Geum.ru

Статья: Добро должно быть с дрожащими руками

Вид материалаСтатья
Подобный материал:

Евгений Львович Шварц

Evgeniy Schwarz


( 21.10.1896 года [Казань]- 15.01.1958 года [Ленинград])

Россия (Russia)

Шестилетнего Женю Шварца мать спросила, кем он хочет быть. Вопрос показался ему настолько серьезным, что он лег на пол и долго в задумчивости переваливался с одного толстого бока на другой. После чего надулся и сказал: «Романистом».

Автор: Дмитрий Быков

Сайт: Собеседник


Статья: Добро должно быть с дрожащими руками

Самое удивительное, что это желание не оставляло его всю жизнь. И когда из толстого мальчика он стал худым и высоким юношей, и после, когда из худого ростовчанина превратился в полного ленинградца, и когда дистрофиком выехал из блокадного Ленинграда в кировскую эвакуацию, и когда благополучным, всенародно признанным сказочником доживал последние годы в Комарово. К собственным пьесам Шварц относился без всякого придыхания. В пятьдесят лет уверял друзей, что только еще созревает для настоящей литературы. В ответ на похвалы его юмору и стилю признавался, что писать пока учится, – в точности как волшебник-паж из его сценария «Золушки» признавался, что только учится быть волшебником, – и ради выработки стиля заполнял своими огромными дрожащими буквами по странице толстой конторской книги ежедневно (вот уж подлинно – ни дня без строчки). Вписывал он туда главным образом воспоминания, занимающие ровно половину его четырехтомника, и литературные портреты, объединенные в цикл «Телефонная книжка». Это действительно очень точная, сильная и пристрастная проза. А лучшим своим сочинением Шварц считал не «Тень» или «Дракона», хотя и любил их, – а драму «Одна ночь» – о том, как переживали блокаду самые обычные, простые ленинградцы. При жизни Шварца она так и не была поставлена: не хватало «героического начала». Трагическая и светлая пьеса о том, как мать прорывается в Ленинград сквозь кольцо блокады, чтобы спасти умирающую от голода дочь, не понравилась театральным цензорам, и Шварц – никому не показывавший, как тяжел ему запрет любимой пьесы, – легкомысленно шутил с другом-завлитом:

– Надо, наверное, пьесу про Ивана Грозного написать. Назову «Дядя Ваня»...

Легкомыслие спасало его всегда. Когда в кировской эвакуации он первым делом выменял решительно все свои вещи на еду – масло, мед, свинину, – эту еду в ту же ночь украли из кухни, где Шварцы держали ее за отсутствием холодильника. Жена Шварца, Катерина Ивановна, сочла это катастрофой и впала в отчаяние. Шварц, казалось, словно и не заметил ничего: «Живы, это главное». Чего ему стоило это легкомыслие – он не рассказывал никогда, а возможно, не признавался и себе.

До окончательного переезда в Ленинград он постранствовал: родился в Казани (отец – врач), потом семья переехала в Дмитров под Москвой, затем отец принял участие в демонстрации и был выслан в Армавир, откуда семья перебралась в Майкоп. В 1914 году Шварц отправился в Москву учиться на юридическом, не закончил его, в семнадцатом таинственно исчез из Москвы – и следующие сведения о нем относятся уже к восемнадцатому, когда он стал артистом ростовской «Театральной мастерской» Вейсбрема, молодой студии, где ему доставались героико-романтические роли. Что делал Шварц в революционный год – решительно никому не известно. Лишь в последние годы появились сведения о том, что Шварц в семнадцатом отправился на Дон, потому что именно там формировалась Добровольческая армия. Он вступил в нее и под началом Корнилова участвовал в так называемом Ледяном походе. Сам он, понятное дело, никаких пояснений на этот счет не давал. Никаких других оснований для переезда именно в Ростов у него не было – разве что подкормиться на юге, но юг большой…

Писать для детей Шварц стал не сразу, начал с шуточных стихов. Может быть, он нашел себя по-настоящему после второго брака, обозначившего его человеческую и творческую зрелость: Вениамин Каверин познакомил его со своим братом Александром, композитором, приобретшим широкую известность под псевдонимом Ручьев. Шварц с первого взгляда влюбился в его красавицу-жену Екатерину Ивановну – и очень скоро, через полгода, ушел из собственной семьи. После объяснения с первой женой Гаяне Хайладжиевой, для которой его уход в 1927 году был полнейшей неожиданностью, у него началась нервная болезнь, выражавшаяся в непрерывной (и усиливающейся с годами) тряске рук. В пятьдесят лет он уже с трудом мог поднести вилку ко рту. Врачи ничего не могли с этим сделать. С Екатериной Ивановной Шварц прожил тридцать лет, постоянно терзаясь сомнениями, любит ли она его (в тридцать седьмом эти сомнения достигли небывалой остроты – он постоянно подозревал жену в изменах; может быть, это было следствием всеобщего психоза, выражавшегося у всех по-разному. Интересно, что примерно в это же время подобный психоз терзал Пастернака: человеку изменяет всё – Родина, здравый смысл, чувство реальности, а кажется, что изменяет жена).

