Воспоминания нашей матери Е. А

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5

Вера и Сережа мгновенно кинулись к прокурору и добились отмены этого распоряжения, тем более, что большая комната мамы находилась под охранной грамотой и была предоставлена ей как артистке.

Все закончилось успешно и бабе пришлось убираться во-свояси в свой подвал, где, как мы потом узнали, она, уезжая, перебила в окнах все стекла! Этот эпизод “классовой борьбы” естественно стоил нам изрядных нервных переживаний.

Летом 1936 года мы опять жили на Красной Горке, но потом мы вместе с компанией молодежи отправились в Крым - в “Рабочий уголок”( называвшимся раньше “профессорским“!) Мы не были там с 1913 года, т.е. целых 23 года! За это время маленькие кипарисы, посаженные на даче, выросли и стали большими деревьями.

Мы упросили главного начальника, распоряжавшегося домом отдыха, сдать нам две комнаты в бывшей даче Смирнова, где мы когда-то играли на рояле. Нас было девять человек: мы с Сережей, Вера с Юрой, его брат Боба с женой Марианной, ее подруга Фаня Карасик с мужем и Леля Власова. Помню, что жара в этот год была сильная и мы устраивали на ночь сквозняки, чтобы можно было спать в душной комнате.

Мы с Сережей должны были ехать в Москву раньше и поэтому решили лететь

( впервые ) на самолете. Потом я летала очень много, не менее тридцати раз , а тогда самолеты двигались гораздо медленней и мы до Москвы ( из центрального аэропорта ), покружив над городом, летели целых десять часов, дважды по дороге делая посадки. Мы очень гордились своим перелетом, тем более, что нас совсем не укачивало. Лично я легко переносила любой транспорт - морской, воздушный и автомобильный. Видимо вестибулярный аппарат был у меня в полном порядке. Сережу даже не укачивало.

Когда наши вернулись в Москву , я, чтобы подразнить их , сочинила стихи , в которых говорилось : “ Дорогие наши милки прикатили на коптилке!” Зато без нас они побывали в монастыре , где в 1913 году нас чуть не смыло дождем. При этом они в оба конца шли пешком!

Чем старше становилась наша дочка, тем больше, интересовался ею Сергей Сергеевич. Одно время он брал своего “Белого зайчика” с собой на теннисную площадку , где играл с педагогом Консерватории Шотниевым, и Мариночка подбирала и приносила теннисные мячи. Позже он занялся ее воспитанием и помогал ей (когда она уже училась в школе) осваивать математику и физику.

Лето 1937 года мы провели в местечке Горки у станции Апрелевки Киевской железной дороги. Перед этим мы пытались поискать и снять дачу по той же дороге , но , когда мы с мамой вышли из поезда , местные ребята стали кидать в нас камнями и нам пришлось ретироваться. Видимо, наш облик снова (как и в случае с бабой из Коптево) вызвал у них желание вступить с нами в “классовую борьбу!”.

Лена Давыдова “сосватала” нам в Горках целый дом из четырех комнат с открытой террасой и симпатичным садиком, где росли красноватые лилии. Сама Лена тоже жила в Горках с матерью и с сыном Митей. С нею была и Кузя (работница Катя), сгорбленная и молчаливая. Один раз с ней произошел комический случай. Она пошла в Москве в баню и вернулась домой , хромая. Когда Лена попросила ее снять валенок, то там оказалась дохлая мышь !.

В Горках папа тоже провел со всеми нами свой отпуск и первое время отсыпался днем и ночью . т.к. очень уставал на работе.

Однажды, Лена была очень удивлена, увидев поздно вечером горящие около нашего дома свечки. Мы объяснили ей , что зажигали огоньки , изучая астрономическую карту и сравнивая с ней созвездия на ночном небе!

1937 год стал “печально знаменитым” тем , что он явился апогеем бесконечных арестов в стране. В числе близких нам людей был сослан в Урюпинск Михаил Степанович Карпов , был арестован муж Наташи Власовой, так и не вернувшийся домой, расстрелянный в 1938 году, хотя его учитель академик Вернадский лично просил за него Сталина. Муж моей троюродной сестры Гали Курышевой, , жившей с ним в Тбилиси тоже навсегда исчез после ареста. Забрали также , конфисковав все его имущество , замечательного музыканта , с которым постоянно беседовал Сергей Сергеевич - Николая Сергеевича Желяева. А Алексея Федоровича Лосева , мирового ученого , специалиста по античной литературе и философии , с которым Сергей Сергеевич также ряд лет общался выслали вместе с женой на лесозаготовки , где им пришлось рубить деревья. Судьба отнеслась к ним более милостиво , и позже они вернулись в Москву и смогли работать.

Алексей Федорович постоянно приглашал к себе Сергея Сергеевича, обсуждая с ним разные проблемы, и во многом советовался с ним.

К счастью все эти жуткие события вплотную не коснулись нашей семьи и мы, как говорится, уцелели.

В аспирантуре я подружилась с аспирантками - историками, и мы нередко занимались вместе по философии и эстетике. Ближайшей моей подругой была Надя Туманина, затем Лика Магазинер, вступившая в связь с профессором Альшвангом, и Рыбакова - жена профессора Мазеля, которая через несколько лет заболела и умерла от бронзовой болезни.

