Гуситское движение: отечественная историография (1945-2005)

Вид материала

Автореферат

Содержание Основное содержание работы В первой главе В первом параграфе Во втором параграфе Во второй главе В первом параграфе Во втором параграфе В третьей главе В первом параграфе Во втором параграфе В третьем параграфе В первом параграфе Во втором параграфе В заключении

Подобный материал:

• Отечественная историография российского либерализма начала ХХ века, 904.44kb.
• Отечественная историография помещичьих и буржуазных партий россии, 628.73kb.
• Отечественная историография советско-монгольских приграничных отношений в 1960-1990, 283.39kb.
• Отечественная историография о роли США в развязывании "холодной войны". Раздел 07., 598.2kb.
• Отечественная историография о роли иностранного капитала в экономике Урала в последней, 398.92kb.
• Отечественная историография большой императорской фамилии царствования александра, 348.14kb.
• Отечественная историография большой императорской фамилии царствования александра, 347.73kb.
• Чехословацкая историография: перипетии движения к "Бархатной революции"1945-1989, 403.67kb.
• Программа вступительного экзамена по специальности 07. 00. 02 «отечественная история», 142.42kb.
• На основе Программы кандидатских экзаменов Министерства и науки РФ от 17. 02. 2004, 98.6kb.

Основное содержание работы

Во введении дана общая характеристика проблематики исследования, обо-снованы актуальность и научная новизна темы диссертации, определены цели и задачи, хронологические и территориальные рамки, методологическая основа, источниковедческая и историографическая база работы.

В первой главе диссертации «Формирование марксистской концепции в отечественной гуситологии 1917–1945 гг. Предыстория исследуемой проблемы» проанализировано становление марксистской трактовки гуситского движения в работах историков «старой школы» и первых исследователей-марксистов. В послереволюционные годы отечественное славяноведение (в том числе, и историография гуситского движения), которое до 1917 г. являлось одной из ведущих отраслей исторической науки дореволюционной России, было почти ликвидировано. Отечественные слависты «старой школы» в лихолетье Гражданской войны погибали от голода и холода, теряли свою работу, а позднее и подвергались репрессиям. Новые марксистские кадры славяноведов (как и гуситологов) не формировались. Кратковременно существовавший в Ленинграде Институт славяноведения (1931–1934) был закрыт, так как многие его сотрудники и проходили по сфабрикованному ОГПУ – НКВД «Делу славистов».

В первом параграфе рассмотрены немарксистская гуситология советского периода и первые работы марксистов. В период с 1917 г. до конца 1930-х гг. отечественное гуситоведение развивалось крайне противоречиво. В первые послере-волюционные годы историки «старой школы» (М.К. Любавский²⁰, А.Н. Ясинс-кий²¹ и др.) пытались продолжить гуситоведческие исследования на прежней методологической основе. В работах И.Ф. Ивашина²² и Е.А. Косминского²³, во многом еще несамостоятельных и опиравшихся вместо источников на сочинения классиков марксизма, была предпринята попытка классового анализа гуситского движения.

Во втором параграфе проанализировано развитие советского гуситоведения в годы Второй мировой войны. В конце 1930-х гг., в преддверии войны с Германией началось возрождение исторического славяноведения в СССР (уже на базе марксизма). Именно тогда были организованы славистические центры (Сектор славяноведения в Институте истории АН СССР и кафедра истории южных и западных славян на историческом факультете МГУ), готовящие кадры историков-славистов. В годы Великой Отечественной войны в работах Н.С. Державина²⁴, Н.П. Грацианского²⁵, К.А. Пушкаревича²⁶ и др. авторов, которые специально не занимались гуситским движением, оно характеризовалось с ярко выраженных патриотических позиций. В статье А.И. Клибанова²⁷ освещались гуманистические взгляды Яна Гуса на воспитание. Первыми отечественными историками-марксистами гусизм характеризовался по-разному, но определение гуситского движения как «крестьянской войны» отстаивалось только И.Ф. Ивашиным.

Во второй главе «Советская историография гуситского движения послевоенного периода (1945 – конец 1950-х гг.)» рассмотрено развитие отечественной исторической литературы о гуситском движении после войны. В первые послевоенные годы установилась некоторая «толерантность» по отношению к дореволюционному славистическому наследию. Однако это продолжалось недолго. Уже в конце 1940-х гг., в условиях развертывания послевоенных сталинских идеологических кампаний, советские историки вернулись к сугубо классовой трактовке гуситского движения. В 1950-е гг. в советской историографии окончательно восторжествовала оценка движения как «национально-чешской крестьянской войны против верховной власти германского императора», просуществовавшая до конца 1980-х гг. Во второй половине 1950-х гг., в обстановке хрущевской «оттепели», и особенно после XX съезда КПСС начались некоторые идеологические послабления, советские ученые установили контакты со своими зарубежными коллегами (в основном из европейских соцстран).

