Учебно-методический комплекс по направлению «Новейшая политическая история России»
| Вид материала | Учебно-методический комплекс |
- Учебно-методический комплекс по дисциплине Политическая история современной России, 403.41kb.
- Учебно-методический комплекс «Новейшая история зарубежных стран, XX век» ( Загладин, 43.43kb.
- Учебно-методический комплекс по дисциплине Политическая история россии специальность:, 802.31kb.
- Учебно-методический комплекс по дисциплине сд 07 «Политическая история России новейшего, 770.58kb.
- Учебно-методический комплекс по дисциплине история россии начала ХХ в. Специальность:, 448.36kb.
- Учебно-методический комплекс по дисциплине «новая и новейшая история зарубежных стран», 6467.06kb.
- Учебно-методический комплекс по дисциплине «Новейшая история Запада,Ч. 1» для направления, 719.08kb.
- Учебно-методический комплекс Рабочая учебная программа Для студентов очной формы обучения, 581.39kb.
- Василенко Юрий Владимирович учебно-методический комплекс, 621.59kb.
- Борисова Надежда Владимировна, Пунина Ксения Александровна учебно-методический комплекс, 782.2kb.
Политика и государство
О политической коррупции в «позолоченном веке» написано немало. Политические решения служили исключительно выгоде лидеров бизнеса либо корыстным интересам политиков.
Современные выражения, обозначающие чиновничью коррупцию, такие, как «поиск ренты, откат» (rent-seeking) и «приватизация государства» (state capture), превосходно подошли бы к американской политической жизни того времени, но при этом нужно сделать одну оговорку: тогда это считалось нормой, а не отклонением от нее. Тесное переплетение политики и бизнеса не порождало больших моральных проблем в условиях, когда в стране царил дух накопительства и общепризнанным критерием успеха считалась величина дохода.
Сенатор Бойес Пенроуз от штата Пенсильвания описал отношения между политикой и бизнесом таким образом: «Я верю в разделение труда. Вы послали нас в Конгресс; мы принимаем нужные законы, на основе которых вы делаете деньги; из вашей прибыли вы финансируете нашу избирательную кампанию, чтобы снова послать нас в Конгресс, где мы будем принимать законы… дающие вам возможность получить еще больше денег. Ваш долг заключается в том, чтобы помочь нам находиться здесь, а наш долг — принимать нужные вам законы» Общество в целом терпимо относилось к такому положению дел, однако откровенный цинизм и масштабы коррупции все же приводили к разоблачениям и скандалам.
Классическим примером коррупции «позолоченного века» может служить дело строительной компании Credit Mobilier. Ее создал Томас Дюран — крупный акционер железной дороги Union Pacific. Формально компания выступила как независимый подрядчик и назначила за строительные работы чрезмерно высокую цену. Таким образом, акционеры железной дороги Union Pacific заключили контракт сами с собой, присвоив дополнительную прибыль через компанию Credit Mobilier. В то время это было обычной практикой в бизнесе. Но особенность данного случая состояла в том, что компания Union Pacific получила от государства большие земельные участки для строительства железной дороги, а с помощью компании Credit Mobilier были присвоены не деньги миноритарных акционеров, а государственные субсидии. Возникла угроза расследования в Конгрессе. Чтобы воспрепятствовать этому, Оукс Эймс, конгрессмен от штата Массачусетс и акционер Union Pacific, распространил среди влиятельных конгрессменов пакет акций Credit Mobilier. Список этих конгрессменов (составленный Эймсоми похищенный у него) был опубликован в нью-йоркской газете Sun в 1872 году в рамках президентской предвыборной борьбы. Это вызвало публичный скандал, и расследование стало неизбежным. Общественность осудила поведение Эймса, однако он заявил, что его действия «ничем не отличаются от практики, когда установление контакта с тем или иным деловым сообществом включает в себя дарение акций ведущим бизнесменам, с тем чтобы сделать их заинтересованными лицами»
Другим отличительным признаком раннего капитализма являются участие политиков в крупных коммерческих проектах, прямая вовлеченность государства в предпринимательскую деятельность. В структурном плане это можно толковать как отсутствие или нечеткость границы между бизнесом и государственным управлением, между экономикой и государством. В Европе в период раннего капитализма принадлежавшие государству ресурсы долгое время широко инвестировались в крупные строительные и торговые проекты, а государственные чиновники выступали в роли капиталистических предпринимателей. С другой стороны, крупные торговые компании осуществляли функции управления и были хорошо вооружены.В Западной Европе формирование государства происходило в «классической» последовательности: консолидация центральной государственной власти; образование специализированной бюрократии; демократизация и участие народа в управлении государством. И экономическая инициатива первоначально исходила от государства (особенно ярко это проявилось в период меркантилизма), и лишь позднее она перешла к гражданскому (буржуазному) обществу.
Между тем в Америке формирование государства шло в обратном порядке. Сначала сформировалась демократия, основанная на партийной системе и вовлекавшая в политическую жизнь широкие массы, и лишь намного позже (в конце 1870-х) появилась государственная служба и сформировалась бюрократия как отдельная социальная категория. Этот процесс завершился укреплением федеральной власти (начиная с 1900года). Можно добавить, что, как и в пери-од раннего капитализма в Европе, границы между политикой и бизнесом не было, однако в США имела место обратная динамика: в XIX столетии бизнес-группы доминировали над государством, и только с начала прошлого века государство стало перехватывать экономическую инициативу и осуществлять регулирующие функции. Гегель, де Токвиль и Маркс либо вообще отказывались признавать существование в США государства, либо рассматривали его как фиктивное, хотя Маркс считал, что как раз такой тип государства идеально подходит для буржуазии. Слабость (или даже фиктивность) федерального государства уравновешивалась сильной властью на уровне общин, то есть гражданским обществом. Для большинства сельских жителей Соединенных Штатов Америки порядок и нормы поведения вырабатывались в рамках механизмов, регулировавших общинную жизнь, или в процессе судебных разбирательств при содействии местных органов власти и шерифов. В политике на общенациональном уровне доминировали партии и их влиятельные представители в Конгрессе. Партийные боссы, сена-торы и конгрессмены также контролировали законодательную деятельность в штатах.
Такая система идеально подходила для локализованного общества мелких предпринимателей, однако по окончании Гражданской войны, когда в США фактически сформировалось однопартийное (республиканское)государство и набирали темпы концентрация производства и индустриализация, эта система очень быстро оказалась во власти сильных акторов, появившихся в экономике. Повальная коррупция в тогдашней Америке была в той же мере обусловлена целенаправленными стараниями баронов-разбойников «приватизировать» государство, в какой и природой самого государства (партиями и системой распределения политических благ среди победителей в партийной борьбе), его органической неспособностью установить ограничения и нормы, соответствующие новым формам экономической деятельности. Реальная власть президента значительно уступала власти партийной машины и конгрессменов. У президента не было не только администрации, которая помогала бы ему проводить независимую политику, — у него не было даже помощников. Вплоть до конца XIX века все попытки создать сильное государство как регулирующий орган были нерешительными и непоследовательными. К концу XIX столетия индустриализация и концентрация экономической власти в руках крупных корпораций, а также образование новых национальных рынков при-вели к тому, что силы, определявшие жизнь первичных сообществ, вышли за пределы этих сообществ, результатом чего стал нарастающий процесс социального отчуждения.
