Игауэ Нахо

Вид материала

Документы

Содержание Исторические условия формирования образа японцев у русских и образа русских у японцев Образ Японии и японцев в русском фольклоре 1. Представления русских о Японии до 1945 года

Подобный материал:

• Тема 4, Логистические системы, 277.78kb.
• Cols=2 gutter=10> Признаки юридического лица и индивидуального предпринимателя, 66.01kb.
• Со сложной проблемой, требующей значительных интеллектуальных усилий, ум­ный человек, 1541.01kb.
• Решении конкретных правовых ситуаций, личность непосредственно реализуя свои права, 63.88kb.

Исторические условия формирования образа японцев у русских и

образа русских у японцев

Многими исследователями было отме­чено, что в образах «чужих» народов нередко со­единяются компоненты, резко различающиеся по своему эмоциональному «заряду»: идеа­лизирующие «чужаков» и передающие ненависть к ним⁵. Первоисточником идеали­зации обычно бывают экзотические черты чужой культуры, интерес к женщинам других нацио­нальностей; ненависть, как правило, воплощается в образах мужчин-солдат. Фольклорные отражения взаимоотношений между Россией и Японией не являются в этом смысле ис­клю­чением.

Россия стала проявлять интерес к Японии, начиная со второй половины XVII века, в связи с осуществлением политики территориальной экспансии на побережье Тихого океана⁶. В то время российское правитель­ст­во не раз пробо­вало войти в контакт с «за­кры­той» Японией, стремясь заключить с ней торговый договор и определить границу ме­жду двумя государствами. Дипломатические отношения были ус­тановлены во второй поло­вине XIX века, незадолго до «Реставрации Мэйдзи» (1868). Затем японо-китайская война 1894 – 1895 годов и последующее столкно­ве­ние интересов России и Японии в Манчжурии обострили отношения между двумя странами⁷. Работы ряда исследователей показывают, что в то время представителям русской интеллигенции образ японцев виделся по-разному: от народа фантастического, экзотического и прекрас­ного до хитрого, враждебного и от­сталого⁸. С началом русско-японской войны интерес русской интеллиген­ции к японской культуре значительно и надолго снизился. Но после того, как Япония отка­залась от обладания собственными вооружен­ными силами (1945), опасения русских в от­но­шении Японии значи­тель­но уменьши­лись. На это, без сомнения, повлияло и окончание «холодной войны», которая завершилась вместе с распадом СССР.

Что касается японцев, то, несмотря на ряд конфликтов между Японией и Россией в первой половине XIX века⁹, некоторые представители японской интелли­­ген­ции, видя про­явления вежливости и соблюдение надлежащего этикета со стороны российских по­сольств, считали ее «страной справед­ли­вости»¹⁰. Вместе с тем нельзя не отметить, что японцы все время боялись и по-преж­нему в значительной степени боятся российской державы. Боязнь возросла во время русско-японской войны и еще более усили­лась после выступ­ле­ния советской армии на стороне США против Японии в 1945 году¹¹. В то же время русская культура (литература, музыка, балет и т. д.) способствовала возникновению у японцев идеализированного представ­ле­ния о России. Раньше японцы часто объясняли свое противоречивое отноше­ние к России так: «Ненавидим Советский Союз (советс­ких людей), но любим Россию (русских, россиян)»¹². После распада СССР страх японцев перед Россией уменьшился, но одновременно стал ослабевать и интерес к ней.

В ходе опросов общественного мнения двух стран, проведенного Сектором инфор­мации при секретариате кабинета министров Японии и Министерством иностранных дел Японии в 2001–2002 годах, 77,7 % японцев заявили, что они «не очень ощущают» (45,4 %) или «совсем не ощущают» (32,3 %) симпатии к России, тогда как 45 % российских граж­дан сказали, что «любят Японию»¹³. Все же следует отметить, что большинство предс­та­вителей как японского, так и русского народа видят друг друга в более или менее «кри­вом» зеркале.

Образ Японии и японцев в русском фольклоре

Собранные авто­ром статьи русские фольклорные материалы, касающиеся образа Японии и японцев, относятся к периоду, охватывающему почти весь XX век. По времени возник­новения их можно разделить на две группы: первая содержит материалы, которые ассо­циируются с событиями, происходившими до 1945 года, вторая – современ­ный фольклор.

1. Представления русских о Японии до 1945 года

В первую группу входят песни, частушки и уст­ные рассказы. Среди них только три текста передают идеализированные представления русских о Японии, остальные затрагивают тему войн и конфликтов между двумя странами.

До русско-японской войны идеализация образа Японии в России была тесным об­разом связана с инте­ре­сом к восточной экзотике и с утопическими представлениями, меч­тами и леген­дами русского народа о далекой прекрасной стране. Приме­ром первого вари­анта идеализации может служить песня «Далеко Нага­саки». Она была записана автором у одного московского знакомого, родившегося в 1916 году; в молодости он был моряком на Дальнем Востоке. Песня состоит из двух частей. В первой части красиво и романтически изображается город Нагасаки, вторая во многом тождест­венна песне «Девушка из Нага­саки» (известной также в исполне­нии В. Высоцкого), слова которой первоначально были опубликованы в сборнике сочи­не­ний со­ветской поэтессы В. Инбер¹⁴. Нет никаких сомне­ний в том, что на появление ряда песен с «японским мотивом» сильное влияние оказали роман французского писателя П. Лоти «Мадам Хризантема» (1887)¹⁵ и опера Дж. Пуччини «Мадам Баттерфляй» (1904).