В конце 1940-х гг., в связи с появлением стран «народной демократии», возникла потребность в создании единого славистического центра, который мог бы координировать славистические исследования в СССР и других славянских странах. В 1947 г. был создан Институт славяноведения АН СССР, одним из первых трудов которого стала коллективная монография «История Чехии». Главу о гуситском движении в ней написали Г.Э. Санчук (1917–1996) и Б.М. Руколь (1917–2000). Они же стали авторами главы о гуситском движении в коллективном труде Института «История Чехословакии» (М., 1956. Т. 1).

В первом параграфе рассматривались первые работы советских историков, посвященные источниковедческим и историографическим проблемам гуситоведения, а также первые публикации гуситских источников в СССР. В послевоенный период появился ряд хрестоматий и пособий, в которых фрагментарно публиковались гуситские источники, подобранные и интерпретированные согласно советской марксистской концепции гуситского движения. Кроме того, Б.М. Руколь²⁸, А.И. Озолин²⁹ опубликовали источниковедческие статьи, в которых затронули ряд новых проблем в изучении памятников гуситской эпохи.

В 1950-е гг. советские историки в качестве «мэтров» марксизма пытались навязать чехословацким исследователям свою трактовку гуситского движения. Но чехословацкие коллеги (Й. Мацек, Ф. Граус, Ф. Кавка, М. Рансдорф и др.) не поддались их давлению и пошли дальше, оценивая гуситское движение не как «крестьянскую войну» эпохи феодализма, а как «раннюю буржуазную революцию». Завязалась вялотекущая полемика, продолжавшаяся и в 1960-е гг. Однако чехословацких и советских историков объединяло использование для характеристики гуситского движения термина «гуситское революционное движение», принятое в гуситоведении обеих стран в 1950-е и частично в 1960-е гг. Отражением начавшихся разногласий между советским и чехословацкими исследователями в оценках гуситского движения стала статья А.И. Озолина, П.И. Резонова и Г.Э. Санчука о послевоенной чехословацкой гуситологии³⁰.

Во втором параграфе проанализировано начало изучения в советской историографии общих и частных проблем гуситского движения. Во второй половине
1940-х – середине 1950-х гг. в разных городах СССР (Москве, Воронеже, Вильнюсе, Саратове, Ленинграде и др.) ряд новых советских гуситологов (А.И. Озолин, А.И. Виноградова, Б.Т. Рубцов Ю.Ф. Иванов, В.Н. Никитина, П.И. Резонов, Г.И. Липатникова, А.С. Сазонова и др.) защитили кандидатские диссертации и приступили к разработке различных направлений гуситской проблематики. Среди них автор отметил работы по социально-экономическим вопросам (А.И. Виноградова, Б.Т. Рубцов), статьи, посвященные роли Пражского университета в формировании гуситской идеологии (Г.И. Липатникова), различным аспектам учения Яна Гуса и его деятельности как чешского религиозного реформатора (А.С. Сазонова, И.Р. Фишер, Г.П. Беляева) и откликам на гуситское движение в соседних странах (М.М. Смирин, В.Н. Никитина). В 1952 г. вышла единственная в отечественной историографии популярная монография Г.И. Ревзина «Ян Жижка», посвященная знаменитому гуситскому полководцу.

В 1955 г. опубликована первая авторская монография «Гуситские войны (Великая крестьянская война в Чехии)» московского историка Б.Т. Рубцова
(1922–1994), посвященная гуситскому движению в целом. Книга во многом еще носила популярный характер, но уже в ней автор рассмотрел некоторые аспекты социально-экономического развития предгуситской Чехии (в частности, положение низшей шляхты в конце XIV в. и т. д.).

В 1950-х гг. гуситскую проблематику освещали в своих работах не толь историки, но и филологи (A.M. Булыгина-Шейнкерман³¹) и литературоведы (Б.Г. Реизов³²), выделившие ряд новых аспектов движения, но проявившие поверхностность в плане общего анализа гуситской проблематики.

В третьей главе «Развитие гуситоведения в СССР в 60-х – 80-х гг. XX в.» рассматривался наиболее продуктивный период в историографии гуситского движения в СССР.

В первом параграфе проанализированы труды советских гуситологов, посвященные историографическим и источниковедческим проблемам гуситского движения, вышедшим в указанное время, а также публикации гуситских источников. Историографические работы можно разделить на три группы: на исследования, посвященные русской дореволюционной, советской и зарубежной (преимущественно чехословацкой и некоторых других европейских соцстран, в меньшей степени западной гуситологии.

Среди работ первой группы, автор особо отметил фундаментальную монографию профессора МГУ Л.П. Лаптевой «Русская дореволюционная историография гуситского движения (40-е гг. XIX в. – 1917 г.)» (М., 1978), в которой впервые в отечественной историографии были проанализированы не только работы русских дореволюционных гуситологов (в целом и в отдельных аспектах), но и обоснованно определен ряд направлений (славянофильское, позитивистское, народническое и т. д.) и на основании архивных сведений приведены и уточнены биографические данные о русских дореволюционных славистах.

