Дзарасов Солтан Сафарбиевич, Институт экономики ран, г. Москва Посткейнсианство и планово-рыночная модель экономики доклад

Вид материала

Доклад

Содержание 1. О выполнимости программы модернизации 2. Частный интерес против общественного 3. Угроза гибели нашей цивилизации 4. Посткейнсианство: откуда и зачем? 5. Планово-рыночная модель

Подобный материал:

• Дзарасов Солтан Сафарбиевич российский кризис: истоки и урок, 542.61kb.
• Доклад на Всероссийской научной конференции «От СССР к рф: 20 лет итоги и уроки», 140.15kb.
• Российская академия наук Russian Academy of Sciences Институт экономики Institute, 164.35kb.
• Учреждение Российской Академии наук Институт экономики ран москва, Новочеремушкинская, 148.35kb.
• Акаев А. А., иностранный член ран, г. Москва, Пантин В. И., Институт мировой экономики, 55.74kb.
• Уральское отделение Российской Академии наук Институт экономики Уро ран курганский, 37.75kb.
• Ю. С. Пивоваров Прошу подтвердить получение, 33.67kb.
• Актуальность исследования. Рыночная экономика не может жестко управляться из единого, 175.53kb.
• «Рыночная экономика: сущность, достоинства и недостатки. Модель рыночной экономики, 497.79kb.
• «Вечерняя Москва», 23.8kb.

Дзарасов Солтан Сафарбиевич,

Институт экономики РАН, г. Москва

Посткейнсианство и планово-рыночная модель экономики

Доклад посвящен обоснованию трех основных идей.

1. Принятая нами в ходе реформ неоклассическая (чисто рыночная) модель привела не к росту, а спаду экономики, развалу её реального сектора и превращению страны в сырьевой придаток других стран. В результате страна переведена на траекторию гибельного пути развития.
   
2. Вместо неоклассической нам следует принять соответствующую нашим условиям и традициям планово-рыночную модель экономики, обеспечивающую экономический рост страны и возвращение России в число развитых стран.
   
3. Наряду с преподаванием неоклассической теории необходимо начать разработку и введение в учебный процесс посткейнсианской экономической теории, близкому к марксизму течению в кейнсианстве и более соответствующую нашим условиям. Между посткейнсианством и марксизмом нет чёткой грани, но их синтез даёт наиболее адекватную картину современного капитализма, и содержит теоретические ключи разработки необходимой нам планово-рыночной модели экономики.
   

1. О выполнимости программы модернизации


Хотелось бы начать с послания президента Медведева Д.А. к Федеральному собранию, в котором поставлена судьбоносная задача модернизации страны и для этого предложена широкая система мер. Как постановка задачи, так и предложенные меры, взятые сами по себе, кроме одобрения ничего другого вызвать не могут.

Однако достижимость поставленных целей вызывает серьёзные сомнения. Когда начинали рыночные реформы, то «шоковая терапия», как метод их проведения, объяснялась тем, что таким путём в исторически кратчайшие сроки мы поднимемся на уровень развитых стран. Теперь в послании президента слово «реформа» даже не употреблено. Последствия проведенных реформ настолько подорвали их репутацию, что, видимо, президент почел за лучшее о них не вспоминать. Широко разрекламированные в своё время среднесрочные программы Ельцина-Черномырдина привели нас к дефолту. Провалом завершилась на самом старте и путинская программа 2020. Она разрабатывалась и рекламировалась одновременно со вступлением страны в кризис. У нынешней программы модернизации страны не больше шансов быть выполненной.

Предложенная президентом Медведым Д.А. задача модернизации страны действительно необходима. Но постановка проблемы это ещё не гарантия успеха её решения. Предыдущие программы потерпели фиаско не потому, что их цели были плохими, а потому что страдали тем же пороком, что и нынешняя. Они исходят не из научного анализа реально сложившейся у нас ситуации, а из предвзятой идеологемы. Она состоит в том, что, якобы, при всех условиях рыночная экономика эффективнее плановой, а частная собственность – государственной. Так утверждает либеральная (неоклассическая) теория, и на этом держится принятая нами по рекомендации МВФ англо-саксонская модель экономики, хотя в нашей ситуации это утверждение опровергнуто практикой.

