей Евангельских Христиан для дела миссии. Перспектива развития Миссионерского, 2069.6kb.
- The Oxford World Macroeconomic Model Обзор, возможности, белые пятна, 59.47kb.
- И. В. Щепелина Научный, 602.07kb.
- Источники по истории раскола «Стоглав», 1551, 582.08kb.
- Электромагнитное поле, 612.32kb.
- -, 400.11kb.
- Ф. М. Достоевского «Белые ночи». Япрочитал повесть Ф. М. Достоевского «Белые ночи»., 22.65kb.
- Мкк, Лекция № лакуны, их виды, способы преодоления, 49.45kb.
- Лозинского Карло Гольдони. Комедии. Карло Гоцци. Сказки для театра Витторио Альфьери., 1167.12kb.
А она действительно говорила с Узбеком, пытаясь его убедить - Михаил ни в чём не виновен, ну, а если разбил Кавгадыя, тот ведь сам воевать начал Тверь, без твоего, Узбека, приказа, и позор здесь не хану - нойону… И Кончаку ему убивать было незачем. И Узбек колебался...
Но после второго суда Кавгадый явился к Узбеку, в это время была там Бялынь. И она в лицо ему бросила всем известные обвинения, обвинила в трусости, в подлости и потребовала немедленно Михаила в суде оправдать. Кавгадый, проглотивши обиду, предложил, с любезнейшим видом:
— Я бы рад отпустить Михаила, но ведь так порешил ханский суд! Пусть у хана прощение вымолит, может, хан его и простит! Пусть не в нашем суде — принародно, будет хана молить о пощаде, а уж хан будет волен тогда - простить его или казнить!
Всего этого Михаил не знал, лишь догадывался, как было дело, но, взглянув на отца Александра, доверительно ему сказал:
— Кавгадый проговорился... И охрану уже заменили…Значит, скоро будем прощаться, значит, скоро уже конец.
— Да об чём говоришь ты, княже! Сын мой, медлить больше нельзя, яссы всё давно подготовили! Лишь стемнеет, проводники явятся, а в степи будут ждать уже кони. Для охраны питьё приготовлено — уснут, до утра не проснутся. А у входа в ущелье две сотни ясских джигитов будут ждать, чтоб прикрыть от погони! Князь, решайся... Ты нужен нашей земле, князь, ты нужен детям своим, а уж мы за тебя постоим!
— Ты опять за своё! Я сказал уже — нет! Для чего же сюда я приехал? Чтоб потом трусливо сбежать, чтоб огню и мечу нашу землю предать? Ты сказал, что ждёт меня худшее! Нет, поверь мне, мой духовник! Загляни же русичам в будущее - ты увидишь Божественный лик! Коли выдержу все эти муки, положив жизнь за други своя, я отдамся Господу в руки, так, что чистой будет душа! Я хочу искупить все свои грехи и за русичей всех искупить, чтоб поверил Господь, мы к добру не глухи, Русь достойна его любви!
— Вижу я - ты Михайлы Черниговского выбрал дорогу, но с ним рядом, пред Богом, его духовник предстал! Что ж и я не оставлю тебя одного перед Божьим порогом и с великою радостью Господу душу отдам!
— Я тебе запрещаю - должен я один это сделать! Всё, ступай! Лишь когда позову, приходи меня исповедать! Повторяю, ступай - дай побыть теперь одному. Лишь ярмо мне это облегчи, положи подушки на плечи.
— Князь, нет мочи нашим глазам видеть твои страданья!
— Всё, ступай, осталось два дня этого ожиданья...
Но едва он остался один, как у колокола било внутри, предательский вопль-вопрос в голове загудел и забил:
— Ты зачем ему отказал? Вороти же скорей его! Смелость ты Орде доказал, ты не первый бежишь от неё! Сколько русских князей эту чашу испили! И отец твой бежал, когда их разбили… В этом нету позора... О нет! Не лукавь! Не позорь своё имя, лучше Бога восславь! Кавгадый убедил всех и хана, что не смелостью мы разбили его, не упорством, а только обманом, замотав меж тверских лесов. И что смелости мне не хватит в суд явиться к хану в Орду…Уже срок был назначен для ратей, коли струшу, на суд не приду! И тумены сигнала всё ещё ждут, чтоб на Тверь за отмщеньем скакать, словно ждут, я вот-вот убегу, дав им повод всю Тверь наказать! Только русич поверил — Орду можно бить, только он распрямился немного — ты сам нож ему в спину! Боже спаси! Я иду к твоему порогу! Помоги, укрепи же меня: “положить жизнь за други своя”!