Катерина Ивановна любила Шварца всю жизнь, опасения его были напрасны. Она покончила с собой через два года после его смерти. Именно к ней были обращены его последние слова: «Катя, спаси меня». Он был уверен, что она может спасти его от чего угодно, – и не без основания: внутренней силе и цельности этой женщины мог позавидовать иной мужчина. После ареста Заболоцкого в 1938 году именно Катерина Ивановна спасла другую Катю, жену Николая Алексеевича, и его детей. Весь послевоенный быт Шварца – часто скудный – держался на ней же. Она любила его не за пьесы – и это он, как ни странно, ценил особенно.

Сказочных пьес у Шварца немного, даром что славу ему принесли именно они. В сороковые годы его знали главным образом как сценариста «Золушки» и «Первоклассницы». «Дон Кихот» Козинцева по сценарию Шварца имел громкий международный успех. «Тень» и «Дракон» были сняты с постановки Ленинградского театра комедии, после нескольких представлений «Голый король» был впервые поставлен в «Современнике» в 1961 году, когда Шварца уже три года как не было на свете. И лишь за два года до смерти Шварц увидел на сцене собственную сказку – шедшее в Москве и Ленинграде с громовым успехом «Обыкновенное чудо». В Волшебнике узнается он сам, в жене волшебника – Катя. Пьеса была написана о ней и для нее.

Марк Захаров: Щварц спрогнозировал все, что с нами будет

– К сожалению, я не был лично знаком с прекрасным человеком и литератором, ироничным философом Евгением Львовичем Шварцем. Шестидесятники поздно оценили Шварца и не сразу подняли его на щит…

В середине семидесятых на «Мосфильме» мне предложили поставить «Обыкновенное чудо». Нужно сказать, что я видел спектакль по этой пьесе Шварца в Театре сатиры и как-то не проникся (не то что, скажем, после знаменитой постановки «Голого короля» в «Современнике»). Но мне уж очень захотелось снять свой фильм. И я придумал, что Волшебник (которого потом замечательно сыграл Олег Янковский) – это драматург, творец, литератор. Он пишет пьесу, как жизнь. Или жизнь, как пьесу. Это его творческий акт. Таким образом, волшебством оказывалось само творчество…

В перестройку же я решил вернуться к «Дракону», которого когда-то, еще в конце оттепели, поставил в студенческом театре МГУ. Это великая пьеса. Шварц своим памфлетом так глубоко вклинился в нацистское сознание, что оказался на сопредельной территории – большевистской, коммунистической (после него тот же путь проделал Ромм в «Обыкновенном фашизме»). А потом на драматурга снизошло какое-то особое вдохновение. Он в своей пьесе прикоснулся чуть ли не ко всем нашим (и не только нашим) болячкам и химерам. А в образе и судьбе бургомистра спрогнозировал все, что с нами будет… Когда долго живешь под драконом, меняется химия мозга, люди зомбированы на много лет вперед. А если посмотреть шире, то дракон – это не только тоталитаризм. У каждого общества есть свои драконы. И в сегодняшнем столкновении цивилизаций их тоже нетрудно найти и вычленить в каждой из сторон.


21.10.06 Шварц Евгений: «Сердце о сказку греется…»





Все перекладываю то, что написал за мою жизнь. Настоящей ответственной книги в прозе так и не сделал… Я мало требовал от людей, но, как все подобные люди, мало и давал. Я никого не предал, не оклеветал, даже в самые трудные годы выгораживал, как мог, попавших в беду. Это значок второй степени и только. Это не подвиг. И, перебирая свою жизнь, ни на чем не могу успокоиться и порадоваться… Дал ли я кому-нибудь счастья?
Евгений Шварц. Из дневниковых записей августа 1957 года.


Ровно полвека назад, 21 октября 1956 года, Ольга Берггольц написала:

Не только в день этот праздничный
в будни не позабуду:
живет между нами сказочник,
обыкновенное Чудо.

К нашим сердцам, закованным
в лед (тяжелей брони!),
честным путем, рискованным
дошел,
растопил,
приник.

Но в самые темные годы
от сказочника-поэта
мы столько вдохнули свободы,
столько видали света.
Поэзия — не стареется.
Сказка — не «отстает».
Сердце о сказку греется,
тайной ее живет.