В отличие от представлений с акцентом на экзотике, утопические мечты русских о Японии имеют ярко выраженный локальный харак­тер. Накамура Ëсикадзу, ос­новываясь на опубликованном очерке уральского казака-ста­ровера Г. Хохлова¹⁶, описал, как в конце XIX века этот казак со своими товарищами путеше­ствовал в «Беловодское царство», то есть в Японию¹⁷. Впрочем, о «спасительной» Японии мечтали не только рус­ские: в движении бурханизма, развернувшемся среди тюрков-алтайцев (ойратов) во время русско-японской войны 1904 – 1905 годов, наряду с элементами буддизма и шаманизма, присутствовала идея-мечта о приходе спаси­теля по имени «Япон-каан». Иноуэ Коити счи­тает, что она возник­ла на Алтае под влиянием более ранних старообрядческих легенд¹⁸.

К теме русско-японских военных конф­лик­­тов из проанализированных нами мате­риалов относятся двадцать частушек, девять песен и десять устных рассказов¹⁹. Они де­лятся на две группы. Пятнадцать частушек и две песни отсылают нас ко времени русско-японской войны, все ос­тальные (кроме одного устного рассказа, время создания которого определить невоз­можно) – ко времени интервенции японской армии на российском Даль­нем Востоке²⁰. Тексты первой группы были записаны в централь­ной и северной части ев­ропейской России, тексты второй – в юго-восточной Сибири и на Дальнем Востоке.

В большинстве частушек и песен о японских солдатах повторяются четыре основ­ные темы: 1) описание военных действий (победа, поражение, жестокость врагов и сме­лость своей армии); 2) военный оптимизм (уверенность в победе); 3) тяжелая участь на­рода во время войны; 4) насмешка над врагом и побежден­ными. Стоит отметить, что про­анализированные здесь частушки по содержанию и форме очень похожи на частушки о рекрутах царского времени²¹. То же самое можно сказать и про песни: многие из них вос­ходят к одному источнику. По существу, одни и те же тексты использовались при описа­нии разных войн, менялись лишь имя врага и название местности²².

В рассказах о японской армии наиболее часто встречается тема жестокости япон­цев²³. Типичным примером может служить рассказ об убийстве известного револю­цио­нера С. Лазо, брошенного в топку паровоза. Есть немало рассказов, которые в большей или мень­шей степени фоль­кло­ри­­зированы. Например, в русских селах Республики Буря­тии нами были зафиксированы следующие виды рассказов о японской интервенции: 1) о жесто­кости японцев (и семеновцев) и борьбе партизан с ними; 2) об избежании гибели (японцы намереваются сжечь село – это удается предотвратить с помощью переговоров либо от пожара защищает бог или дух); 3) анекдот про трусливых мужиков, убежавших и оставивших без защиты жен­щин (жен), когда японцы зашли в село. В последнем случае отмечены два вари­анта: по первому из них японцы заставили женщин готовить им обед и после ушли, не причинив физического ущерба; по второму варианту оказалось, что то были не японцы и вообще не люди, а стадо овец.

В Архангельской области, где японской армии и в помине не было, записан мис­ти­чес­кий рассказ, который можно считать одним из видов предания об апокалипсисе. «У Архангела (название местности – И. Н.), вот еще в револю­цию, – там есть камень такой: вот дойдет японец до этого святого камня, что мол, все…(пропуск сделан самой рассказ­чицей. – И. Н.) и война кончится»²⁴. Даже в таком неполном виде эту запись можно счи­тать образчиком милленаристской легенды о будущем или о «конце света». В то же время в нем соедини­лись предание о некоем «святом камне» и из­вестие про какую-то войну с японцами.

Вообще при обращении к русским фольклорным текстам, созданным до 1945 года, мы видим, что некоторые из них со­храняют тесную связь с локальной фольклорной тра­дицией (легенда о Беловодье, о «святом камне»), тогда как большинство, особенно тексты про войны, имеют общую ос­нову без каких-либо специфических местных отличий.

На пропагандистских лубках времен русско-японской войны японцев изображали некра­си­выми карликами²⁵. В отличие от изобразительного в устном творчестве на­смешки над визуальными особенностями телосло­же­ния японских солдат встречаются редко, вни­мание акцентируется не столько на внешнем виде самого японца, сколько на типич­ном для русского фольклора – и схематизированном, обобщенном – образе «врага» или «чу­жака». Поэтому-то рассказ­чи­ки прямо или косвен­но исполь­зовали для изображения япон­цев (как потом и немцев) сфор­ми­ро­вав­шие­ся модели и типы врагов, меняя лишь отдель­ные детали или названия местности.