Непонятный для малого бизнеса способ деятельности крупных корпораций, политика, не отвечающая интересам общества, быстро углубляющиеся классовые противоречия способствовали появлению движения прогрессистов. Новый средний класс, сформировавшийся в городах, стал главной силой, требующей поднять уровень морали в политике, освободить правительство от влияния людей, преследующих личные интересы, и усилить контроль общества за деятельностью корпораций. Рассуждая о причинах прогрессистских реформ, историк Роберт Вибе писал: «Обострявшийся конфликт и рухнувшие мечты вкупе со смутным ощущением, что жизнь приносит все меньше благ, породили мощный спрос на наведение порядка». Требования прогрессистов сомкнулись с усилиями федерального правительства, и реорганизация государства стала главным политическим процессом первого десятилетия ХХ веке.
Государство против Standard Oil
В 1860-е годы американская нефтяная отрасль состояла из множества сравнительно мелких независимых компаний, занимавшихся добычей нефти, ее переработкой, транспортировкой и распределением, причем уровень добычи и цены определялись свободной игрой рыночных факторов. Подъем компании Standard Oil начался в 1867-м, когда в штате Огайо несколько нефтеперерабатывающих компаний образовали товарищество(Рокфеллер, Эндрюс и Флэглер). Через три года оно было преобразовано в компанию Standard Oil of Ohio, капитализация которой достигла 1 млн долларов. Рокфеллер и его партнеры сконцентрировали свои усилия на завоевании монопольного положения в нефтеперерабатывающем бизнесе. Для достижения этой цели они разработали несколько примечательных стратегий и решений.
В 1867 году, когда эта компания появилась, она контролировала не более 10 проц. нефтеперерабатывающего бизнеса, но через 10 лет под ее контролем находилось уже около90 процентов. Главным инструментом контроля была транспортировка, которая позднее сама стала объектом монополизации. Когда общественная борьба против политики железнодорожных компаний заставила федеральное правительство принять соответствующие нормативные акты и запретить ценовую дискриминацию, Standard Oil переключилась на строительство недавно изобретенных нефтепроводов, соединявших нефтяные промыслы, нефтеперерабатывающие заводы и распределительную инфраструктуру. Создание системы нефтепроводов обеспечило Standard Oil полную монополию на этот самый дешевый способ транспортировки нефти, ценовой контроль над производителями сырой нефти, мощный рычаг воздействия на железнодорожные компании, которые опасались прокладки нефтепроводов параллельно железным дорогам, а также господство над потребителем, у которого не было выбора. Владея всеми нефтепроводами (кроме одного), Standard Oil поставляла 86 проц. осветительного масла, более 80 проц. керосина и 87 проц. экспортной нефти. Кроме того, она владела некоторым количеством нефтяных скважин, однако добыча нефти из них никогда не превышала одной шестой от общего объема ее производства На раннем этапе своей деятельности компания Standard Oil сталкивалась с эпизодическим, но яростным сопротивлением как со стороны независимых компаний, так и со стороны судов штатов и федеральных комиссий. Однако она умело отражала атаки в судах или изобретала новые организационные формы, чтобы избежать судебного преследования, и оставалась неуязвимой для властей штатов и федерального правительства, административные возможности которых были ограниченными.
С организационной точки зрения Standard Oil представляла собой объединение компаний. В некоторых из них Рокфеллер и его ближайшие компаньоны имели блокирующий или контрольный пакет акций, а в других компаниях акционеры передали свою долю акций в управление девяти доверенным лицам, в том числе Рокфеллеру. Этим изобретением воспользовались и многие другие тресты, так как оно позволяло скрыть реальную степень концентрации и, таким образом, отклонить обвинения в монополистическом сговоре. Масштаб операций, совершенных Standard Oil и другими трестами, был поистине общенациональным и в недалеком будущем обещал стать глобальным, выходящим далеко за рамки обусловленных географическими граница-ми полномочий правительств отдельных штатов. Но по иронии судьбы первый чувствительный удар по Standard Oil был нанесен именно благодаря географически ограниченному характеру законов отдельных штатов. В ходе избирательной кампании 1889-го в штате Огайо местный генеральный прокурор, который добивался своего переизбрания, выяснил, что компания нарушила законы штата о деятельности корпораций. Нарушение состояло в том, что управление компанией было поручено доверенным лицам, которые не проживали постоянно на территории Огайо (их штаб-квартира находилась в Нью-Йорке).По его рекомендации Верховный суд штата начал расследование и в 1892-м вынес решение о роспуске Standard Oil. Та обратилась за отсрочкой для завершения дел и получила ее, но на самом деле компания проигнорировала судебное решение и продолжала работать еще пять лет — до появления угрозы еще одного судебного преследования. Когда такая угроза приняла реальные очертания, руководство Standard Oil просто сожгло бухгалтерские книги, отчеты и другие документы, в которых могли быть обнаружены свидетельства монополистической деятельности. В конце концов судебное дело было прекращено.
Начатая в 1883 году реформа государственных служб принесла к началу 1900-хожидаемый результат: сформировалась прослойка государственных чиновников, для которых выполнение служебных обязанностей было важнее их партийной принадлежности. Прогрессивные журналисты публиковали материалы о многочисленных разоблачениях, связанных с коррупцией и махинациями монополий, и в обществе сформировалось устойчивое негативное отношение к трестам. Были готовы и некоторые законодательные инструменты для обуздания трестов, прежде всего закон Шермана. Отсутствовала лишь политическая воля. В 1901 году, после убийства президента Маккинли (третье убийство президента США в «позолоченном веке»), Теодор Рузвельт, занимавший должность губернатора штата Нью-Йорк, а затем вице-президента США, стал главой государства. В своих мемуарах Рузвельт писал: «Когда я стал президентом… вопрос о том, достаточно ли у государства власти, чтобы контролировать [межштатные корпорации], стоял исключительно остро. Бесполезно было обсуждать методы контроля большого бизнеса со стороны национального правительства, пока окончательно не решен вопрос, обладает ли национальное правительство достаточными полномочиями для такого контроля»Эра борьбы с трестами началась в феврале1902 года с открытием производства по делу компании Northern Securities — холдинга, состоявшего из пяти крупных железных дорог, которым совместно управляли Гарриман, Хилл и Морган. Главной причиной возбуждения этого дела было стремление утвердить верховенство федерального правительства над корпорациями. Когда «дело Northern Securities» набрало обороты, Морган посетил Белый дом, чтобы попытаться «договориться» с властью, однако президент настоял на официальном рассмотрении дела. После встречи с Морганом Рузвельт заметил:«Он просто не мог воспринимать меня иначе как сильного конкурента, который стремится разрушить весь его бизнес и которого можно склонить к тому, чтобы отказаться оттаких намерений».
