Дзарасов Солтан Сафарбиевич российский кризис: истоки и урок

Вид материалаУрок
4. Последствия финансово-экономической политики Кудрина-Грефа
Подобный материал:
1   2   3   4   5

4. Последствия финансово-экономической политики Кудрина-Грефа



Нам надо осознать, что кризис заложен в природе капитализма, и возврат к этому общественному строю означал для нас готовность нести любые тяжести, которые он опустит на наши плечи. В то время, когда решался вопрос о коренном изменении уклада нашей жизни, мало кто об этом думал. Поэтому тогда возврат к капитализму особых протестов не вызвал. Другое дело теперь, когда население вдоволь вкусило горьких плодов рынка и капитализма. Теперь мы больше готовы рассматривать вопрос о смене модели развития. В этой связи важно выяснить, что в наш кризис внесено внешними, независящими от нас обстоятельствами, а что является результатом наших собственных действий.

В начале 20-х гг. прошлого века, будучи канцлером казначейства (министром финансов) Великобритании, амбициозный политик Уинстон Черчилль решил вернуть фунт стерлинга к довоенному паритету золотого стандарта. Джон Кейнс отреагировал на это специальной работой «Экономические последствия валютной политики мистера Черчилля», где показал, что это уже невозможно сделать, и предпринятая авантюра плохо кончится. Так и случилось. Попытки возвращения к непосильному для ослабленной Англии золотому стандарту привели к резкому снижению реальной заработной платы и повышению народного недовольства. Начались такие массовые забастовки, что страна оказалась на краю катастрофы и революции.

К сожалению, на российских министров, А. Кудрина и Г. Грефа (его смена сути дела не изменила) не нашлось своего Дж. Кейнса, при том, что проводившаяся ими в течение последнего десятилетия финансово-экономическая политика имела куда более трагические последствия. Правда, недовольство ею выражалось всегда. Но фундаментальному анализу подвергнута не была. Наоборот, выступая в роли судьёй самим себе, А.Кудрин и Г. Греф затмевали критиков статьями и бесчисленными интервью, в которых уверяли, что идем от хорошего к лучшему. Теперь ясно, чего стоили эти заверения.

Главный порок деятельности двух министров и всего экономического блока правительства состоял в перенесении центра тяжести политики от реального сектора экономики на финансовый. Зацикленные на поверхностно воспринятых догматах западной ортодоксии, они сделали деньги альфой и омегой своего мышления. Манипуляция с деньгами и другими финансовыми бумагами превратились в основной род не только предпринимательской деятельности, но и для государственной политики, при полном игнорировании структурного и производственно-технического состояния экономики и уровня народного благосостояния.

Для всех вышедших из шинелей Гайдара и Чубайса членов экономического блока правительства, губительная для страны неолиберальная начинка является основным идейным багажом. Ничего другого из богатейшего арсенала мировой экономической мысли они не восприняли, а потому никакой другой политики, кроме превращения страны в топливно-сырьевой придаток развитых стран освоить не смогли. К этому приспособили всю экономику. Благо бы полученные от этого валютные доходы направлялись на развитие отраслей, обеспечивающих высокий технический уровень экономики. Но нет, наоборот, накопление денег под видом создания различных фондов (стабилизационного, резервного, благосостояния, будущих поколений) превратилось в необъяснимую самоцель. Не странно ли, например, принадлежащие будущим поколениям недра земли превращать в деньги сомнительной ценности, которые до них никогда и не дойдут?

Выдвинув финансовый сектор на первый план, власти превратили экономику в казино и обрекли реальный сектор на отставание. Дж. Кейнсу такая ситуация была знакома. О ней он писал:

«Когда расширение производственного капитала в стране становится побочным продуктом деятельности игорного дома, трудно ожидать хороших результатов».16

Мало того, мы повесили над своей головой меч постоянных угроз, и утратили перспективу страны. Ненормальность этой ситуации у всех на устах. Приведя график вопиющего качественного отставания российской экономики от американской, В.Якунин с предельной ясностью сформулировал широко обсуждаемые ныне вопросы:

«…кто решил, что природные ресурсы (нефть), находясь в земле, являются собственностью государства, а будучи выкачаны в наземный резервуар частной фирмой-нефтедобытчиком, чудесным образом меняют свою форму собственности и становятся собственностью этой фирмы…

Кто решил, что полученные в бюджет налоговые доходы от российского бизнеса поступают в профицит и объявляются ненужными для расходов в стране, помещаются в Стабфонд и фактически инвестируются в западную экономику (будучи размещёнными на счетах западных банков и даже в ценные бумаги)? Почему Российский бизнес дотирует западную экономику?