Прошла ли минута, час или больше? Михаил не понимал и не знал - в забытьи был, иль душа улетала куда-то? Но когда обозначилась вновь лампадка перед иконой и почуяли ноги свежий ночной ветерок, он, слегка повернувшись, увидел в приоткрытую дверь бездонного, манящего, звёздного неба клочок. И ему показалось, что среди этих звёзд разглядел он глаза отца, которого не видел никогда, и всемогущего Господа очи, кого видел лишь на иконах, но теперь уж всего две ночи, и увидит его воочию! В голове пронеслось:
— Что ж, с рассветом надо призвать Александра и исповедаться. Что ж ты скажешь ему? Что, представ перед Господом, скажешь?
И как всполохом плещется пламя, затрепетали воспоминанья. Вот он в келье епископа Симеона, он, мальчишка, с пером в руке застыл, ибо владыка вдруг начал рассказывать про погибшего отца Михаила.
— Он и умер-то, твоего не дождавшись рождения. Да, он умер, но дорогою из Орды, это смерть очень многих русских князей!
На всю жизнь Михаилу запомнились те уроки епископа Симеона. Как вдвоём они разбирали строки “Хроники Георгия Амартола” - этот древний учебник истории, написанный в Византии. А потом Симеон поучал его:
— Если князь справедлив и добр, он помощников сыщет таких же. И запомни: власть не только бремя - она и узда похотениям нашим, а было б иначе, и коли станет иначе - горе властителю, горе и народу под тем властителем сущим! И ещё: нам, всем русичам, надо семьёй стать большой, единой. А в семье — каждый знает — один должен быть отец. И как все величают владыку митрополитом всея Руси, так и князь величаться должен — князем Великим всея Руси! Самодержцем, отцом всех русичей!
А вот долгие вечера с его матушкой, красавицей княгиней Ксенией. Он, мальчонка, колени обнял её и внимает ей с детским ужасом: то, как прадед его, князь Михайло Черниговский, пострадал в Орде за веру свою православную! Отказавшись обряды язычников, что порочили веру в Христа, исполнять под угрозою смерти, он в Орде казнью страшною был казнён и за то наречён был святым!
А потом, когда дети свои пошли, он жалел, что рассказы те не записаны. И чтоб дети его, и не только его, знать могли про дела минувшие, приказал он особым монахам всё, что в жизни происходило, в лето каждое, всё описывать, составляя Тверскую летопись. А учебник истории греческий — “Хронику Георгия Амартола”, языком своих предков, русичей, приказал изложить и картинками, да цветными, его изукрасить.
Это было уже потом, а княженье своё со святого дела он начал. Он с епископом Симеоном и матушкой Ксенией заложил храм каменный Спаса. На Руси ещё после Батыя, после его нашествия, из камени храмов не строили, а в Твери вот тогда решились! Михаилу 14 лет, он уже князь Тверской! И уже в это лето Михаил, в первый раз в своей жизни, сам ведёт рати в бой, под Олешною бьёт он литовцев, что посмели землю тверскую пустошить. А потом через восемь лет, когда брат родный хана, Дуденя, разорил и спалил всю Русь, только Тверь устояла. В Тверь тогда все бежали, от татар затворилась в ней Русь! И бояре пред Спасом, пред Господом, поклялися на площади смердам, ну а смерды клялися боярам, чтобы жизней своих не жалеть, чтоб стоять до конца! И татары тогда отступились, испугавшися клятвы народной!