Проблемы русской дореволюционной гуситологии также отражены в статьях Ю.Ф. Иванова³³, Г.И. Липатниковой³⁴, Л.П. Лаптевой³⁵ (в, частности, последняя писала об освещении в русской гуситологии программы таборитов деятельности Иеронима Пражского, Петра Хельчицкого и Общины чешских братьев и пр.) и А.В. Рандина³⁶.

Советская историография гуситского движения стала предметом рассмотрения в работах отечественных историков только с начала 1970-х гг., когда данное направление достигло достаточной степени зрелости. Это нашло отражение в указанной диссертации А.И. Митряева и работах Г.Э. Санчука, Ю.Ф. Иванова и А.Н. Галямичева.

Зарубежная историография освещалась в статьях Ю.Ф. Иванова³⁷, Л.П. Лаптевой³⁸ и А.И. Озолина³⁹. Анализ немецкой либеральной и консервативной историографии гуситского движения второй половины XIX в. с новых позиций проводился в монографии А.Н. Галямичева «Гуситское движение в освещении либеральной немецкой медиевистики второй половины XIX в.» (Саратов, 1988). Работа на эту тему остается пока единственной в отечественной историографии.

В 1960-х – 1980-х гг., как и в предшествующие годы, гуситские источники публиковались фрагментарно и в основном в хрестоматиях по истории средних веков. Однако в 1987 г. вышла отдельная «Хрестоматия по истории южных и западных славян», в 1-м томе которой и изданы и фрагменты памятников гуситской эпохи. Определенным недостатком данных публикаций являлась их идеологическая заданность (фрагменты источников в основном относились к деятельности таборитов и почти совсем не освещали события, связанные с чашниками и католиками). Кроме того, в них встречались фактические неточности. Отрывки гуситских источников помещены также в «Антологии чешской и словацкой философии», изданной в 1982 г.

В указанный период выходили и серьезные источниковедческие работы. Среди них диссертант отметил пособие Л.П. Лаптевой «Письменные источники по истории Чехии периода феодализма» (М., 1985), в котором автор впервые выделила несколько видов гуситских источников (хроники, юридические памятники, сочинения Яна Гуса, его предшественников и последователей, а также документы, посвященные их деятельности, гуситские манифесты и т. д.) и тщательно их проанализировала. Источниковедческими проблемами занималась и Б.М. Руколь, опубликовавшая статью о материалах, освещавших деятельность ближайшего соратника Яна Гуса Иеронима Пражского⁴⁰. В 1970-е гг. под редакцией Г.И. Липатниковой были опубликованы фрагменты источников по истории Пражского университета предгуситского и гуситского периодов.

В 1962 г. издан в переводе на русский язык важнейший памятник гуситской эпохи: «Гуситская хроника» Лаврентия из Бржезовой.

Во втором параграфе рассмотрены обобщающие работы по гуситской проблематике. Их можно разделить на: авторские и коллективные монографии (по истории Чехословакии), учебные пособия, в которых обозревалось гуситское движение, и статьи, посвященные гуситскому движению в целом).

В 1962 г. обобщающую монографию «Из истории гуситского революционного движения» опубликовал профессор Саратовского университета А.И. Озолин (1907–1997), который по существу, сформулировал концепцию гуситского движения, просуществовавшую в советской историографии до конца 1980-х гг. Он рассмотрел: изучение гуситского движения в предшествующей историографии (вплоть до 1950-х – начала 1960-х гг.), основные гуситские источники, известные на момент выхода монографии, социально-экономическое и политическое развитие предгуситской Чехии, возникновение гуситской идеологии, программы чашников и таборитов и значение гуситского движения в истории Чехии и остальной Европы (в, частности, А.И. Озолин вновь вернулся к проблеме откликов на это движение, преувеличенных в тогдашней советской историографии).

В 1960-е – 1980-е гг. публиковались учебные пособия по истории средних веков и истории южных и западных славян, в которых в общих чертах рассматривалась гуситская проблематика. Так, в издании Л.П. Лаптевой «Гуситское движение в Чехии ХV в.» (М., 1990) была изложена новая концепция гуситского движения, сформулированная в чехословацкой историографии в 1960-х – 1980-х гг. и показаны ее отличия от точки зрения советских историков.

«Краткую историю Чехословакии с древнейших времен до наших дней» (М., 1988), можно назвать последней обобщающей работой в отечественной историографии, освещавшей гуситское движение с марксистских позиций.

В конце 1980-х гг. осторожную попытку пересмотреть устоявшуюся концепцию гуситского движения предпринял в своей статье профессор Саратовского университета, ученик А.И. Озолина А.Н. Галямичев⁴¹. Однако его оценка гуситского движения как «крестьянской войны» осталось неизменной.