Добросовестные авторы на Западе не скрывают, что предложенная нам модель рынка имела иные цели, чем те, о которых говорилось. Скорее, это был Троянский конь, чреватый превращением российской экономики в сырьевой придаток Запада. «Преобразовательные задачи для стран Центральной и Восточной Европы с самого начала 90-х годов, - пишет американский институционалист Дж. Ангресано, - исходили из интересов Запада и определялись идеологическими постулатами, присущими неоклассической теории, такими, как предоставление рынка западным кредиторам, доступ к сырью этих стран и усиление политического влияния в регионе».ⁱ

Приватизация осуществлена таким образом, что у государства не остались рычагов воздействия на экономику. Считалось, что рынок настолько хорош и совершенен, что не надо ему мешать, и он сам собой всё сделает наилучшим образом. Теперь мы видим, что это не так. Но поезд ушёл. Все рычаги воздействия на экономику отданы в частные руки для достижения частного интереса, и какие бы замечательные программы не принимала власть, теперь у неё нет способов заставить частный капитал действовать в интересах всего общества, как того требует программа модернизации.


2. Частный интерес против общественного


Двадцатилетний период развития в рамках принятой модели экономики показал, что общие интересы страны и народа низведены до роли ничего не значащего привеска. При осуществлении реформ на первый план было выдвинуто первенство интереса личной наживы, которое фигурирует в неоклассической теории под названием максимизации прибыли (для фирмы) или блага (для домохозяйства). Что касается общего интереса (блага), то он якобы достигается само собой в качестве производного от основного. Причём, западные архитекторы реформ (Сакс, Ослунд) и наши реформаторы (Гайдар, Чубайс) провели любопытную операцию. Выпятив интерес личной наживы как основной двигатель экономики, они выбросили за борт общий интерес как ненужный рудимент социалистического прошлого. «Наше дело делать деньги, остальное нас не касается», заявили о себе новые собственники. Тем самым российский имущий класс отмежевался от западного, который утверждает прямо противоположное: собственность есть, прежде всего, ответственность. Уже по одному этому рынок и частная собственность не могли иметь у нас те же последствия, что на Западе.

В первой декаде текущего двадцатилетия объём ВВП упал до половины советского уровня, а во второй еле его достиг. Двадцать лет торчим на одном и том же уровне. Какая другая страна (я не говорю о ряде наших соседей по СНГ) ещё находится в таком положении? Ещё важнее то, за счёт чего достигнут этот уровень? За счёт добычи и продажи природных ресурсов, что привело к разрушению реального сектора экономики, прежде всего, машиностроения и легкой промышленности.

Я живу рядом с бывшим флагманом советского станкостроения – заводом им. Орджоникидзе. Его судьба глубоко символична. Уникальное оборудование предприятия продано на металлолом, в цехах теперь располагаются магазины и музыкальный клуб. О модернизации изношенных производственных фондов заботы нет. Отсюда рост техногенных катастроф одна страшнее другой. Создаваемые по их поводу комиссии не раскрывают их главную причину – доходы предприятий перекачиваются в частные карманы при полном отказе от их обновления и модернизации. А пока сооружения взрываются, а самолеты падают, выкаченные из российской экономики доходы миллиардами уплывает за рубеж. Общая сумма вывезенного капитала достигла астрономической величины в 1,3 триллиона долларов, что сопоставимо со стоимостью всех основных фондов Россииⁱⁱ. Добавьте к этому рост смертности и сокращение численности населения, и станет ясно, что идём от плохого к худшему.

Единственным якорем спасения стали для нас Северный поток, Южный поток, Восточный поток и прочие потоки. После распродажи производственных активов, мы теперь унизительно предлагаем себя всем в качестве поставщика сырья. При этом не принимается во внимание, что природные ресурсы принадлежат не только нам, но и будущим поколениям. Живём не за счет собственного ума и труда, а за счёт своих детей и внуков. Вот куда нас привела существующая модель экономики.