А ещё через год его свадьба! Ах, какая же свадьба была в день архангела Михаила, как он ждал княжну из Ростова и лишь в храме увидел впервые, а увидев её, обомлел, сердце нежностью сладкой зашлось! Ну а свадьба его венчалась торжественным путешествием в Кашин. Свадебный поезд мчался меж сжатых осенних полей. Михаил, как мальчишка, резвился, выпрыгивал из княжей повозки, верхом в восторге обскакивал весь поезд с молодою женой! А потом и она не выдерживала, прямо с повозки впрыгивала в объятья к нему на колени, прижималась к нему горячо. И вместе они скакали осенними пустыми полями, и, скрываясь в лесу от стражи, он целовал её.
А в Кашине их встречали, на всю жизнь он запомнил ту встречу, уже на подъезде к городу звонили колокола! На площади перед храмом весь город стоял на коленях - Кашин с собою в приданое Анна ему принесла. Как он любил свою Анну! Как её холил, лелеял...
— Аннушка, дорогая, прости, если в чём виноват! Одарила меня ты любовью, и детьми ты меня одарила, четырёх мне мальчишек и дочку ты, любимая, принесла! Прости и за путешествие не праздничное, скорбное — вместе с детьми недавно до Нерли проводила меня. Ни слезинки не проронила, но лучше бы ты рыдала, чем видеть твои любимые, в горе ещё прекраснее, полные невыразимой, смертельной тоски глаза.
А Кашин её любимый с тех пор стал тверской землёю. Когда князь Великий Димитрий к городу подступил, кашинцы с тверитянами встали вместе стеною, дрогнул Димитрий, без боя рати его ушли.
Михаил был тогда очень дружен с двоюродным братом Данилою, сыном Александра Невского, который младшего очень любил. Но после смерти Невского захватили всё старшие братья, выделив самому младшему лишь крохотную деревушку Москву. Своими трудами, упорством Данила построил город, и вскорости стал он заметным, расцвёл у всех на виду.
В первой же битве Михайловой, в битве с Литвой под Олешною вместе они скакали, ведя за собою рать. Старшие братья Даниловы вскоре уже поссорились - Андрей княженье Великое у Дмитрия решил отобрать. И хотя он был младше Димитрия, привёл из Орды Дуденю, 14 сжёг городов он, стараясь брата поймать. А после его смерти древний Переяславль, где правил Иван, сын Димитрия, задумал себе забрать.
Не вынесло сердце Михайлово пакости этой Андреевой, вместе с Данилой Московским рати подняли свои. Под стенами Переяславля встали рука об руку, Великому князю Андрею путь туда заслонив.
Справедливость торжествовала, как счастливы они были, когда весь город торжественно защитников вышел встречать. И на пиру они рядом тогда с Данилой сидели - освободителей чествовал их племянник Иван. Но навсегда запомнились Михаилу глаза Даниловы, когда на пиру после тостов Иван вдруг заговорил. Иван был бездетным, наследовать Переяславль тогда было некому, и он принародно, торжественно, неожиданно объявил:
— Михаил, я тебе благодарен, ты спас честь мою и достоинство и теперь я тебе завещаю Переяславль после меня!
Побледнело лицо Данилы, рука с кубком остановилась, не выпив его, поставил и вышел из-за стола.
Потом, когда в верхней каморе они втроём заперлися, на Михаила с Иваном зверем Данила рычал.
— Михайла уйди, отступися, на пути моём не становися! Я старше вас, и я требую мне передать Переяславль!
Михаил навсегда запомнил страшное потрясение от обрушившейся злобной, несправедливой волны. И когда замолчал Данила, раздавленный собственным гневом, Михаил промолвил Ивану, будто были они одни:
— Иван, наш закон всем известен - твой город наследовать должен после тебя князь Великий, а это сейчас - князь Андрей! Он страшно поторопился, тебя оскорбил и унизил, город забрать желая ещё при жизни твоей! Если ты князя Андрея всё же простить не сможешь, из нас двоих старшему город ты завещай. Пусть город возьмёт Данила, я на то не обижусь, мир между нами дороже, чем древний Переяславль!