В третьем параграфе разбирались работы советских исследователей, посвященные различным аспектам гуситской проблематики (социально-эконо-мическим, национальным, религиозным факторам, предпосылкам его возникновения, проблемам периодизации и характеру гуситского движения).

Социально-экономические аспекты гуситского движения нашли отражение в некоторых работах А.И. Озолина и монографии Б.Т. Рубцова «Исследования по аграрной истории предгуситской Чехии XIV – начала XV вв.» (М., 1963), в которой автор подробно рассмотрел многие проблемы, касающиеся истории Чехии этого периода (в частности, развитие чешской деревни, структуру монастырских владений и вотчин светских феодалов и т. д.). Исследователь пришел к выводу об ухудшении положения чешского крестьянства в предгуситскую эпоху (что вызывало его растущее сопротивление), об обострении противоречий в среде феодалов (конфликт между крупной и мелкой шляхтой и немецкими и чешскими феодалами), о недовольстве чешского бюргерства немецким городским патрициатом и о росте антицерковной оппозиции. Таким образом, Чехия вплотную подошла к «выступлению народных масс, не имевшего себе равных во всей предшествующей истории феодальной Европы» (С. 361).

Монографию Б.Т. Рубцова можно признать наиболее фундаментальным исследованием аграрных проблем предгуситской Чехии в советской историографии, но впоследствии многие его выводы были основательно пересмотрены. Национальные проблемы гуситского движения нашли отражение в ряде работ А.И. Озолина и, в частности, в статье «Национальный вопрос и бюргерская оппозиция в годы народного восстания (1419–1437)»⁴².

Но в целом, данные работы советских историков по различным аспектам гуситского движения не способствовали эволюции его концепции, устоявшейся в советской историографии, а лишь еще больше ее «консервировали». Напротив, чехословацкие историки в этот период пошли дальше, существенно переосмыслив свои подходы к трактовке гусизма. Это привело к полному расхождению позиций советских и чехословацких историков к 1980-м гг.

Так, решая вопрос о предпосылках гуситского движения, чехословацкие историки пришли к выводу, что в предгуситское время Европу охватил общий социально-экономический кризис, который принял в Чехии наиболее острые формы (советские историки отрицали его наличие). Что касается национального аспекта гуситского движения, то советские исследователи полагали, что засилье немцев в Чехии привело бы к полному онемечиванию Чехии, и лишь начало гуситского движения прервало этот процесс. Чехословацкие же историки считали, что дворянство и крестьянство в Чехии являлись преимущественно чешскими. По их мнению, с середины XIV в. формируется чешское бюргерство и патрициат, что свидетельствует о продолжении процесса чехизации. Толчком к завершению этого процесса и послужило гуситское движение.

Проблема периодизации гуситского движения также по-разному решалась в трудах чехословацких и советских историков. Последние по-прежнему ограничивали гусизм только рамками гуситских войн (1419–1434), а чехословацкие исследователи постепенно выработали совершенно новую периодизацию данного движения, исходя из того, что оно прошло в своем развитии ряд этапов:

1. 1400–1419 гг. – подготовительный этап, формирование основных гуситских лагерей, борьба за церковную реформу, новая расстановка социальных сил.
   
2. 1419–1471 гг. – гуситская революция, которая прошла в своем развитии еще три фазы.
   

Пересмотрев прежние взгляды на ряд других аспектов гуситского движения, чехословацкие историки 1960-х – 1980-х гг. полностью отказались от его характеристики как «ранней буржуазной революции», придя к выводу, что оно являлось «феодальной внутриформационной революцией», в связи с чем назвали его «гуситской революцией», отказавшись от термина «гуситское революционное движение». Точку зрения чехословацких историков восприняли только Л.П. Лаптева и ее последователь, историк из Йошкар-Олы А.В. Рандин, которые отстаивали ее в ряде своих работ.

В 1960-е – 1980-е гг. советские историки серьезно рассматривали проблемы гуситской идеологии. Программа таборитов освещалась Б.М. Руколь в ее статье «Элементы утопического социализма у таборитов»⁴³, программу умеренного крыла гуситов и некоторые другие проблемы гуситской идеологии исследовал в своих работах А.И. Озолин⁴⁴.

Пражский университет играл главную роль в формировании гуситской идеологии (особенно программы умеренного крыла гуситов), поэтому советские историки 1960-х – 1980-х гг. уделяли внимание, прежде всего, именно этому учебному заведению. Это нашло отражение в работах А.И. Озолина⁴⁵ и особенно Г.И. Липатниковой, а позднее А.В. Рандина.

Воронежская исследовательница Г.И. Липатникова (1923–1992) все свое научное творчество посвятила изучению истории Пражского университета, в том числе, и гуситского периода. В 1980-х гг. она опубликовала ряд статей, посвященных проблеме Кутногорского декрета⁴⁶, эталонам поведения студентов⁴⁷, проблемам феодальной интеллигенции, рассмотренным на материалах Пражского университета⁴⁸ и т. д.

