Страдания, покорность судьбе и мечтания русского земледельца в произведениях Д. В. Григоровича, А. Ф. Писемского и В. А. Соллогуба

Вид материала

Документы

Содержание Горький М. История русской литературы. (Архив А.М. Горького. Т.1). М., ГИХЛ, 1939, с. 178.

Подобный материал:

• Т е м а страница 1 Пословицы русского земледельца. В. И. Даль собиратель пословиц русского, 140.97kb.
• 2012 год 200 лет победы России в Отечественной войне 1812 года, 113.68kb.
• Как считают учёные, русский традиционный костюм начал складываться в XII-XIII вв. Именно, 569.72kb.
• Слово ислам, имея несколько значений, непосредственно переводится как мир. Другое значение, 188.84kb.
• Андрея Гавриловича Дубровского. Учитель объявляет тему и цели урок, 58.37kb.
• Лауреати Національної премії ім. Тараса Григоровича Шевченка в галузі літератури, 284.15kb.
• Алябьев, александр александрович (1787-1851), русский композитор; наибольшую популярность, 34.6kb.
• Николаева Нина Анатольевна классный час, 53.39kb.
• Ночкина Юлия Станиславовна, учитель русского языка и литературы Муниципальное общеобразовательное, 101.65kb.
• Тема поэта и поэзии в лирике А. С. Пушкина (наизусть), 22.96kb.

выражается свободно» (Выделено нами – С.Н., В.Ф.), от души, с чувством покорности, а не боязни, с невольным сознанием обязанности, уже давно освященной, с полною уверенностью на защиту и покровительство»⁶⁶.

Внешне наивный пафос этих слов вовсе не кажется таким наивным в контексте отечественной литературы XIX в., когда даже уже и после отмены крепостного права бывшие крепостные, вроде чеховского Фирса, вспоминали с тоской о тех временах, когда эта «высокая, тайная, святая связь» между помещиком и крестьянином была предметно актуальной: баре при мужи­ках, мужики при барах - в этом истинный порядок. А когда наличест­вует этот порядок, опасаться неприятностей нечего.

Эти две составляющих единого национального тела настолько срос­лись, настолько проникли друг в друга, что даже при отсутствии хозяй­ственных способностей у помещика верный слуга не оставит его, а как гончаровский Захар – жизненный спутник Ильи Ильича Обломова, подобно верному старому псу, будет сопровож­дать неудачливого барина до самой могилы. И это при том, что на горизонте чуть ли не каждого поместья маячит фигура какого-нибудь кузнеца Архипа с топором. Но заметим, что на своего барина Архип топор не подымет, а с удовольствием подожжет чиновника, в крайнем случае, - барина-чужака. Между тем из глубины этой «тайной связи» вырывается на поверхность «бунт бессмысленный и беспощадный», обрушивающийся без разбора и на своего и на чужого, загадку которого так хотел разгадать А.С. Пушкин, оставив вопрос открытым вплоть до начала XX в.

Тем не менее «высокая, тайная, святая связь» делает отношения между крестьянином и помещиком в нашей литературе в полном смысле свободными от человеческого своеволия и зависящими только от Бога. Это и позволяет выстраивать немудрую рациональную модель хозяйст­вования, которую мы видели у Гоголя в «Выбранных местах» и которую пропагандирует поме­щик Соллогуба.

Впрочем, примеры хозяйствования по рациональной модели в нашей литературе сравнительно редки. Чаще все же являются нам - и уже в первой половине XIX в. - помещики разоря­ющиеся, с идеологией неудачливых хозяйственников. Не случайно у молодого попутчика Василия Ивановича при обозрении отечественных просторов рождаются невеселые мысли, вроде такой: «Где же искать Россию? Может быть, в простом народе, в простом вседневном быту русской жизни? Но вот я еду четвертый день, и слушаю и прислушива­юсь, и гляжу и вглядываюсь, и хоть что хочешь делай, ничего отметить и записать не могу. Окрестность мертвая; земли, земли, земли столько, что глаза устают смотреть; дорога скверная... по дороге идут обозы... мужики ругаются - вот и все... а там: то смотритель пьян, то тараканы по стене ползают, то щи сальными свечами пахнут... ...И всего безотраднее то, что на всем огромном пространстве господствует какое-то ужасное однообразие, которое утомляет до чрезвычайности и отдохнуть не дает... ...Здесь станция, там опять та же станция, а там еще та же станция; здесь староста, который просит на водку, а там опять до бесконечности все старосты, которые просят на водку...» Получается, и вправду «в России путешествовать невозможно», а возможно «просто ехать в Мордасы»⁶⁷.

Впрочем, это суждение и голос помещика. Крестьянин же в русской литературе, по сути, вплоть до среди­ны XIX в., своего голоса как такового не имеет. Мы его, видим, но, за редким исключением, не слышим. И то, что мы видим, выглядит часто весьма удручающе, начиная с картин, открывающихся во время путешествия из Петербурга в Москву, описанного Радищевым, и заканчивая деревенскими «видами» из ранней прозы Д.В. Григоровича. Впервые же полным голосом и развернутыми предложениями земледелец-крестьянин начинает говорить в прозе И.С. Тургенева, а именно – в «Записках охотника».