А потом, поостыв немного, стараясь забыть, что было, обратился к Московскому князю, волю в кулак съединив:
— О том ли мы спорим с тобою, старший мой брат, Данила? Мы ведь с тобой мечтали о собирании наших сил. Я подписал недавно грамоту с новгородской землёю, нашу с тобой им помощь там я оговорил. И скажу тебе ещё больше, подписал договор я с Новгородом, на случай, если придётся выступить и против Орды! Нам ли с тобою не думать о том, что пора подниматься, не будем же мы пред Ордою валяться вечно в пыли!
Долго молчал Данила, ничего ему не ответив, долго ходил по горнице и отмолвил, наконец, тяжело:
— Отец, Александр Невский, завещал жить с Ордою в мире... Может, в чём-то и прав ты, но время ещё не пришло!
— Не пришло, может быть! Я не спорю... Но отпор ей надо готовить!
Михаил понимал: стало рушится что-то меж ним и Данилой, будто Невский герой, разделяя их, меж ними незримо встал. Михаилу хотелось о многом Даниле сейчас поведать, о чём в последнее время всё чаще он размышлял. Батый навалился, конечно, неожиданно и внезапно, и мало тогда кто думал, что можно Русь разгромить. Если б их дед Ярослав тогда не сбежал, не предал бы брата, может, сумели бы русичи натиск Орды отразить! Что же им тогда двигало, их дедом, когда бежал в Киев, вместо того, чтобы с братом дать вместе отпор Орде? Никто о том не поведает, мы видим поверхность событий: брат старший, князь Великий Владимирский, был младшим брошен в беде. И, защищая Отчизну, геройски сложив голову, он место на троне Владимирском брату освободил. И потом это, как проклятие, перешло на детей Ярославовых: младшие рвали у старших, мало кто кого пощадил.
По смерти отца Даниила, Невского Александра, “закатилося русское солнце” – митрополит Кирилл возвестил. И вся Русь согласно рыдала и будто не замечала, что именно он, Александр, Русь пред Ордою склонил. Шведы, немцы были разбиты бесстрашным воином, в ратном деле отважном не сыскать было равных ему! А потом, словно раб, послушно склонил пред Ордою голову и помог запереть Русь Великую, Русь Святую навеки в тюрьму! И поскольку тюремщик овеян был победителя громкою славою, все согласно тогда кивали: нету выбора у Русской земли! Ну а Южная Русь Галицкая в это время искала в отчаянии союза с Северной Русью, чтоб натиск Орды отразить. Да и княженье Владимирское Александр получил вне очереди, вместе с братом Андреем от княжения дядю своего отстранил. И получили братья в Орде ярлыки и почести, Александр, как старший - Киевский, а Андрей - Владимирский стол получил. Но герою Невскому показалось и этого мало, он решил теперь у Андрея Владимирский стол отобрать. Александр поехал в Орду с доносом на родного брата, что Андрей утаил часть дани и Орду он может предать! И Орда в благодарность Невскому ярлык Владимирский выдала, сделав князем Великим единым на всей ей подвластной Руси! И огромную рать под командой князя Неврюя двинула, чтоб смести Андрея - предателя с непокорной Русской земли! Кровь хлестала, увозили полон: это брат отбирал власть у брата! И, постигнув страданья земли, воскликнул тогда Андрей: “Боже мой! Лучше жить на чужбине без почестей и без злата, чем, татарам служа, быть рабом на земле своей!” И кто скажет, чего он хотел, что же было для Александра свято: отобрать власть у брата или Русь защитить от Орды? От защиты такой оказалася Русь распятой, по сию пору трепещет на дыбе своей судьбы!
Как хотел Михаил поделиться всем этим с Данилой, только сердце ему подсказало: не услышит его Александров сын. Ведь вся Русь, лёжа в прахе, Александра боготворила, лишь тихонько постанывала, будто не было на Руси мужчин!
Отдалились они друг от друга. Но когда Данила внезапно исконные земли рязанские силою захватил, Михаил, как ни мучился, всё же в Москву заехал, высказал, всё, что думал, Данилу он осудил.
— Я тебя понимаю, Данила, ты возвысить Москву стремишься, но зачем же захватывать земли русских братьев своих? Ну а то, что Рязанского князя захватил и в заложниках мучишь - подлость! Я тебя заклинаю - Рязанского князя освободи!