В 1987 г. А.В. Рандин защитил кандидатскую диссертацию «Роль Пражского университета в гуситском движении», в которой проанализировал ряд проблем формирования гуситской идеологии, которые ранее не рассматривались в советской историографии. В частности, он определил систему социальных связей университета, проследил все этапы формирования гуситской идеологии, установил место ряда утраквистов во взаимоотношениях с таборитами и католической Европой с 1419 г. по 30-е гг. XV в. и т. д.

Кроме того, А.В. Рандин (вслед за чехословацкими историками) пересмотрел периодизацию гуситского движения, расширив его хронологические рамки до смерти Иржи из Подебрад (1471). Опираясь на широкую базу изученных источников, исследователь уточнил оценку взглядов и деятельности первого поколения пражских виклифитов (последователей Виклифа, сочинения которого автор определил как один из важнейших источников формирования гуситской идеологии, наряду с деятельностью предшественников Гуса и народными ересями Европы).

В статье «Расстановка сил в гуситском движении и магистры Пражского университета (1419 – середина 30-х гг.)»⁴⁹ А.В. Рандин подробно исследовал происхождение, социальное положение, университетскую и церковную карьеру членов университетской общины за почти 100-летний период (конец 60-х гг. XIV в. – середина 60-х гг. XV в.). Результаты этого новаторского исследования и представлены в npиложенных к статье таблицах.

Наибольшее внимание советских историков 1960-х – 1980-х гг. привлекал чешский реформатор Ян Гус (1371–1415), так как именно он являлся главным идеологом гуситского движения. Однако советских исследователей интересовала не столько личность, сколько деятельность и учение чешского реформатора. Вплоть до конца 1980-х гг. Ян Гус характеризовался советскими гуситологами как борец за социальную справедливость, выразитель чаяний простого народа. С другой стороны, он считался идеологом бюргерской оппозиции и критиковался за «классовую ограниченность».

Различные аспекты учения чешского реформатора в этот период получили освещение в работах А.И. Озолина⁵⁰ и Г.И. Липатниковой⁵¹. Важным событием в истории советской гуситологии стала научная конференция 1965 г., посвященная 550-летию со дня смерти Яна Гуса⁵². В 1980-х гг. различные стороны учения Гуса нашли отражение в «Краткой истории Чехословакии» (автором раздела являлся И.И. Поп).

В меньшей степени советскими историками изучалась деятельность соратника Яна Гуса магистра Пражского университета Иеронима Пражского (ок. 1378/80–1416) преимущественно в историографическом и источниковедческом плане. Из последних работ можно отметить статью Б.М. Руколь «Источники об Иерониме Пражском»⁵³.

В 1960-х – 1980-х гг. советские историки продолжали изучение деятельности идеолога Общины чешских братьев Петра Хельчицкого. Общие упоминания об учении этого чешского мыслителя содержались в пособиях по истории южных и западных славян, вышедших в 1969 и 1979 гг., и «Краткой истории Чехословакии». Но наряду с общими работами появились и специальные статьи, посвященные Петру Хельчицкому. А.И. Митряев писал об оценке в советской историографии социальных аспектов учения Петра Хельчицкого⁵⁴, а Е.А. Москаленко исследовала роль Петра Хельчицкого и Общины чешских братьев в развитии чешской культуры в гуситскую и послегуситскую эпохи⁵⁵.

В 1960-х – 1980-х гг., проблемы культуры Чехии гуситской эпохи были на периферии интересов советских гуситологов. Различные аспекты развития гуситской культуры кратко рассматривались в пособиях по истории южных и западных славян в разделе о средневековой Чехии и Словакии, написанном Л.П. Лаптевой.

Более подробно гуситская культура освещалась в монографии И.И. Попа «Искусство Чехии и Моравии в IX – начале XVI вв.» (М., 1978). Главным, с его точки зрения, достижением гуситской культуры было развитие чешского литературного языка, который вытеснил латынь из церковного богослужения, и, кроме того, стал языком средневековой дипломатии. В то же время автор подчеркнул, что в гуситский период в Чехии наблюдается упадок монументального изобразительного искусства, причину которого он усматривал в экономическом кризисе и изменениях в социальной структуре чешского общества.

Г.И. Липатникова впервые отметила влияние античного наследия на городскую культуру предгуситской Чехии⁵⁶.

В четвертой главе «Современная российская историография гуситского движения (1991–2005)» анализировалась отечественная историография гуситского движения постсоветского периода. В начале 1990-х гг., после распада СССР, в России произошла смена идеологических приоритетов. Марксизм перестал быть господствующей методологией в отечественной историографии, многие ученые отказались от разработки ранее приоритетных проблем. Одни исследователи ушли из жизни, другие стали заниматься другими научными вопросами. В изменившихся условиях необходимо было пересмотреть марксистскую концепцию гуситского движения и попытаться дать ему оценку, соответствующую современному уровню развития мирового гуситоведения. О гуситском движении по-прежнему писали (и пишут) Л.П. Лаптева и А.В. Рандин, появились новые исследователи: Г.П. Мельников Л.М. Гаркуша, А.П. Пашинин и др. Все они по-новому пытаются осмыслить традиционные проблемы.