Кто решил, что одни отрасли (виды экономической деятельности) в стране могут быть сверхрентабельными (40-50%), а иные практически бездоходными? Причем, что интересно, сверхприбыльны самые национально неэффективные с точки зрения удельной добавленной стоимости (сырьевые и первых переделов), а низкодоходны – самые актуальные в современном экономическом мире интеллектуальноёмкие, инновационно-чувствительные виды экономической деятельности? Работают своеобразные финансовые насосы, перекачивающие средства из высоко наукоёмких, инновационных отраслей в сырьевые, наращивая структурную деградацию российской экономики».17

Ответы на поставленные вопросы просты и ясны. Обрисованная В.Якуниным структура российской экономики вытекает из принятой нами модели развития, и осуществлялась нашими реформаторами в интересах западных стран и в соответствии с проводимой ими стратегией в отношении России. Было более чем странно, что саморегулирующийся рынок работал против нас, но это не вызывало особого беспокойства властей. Так, все призывы к тому, чтобы подготовить страну к кризису, высокомерно отвергались объявлением России особым «островом стабильности», которую беда обойдёт стороной благодаря мудрости руководства. В порыве неуместного благородства А.Кудрин даже предлагал помощь США, что было проявлением полного непонимания положения дел в мире и стране.

Что касается «мудрости руководства», то она усматривалась в том, что зло было объявлено благодеянием. Чем более очевидным становилась деградация реального сектора экономики, чем ниже мы скатывались до роли поставщика топливно-энергетических ресурсов других стран, с тем большей гордостью объявлялось о превращении России в «великую энергетическую державу». Между тем такая ориентация российской экономики, её перевод от траектории научно-технического развития на роль поставщика топливно-энергетических ресурсов вытекал из того, что именуется «политикой разорения соседа» (neighbor beggar policy). Она-то и была заложена в принятой нами модели экономики, и гарантировало то, что нужно конкурентам – наша технико-экономическая неконкурентоспособность.

В свете этой стратегии следует оценивать и невозврат полученной от экспорта энергоресурсов валюты домой. Более губительной политики нельзя было придумать. Мы лишили нашу экономику источника роста и технической модернизации, а что теперь будет с оставленной за рубежом валютой, неизвестно. Для оправдания же невозврата валютных доходов в страну был выдвинут смехотворный довод, что, мол, от этого возникнет «голландская болезнь»18. Чтобы избежать её, наш премудрый министр финансов предложил ввести в оборот особый термин «стерилизация». Он утверждал:

«В случае невозможности стерилизовать необходимый объём свободной ликвидности во избежание нарушения макроэкономической сбалансированности и ускорения инфляции, Правительству придётся допустить серьёзное укрепление рубля, что крайне негативно отразится на положении отечественных товаропроизводителей… а также окажет дополнительное инфляционное давление на экономику».19

Министр был всецело озабочен интересами экспортёров нефти и газа. Ради них-то и поддерживался слабый курс рубля. Но почему-то его не интересовало, что тем самым был создан барьер на пути импорта передовых технологий в реальный сектор экономики. А ведь успехи первых советских пятилеток, а затем послевоенное чудо Японии, во многом были достигнуты благодаря импорту передовых технологий. У него же вопрос поставлен с ног на голову, причина рассматривается как следствие, а следствие – как причина. Денежное предложение определяется у А. Кудрина не в соответствии с потребностями экономики, а независимо от неё в туманной надежде, что его «стерилизация» будет улучшать экономику. В действительности зависимость обратная: только на основе эффективно функционирующей экономики может быть здоровая денежная система, не допускающая инфляции. Никакими финансовыми манипуляциями нельзя создать и поддерживать здоровую денежную систему без высокого уровня реального сектора экономики.

Если бы неолиберальная теория была верна, то у нас бы никакой инфляции не было. Ведь по этой теории, как сказано выше, рыночная экономика сама себя идеально регулирует, устремляясь к равновесию. От чего тогда головная боль с инфляцией? От того, что мы руководствуемся ложной теорией, будто свободные цены обеспечивают гармонию рынка.

Слепо следуя за своими либеральными учителями, А.Кудрин и Г. Греф полагают, что инфляция имеет чисто монетарное происхождение, т.е. зависит от того, много или мало денег в экономике. Поэтому им кажется, что ограничение денег ведёт к сдерживанию инфляции. Глубокое заблуждение! Денежное предложение имеет значение, но только подчинённое. В свое время это не захотел понять А. Чубайс, когда ограничительной финансовой политикой довёл экономику до глубочайшего спада и бартера, а инфляцию не остановил. Почему? Потому что главная причина нашей инфляции не избытке денег, а в господстве монополий, которые устанавливают такие цены на рынке, чтобы извлекать максимальную краткосрочную прибыль, а бессильный покупатель вынужден мириться с этим. Почему после снижения мировых цен на нефть в других странах снизились цены на бензин, а у нас нет? Потому что ни на каком другом рынке нефтяные монополии не имеют такой власти, как у нас, а, следовательно, возможностей повышать цены к собственной выгоде. Их аппетиты нисколько не сдерживаются политикой сдерживания денежного предложения Кудрина.