3. Угроза гибели нашей цивилизации


Но есть ещё и нечто худшее. Погружение нашего корабля на дно моря особого беспокойства у его обитателей не вызывает. Имеется в виду не только наживающаяся прослойка, но и те, кто кроме потерь ничего не имеет, включая и научную общественность, равнодушно взирающую на то, куда дрейфует наш государственный корабль. Получается, что послевоенный советский период был апогеем российской цивилизации. Именно тогда, Россия в лице Советского Союза стала второй державой мира и достигла такой вершины, на которой она не была ранее, и теперь больше не будет никогда. Если США считать Римом, то СССР был Карфагеном. На такой вершине бывают только раз. С перестройкой и реформами российская цивилизация пошла на спад, и теперь находится на нисходящей фазе, и не видно сил, способных повернуть нисходящую кривую на восходящую. Если называть вещи своими именами, то у нас не просто кризис, а нечто худшее. Мы переживаем катастрофу, чреватую гибелью российской цивилизации.

Правда, угроза нашему выживанию возникала в истории не раз. Такими были захват Москвы поляками в начале 17 века, затем нашествие Наполеона, и, наконец, во время Отечественной войны. В те годы мы оказывались в положении, которое характеризуется А. Тойнби, формулой: вызов – ответⁱⁱⁱ. В каждом случае на вызов истории Россия смогла дать достойный ответ, отстояла свою свободу и независимость. Поражение в холодной войне поставило нас в сходное положение. Нам брошен вызов, состоящий в угрозе потери нашей независимости. Она создаётся нашей неконкурентоспособностью, неспособностью предложить на мировом рынке ничего кроме сырья и энергоресурсов в виду развала реального сектора экономики и деиндустриализации страны, зависимостью от импорта по широкому кругу товаров первостепенной важности. Произошло резкое падение международного престижа страны. У нас не осталось друзей, они покидают слабых и примыкают к сильным.


4. Посткейнсианство: откуда и зачем?

Доведя страну до нынешней слабости, реформаторы убеждают нас теперь, что единственным спасением для нас является привлечение иностранного капитала. На определённых условиях это, наверное, допустимо. Но никто не будет любить нас больше, чем мы сами себя. Никто не будет заботиться о нас, если мы сами не найдём в себе сил для нового подъёма. Надежды на доброго дядю – обман.

В такой ситуации нет ничего важнее хорошей теории, проливающей свет на пути и перспективы развития страны. Её сейчас у нас нет. Что на это не подходит марксистская теория в её догматическом, советском варианте ясно из опыта прошлого. Советская идеология сильно окостенела и не смогла ответить на вопросы времени, указать на те социальные силы и процессы, которые подтачивали и разъедали устои общественного строя и привели его к гибели. Но ещё меньше отвечает нашим нуждам принятая теперь либеральная (неоклассическая) теория. Советский марксизм хоть в догматической форме, но говорил о наших проблемах. Неоклассическая теория не менее догматична, далека от реальности и порождает иллюзии. Даже на Западе, на почве которого она возникла и условиям которого соответствует более всего, эта теория подвергается фундаментальной критике за несоответствие реальным процессам.

Хотя по традиции советского периода, власти навязали неоклассику преподавательскому корпусу, о её несостоятельности на Западе говорили задолго до печального опыта постсоветских государств. Еще в 1983 году выдающийся американский посткейнсианец А. Эйхнер писал: «Экономикс как дисциплина состоит из теоретического аппарата … который не соответствует действительности. В самом деле, эта теория немногим более чем разработка набора дедукций, предлагающих комплект метафизических, а, следовательно, ненаучных аксиом. Неудивительно, что любая, основанная на такой теории, государственная политика просто кличет беду».^iv Сегодня мы это увидели ещё раз. Теорией общего равновесия и оптимальностью по Парето, якобы неотъемлемо свойственных капитализму, неоклассическая теория закрывала себе глаза на надвигавший кризис.

Что касается нас, где культурная почва глубоко отлична от западной, то здесь неоклассика показала свою полную непригодность. За исключением торговли и сферы услуг, превозносимый неоклассической теорией частный собственник в наших условиях оказался не только менее эффективным, чем советский директор, но ещё и небывалым мотом и мошенником. По своему образу и подобию частный собственник сделал общество криминальным, а основные звенья общественной жизни заразил коррупцией. Он принёс в нашу жизнь то, чего у нас никогда прежде не было: практику похищения людей с целью выкупа, заказные убийства и рейдерский захват собственности и т.д.