В 1904-м Верховный суд вынес решение о роспуске Northern Securities. Был создан первый прецедент успешного применения закона Шермана, и популярность Рузвельта резко возросла. Открылся путь к созданию системы регулирования деятельности железнодорожных компаний. В 1906 году Бюро по делам корпораций (Bureau of Corporations), незадолго до того учрежденное по инициативе президента Рузвельта, начало расследование деятельности компании Standard Oil. К тому времени власть и популярность Рузвельта возросли в результате его убедительной победы на выборах в 1904-м и вследствие большого количества успешных дел против трестов. Общественное мнение после ряда журнальных статей было решительно настроено против Standard Oil. Магнаты жаловались, что их превратили в «козлов отпущения» и сделали объектом нападок и гонений со стороны правительства. К лету 1907-го федеральное правительство вело несколько судебных процессов против Standard Oil и ее дочерних предприятий, а еще несколько дел было инициировано прокурорами штатов. Иск, поданный в федеральный окружной суд штата Миссури, в котором содержалось требование распустить Standard Oil на основании закона Шермана, оказался в конечном счете роковым. В 1911 году Standard Oil была разделена на 38 независимых компаний, акционерный капитал был поделен между акционерами, а руководство было реорганизовано с целью децентрализации управления. В результате возникли Exxon, Shevron, Texaco, Mobil и другие крупные нефтяные компании. Разрушение компании Standard Oil не принесло положительных экономических результатов. Наоборот, оно содействовало дальнейшему обогащению собственников и нанесло вред потребителям. Этот факт является одним из главных аргументов в споре о том, было ли «дело Standard Oil» прежде всего политическим.
В своей публичной речи в 1912 году Рузвельт задался вопросом о том, каков фактический результат атаки на Standard Oil, и ответил на него так: «Все компании всё равно находятся под единым контролем... Акции подорожали более чем на100 проц. […] В то же время цены на нефть для потребителя стремительно выросли» .Ныне признано, что с экономической точки зрения разделение этой корпорации было бессмысленным, а может быть, и вредным, но тогда центральная власть упорно проводила свою политику, а общественность искренне ее поддерживала. Систематическое наступление на крупнейшие корпорации стало возможным в рамках новых политических реалий, обусловленных усилением президентской власти за счет Конгресса, так как Рузвельт принял меры по созданию сильной администрации и действовал независимо от партийной политики, взяв на себя роль национального лидера и опираясь в своих действиях на широкую поддержку общества. С другой стороны, сама политика ликвидации трестов стала частью государственного строительства. Государство утверждалось не просто как набор организаций, а как совокупный результат действий и практик, которые и конституировали государство в качестве органа, служащего источником этих действий и практик; они же позволяли создавать и поддерживать институциональные границы, тем самым обеспечивая существование государства как отдельной, самостоятельной организации. В этом смысле ликвидация трестов была не только решающим испытанием на дееспособность государства, но и средством его становления и институционализации. В результате государство получило такую власть, которая позволяла выполнять регулирующие функции, то есть вводить в национальном масштабе ограничения на коммерческую деятельность и добиваться их соблюдения.
Ранний капитализм в России
Широкая ваучерная приватизация, стремительно проведенная в 1992—1994 годах, превратила большинство руководителей и работников бывших государственных предприятий в их законных владельцев. Наибольшую выгоду из нее извлекли те, кто имел привилегированный доступ к приватизации ключевых промышленных активов, то есть партийно-хозяйственный корпус бывшего СССР. Так как формальные правила и процедуры приватизации были разработаны ad hoc и оценка стоимости фондов не проводилась, распродажа многих предприятий новым собственникам стала делом личного обмена между теми, кто располагал наличными деньгами, и теми, кто присвоил себе право продавать. Многие из тех, кто имел наличные деньги, вышли из комсомольских структур, и к началу приватизации эти люди обслуживали финансовые потоки государственных предприятий, превращая безналичные рубли в наличные для своей собственной выгоды и в интересах директоров предприятий, а также занимались обменом валюты и импортом потребительских товаров. Они же были и учредителями первых банков. Олигархами в большинстве случаев стали люди, которые сумели заработать много наличных денег на первом этапе приватизации.
В 1994-м банк «Менатеп» (во главе которого стояли Михаил Ходорковский и Платон Лебедев) приватизировал предприятие «Апатит» по одной из типичных приватизационных схем, когда предприятие отдавалось в обмен на наличные деньги (включая, возможно, и неформальные платежи) и обещания инвестиций, которые засчитывались как платеж, но которые никто не собирался осуществлять. Введение частной собственности не сопровождалось разработкой законов и созданием государственных институтов, которые бы определяли и защищали право собственности. Система арбитражных судов не работала, а у правоохранителей не было ни опыта, ни стимулов защищать частную собственность и обеспечивать соблюдение прав собственников. В отсутствие законодательного обеспечения развитие рынков сопровождалось появлением многочисленных регулирующих механизмов, которые зачастую носили локальный характер или действовали в рамках прежних социальных сетей — профессиональных (директора, партия и комсомол, военные и КГБ, выпускники определенных вузов и т. д.), этнических, криминальных, дружеских и т. п.
Там, где подобные механизмы не работали, представители нового бизнеса руководствовались неким суррогатом обычного права, которое в немалой степени строилось на понятиях, сложившихся в криминальном мире. В условиях фактического коллапса государственной власти, в том числе системы правосудия и правоохранительных органов, большие сегменты возникавших рынков контролировались частными силовыми структурами 28. В то время когда промышленные предприятия, пораженные дефицитом наличности и разрывом экономических связей, боролись за выживание, громадные состояния наживались на экспортно-импортных операциях, управлении денежными потоками, включая манипуляции со средствами государственного бюджета, и других посреднических операциях. Большая доля частного сектора работала в тени, платя неформальные «налоги» частным силовым структурам или государственным чиновникам. При отсутствии единого налогового кодекса налоговые органы использовали свои полномочия произвольно. И, наконец, региональные власти, фактически получив суверенитет на своих территориях, закрывали «экономические границы», прекращали выплаты в федеральный бюджет и разрабатывали собственные региональные конституции.