Евгений Шварц стал прототипом Гени Чорна в романе Ольги Форш «Сумасшедший корабль». «Образ едва намечен, - вспоминала позже Ольга Дмитриевна, - в нем ни в какой мере не выражены душа, талант и ум Жени Шварца, о чем я глубоко сожалею. Я познакомилась с ним на так называемом «сумасшедшем корабле», то есть в доме Елисеева в Петрограде, на углу Невского и Мойки. В двадцатых годах в этом доме были размещены писатели всех поколений, приобщившиеся к молодой советской литературе. В нашем коридоре жили М. М. Лозинский, М. М. Зощенко, В. А. Рождественский, М. Л. Слонимский и многие другие. И вот сюда к нам часто заходил желанный гость — молодой Евгений Шварц.

Я помню его юношески худым, с глазами светлыми, полными ума и юмора. В первом этаже в большом, холодном и почти пустом зале мы читали и обсуждали наши произведения. Здесь мы экспромтом разыгрывали без всяких репетиций сценки-пародии Шварца на свою же писательскую семью, ее новую, трудную, еще такую неустроенную, но веселую и необыкновенную жизнь. Шварц изумлял нас талантом импровизации, он был неистощимый выдумщик. Живое и тонкое остроумие, насмешливый ум сочетались в нем с добротой, мягкостью, человечностью и завоевывали всеобщую симпатию…

Мы любили Женю не просто так, как обычно любят веселых, легких людей. Он хотел «поднять на художественную высоту культуру шутки», как говорил он сам, делая при этом важное, значительное лицо. Женя Шварц был задумчивый художник, с сердцем поэта, он слышал и видел больше, добрее, чем многие из нас. Он в те годы еще не был волшебником, он еще только «учился», но уже тогда мы видели и понимали, как красиво раскроется его талант».

В статье «Печальный сказочник» Юрий Безелянский писал о Евгении Шварце:
«Своим путеводителем Шварц выбрал датского сказочника Андерсена, который в свою очередь шел по пути, проложенному немецким писателем Адельбертом Шамиссо. Сюжет может быть похожим, да смыслы и акценты разные. Недаром Шварц в качестве эпиграфа к своей “Тени” привел слова Андерсена: “Чужой сюжет как бы вошел в мою плоть и кровь, я пересоздал его и тогда только выпустил в свет”.
Андерсеновские сюжеты у Шварца получились жестче, ближе к реалиям жизни. Старые-престарые герои — Золушка, Снежная Королева, Баба-Яга, капризная принцесса, глупый король, злой советник — обрели новые черты и легко вписались в контекст современной эпохи. Причем Шварц одел их в прекрасные стилистические одежды, и оттого многие реплики вошли в разговорный язык.

Вершина творческого достижения Евгения Шварца – “Дракон”. Он закончил пьесу в 1944 году, работал тщательно, кропотливо, создал аж три варианта. Герой — странствующий рыцарь Ланцелот — побеждает ужасного Дракона, а потом спустя годы возвращается вновь и, увидев одни осколки от былой победы, печально говорит: “Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется убить дракона”.

Пьеса была принята главным режиссером Николаем Акимовым к постановке в Ленинградском театре комедии. Во время московских гастролей состоялись две генеральные репетиции и один открытый спектакль 4 августа 1944 года, после чего грянул гром: «Дракон» был снят со сцены и запрещен: так ярко Шварц так ярко выписал образ вождя-диктатора. Недаром позднее Шварц признался дочери: “Надо же! Писал про Гитлера, а получилось про нас”. В 1962 году "Дракон" был восстановлен Акимовым и снова был с треском снят. И пусть у Шварца была всего лишь сказка, но ее классифицировали как "вредную сказку". Вредную и опасную. Шварц был в отчаянии и шутил с друзьями: “А не написать ли мне пьесу про Ивана Грозного под названием «Дядя Ваня»”?

“Больно думать, — писал Корней Чуковский вдове писателя, — что Евгений Львович так и не увидел своего «Дракона» в печати. Он был не просто «талантливый драматург”, он был — для меня — гениален. Право же, это не фраза, это я ощущаю всем своим многоопытным сердцем…"

“Голого короля” Шварц закончил в 1934 году, а поставлен он был уже после смерти автора, в 1960 году, в театре "Современник". Шварц оказался и кинематографичен: “Золушка”, два “Обыкновенных чуда” – гаринский и захаровский, “Убить дракона”, “Тень” – лучшее тому доказательство».

(По материалам статьи Юрия Безелянского «Печальный сказочник» и воспоминаниям Ольги Форш.)