Теоретические истоки наших многочисленных бед, на мой взгляд, надо видеть в неоклассической теории, которая была предложена нам в соответствии с западной стратегией подчинения российской экономики своим интересам. Наше экономическое мышление также формировалось в этом направлении. В наиболее благоприятное положение поставлены учебные заведения, формирующие у молодёжи угодное Западу либеральное понимание вещей. С такой же целью подбираются переводимые учебники и работы отдельных авторов. Среди них нет альтернативных изданий. Между тем, мировая экономическая мысль чрезвычайно богата и разнообразна. За фасадом того, что рекламируется для сбыта за рубеж, остаются малоизвестные нам бесценные идейные бриллианты. Конечно, прямо в глаза они бросаются не всегда. Чтобы добраться до них, надо просеять немало теоретической «руды». К сожалению, должной работы в этом направлении нет. Мы принимаем то, что нам предлагают, и не ищем то, что нам нужно. Нелегкую работу над альтернативной экономической теорией никто не финансирует, и ее приходится проводить на свой страх и риск, мотивируясь профессиональным интересом и чувством гражданской ответственности.

Такой бесценной представляется мне альтернативная неоклассике посткейнсианская экономическая теория. Многие считают название неудачным, ибо она не меньше связана с Марксом, Калецким, Кальдором, Джоан Робинсон и рядом других выдающихся экономистов современности. Но поскольку название стало обиходным, то приходится его придерживаться. Гораздо важнее, что посткейнсианцы отвергают неоклассику и противопоставляют ей свой альтернативный подход по широкому кругу проблем вплоть до методологии экономического анализа, что при всех различиях авторов придаёт этой теории определенную цельность.

Посткейнсианство отвергает исходное положение неоклассики о свойстве рынка и капитализма стремиться к спонтанному саморегулированию, достижению общего равновесия, так называемой оптимальности по Парето, и способности агентов рынка точно рассчитать и предвидеть результаты своих действий. Наоборот, – говорит посткейнстанство, – экономика характеризуется фундаментальной неопределенностью будущего, и точные последствия своих действий люди предвидеть не могут. Кризисные спады явный тому показатель. В рынке и капитализме заложена тенденция не к равновесию, а к его нарушению, когда экономике приходится функционировать «на острие ножа», чреватого обострением социальной напряжённости. Чтобы избежать её, общество должно воздействовать на экономику с помощью государства. Отсюда выдвижение посткейнсианством на первый план задачи обеспечения занятости путем стимулирования частных и государственных инвестиций и накачивания совокупного спроса как стимулятора экономического роста.

Одним словом, посткейнсианство является бесценным даром для нас при условии дополнения его отечественными разработками, обобщающими наш собственный опыт. В советской практике государственного регулирования и планирования было много негативного, но, как теперь ясно, было немало и позитивного. Кризисных спадов экономики не было, рабочих на улицу не выбрасывали и без средств существования не оставляли, жильё люди получали бесплатно, а угрозы его потери не было. Каждому человеку были обеспечены минимальные социальные гарантии. Не от всего своего надо отказываться! Требуется работа, подобная той, которую в агротехнике принято называть районированием сорта, его приспособлением к иным почвенно-климатическим условиям. Российская почва глубоко отлична от англо-американской, а потому приспособление посткейнсианства к нашим условиям надо рассматривать как проблему исключительной теоретической и практической значимости.

5. Планово-рыночная модель


Необходимость государственного регулирования признаётся всеми представителями посткейнсианства. Но по вопросу о степени регулирования есть различия. Правое крыло посткейнсианства стоит на позициях более ограниченной роли государства, а левое доводит эту роль до признания необходимости планирования экономики, но, разумеется, не директивного, а индикативного типа. Так, например, вышеупомянутый американский экономист А. Эйхнер предлагает путем создания трехсторонней комиссии из представителей государства, бизнеса и профсоюзов постоянно согласовывать и планировать основные экономические параметры: цены, заработную плату и инвестиции. Тем самым он по существу предлагает реализовать старое социал-демократическое требование: рынок – насколько возможно и планирование – насколько необходимо.