Государство не могло проводить какую-либо внятную политику или осуществлять регулирующие функции как из-за отсутствия денег, так и из-за неспособности исполнительной власти влиять на социальные группы и обстановку на формально подвластных ей территориях. Кремль не управлял даже в Москве, потому что столица фактически находилась под контролем политической машины главы города Юрия Лужкова. Деятельность президента и федерального правительства все больше сводилась к распределению квот и концессий, разрешений и освобождений от налогов и пошлин (в основном в отношении импорта и экспорта), которые обменивались на частную ренту для государственных чиновников; кроме этого, правительство занималось добыванием крупных кредитов МВФ и Всемирного банка, с тем чтобы удержать страну и ее экономику от окончательного развала. Итак, к середине 1990-х годов абсолютно все было готово для раннекапиталистической модели развития. Моральная и институциональная деградация в сочетании с неадекватностью законов и самоустранением государства создали благоприятные условия для появления сильных игроков и получения высоких прибылей при помощи хищнических и агрессивных способов обогащения. Организованная сила и политические связи стали ключевым фактором первичного накопления капитала, а концентрация все больших богатств в руках небольшой группы людей позволяла им оказывать влияние в масштабах всей страны.
В России формирование условий для развития раннего капитализма отличалось от США, поскольку постсоветская Россия унаследовала от СССР высокоиндустриализированную экономику и гигантский государственный аппарат, чего в США не было. Но к середине 1990-х в результате институциональной деградации это наследие перестало оказывать сколько-нибудь заметное структурное воздействие. В 1997 году сильные акторы объединились в соперничающие политико-экономические группировки, каждая из которых состояла из владельцев крупных активов в сфере финансов, промышленности или СМИ и их союзников из числа чиновников в центральном правительстве или глав региональных администраций. После того как были распределены властные ресурсы и в условиях практически полного отсутствия институциональных (моральных, законодательных и бюрократических) ограничений появились сильные игроки, их взаимодействие неизбежно приняло формы анархической конкуренции.
Олигархи
Период с 1995 по 1997 год стал новым этапом экономического и политического усиления небольшой группы частных собственников. С целью наполнения государственного бюджета и создания фонда для ведения предвыборной кампании Ельцина в 1996-м были разработаны залоговые аукционы. Замысел состоял в следующем: 29 крупных государственных промышленных предприятий передавались частным банкам в обмен на займы, которые никто не собирался возвращать. В итоге избранные банки, связанные с представителями высшей власти, получили важнейшие активы по ценам, составлявшим малую долю их реальной рыночной стоимости (в их числе были «ЮКОС»и «Сибнефть»). Когда Ельцин был переизбран, банкиры, финансировавшие его избирательную кампанию, потребовали для себя постов в правительстве и новых возможностей приватизации. 29 октября 1996 года Борис Березовский дал газете Financial Times известное интервью: «Мы наняли Анатолия Чубайса. Мы вложили огромные суммы денег в избирательную кампанию. Мы обеспечили победу Ельцина на выборах. Сейчас мы имеем право претендовать на посты в правительстве и воспользоваться плодами нашей победы». При этом он назвал банкиров, которые контролировали половину российской экономики: Смоленского, Ходорковского, Гусинского, Потанина, Виноградова, Фридмана и — себя самого.
Первая когорта российских олигархов состояла из нескольких человек, которые контролировали — в разных комбинациях —крупные банки, предприятия и СМИ. Никто из первого поколения магнатов не принимал участия в создании добавленной стоимости. Источником их богатства и влияния стал контроль над финансовыми и информационными потоками. Их имущественные права и дальнейшая экспансия зависели только от политического влияния, которое они или покупали, или получали в обмен на предоставление политикам информационных услуг, обеспечивавшихся принадлежавшими им СМИ. В то же время они ревниво следили друг за другом и вели борьбу за политическое влияние и активы в добывающей промышленности и в сфере коммуникаций (например, «войны» за «Норильский никель» и «Связьинвест» в 1997-м). Финансовый кризис 1998 года разрушил банковский бизнес олигархов, а также тех групп, которые были тесно с ним связаны, таких, как «СБС-Агро» и «Инкомбанк». Выжили те бизнес-группы, основные активы которых находились в промышленной, а не в финансовой сфере («Газпром», «Интеррос-ОНЕКСИМ»,«ЮКОС», «ЛУКОЙЛ»). В это же время сформировались новые финансово-промышленные группы: «Сибал», «Альфа», МДМ.
Недружественные поглощения
Массовое перераспределение и консолидация, имевшие место в 1999–2003 годах, изучены значительно меньше, нежели более ранние случаи смены собственников. Если первая волна приватизации дала безусловное преимущество инсайдерам, то есть прежним советским директорам и работникам, то отличительной особенностью нового раунда соперничества за экономические активы стало агрессивное продвижение аутсайдеров, то есть новых бизнес-групп, которые использовали все доступные им методы, в том числе мошенничество и насилие, чтобы сменить руководство и получить контроль над тысячами промышленных предприятий, включая самые крупные. Прежняя форма собственности для крупных промышленных предприятий, при которой владельцами были руководители и незаинтересованные коллективы, пришла в противоречие с существующей структурой основных отраслей, требовавшей намного более высокой концентрации капитала для реконструкции отраслей и эффективного управления ими. Примерно за четыре года структура собственности изменилась, заметно повысился уровень концентрации промышленных активов, распределенных между десятком новых бизнес-групп, и в бизнесе появилась новая когорта лидеров.
События 1999—2003 годов стали возможны благодаря проводимой федеральным пра-вительством политике невмешательства государства в экономику. Правительство занималось решением проблем, связанных с избыточным суверенитетом регионов, оставив олигархов бороться за активы. В 1998-м был принят ультралиберальный закон о банкротстве, который запустил процесс массового захвата предприятий, начавшийся в 1999-ми достигший общенациональных масштабов к 2001 году. После принятия в 2002-м нового закона о банкротстве и ужесточения государственного контроля за его выполнением этот процесс пошел на убыль. Как правило, захват предприятий осуществлялся с помощью процедуры банкротства на основании закона о банкротстве в редакции1998 года или в форме принятия «законных мер» по защите прав миноритарных акционеров на основании закона об акционерных обществах. Оба закона скорее открывали новые возможности, нежели устанавливали ограничения, и при отсутствии прецедентов их применения, а также слабом государственном надзоре этими законами быстро и изобретательно воспользовались сильные игроки для достижения своих целей. Закон о банкротстве в редакции 1998-го позволял сравнительно легко сменить руководство предприятия, что как раз и является ключевым моментом любого недружественного поглощения. Согласно закону, арбитражные суды могли начать процедуру банкротства, если просроченные долги предприятия превышал сумму порядка 15 000 дол. и не выплачивались в течение трех месяцев после установленной даты. Один из главных недостатков первоначального закона о банкротстве, принятого в 1992-м, заключался в том, что нижняя граница долга в нем устанавливалась на уровне стоимости активов предприятия, подсчет которой, как выяснилось, оказался слишком дорогостоящей задачей, тормозившей процедуру банкротства. Кроме того, в нем больше защищались интересы должников, нежели кредиторов. Новый закон устранил это препятствие.