Не послушал его Данила, а сын пошёл ещё дальше. Юрий Рязанского князя не отпустил, а удавил... Отобрал у Рязани Коломну, Можайск — у Смоленского князя, и самого князя в плен он потом захватил.
И кто знает, за грехи ль те тяжкие Бог внезапно Данилу забрал, и Андрей, брат его старший, следом, там же, пред Богом предстал!
Пред глазами другая картина встаёт - день Твери на Руси настаёт!
По-над Русью плывёт колокольный звон, новый князь восходит на Владимирский трон, князь Тверской Михаил Ярославич! Во Владимире он, злато, свечи кругом и торжественно хор его славит. Ну а ханский посол со своим толмачом ордынский ярлык вслух читает:
— Князь Тверской объявляется князем Великим Владимирским, объявляется главным меж Русских князей!
Уж давно так едино, так соборно земля не решала: Михаил видит вся матушка Русь хочет его! Кроме племянника, князя Московского Юрия, что бледный, как мрамор, скривился будто зубы ему свело. Михаил ведает, что в Орде пытался племяш его за деньги большие княжение перекупить, но после смерти Андрея Михаил становился старшим, по закону же самый старший должен был тот ярлык получить. И когда один за другим подходили поздравлять Михаила, все князья подошли, кроме Юрия, даже братья его подошли! И тогда уже после Собора пригласил Михаил к себе Юрия, пригласил всех московских племянников, и при них начал с Юрием он говорить:
— Князь Московский, зла не держи! Рождены мы одною землёю, кабы в мире с тобою мы жили, так и Русь была бы в спокое!
— О любви, о мире распелся, сам на троне моём уселся!
— Что ж, опять начинать будем тяжбу, снова спорить, кто из нас старше? Ты ведь клялся митрополиту, когда отправлялся в Орду: “Все обиды Москвою забыты, власть верховную я не ищу!” До сих пор Русь забыть твоего преступленья не может, кровь Рязанского князя смыть ты молить у Господа должен!
И вмешался тогда Александр, после Юрия старший из братьев:
— Брат, остынь, есть предел, есть грань, не накличь на нас Божье проклятье!
— Ладно, хватит уже причитать и пугать то Богом, то адом, и довольно меня поучать! Он убит! Значит, так было надо! Ты, Михайла, меня обскакал — больше денег хану собрал! Не кичись, что меня ты старше! Я резвей поскачу дальше!
— Князь Московский, не играй с судьбою! Своеволить я не позволю!
— Испугал ты меня, просто страсть! Подожди, я своё ещё выжду! И плевал на твою я власть - я тебя и Тверь ненавижу!
— А ведь ты не любишь, ты презираешь себя! Из-за этого и других ненавидишь! И сейчас не гордость в тебе говорит — ты не можешь смирить гордыню!
А потом... Годы вихрем помчались... Сколько сил он потратил потом, чтоб по-доброму всё уладить. Но всё больше его ненавидел московский племянник Юрий...
А потом лицо митрополита Петра вдруг явственно всплыло, и щемящая боль сразу сердце Михаила сдавила!
— Я, Господь, приношу покаяние — виноват я, сто крат виноват! До суда с митрополитом Петром допустил я своих тверитян. Обвинил его епископ Андрей, что несправедливо людей обирал. Обвинить-то его обвинил, но бесспорных доказательств не дал. В это время был я в Орде. Суд уже без меня собрали, уезжая, предупреждал, чтоб напраслины не допускали. Ну а суд Петра оправдал и, конечно, он затаил обиду, не помощником - противником стал, и последствия сего очевидны. Я пытался вину загладить, когда ехали вместе в Орду... Помоги же Твери мир наладить, отвести и эту беду.
И вот как бы издали, как из тумана, с нарастающей яркостью ощущений стало накатывать воспоминание об их совместной поездке с Петром на поставленье в Орду к новому хану Узбеку. Оба выбрали водный путь вниз по Волге, и, несмотря на общеизвестную неприязнь и к Твери, и к Тверскому князю, Пётр счёл разумным присоединиться к Великокняжескому каравану, и после Костромы они уже поплыли вместе.