Хотя есть исключения, но в основном такова позиция посткейнсианцев. «В посткейнсианской картине мира, – пишет Джон Марангос, – единство хозяйственной системы достигалось через «индивидуализм, который требовал частной собственности и рынка. Равенство проявлялось через участие индивидов в решении общественных дел, экономическое планирование и обеспечение общего блага. Так, индивидуальность сочетается с общим благом через процесс участия, в ходе которого индивиды объединяются ради планирования, нацеленного на достижение этого общего блага. Как таковая, существовала неразрывная связь между индивидуализмом, участием и вмешательством государства в экономику. Таким образом, участие в общественных делах усиливало экономическую свободу и планирование и стимулировалось идеологией личной заинтересованности и общего блага. Государственное вмешательство было существенным и государство – ответственным за функционирование экономики. Государственное вмешательство обеспечивало полную занятость и достижение социальных целей, а государственная собственность позволяла избежать провалов рынка. Это восприятие общества является полной противоположностью ортодоксальному взгляду, который был навязан России и Восточной Европе в качестве доминирующей идеологии».^v

Если всё сказанное свести к теоретической формуле, то речь идёт о планово-рыночной модели экономики, конвергентно сочетающей положительные черты плановой системы с достоинствами рыночной экономики. Стратегия выживания диктует нам такой выбор, подобно тому, как это сделал Китай более тридцати лет назад, с тех пор развивающий свою экономику беспримерно высокими темпами. Именно китайский опыт представляет разумную альтернативу тому, что делается у нас. K сожалению, он крайне скудно освещается и анализируется нами, в то время как на Западе он постоянно находится в центре внимания.^vi Известный американский экономист, лауреат Нобелевской премии Л. Клейн также подвергает критике российских реформаторов, утверждающих, что их стратегии альтернативы нет. «На самом деле, - пишет Л. Клейн, - жизнеспособные альтернативы существуют. Китайская реформа, о которой было известно еще до середины 80-х годов, пошла по совершенно другому пути. Сельское хозяйство и малая предпринимательская деятельность были полностью экономически раскрепощены или либерализованы. В определенной степени происходила и приватизация, но она никогда не занимала центрального места. В некоторых сферах большое значение придавалось рыночному ценообразованию и индивидуальному принятию решений. Официально провозглашенная цель состояла в модернизации производства на основе рыночного социализма, без резкого массированного внедрения частной собственности».^vii

Нам не следует забывать, что именно в рамках планового хозяйства мы из отсталой страны превратилась во вторую сверхдержаву мира, а потому к китайскому опыту следует относиться не с идеологических, а прагматических позиций. Планирование – это то, что мы умели, как никто другой, и отказ от него явился для нас роковым. Каковы бы не были теперь трудности его возобновления, другого пути выжить у нас нет. Это, разумеется, не означает возврата к советской практике централизованного планирования. Но в виде идущего снизу индикативного планирования только и представляется возможным обеспечение макроэкономической сбалансированности и жизненно важного для нас экономического роста.

При всех условиях для выхода из кризиса нам необходима активная политика государственного регулирования экономики. Итоги двадцати лет показали, что приватизация крупной собственности себя не оправдала. С ее помощью создан не класс эффективных предпринимателей, а класс криминальных собственников, губящих страну и экономику. Необходимость перехода к планово-рыночной экономике стучится во все двери и окна как единственный способ предотвращения нависшей над нами угрозы. Правда, это не легко осуществимая перемена, поскольку придется:

во-первых, взять ориентацию на созидательное предпринимательство в лице государственного, малого и среднего бизнеса;

во-вторых, восстановить государственную собственность на рентные и другие высокодоходные отрасли экономики и призвать на сцену ответственный менеджмент, способный на модернизацию и эффективное управление;

в-третьих, пойти на чрезвычайные меры по чистке государственного аппарата от криминальных и коррумпированных элементов и установление демократического контроля над его деятельностью, чего сейчас нет.

Какими бы трудными не были эти меры, угроза гибели диктует их необходимость. Понятно, что изменения в направлении создания функционирующей на демократических и правовых началах планово-рыночной системы не могут быть осуществлены без ущемления интересов тех, у кого сейчас лакомые куски собственности и власти. Они всеми силами будут стараться не допустить перемен. Надо также учитывать, что поворот к планово-рыночной модели экономики, вызовет негативную реакцию на Западе. Тем не менее, другого выхода нет. Выживание важнее любых препятствий, которые могут оказаться на нашем пути, а потому всё должно быть отброшено, кроме того, что мы должны выжить и отстоять себе место в ряду других цивилизованных народов.