Последствия бартерной экономики, которая оставила после себя большие долги, особенно за электроэнергию, и августовского кризиса 1998-го создали все условия, чтобы на основании нового закона, установившего исключительно низкую нижнюю границу долга, можно было отобрать крупные активы у более слабых собственников. К концу 1990-х годов очень многие предприятия были банкротами де-факто, и руководители использовали их в целях личного обогащения. Но после 1998 года они стали банкротами де-юре и перешли в собственность более изобретательных игроков. Такая практика получила название «заказные банкротства»: подразумевалось наличие скрытых экономических целей (отличных от стремления улучшить экономическую деятельность предприятия) и использование закона в качестве инструмента для их осуществления. Согласно оценкам автора, в одном только 2001 году произошло около1 400 заказных банкротств. Из этих 1 400случаев, наверное, больше половины были связаны с недружественным поглощением, а также со стремлением избежать уплаты долгов внешним инвесторам или налогов государству, сохранив при этом право собственности и контроль над ней. В других случаях, когда внешнее управление заканчивалось ликвидацией предприятия, мотивом захвата было получение прибыли от продажи активов. Так или иначе, если учесть, что объектами недружественного поглощения становились в основном средние и крупные предприятия, число недружественных поглощений порядка 1 400 в год свидетельствует о весьма интенсивном перераспределении собственности. Объекты для недружественного поглощения определялись логикой вертикальной интеграции, политикой концентрации активов в данной отрасли, а также долгосрочной перспективой получения прибыли либо, наоборот, перспективой получения прибыли за счет быстрой продажи активов.
Наиболее явно эта схема проявилась при поглощении предприятий в металлургической, нефтегазовой и целлюлозно-бумажной отраслях, причем эти предприятия относились к числу крупнейших в советской и постсоветской экономике. Приведу лишь несколько примеров. Новокузнецкий алюминиевый завод (НКАЗ) и Кузнецкий металлургический комбинат в Кемеровской области, а также Красноярский алюминиевый завод перешли под контроль холдинга «Сибирский алюминий» («Сибал»), принадлежащего группе Олега Дерипаски и Михаила Черного, при поддержке главы«медной группы» Махмуда Искандерова «Интеррос» Потанина установил контроль над Ленинградским металлическим заводом(ЛМЗ). Группа «Альфа-Эко», возглавляемая Михаилом Фридманом, взяла под свой контроль несколько предприятий по переработке руды, газа и нефти, в том числе нефтяную компанию «Черногорнефть», поглощение которой в 1999-м путем банкротства приобрело скандальный характер, и газодобывающее предприятие «Роспан» (которым витоге завладел «ЮКОС»). Процедура банкротства как часть захвата предприятия использовалась и в ожесточенной борьбе за Качканарский завод по переработке ванадиевой руды на Урале, за завод по производству минеральных удобрений «Фосфорит»,и в войне между корпорациями «Сибал» и«Илим Палп» в 2002–2004 годах за целлюлозные комбинаты в Братске и Усть-Илимске.
Среди главных особенностей поглощения предприятий можно назвать инструментальное использование арбитражных судов для обеспечения видимости законности, а также привлечение специальных подразделений и региональных администраций для принудительной смены руководства. Средства массовой информации часто сообщали о яростных схватках вокруг центральных офисов предприятий. Классическим примером схемы банкротства с использованием силовых и административных средств, многие признаки и приемы которого проявились и в целом ряде других корпоративных конфликтов в российской экономике, может служить атака на Новокузнецкий алюминиевый завод летом 2000 года 35. В данном случае, по утверждениям прессы, руководитель региона Аман Тулеев прямо способствовал процессу поглощения, предоставляя для этого местные административные ресурсы и выступив с заявлением о покушении на его жизнь со стороны Михаила Живило — одного из совладельцев компании МИКОМ, которой принадлежал контрольный пакет НКАЗ Другим типичным для того периода корпоративным конфликтом была попытка смены руководства Таганрогского металлургического завода (ТМЗ) в Ростовской области в апреле 2002 года. Конфликт, в котором обе стороны применяли физическое насилие, возник между руководством завода — владельцем контрольного пакета акций и внешним инвестором, стремившимся стать собственником и полностью подчинить себе предприятие.
Эти эпизоды заставляют вспомнить о методах концентрации промышленных активов и создания вертикально интегрированных компаний в США в «позолоченном веке». В некоторых случаях российские олигархи применяли точно такие же схемы, что и бароны-разбойники, — до такой степени, что их можно даже заподозрить в прямом заимствовании. Однако ближе к истине будет утверждение, что схожие цели и схожие методы их достижения обусловлены характерными для раннего капитализма структурными особенностями. В условиях анархической конкуренции, приводящей к войне всех против всех, стремление к простому обогащению вытесняется мотивом сохранения собственности и экспансии, который можно обозначить как империалистический. В России олигархи выстраивали вертикальную интеграцию, чтобы гарантировать нормальную работу своих ключевых предприятий и обезопасить свои бизнес-группы от поглощения конкурентами. Цель укрупнения состояла в том, чтобы в рамках прямого владения обеспечить контроль над технологически важными операциями. Например, для эффективной работы алюминиевого завода существенным является контроль над предприятиями, добывающими бокситы, и электростанциями. Если такой контроль отсутствует, то поставщики электроэнергии и бокситов получают возможность оказывать давление на алюминиевый завод. Отсюда следует, что для сохранения имеющихся активов нужно захватить некоторые другие.
Итак, в течение 1999—2003 годов к тем олигархам, которые выжили после кризиса1998-го и политических перемен 2000 года, присоединилась новая группа. Она отличалась от представителей первой когорты баронов-разбойников, чьи интересы были более спекулятивными и паразитическими, и, подобно второй когорте, состояла из собственников промышленных предприятий. Много общего у них было и в методах концентрации капитала, особенно в том, что касается контроля над критически важными технологическими трансакциями, а также использования преднамеренных банкротств. Если американские бароны-разбойники, чтобы достичь своих целей, использовали региональные суды и лоббистов в законодательных органах для принятия нужных им законов, то их российские последователи добавили к этой практике использование частных или государственных силовых структур для принудительной передачи собственности. Кроме того, с целью реализации своих имущественных интересов основные российские бизнес-группы приобрели значительные информационные ресурсы, тогда как их американские предшественники, как правило, не инвестировали в СМИ и в общественное мнение (Standard Oil вложила деньги в PR-кампанию лишь за два года до своего краха). Те и другие использовали холдинговые организации, чтобы консолидировать активы и контроль над ними, а также чтобы скрыть структуру собственников от посторонних. В обоих случаях общество считало подобный способ накопления собственности богатства незаконным.