В новейшей российской историографии исследовались (и продолжают исследоваться) следующие аспекты гуситской проблематики: историографические проблемы (отечественной и зарубежной гуситологии), гуситская идеология (в основном, роль Пражского университета в ее формировании), культура гуситского периода, деятельность гуситских реформаторов, роль отдельных слоев чешского общества в гуситском движении, проблемы многоконфессиональности в Чехии в предгуситскую, гуситскую и послегуситскую эпохи, сопоставление гусизма с немецкой Реформацией. Продолжали выходить общие работы по истории гуситского движения (в основном, учебные пособия), издаваться и анализироваться гуситские источники. Кроме того, в данный период опубликован ряд некрологов видных отечественных гуситологов, скончавшихся в 1990-х гг. (Г.И. Липатниковой, Б.Т. Рубцова и А.И. Озолина)⁵⁷. Проблема откликов на гуситское движение изучалась в основном в культурном плане⁵⁸.

В первом параграфе анализировались работы российских исследователей, в которых пересматриваются традиционные аспекты гуситской проблематики.

Среди немногих публикаций источников 1990-х гг. следует отметить учебное пособие Л.П. Лаптевой «Гуситское движение в освещении современников» (М., 1992) и пособие для студентов исторических факультетов «Источниковедение истории южных и западных славян. Феодальный период» (М., 1999), изданное коллективом преподавателей кафедры истории южных и западных славян МГУ.

Историографические проблемы гуситского движения в 1990-х гг. и начале нового века нашли отражение в работах А.В. Рандина и Л.П. Лаптевой. В статьях последней рассматривались также проблемы чехословацкой гуситологии 1970-х – начала 1990-х гг.⁵⁹, освещение в отечественной историографии второй половины прошлого века проблем истории Пражского университета (в том числе, и гуситского периода)⁶⁰ и вопрос о сопоставлении в русской дореволюционной гуситологии различных аспектов взглядов Петра Хельчицкого и Л.Н. Толстого⁶¹. Кроме того, Л.П. Лаптева проанализировала изучение в русской дореволюционной историографии XIX – начала XX вв. чешской феодальной истории⁶², уделив немало внимания и гуситской проблематике. Говоря о периодизации гуситского движения, она подчеркнула, что чехословацкие исследователи 1970-х – начала 1990-х гг. характеризовали гусизм как революцию и раздвигали его хронологические рамки до смерти Иржи из Подебрад в 1471 г., однако, в настоящее время многие из них продлевают гуситский период до Кутногорского религиозного мира между католиками и чашниками 1485 г.⁶³

Общие работы по истории гуситского движения в данный период представлены учебными пособиями для студентов исторических факультетов: «История Чехии периода феодализма (V – середина XVII в.)» (М., 1993), «История средних веков» (М., 1998. Т. 1) и «История южных и западных славян» (М., 1998. Т. 1), в которых данный феномен характеризуется с разных позиций.

В постсоветский период вопрос о роли Пражского университета в формировании гуситской идеологии исследовал в ряде статей А.В. Рандин⁶⁴. Эти работы легли в основу его монографии «Гуситская революция и Пражский университет (Йошкар-Ола, 1994)», в которой автор по-новому проанализировал проблемы генезиса гусизма, роли Пражского университета в этом процессе и положение последнего в гуситский период, а также пересмотрел вопрос о роли чашников при заключении Базельских компактатов.

В 1990-е гг. появилось несколько работ, посвященных культуре Чехии гуситского периода. Л.П. Лаптева в статье «Чешская культура в период гуситского движения в Чехии XV века»⁶⁵ на основании данных многочисленных источников гуситской эпохи, несколько скорректировала точку зрения предшествующей советской историографии о преимущественно положительном вкладе гуситов в чешскую культуру и заострила свое внимание на отрицательных аспектах культурного развития Чехии гуситской эпохи. Она пришла к выводу, что в то время эта страна сильно отстала в культурном развитии от государств Западной Европы, несмотря на расширение функций чешского языка и расцвет народной культуры.

В 1990-х гг. опубликованы несколько учебных пособий Г.П. Мельникова⁶⁶, а позднее – написанная им глава в коллективной монографии «История культур славянских народов». В этих работах он отметил, что гуситское движение являлось «религиозным по преимуществу», а также, что культура гуситского времени стала для Чехии фактором, «сдерживающим включение ее в пространстве европейского Возрождения»⁶⁷.