Каждый плыл, разумеется, на своей ладье, и поначалу во время кратких и редких стоянок, когда ладьи приставали к берегу, они, не сговариваясь, оба избегали встреч. Но однажды внезапная течь одной ладьи остановила караван поздним вечером. На берегу заполыхали костры, воздух огласился дружными криками вытаскивавших из воды ладью.
Михаил, сошедший на берег, понаблюдал некоторое время за спорой работой мастеровых и медленно двинулся вдоль костров. Солнце село уже давно, но, сменив его, мерцающим, сказочным светом всё вокруг затопила луна. И колеблющиеся блики костров, в серебристо-чёрной воде, в набегающих волнах речного прибоя, создавали неземное ощущение, будто кто-то незримо, перешагнув границу, взял его за руку и повёл по тропинке, в другой, неведомый мир. И душа его, как душа ребёнка, распахнула свои глаза навстречу прекрасной и завораживающей неизвестности. Он медленно брёл по песку, глядя, как сапоги его время от времени омывала вода, и ощущение благости и покоя затопило всю его душу. Но внезапно, он как бы на что-то наткнулся, вдруг что-то насторожило его. Он поднял голову - на реке всё так же мирно покачивался их караван, он перевёл взгляд на берег - в нескольких шагах от него, на тропинке, прямо на его пути, стоял митрополит Пётр. Они встретились молча глазами, и, погрузившись в его пристальный взгляд, Михаил ощутил, что опять уплывает куда - то, в другой, неизвестный ему, неземной мир. Без приветствия, не обронив ни слова, Михаил подошёл и встал рядом. Оба медленно, обернувшись к реке, долго молча следили за мерцанием лунной дорожки. А потом повернулись согласно и неспешно по тропинке пошли.
— Как ты мыслишь, владыка, что ждёт нас с тобою в Орде? Ведь Узбек, новый хан, говорят, ислам исповедует - всю Орду он затянет скоро в мусульманской узде. А потом уже и гонение на православных последует.
— Что же делать нам смертным, всё на небе и на земле в руке Божьей! Жаль, что вера в Христа не смогла у них победить - я надеялся! Это было, пожалуй, возможно... И тогда было б легче нам общий язык найти.
— Ты, владыка, допускаешь такую возможность, что хозяин и раб могут общий язык найти? Я согласен, конечно, нужна осторожность, но что толку скрывать, что пока мы просто рабы? Как ты мыслишь, почему всё же нас разбили? Почему русской кровью напоили речушку Сить? Почему так безропотно русичи выю склонили, на Руси подушную перепись позволив Орде провести? Почему так жестоко расправился Невский с Василием, старшим сыном своим, навсегда его власти лишив, лишь за то, что Василий Орде и отцу воспротивился в Новгороде тогда эту перепись допустить? Кабы Русь воспротивилась, поднялася против Орды вся разом, тот же Невский союзом с южною Русью не пренебрёг, для Орды путь на Русь уже полстолетия был бы заказан! Сколько б храмов русич построил, сколько б жизней сберёг! И ещё, я хочу, чтоб ты знал и верил, владыка, я мечтаю в согласии править с тобою Русь. Я бы очень хотел, чтоб обида тобою была забыта. Я пред ханом тебя сейчас поддержу и, в дальнейшем, не отрекусь!
— Ты, сын мой - князь Великий, и лукавить мне с тобой не пристало! Коль Андрея ты будешь поддерживать у себя во Твери, наши распри с тобой возникать будут непрестанно, сколько б слов ты о дружбе, о мире не говорил. Да, не спорю, с иноверцем всегда тяжелее, но порой тяжелее не из-за веры - из-за характера того, кто веру эту несёт. Коль окажется хан по сравнению с прежним хоть немного мудрее, можно было б о чём-то думать и наперёд. Да, конечно, положение наше отчаянно скверное, и дорога, которой идём, ведёт в никуда! Данник может стать хозяину послушным и верным, только другом ему не станет он никогда!