Всемирный банк опубликовал исследование концентрации промышленности в России (по состоянию на 2003 год), в котором отмечается, что на предприятиях 22 самых крупных частных собственников занято 42 проц. рабочей силы страны и на их долю приходится 39 проц. годового объема продаж. При этом указанные активы сосредоточены в секторах с более высоким уровнем концентрации. 10 крупнейших групп владеют 60,2 проц. российского рынка акций. В 2004-м в России было 19 человек, состояние которых превышало 1 млрд долларов. В этом же исследовании отмечается, что экономическая эффективность предприятий, контролируемых олигархами, немного (на 8 проц.) выше по сравнению со средними частными фирмами и намного выше, чему предприятий, управляемых федеральным правительством или региональными администрациями. Однако ни одной из новых российских бизнес-групп не удалось приблизиться к тому уровню монополизации, которого достигли Рокфеллер, Карнеги, Вандербильти некоторые другие магнаты, добившиеся почти полного контроля над конкретными отраслями. Собственно монополий (естественных) всего две — ОАО «Газпром» и РАО«ЕЭС России», но значительная или преимущественная доля собственности в них принадлежит государству, тогда как железнодорожная система разделена между несколькими независимыми операторами. В остальных ключевых отраслях промышленности конкурировали, как минимум, по две основные бизнес-группы.
Политика и государство
После передачи власти Путину в 2000 году главной задачей стало укрепление государства. Она включала в себя возвращение региональных руководителей под контроль федеральной власти, восстановление вертикали исполнительной власти; так называемую «диктатуру закона», то есть осуществление регулирующих функций в соответствии с законодательством, а не на основе неформальных договоренностей; отделение политики от бизнеса. Эта стратегия была направлена на решение ключевых проблем государственного строительства: обеспечение полномочий верховной власти, определение процедуры для их осуществления и гарантии независимости от других акторов. Проблему ресурсной базы удалось решить раньше, и новый Налоговый кодекс РФ к тому времени был уже готов. Эти перемены происходили на фоне нараставших в обществе требований соблюдения законности и наведения порядка.
Политика «равноудаления» олигархов начала проводиться в жизнь почти сразу после ее провозглашения. 11 мая2000 года, всего через четыре дня после инаугурации Путина, сотрудники налоговой полиции провели эффектный рейд в офисе «Медиа-МОСТа», принадлежавшего Владимиру Гусинскому. В последующие месяцы в результате давления и угроз со стороны власти Гусинский, а вслед за ним и Борис Березовский были вынуждены покинуть страну. Летом 2000-го сотрудники налоговой полиции нанесли визит в офисы «ЛУКОЙЛа» и «Сибнефти». На Потанина было оказано сильное давление с целью заставить его доплатить за приобретенный по низкой цене «Норильский никель».Эти меры должны были продемонстрировать решимость и способность власти проводить независимую политику и укреплять налоговую дисциплину. Они потребовались для утверждения государства и его руководителя как независимого субъекта политического действия. Давление на первую когорту олигархов сопровождалось радикальной налоговой реформой — введением единой шкалы подоходного налога на физических лиц в размере 13 проц. и снижением налога на прибыль до 24 процентов.
Главная проблема, которая встала перед большим бизнесом после смены власти, — это сохранение того, что было приобретено им за время президентства Ельцина. В 2000 году между новым президентом и олигархами был заключен имплицитный контракт. Характер и логика этого контракта вполне очевидны. Государство не пересматривает результатов приватизации — частный бизнес не вмешивается в публичную политику и не покупает чиновников. Государство защищает собственность с помощью законов — крупный бизнес начинает вкладывать деньги в экономику. Государство снижает налоги и расходы на бюрократию — бизнес платит налоги (отказывается от схем уклонения от уплаты налогов). Это соглашение было призвано установить институциональную границу между государством и экономикой и сформировать регулируемую законами конкурентную среду.
На практике, однако, обе стороны испытывали затруднения с выполнением условий этого контракта. Во-первых, и государство, и большой бизнес были коллективными субъектами, лишенными внутреннего единства. Обе стороны испытывали классическую проблему коллективного действия. Государство оказалось не в состоянии навести порядок в своих собственных рядах и не могло обеспечить дисциплину в конкретных учреждениях, чьи сотрудники во имя личной выгоды торговали своими административными ресурсами и ресурсами принуждения. В эпоху расцвета недружественных поглощений бизнес-группы активно пытались получить преимущества в ожесточенной борьбе за активы и достигали их в альянсах с губернаторами и администрациями регионов. Государство не смогло выполнить данное им обещание обуздать бюрократию и правоохранительные структуры, которые стремились получить свою ренту и систематически вмешивались в имущественные споры. Между тем бизнес-группы продолжили лоббирование и оптимизацию налогов и по-прежнему обращались за поддержкой в госструктуры, чтобы обеспечить себе победу в многочисленных судебных процессах и одолеть конкурентов в борьбе за поглощение корпоративных активов. Во-вторых, стороны, заключившие это неформальное соглашение, несмотря на речи о партнерстве, в отношениях друг с другом по-прежнему руководствовались логикой игры с нулевой суммой.
Государство укрепило исполнительную ветвь власти за счет нового контингента чиновников, пришедших из ФСБ. Одновременно с этим оно консолидировало свои экономические активы, создав в стратегических отраслях (военная, аэрокосмическая) государственные холдинги реорганизовав управление государственными предприятиями и предприятиями со значительной долей государственного участия («Газпром», «Транснефть», «Роснефть»). Опасаясь возрастающей силы государства и стремясь защитить свою собственность друг от друга и от государства, бизнес-группы обратились к крупным иностранным инвесторам (сделка ТНК-BP) и возобновили попытки вывести активы в оффшоры.
И все же по большому счету обе стороны стремились соблюдать соглашение, а не нарушать его, особенно учитывая, что его неформальный характер оставлял возможность для пересмотра некоторых деталей, а также адаптации к новым условиям. Складывавшийся баланс сил обеспечивал впечатляющий экономический подъем, от которого выигрывали все стороны.
«Дело Юкоса»: «Карфаген должен быть разрушен»
До сих пор при обсуждении раннего капитализма мы исходили из представления о нем как о некоей среде, в которой отсутствуют эффективные ограничения, способные предотвратить появление большого числа сильных игроков. В такой среде невозможно и появление доминирующего игрока, который мог бы создать устойчивую иерархию, сохраняющуюся в течение длительного времени. То есть доминирование невозможно ни на основании силы, ни на основании закона. В таких условиях будет преобладать логика анархической конкуренции, а игроки будут готовы использовать все возможные средства для самосохранения и экспансии. Периоды равновесия политических сил сменяются войнами до установления нового равновесия. Эта модель использована в неореалистическом подходе для объяснения логики международной политики в классической работе Кеннета Уолтца. Неореалисты утверждали, что независимо от характера участников структура анархической среды порождает именно такой тип конкуренции и политики. Напротив, в иерархически организованной и институционально регулируемой среде, в частности в государстве, политика существенно иная. В такой среде развиваются мирная экономическая конкуренция и сотрудничество. Важным постулатом неореализма является разделение международной политики и внутренней, а также государства и рынка. Исходное допущение данной статьи состоит в том, что отделение международной политики от внутренней обусловлено историческими причинами и что при определенных обстоятельствах неореалистический тип анализа можно использовать для исследования внутренней политико-экономической жизни.
