Автор и читатель в публицистике ф. М. Достоевского 70-х гг. XIX в
| Вид материала | Диссертация |
| 3. «Знающие люди поймут…»: компетентность автора и читателя в «ДП» Какой же я репортер Неужели и я экономист, финансист? Никогда таковыми не был Штатским военным |
- Символический реализм Достоевского в 40-50 годы 10 § Понятие реализма к 40-м годам, 286.21kb.
- Дэвид Д`Алессандро Войны брендов, 1859.7kb.
- Темы курсовых работ по «стилистике и литературному редактированию» Особенности употребления, 17.74kb.
- Исследование феномена любви в русской публицистике XIX-XX, 134.73kb.
- Произведения Н. С. Лескова для детей и проблема детского чтения в публицистике и критике, 452.95kb.
- Эльги Миры «Скорлупа», 73.33kb.
- Ф. М. Достоевского «бобок» в контексте темы кладбища в русской литературе XIX века, 87.06kb.
- Шилова Н. Л. Достоевский и проблема интерпретации "Египетских ночей" Пушкина, 107.99kb.
- В российской публицистике XIX – нач., 118.43kb.
- Ф. М. Достоевского XXXV международные чтения «Достоевский и мировая культура», 225.51kb.
3. «Знающие люди поймут…»: компетентность автора и читателя в «ДП»
По замечанию В.В. Виноградова, в «Дневнике» «создается образ "я", непосредственного наивного создания, неискушенного в юридических тонкостях, некомпетентного и даже смутного, скорее чувствующего, чем мыслящего, но свободного, чуждого всякой заданной позы (а потому и фальши)»414.
Характерно, что автор во многих случаях позиционирует себя не как человек, который кем-либо является или представляет чьи-либо интересы. Скорее, границы его личности обозначаются для аудитории в тех фрагментах, где подчеркивается, кем он не является:
«Но… дай Бог, чтобы новая грядущая туча рассеялась и все предчувствия мои оказались лишь "пылкими" моими же фантазиями – фантазиями ничего не понимающего в политике человека» (25, 166).
«Но - какой я критик? Я действительно хотел было писать критическую статью, но, кажется, я могу сказать кое-что лишь "по поводу"» (21, 54).
«Однако я и забыл о выставке. Впрочем... Какой же я репортер; я хотел лишь сделать несколько отметок "по поводу"» (21, 77).
«Я не могу решить, что тут нужно, я не юрист...» (22, 72)
«Впрочем, я не петербургский фельетонист и не об том совсем заговорил. Начал об редакционных рукописях, а свел на чужое дело» (21, 107).
«Господи, неужели и я, после трех лет молчания, выступлю, в возобновленном "Дневнике" моем, с статьей экономической? Неужели и я экономист, финансист? Никогда таковыми не был» (27, 5).
О духовенстве: «Но все-таки, что же он стал бы тут проповедовать? - (приходит мне иногда в голову как светскому человеку, с делом незнакомому)» (21, 60).
«Но это дело медицинское, а я в нем мало знаю» (21, 35).
«Биржевикам бы надо, кажется, радоваться, что явилась и у нас всех соединившая мысль, а впрочем, что ж я учу биржевиков, что им выгоднее?» (ПМ, 26, 240).
«Впрочем, поспешу оговориться в скобках: я так давно оставил инженерное и военное дело, что не претендую ни на малейшую в этом смысле компетентность» (26, 35).
Автор может первым признаваться в своей заведомо меньшей компетенции, чем у публики:
Впрочем, оставим; чувствую из всех сил, что заговорил не на свою тему. И даже уверен, что юридической наукой все эти недоразумения давным-давно уже разрешены, к полному спокойствию всех и каждого, а только я один из всех про это ничего не знаю. Поговорю лучше о таланте; всё же я тут хоть капельку да компетентнее (22, 54).
В приведенном примере мы видим, что автор «Дневника», по его собственным словам, некомпетентен не только в «чужой» сфере деятельности. Он не полностью профессионален и в своей собственной («капельку да покомпетентнее»). Как полагает О. Евдокимова, подобные тактические ходы объясняются тем, что «Достоевский не стремится… выступить в качестве литератора. Напротив, ему свойственна даже боязнь показаться профессионалом, человеком узкого дела. Он хочет выглядеть человеком общества, а не специальности, человеком, “сказывающим” о жизни"»415. В этом также проявляется установка на «искренность» по отношению к читателю (см. выше). Автору для завоевания доверия аудитории выгоднее подчеркивать мнимую некомпетентность даже в основном своем деле – писательстве. Вот типичный пример: «И вот странность, я никогда ничего не умею описать в этом роде, теряюсь и разбиваюсь, начиняя с середины и даже с конца, и никогда почти с начала» (Варианты, 23, 257).