Признавая известное значение регулирования денежной массы, решающую роль в противодействии инфляции экономическая теория отводит двум другим способам. Либо жесткий контроль над ценами и недопущение их роста административным путем, либо совершенная конкуренция и не допущение их роста мерами рыночного соперничества. У нас нет ни того, ни другого. Потому-то «борьба с инфляцией» имела только ограниченный успех, что видно из ниже приводимой таблицы.

Таблица 2. Индекс потребительских цен (декабрь к декабрю предыдущего года) в %.


2000

2002

2003

2004

2005

2006

2007

2008

20,2

15,1

12,0

11,7

10,9

9.0

11,9

13,0

Россия в цифрах. 2008: Краткий стат. сб./Росстат. – М., 2008, С. 33.


Под видом борьбы с меньшим злом, - в чём тоже не преуспели, - пожертвовали тем, что выше всего - будущим экономики страны. Ведь дважды два экономической мысли состоит в том, что наиболее эффективной формой использования денег является их превращение в высоко качественные реальные активы. Давно известно, что деньги сами по себе, вне товара и капитала ценности не имеют. Ещё Евгений Онегин говорил о государстве, что «не нужно золото ему, когда простой продукт имеет».

В данном случае этого понимания не было. Внимание было переключено от продукта к деньгам. Финансовая политика свелась к манипуляциям с деньгами, и в стране был создан дефицит денежного предложения. Высокий уровень инфляции тянул вверх процентную ставку, которая держалась на заоблачной высоте 20-30-40%, а то и выше. Даже сейчас, когда в Японии она снижена до 0,1%, у нас держится на уровне 20%, а раньше была вдвое - втрое выше. При такой ставке процента предприятиям реального сектора надо было бы иметь рентабельность не ниже 40-50%, что невозможно.20

Таким образом, финансово-экономическая политика Кудрина–Грефа имела, роковые последствия. Во-первых, она создала ситуацию дорогих денег. Высокая коммерческая ставка тяжелым бременем ложилась на издержки производства. Это вело к инфляции издержек, т.е. к усилению того, что власти пытались предотвратить. Во-вторых, был создан непреодолимо высокий барьер на пути инвестиций в отрасли реального сектора экономики. В третьих, вынудила отечественные компании обратиться к иностранным займам, в результате чего их внешний долг превысил 400 млрд. долл., и приблизился к сумме всех резервных фондов страны, что теперь ставит под вопрос их реальность.

Теперь, когда разразился кризис, власти тут же забыли про «голландскую болезнь» и политику «стерилизации» денежного предложения. Крупнейшим государственным банкам выделяются много миллиардные средства для кредитования обанкротившихся компаний и коммерческих банков. Но кредит отнюдь не предназначен для того, кто обанкротился. Прошлое тех, кто промотал свои состояния (если это не очередная уловка) не оставляет надежды на возврат кредита с процентами. Поэтому будем называть вещи своими именами. Речь идет о субсидировании государством тонущих банков и корпораций.

При этом не будем касаться того, кто и как в условиях демократии вправе распоряжаться общегосударственными ресурсами. Поговорим о последствиях предпринимаемых мер. Делается нечто противоположное тому, что называли стерилизацией. Если при помощи последней правительство, хотя и безрезультатно, но всё-таки делало вид, что борется с инфляцией, то субсидированием банкротов оно прямо открыло ей зелёный свет.

Правительство продолжает игру на прежней, финансовой арене. Нет никаких гарантий, что выделенные деньги пойдут на освоения передовых технологий и расширение производства, а не для покрытия убытков, или новых валютно-финансовых спекуляций. Поскольку приток денег не имеет материального покрытия, то от этого надо ожидать дальнейшего роста цен и инфляции. От неё выигрывает продавец, но проигрывает покупатель, реальный доход которого снижается ровно на процент роста инфляции. Так на основную часть населения налагается инфляционный налог. Решение принимают наверху, а тяжесть бремени падает на плечи низов. Мало того, что грабители отобрали нашу собственность, мы ещё должны теперь оплачивать безумие их трат.

Происходящее падение ценности рубля хоронит также идею превращения России в мировой финансовый центр, что крайне необходимо для всех стран СНГ. Будет мало желающих осуществлять расчёты в ненадёжной валюте, когда рядом есть более надёжные. Для решения столь амбициозной задачи нужна не экономика газа и нефти, а развитая в научно-техническом отношении страна, товары которой пользуются высоким спросом на внутреннем и внешнем рынке.