В настоящей статье ранний капитализм отождествляется с анархической средой, так как его появление связано с сочетанием слабости государства (и иных институтов)и быстрого накопления капитала. Поэтому игроки будут следовать как политической логике войны на уничтожение, так и экономической логике накопления. Отсутствие устанавливаемых государством эффективных ограничений (административных или законодательных) может сочетаться с деградацией социальных (общинных, моральных, религиозных и др.) механизмов контроля, что имело место при быстром развитии рынков во многих странах. Как утверждал Уолтц, поскольку анархическая среда представляет собой некую структуру, она неизбежно порождает повторяющиеся события определенного типа, хотя сами участники этих событий случайны. Выше мы описали неформальное соглашение, которое в течение трех лет служило основой хрупкого равновесия между ключевыми игроками российской политики и бизнеса. Разумно задать вопрос: что же привело к нарушению равновесия и расторжению этого соглашения?
Для ответа на него мы должны отделить структурные причины от конкретных событий и краткосрочных интересов их участников. В рамках настоящей статьи общее положение представляется очевидным: в анархической среде усиление одного или нескольких участников воспринимается остальными как угроза и вынуждает их принимать меры, то есть либо создавать новые альянсы, либо идти на прямую конфронтацию. Теперь остается разобраться в том, какую роль сыграли эти представления в 2003-м и как они привели к прямой конфронтации, вследствие чего и был уничтожен «ЮКОС». Если говорить коротко, то, согласно логике анархической конкуренции, государство восприняло подъем «ЮКОСа» как угрозу своим интересам, в то время как«ЮКОС» рассматривал государство как препятствие для своего дальнейшего роста. Это становится очевидным, если взглянуть на рост «ЮКОСа» и его стратегию с точки зрения государства.
Рост Юкоса
Компания была создана в 1992 году в результате объединения компаний «Юганскнефтегаз» и «Самаранефтегаз». В декабре 1995-го ее приобрел Ходорковский за 160 млн дол. наличными и инвестиционный план на сумму150 млн долларов. Позднее «ЮКОС» установил контроль над нефтяными месторождениями в Восточной Сибири. К 2003 году капитализация «ЮКОСа» приблизилась к 30 млрд долларов. По рыночной стоимости активов «ЮКОС» был крупнейшей российской компанией, по размерам прибыли он занимал второе место, а по объемам продаж — четвертое. Рост «ЮКОСа» был обусловлен несколькими факторами. Во-первых, повышение цен на нефть с 1999-го привело к трехкратному увеличению доходов. Во-вторых, крупные капиталовложения (в основном иностранные кредиты) для увеличения добычи и приобретения новых активов («Томскнефть», нефтяные промыслы «Талакан-Ойл»). В-третьих, схемы «оптимизации» налогообложения, которые позволяли экономить до 2 млрд дол. в год. В-четвертых, создание эффективной структуры управления (с самым высоким в России процентом иностранных граждан в составе высшего руководства и основных акционеров). «ЮКОС» (владевший акциями нефтяных предприятий в России) частично принадлежал МЕНАТЕПу, а частично двум оффшорным компаниям — Yukos Universal Limited и Halley Enterprises (остров Мэн). Как и во многих других компаниях, реальные собственники бенефициарии скрывались за многоуровневой холдинговой структурой.
Важнейшим этапом укрупнения компании стало слияние «ЮКОСа» и «Сибнефти». К лету 2003 года «ЮКОС» завершил подготовку соглашения с «Сибнефтью» и был готов создать нефтяную компанию — не просто крупнейшую в России, а намного превосходящую все остальные и примерно четвертую по величине в мире, таким образом открыв себе путь к глобальному лидерству. За 92 проц. акций «Сибнефти» «ЮКОС» заплатил 3 млрд дол. плюс 26 проц. своих акций. Увеличение размеров «ЮКОСа» после такого слияния означало не только повышении его доли в добыче нефти, но и рост его рыночной стоимости. Выяснилось, что велись переговоры о продаже большого пакета акций (40 проц. или больше) новорожденного гиганта американским инвесторам (Exxon-Mobil либо Chevron-Texaco). Такая сделка надежно защитила бы имущественные права Ходорковского и компаньонов, так как давление на компанию (не говоря уже о ее конфискации), значительная часть акций которой принадлежит иностранным собственникам, тем более американским, выходило за пределы возможностей Российского государства. Итак, увеличение размеров компании, введение международных стандартов прозрачности и приглашение иностранных инвесторов — все эти действия Ходорковского ясно показывали, что он стремился занять более сильную и независимую позицию по отношению к государству, может быть, достаточно сильную, чтобы игнорировать вышеупомянутое неформальное соглашение.
Для государства и особенно для чиновников, в первую очередь озабоченных государственной безопасностью, такая ситуация очевидным образом заключала в себе целый ряд угроз Появление в границах государства столь мощного экономического актора было чревато непредсказуемыми политическими последствиями и нарушением равновесия. Неважно, действительно ли Ходорковский хотел изменить политический режим или потребовать для себя высокую государственную должность по примеру олигархов из первой когорты. Важно то, что правящая элита увидела: Ходорковский получает возможность это сделать. Добавьте к тому опасения, что американские транснациональные нефтяные корпорации установят контроль над значительной долей российской нефти (а для российских государственников американские транснациональные корпорации, Белый дом и Пентагон суть одно и тоже — достаточно взглянуть на Ирак!), и сразу рисуется масштабная, чуть ли не катастрофическая, угроза для безопасности страны.
Другая проблема, опасная своей неопределенностью, конечно, состояла в том, что же будет делать Ходорковский с 10—15 млрд дол.в случае продажи доли «ЮКОСа». С позиций власти, высока была вероятность того, что эти деньги осядут на офшорных счетах. Парадокс заключается в том, что каждый этап реорганизации «ЮКОСа» был оправдан с точки зрения экономической эффективности и увеличения прибыли, однако итоговый результат затронул коренные проблемы национальной безопасности, которые государство считает сферой собственного монопольного контроля.
Конкуренция в нефтяном секторе экономики
Еще один фактор напряженности связан с тем, что в результате повышения цен на нефть нефтяной бизнес стал сверхприбыльным. Одновременно государство смогло усилить свое влияние в этом секторе, активно продвигая новые законодательные акты и поддерживая экспансию принадлежащей государству нефтяной компании«Роснефть». Кроме законодательных мер и прямого участия в нефтяном секторе, у государства был мощный рычаг воздействия в виде трубопроводов, принадлежащих компании «Транснефть», доля государственной собственности в которой составляет 100 процентов. «Роснефть» под руководством Сергея Богданчикова и при поддержке Администрации президента восстановила свои позиции и начала приобретать новые активы. Она выиграла аукцион по продаже сравнительно небольшой нефтяной компании «Северная нефть», заплатив высокую цену. Этот аукцион привлек большое общественное внимание, так как вызвал обмен резкими репликами между Ходорковским и Путиным. В конкуренции между государственным и частным нефтяным сектором побеждал последний: «ЮКОС» мог привлечь иностранные инвестиции и был готов к слияниям. С точки зрения государства, это была чисто политическая проблема и дополнительная угроза государственным интересам.