Во втором параграфе рассматривались работы, в которых современные российские историки начали разработку новых проблем гуситской историографии, ранее почти не затрагивавшихся в советской историографии.

В начале XXI в. появилось несколько работ, посвященных деятельности различных персонажей гуситской эпохи. Следует отметить, что в советский период отечественные историки уделяли внимание лишь взглядам Яна Гуса, Иеронима Пражского и др., и не давали личностных характеристик деятелям католического лагеря. Однако в 1990-х гг. в ряде серьезных работ чешских историков освещалась деятельность представителей гуситского и католического лагерей, что позволило Л.М. Гаркуше в специальной статье⁶⁸ рассмотреть новые подходы к изучению проблемы и объективно оценить политику Сигизмунда Люксембургского, а Л.П. Лаптевой⁶⁹ – личность и деятельность Иеронима Пражского.

Г.П. Мельников в статье «Исторический путь церкви в Чехии в XIV – XVII вв. в его общественно-политических аспектах»⁷⁰ проанализировал проблему многоконфессиональности и веротерпимости в чешском обществе предгуситского, гуситского и послегуситского периодов.

В статье А.В. Рандина «Чешская и немецкая Реформация (некоторые аспекты взаимодействия)»⁷¹ указывалось на необходимость пересмотра некоторых укоренившихся стереотипов в оценке европейской Реформации. К спорным проблемам он отнес периодизацию и определение самого этого понятия как исторического явления. По мнению автора, Реформация состояла не только в межконфессиональном конфликте католицизма и протестантизма, она отличалась также возникновением в обеих церквях многочисленных ответвлений и течений и наличием национальных конфессий (например, Общины чешских братьев).

В ряде работ молодого саратовского историка А.П. Пашинина⁷², которые в дальнейшем стали основой для его диссертации «Шляхта в гуситском револю-ционном движении» (2006), рассматривались вопросы, мало освещавшиеся в предшествующей отечественной историографии. Автор коснулся проблемы участия чешских феодалов (панства и шляхты) в социально-политической и религиозной борьбе в Чехии конца XIV – начала XV вв. и гуситском движении.

В заключении приведены основные выводы диссертации. Отечественное гуситоведение советского периода прошло сложный путь развития от свертывания дореволюционной историографии гуситского движения до постепенного формирования ее марксистского аналога, от первых статей, где лишь намечались контуры основных вопросов гуситского движения до монографической разработки его фундаментальных проблем. По сравнению с русской историографией середины XIX – начала XX вв. советские ученые (особенно в послевоенное время) сделали шаг вперед. На первый план выдвинулась разработка социально-экономических аспектов движения, его религиозные и национальные факторы получили новое освещение, стали привлекаться данные смежных научных дисциплин (литературоведения и филологии), активнее изучались источниковедческие и историографические проблемы.

Становление марксистской гуситологии в СССР началось в конце 1930-х гг. В это время, с возрождением славяноведения в стране, появились первые попытки освещения гуситского движения уже на основе марксистской методологии, которая базировалась на постулатах о классовой борьбе как определяющей движущей силе общества, о примате социально-экономических и вообще внутренних факторов в определении причин исторических явлений, о революции как единственно желательном и прогрессивном способе преобразования общества и об эксплуатируемых низших классах общества как главных движущих силах его развития и т. п. Поэтому преимущественное внимание первых советских исследователей-марксистов обращалось на выявление социалъно-экономических основ движения, классового состава чашников и таборитов, внутренних причин формирования их идеологии, революционных откликов на гусизм в Европе и пр. Великая Отечественная война внесла некоторые коррективы в наметившуюся сугубо классовую трактовку этого феномена: на первый план выдвигались его патриотические аспекты (прежде всего, его антинемецкая направленность). В отношении определения характера гуситского движения у советских историков еще не выработалось единой точки зрения. Одни рассматривали гуситское движение как «национально-чешское религиозное движение» и реформацию, другие считали его то «крестьянской войной», то «национальной борьбой против немецкого господства» и т. д.

С 1945 до конца 1950-х гг. советская историография в значительной степени продвинулась вперед в изучении гуситского движения исключительно по марксистским канонам. Была сформулирована общая концепция гуситского движения, согласно которой оно являлось «крестьянской войной национального характера», окончательно определена периодизация движения (1419–1434 гг.), началось изучение его социально-экономических аспектов (развития городов и феодальной ренты в предгуситской Чехии). Кроме того, советские историки приступили к основательному исследованию и публикации фрагментов источников по истории гуситского движения, начали анализировать историю Пражского университета (преимущественно гуситского периода) и деятельность лидеров гусизма (Яна Гуса, Яна Жижки и некоторых других), разрабатывали историографические проблемы (прежде всего, развитие чехословацкой послевоенной историографии).