Характерен в этом смысле формальный отказ от «литературно-критического отдела» в «Дневнике»: облик автора должен иметь как можно меньше общего с собственно «литературным»416 кругом, быть равным по компетенции «среднему» читателю (большинству), а не профессиональному литератору (заведомому меньшинству). Если в «Дневнике» повествующее лицо говорит о тех или иных художественных текстах, то всегда подчеркивает свой непрофессионализм. Характерна, например, обмолвка: «Об “Нови” я, разумеется, ничего не скажу… Да и не мне говорить» (25, 27). Далее следует негативная оценка романа И.С.Тургенева, но в целях «самозащиты» всегда используются именно слова о «незначительности» мнения автора и собственном дилетантизме417: «…впрочем, я, кажется, пускаюсь решительно в критику, а это не мое дело» (25, 53).
И все же, несмотря на создаваемую автором иллюзию, что читатель имеет дело с автором-«дилетантом», в «Дневнике» есть и другая, противоположная тенденция: автор как «всеведущая» личность, которая демонстрирует неоспоримость преподнесенной информации418.
П. Фокин, касаясь этой темы, замечает: с одной стороны, повествующее лицо «Дневника» показывает неуверенность в правильности своих суждений (для этого используются маркеры субъективности его позиции – «кажется», «может быть» и т.п.), «но одновременно автор не дает нисколько усомниться в собственных знаниях»419, и, в конечном счете, предстает более компетентным, чем его мнимо-компетентные идейные оппоненты (по версии Фокина, «компетентные» только для читателя, но не для автора). Повествующее лицо в этом плане оказывается уже сверхкомпетентно420, а значит, его статус по отношению к читателю выявляется как более высокий.
Мы можем проиллюстрировать этот принцип на примере того, как «штатский» автор противопоставляется читателям-оппонентам, которые могут посчитать себя «профессиональными военными». С одной стороны, повествующее лицо оговаривается, предвосхищая обвинения в некомпетентности: «Да нам войска, чтобы всё это защитить (по моему, штатскому впрочем, мнению), надо гораздо больше иметь, чем у наших соседей» (21, 92). Но и его идеальные читатели-оппоненты – «штатские люди» – также могут оказаться неправыми, и слабость их позиции будет состоять опять же в том, что они не являются профессионалами военного дела: «Легко это кажется лишь тем штатским людям, которые, сидя в своих кабинетах, критикуют теперь наши военные действия…» (26, 39).
В конечном счете, сравнение автора с другими «малокомпетентными» иронично по отношению к последним: « Штатским военным, разумеется, всё это будет смешно. Да и факта, опять-таки, никакого они не признают вовсе» (26, 42); «Не о военных ошибках наших возьмусь судить я, малокомпетентный в этом деле человек (хотя малокомпетентные-то, кажется, всех более у нас теперь и горячатся)» (26, 34). Тем более, что в другом контексте автор выражает надежду на понимание читателя-реципиента, который оказывается именно военным-«профессионалом»: «Знающие люди поймут…» (26, 39).
Подобным же образом, приступая к теме «финансов» в «Дневнике» 1881 г., автор подчеркивает собственную некомпетентность, но тем самым иронизирует над «нашими финансистами», которые могут прочесть его высказывание: «Где уж мне равняться с нашими финансистами (NВ. Вот только б не сочли они себя, с моих слов, в самом деле финансистами.)» (ПМ, 27, 79).
Другое суждение П. Фокина о соотношении «компетентности» автора и читателя в публицистике Достоевского, на наш взгляд, стоит переосмыслить. Как пишет исследователь, принцип, согласно которому в статьях «Дневника» иностранные выражения даны вначале на языке оригинала, а затем следует их перевод на русский должен, согласно замыслу Достоевского, свидетельствовать о том, что автор более осведомлен, чем публика421. Очевидно, это не совсем так. Как доказывает А.В. Архипова, перевод иноязычных выражений дается в журнале лишь потому, что автор «Дневника» хотел быть предельно понятным, – это было реакцией на просьбу реального читателя-реципиента422. Тем не менее, автокомментарий как некий субжанр статей, и вправду, занимает важное место в «Дневнике». В частности, повествующее лицо в специальных статьях объясняет, что значат те или иные специфические слова, которые он наиболее часто употребляет423 («Что значит слово "стрюцкие"»), и демонстрирует тем самым особые познания в быте и жизни городского жителя, которыми он делится с публикой.
Итак, контексты, связанные с проблемой профессионализма автора в различных сферах – ещё одно поле постоянной игры для статусов автора и читателя424. Формально «некомпетентный» автор «Дневника» оказывается ближе к читателю-реципиенту, чем «профессионал» в своем деле425. Благодаря своей «искренности» автор проникает в самую суть явления, в отличие от «мнимокомпетентного» оппонента – воображаемого или реального.
Отметим в этой связи, что в сознании Достоевского более ценен ответный отклик читателя-«непрофессионала», чем отзыв профессиональной критики: «Писателю всегда милее и важнее услышать доброе и ободряющее слово прямо от сочувствующего ему читателя, чем прочесть какие угодно себе похвалы в печати. Право, не знаю чем это объяснить: тут, прямо от читателя, - как бы более правды, как бы более в самом деле»426.