В большинстве стран большой бизнес рассматривается как стратегический сектор, который должен работать совместно с властью над внутренними и внешними проектами. В России эффективными партнерами государства стали «ЛУКОЙЛ», «Сургутнефтегаз» и даже TНК, но не«ЮКОС».По мере увеличения добычи нефти все стороны проявили интерес к расширению системы трубопроводов, ибо ее недостаточная мощность уже сдерживала рост экспорта. В конце 2002-го правительство и лидеры нефтяной промышленности обсуждали маршруты прокладки трубопроводов в восточном направлении. Ходорковский активно отстаивал дацинский маршрут, связывающий нефтяные месторождения Восточной Сибири с Китаем — самым крупным в Азии нефтяным рынком. При этом «ЮКОС» предлагал, чтобы трубопровод оказался в частном или совместном владении, и был готов инвестировать в него свои средства. «Роснефть» представители государства предлагали маршрут к порту Находка для поставки российской нефти нескольким возможным конкурирующим потребителям в Юго-Восточной Азии. План «ЮКОСа» ставил во главу угла экономическую эффективность нефтепровода, а не интересы внешней политики.
Однако для государства эти интересы являются приоритетными, их можно без труда использовать как аргумент, апеллирующий к проблемам национальной безопасности, особенно если учесть, что частный трубопровод стал бы способствовать еще большей автономии «ЮКОСа».
Налоги и политика
Приписываемые Ходорковскому политические амбиции, беззастенчивый лоббизм «ЮКОСа» и «оптимизацию» налогообложения можно рассматривать и как прямую подрывную дея-тельность против политики государства. В Думе предыдущего созыва ключевую должность председателя подкомитета по налогообложению занимал Владимир Дубов —акционер «ЮКОСа». Политические инвестиции «ЮКОСа» распределялись между всеми основными думскими фракциями, в том числе и коммунистической. Лобби «ЮКОСа» успешно противостояло политике правительства, направленной на ликвидацию налоговых льгот и внутренних офшоров, которые активно использовались нефтяными компаниями для оптимизации налогообложения. Стремление «ЮКОСа» обрести экономические преимущества путем лоббирования обернулось брешью в налоговой политике правительства. Таким образом, Ходорковский восстановил против себя не только «силовиков» в Администрации президента, но и либеральное крыло правительства.
В интервью агентству Reuters Герман Греф сказал: «Сначала они покупают дырки в законодательстве, потом покупают чиновников, а потом оптимизируют налоги. Наши нефтяники не гнушались никакими методами, чтобы эти дырки просверлить». В результате государство объявило эти схемы оптимизации налогообложения противозаконными и предъявило иски о неуплате налогов, которые разрушили «ЮКОС». Из выше-изложенного понятно, что среди причин, вызвавших «дело ЮКОСа», политические амбиции Ходорковского стоят на последнем месте. В течение ряда лет эта компания использовала свою растущую экономическую мощь в политических целях или собиралась действовать подобным образом и в будущем. Вполне возможно, что сначала Генеральная прокуратура приступила к расследованию «дела ЮКОСа» по собственной инициативе. Вплоть до самого ареста Ходорковский вел себя вызывающе и отказывался от любых неформальных соглашений. Вероятно, это объясняется тем, что он (ошибочно) оценил свое положение, сочтя его достаточно прочным, чтобы отказаться от прежних договоренностей. Отдельные судебные процессы против «ЮКОСа» по инициативе разных государственных ведомств были начаты еще в декабре 2002 года, и в то время, наверное, еще сохранялись возможности для мирного урегулирования. Но в конце лета 2003-горуководство страны приняло решение, и «ЮКОС» был обречен. 23 декабря 2004 года на пресс-конференции, состоявшейся всего через несколько дней после продажи «Юганскнефтегаза» на аукционе, Путин обрисовал свое видение событий следующим образом: «Государство, используя абсолютно законные рыночные механизмы, защитило свои интересы».
Заключение
Сходные структурные условия, характерные для раннего капитализма в США (1870—1910)и в России (1992—2005) породили примерно одинаковый тип акторов и привели к сопоставимым результатам. В обоих случаях благодаря стремительному накоплению капитала в условиях слабых моральных и законодательных ограничений быстро возникали фигуры, наделенные огромным экономическим могуществом. Политическая система со слабой центральной государственной властью и сильными регионами в обоих случаях предоставляла достаточно возможностей для конвертирования экономической власти в политическую, что вело к дальнейшему размыванию границ между политикой и экономикой и угрожало не только подчинить политику интересам отдельных бизнес-групп, но и превратить само государство в одно большое коммерческое предприятие. Изначально бароны-разбойники и олигархи появились в результате хищнической, посреднической, «перераспределительной» деятельности, потому что среда со слабыми институтами позволяла получать высокие доходы за счет агрессивного образа действий.
Растущая социальная напряженность и массовое отчуждение привели к тому, что ив США, и в России большую общественную «поддержку получила политика, направленная на укрепление государства. Появление государства в качестве еще одного сильного игрока в условиях нерегулируемой конкуренции вело к многочисленным конфликтам с уже действующими сильными фигурами, так как государство объявляло себя органом, наделенным правом регулировать, определять правила игры и проводить экономическую политику. Разрушение трестов в США в 1902—1912 годах, выборочное давление на олигархов и административные кампании против них в России в 2000—2005-х имели скорее политическую, нежели экономическую, подоплеку, и главной задачей при этом было укрепление верховной власти государства за счет крупных корпораций, а не увеличение общественных благ за счет регулирования их деятельности. Standard Oil и «ЮКОС» были самыми сильными экономическими игроками, и их влияние продолжало расти, в то время как центральная власть начинала утверждать себя в новой роли.
Конечно, есть и значительные различия. «Дело Standard Oil» показало, что в США ограничения на действия государства были более строгими, чем в России. Ни на одной стадии судебного разбирательства против StandardOil государство не рассматривало возможность экспроприации активов. Принцип неприкосновенности частной собственности неизменно оставался важным фактором в процессе разрушения трестов и во многом определил его исход. Американское государство не могло зайти так далеко, как российское, чтобы решиться на уголовное преследование собственников и менеджеров, и даже при том, что было доказано их участие во многих незаконных коммерческих операциях. Дело «США против Standard Oil» и другие им подобные изменили баланс сил в экономике и государстве, но одновременно укрепили право частной собственности как этический и юридический принцип, в то время как в России аналогичный процесс лишь усилил сомнение в его прочности. Сбежав за границу, Михаил Живило обратился в федеральный окружной суд Нью-Йорка (который принял дело к производству), определив сумму иска в 2,7 млрд долларов. В апреле 2003 г. суд отказал в дальнейшем судопроизводстве, сославшись на то, что это дело должно рассматриваться в России.
Документ №7