Диссертант отметил, что в 1960-е – 1980-е гг. опубликовано наибольшее количество источниковедческих, историографических и общих работ, наметился комплексный подход к изучению гуситского движения, как в целом, так и его отдельных аспектов, осуществлен перевод на русский язык одного из важнейших источников по его истории. В соответствии с марксистской концепцией больше внимания стало уделяться вопросам, ранее почти не изучавшимся в дореволюционной историографии, а именно: социально-экономическим и идеологическим предпосылкам гуситского движения, определению его социальной структуры и общего характера и т. д.

Существенным прорывом в изучении гуситского движения в СССР в данный период стало детальное историографическое исследование отдельных направлений развития отечественной гуситологии середины XIX – начала XX вв., а также изучение роли Пражского университета (и его магистров) в формировании гуситской идеологии.

Но наряду с достижениями у советской историографии гуситского движения можно найти ряд недостатков, проявившихся в догматизации его марксистской концепции и определенном ее кризисе. В заданных рамках первостепенное внимание должно было уделяться социально-экономическим факторам движения в целом, антифеодальной направленности взглядов Гуса, его предшественников и последователей; подчеркивался исключительно социальный характер религиозных и национальных противоречий в тогдашнем чешском обществе. Самого чешского реформатора советские историки пытались представить выразителем интересов только радикального течения бюргерской оппозиции, а не более широких слоев чешского общества, упрекали в нежелании революционных социальных преобразований. Почти не исследованными остались многие культурные аспекты движения, его социальная структура рассматривалась однобоко, преимущественное внимание уделялось радикальному, таборитскому крылу гуситского движения и недостаточно изучалось его умеренное крыло, по существу не затрагивался вопрос роли личности чешских государей в истории гуситской Чехии, преувеличивались революционные отклики на гуситское движение в Европе и т. д. Исходя из марксистского постулата о преимуществе внутренних причин над внешними, в генезисе всех явлений советские историки, например, при решении вопроса о причинах возникновения гуситской идеологии делали упор на ее чешское происхождение, отводя влиянию учения английского реформатора Джона Виклифа второстепенную роль. При этом устоявшиеся взгляды на многие аспекты гуситского движения (периодизация, характер, социальная структура, предпосылки, историческое значение) с годами практически не менялись, превращаясь в заученные на долгие годы догмы, которые, однако, самонадеянно представлялись вершиной исторической мысли.

Но в целом, несмотря на отмеченные недостатки и кризисные явления, советская историография 1945 – конца 1980-х гг. внесла заметный вклад в развитие отечественной и даже мировой литературы о гуситском движении, продолжив исследования гуситской проблематики, начатые еще в дореволюционное время.

В 1990-е гг. – начале XXI в. современные российские историки, критически переосмыслив марксистскую трактовку, попытались дать альтернативную оценку гуситскому движению и начали разработку его новых аспектов, хотя так и не смогли выработать новую оригинальную концепцию гусизма.

Российские исследователи отказались от классового и формационного подходов, пересмотрели точку зрения на радикальные секты в гусизме (пикартов и адамитов), как на выразителей наиболее прогрессивных и даже «коммунистических» идей, более объективно начали оценивать достижения гуситской культуры и больше внимания уделять отдельным персонажам данной эпохи и их личностным качествам (например, Иерониму Пражскому). Подверглась пересмотру и оценка роли умеренного течения в гуситском движении – чашников. Теперь они характеризуются не как «предатели дела революции», а как инициаторы реальных компромиссов с католиками, приведших к некоторой стабилизации обстановки в Чехии после бурного периода гуситских войн. Но в интерпретации отдельных аспектов гуситского движения российские историки так и не пришли к единому мнению: одни видят в нем преимущественно религиозную Реформацию, другие придерживаются точки зрения о многоплановости гусизма. Отсутствует его общепринятая периодизация, нет единства в вопросе о наличии социально-экономического кризиса в Европе в XIV в., наступившего в Чехии с опозданием, и т. д.

Автор наметил некоторые задачи, стоящие перед современным российским гуситоведением. Прежде всего, это комплексный подход к изучению гуситского движения, т. е. признание его многоплановым явлением средневековой истории Чехии, сочетающим социальные, национальные и религиозные факторы. По-прежнему актуальным является изучение историографии гуситского движения, причем не только в Чехии (Чехословакии) и в России (СССР), но и в других странах Европы и в США. Предметом исследования, в частности, может стать освещение гуситской проблематики русскими историками-эмигрантами, отечественными историками «старой школы», оставшимися в Советской России и пр. Перспективно продолжение анализа роли Пражского университета в гуситском движении, а также разработка новых тем: рассмотрение взглядов гуситских идеологов не только первого, но и второго плана, взаимоотношений чешских государей с гуситами, психологических аспектов жизни и деятельности знаковых фигур гуситской эпохи демографических, гендерных факторов движения и т. д.

Таким образом, в настоящее время отечественная историография гуситского движения, по мнению диссертанта, имеет перспективы для дальнейшего развития на пути преодоления изоляции от мировой исторической науки и с учетом ее достижений.