Летом 1938 года мы поехали на север Черноморского побережья - в Фальшивый Геленджик, находящийся сравнительно недалеко от Новороссийска. Мариночке было уже шесть лет и мы взяли ее с собой. Но перед этим она некоторое время пожила с бабой Ли и тетей Таней в деревне, где с удовольствием вкушала такую простую пищу как лук, чеснок, картошка и постное масло!

В Геленджике нас было восемь человек ( папа с мамой, Вера с Юрой, я с Сережей, Марик ( как мы называли нашу дочурку) и Леля Власова. Сняли две дачи и вечером Сережа относил домой на руках свою дочку и рассказывал ей по дороге сочиненные им сказки, которые она с интересом слушала. Дорогу им в темноте “освещали” летучие светлячки.

Вера уехала в Москву раньше нас и потом прислала мне письмо, в котором сообщала, что меня срочно вызывают для посылки в Минск на педагогическую работу. Дело в том, что мой трехлетний аспирантский срок кончился, и я оказалась вновь среди “распределяемых” товарищей.

Опять началась борьба с людьми, обязательно желавшими исковеркать мою жизнь! Я яростно отстаивала свою позицию! Во-первых, в Минске требовался педагог по истории музыки, я же была педагогом теоретиком, и те две лекции о Листе, связанные с моей диссертацией, которые я прочитала на курсе Фермана, не могли изменить мою специальность. Кроме того у меня было нездоровое горло, и я не могла долго разговаривать, читая лекции по истории, но зато это все же позволяло мне вести практические занятия по теории и гармонии.

Однако самое главное заключалось в том, что у меня была семья ( муж и дочь ), с которыми я не собиралась расставаться. Была и работа в училище и площадь в Москве. Одним словом, я представляла собой совсем неподходящий кадр для Минска. Однако все это видимо не имело никакого значения! Тогда я обратилась в профсоюз и мне сказали, что я не могу считать себя “молодым специалистом”, поскольку уже ряд лет являюсь педагогом Гнесинского Техникума и поэтому посылка меня в Минск незаконна! Таким образом мне опять удалось избавиться от моих преследователей! Итак я осталась в Москве и продолжала свою работу в техникуме ( который снова стал называться Училищем).

В марте 1939 года у Веры и Юры родилась дочка Ольга ( сокращенно Гуля ). Сначала Вера продолжала жить с нами в маленькой комнате, а корзиночка, в которой спала Гуля, стояла на маленьком письменном столе! Но вскоре Юра забрал обеих в новую четырехкомнатную квартиру на шестом этаже, которую получил отец Юры - Михаил Львович Сухаревский - на Пятой Тверской-Ямской.

У молодых была большая прекрасная комната с эркером, где стояли цветы. Квартира была отдельная. Вера в то время стала уже официальной женой Юры, и ее свекор и свекровь ( Евгения Наумовна ) относились к ней неплохо.

Летом 1939 года мы снова жили на Красной Горке в даче Сомова, где я продолжала оттачивать свою диссертацию. Затем мы с Сережей ( которого я сокращенно называла “Гук” ) поехали в Теберду, точнее на Домбайскую поляну, которая лежит выше Теберды среди Кавказских гор.

Марик с неохотой отпустила нас с Гуком на юг и я, чтобы хоть немного порадовать детку, купила ей кукольный сервизик, которым она с удовольствием занялась. Обе бабушки, дедушка и Вера с Гулей остались на даче.

Трудно описать красоту кавказских гор! Помню близлежащую вершину горы Суфруджу и острый снеговой “Пик Инэ”. Наш дом отдыха Цекубу (Центральный комитет улучшения быта ученых) по существу был единственным зданием на поляне, если не считать находившегося неподалеку туристического лагеря с палатками. В архитектурном смысле дом был очень красив. Деревянный, с колоннами и балконами, он очень украшал поляну. Но самое главное - там был потрясающий контраст между дикой природой и удивительным комфортом, существовавшим в доме отдыха. Прекрасные постели, отличное питание, душ, библиотека, танцы и прочее - все это, помимо пешеходных прогулок, было на редкость замечательным.

К сожалению у меня под коронкой разболелся зуб и мы не смогли дойти до водопадов! Другим неприятным переживанием было то, что на мою телеграмму домой долго не было ответа, и я очень волновалась. Оказалось, что полученную мной телеграмму куда-то засовали и я, буквально “выплакав” ее, получила, наконец, на руки.

Заехав на обратном пути в Теберду, мы вернулись на дачу, где я продолжала заканчивать мою диссертацию.

Вера с новорожденной малюткой оставались на даче. Наша встреча была невеселой. Выяснилось, что Юра, с которым мы встретились в Теберде, поехал туда не один, а с девушкой, которую выдал за свою жену и Вера, конечно, очень переживала эту измену легкомысленного и эгоистичного мужа. Но, к счастью, этот “роман” длился недолго и он вернулся к жене.

В конце лета меня ожидал приятный сюрприз. Меня пригласили работать на теоретико-композиторский факультет Консерватории! Папа и мама были очень довольны и горды. Вначале мне дали небольшую нагрузку по сольфеджио у струнников. Как выяснилось через много лет, меня рекомендовал как педагога теоретик Шатниев, с которым я работала вместе еще как практикантка в Глазуновском техникуме. Об этом я узнала от Виктора Абрамовича Цуккермана. Я попросилась работать на кафедре Л.А.Мазеля, т.к. там преподавал Сергей Сергеевич. Когда Мазель дал согласие и вопрос был решен, ко мне вдруг обратился И.Я.Рыжкин, который получил заведование кафедрой на военфаке, и предложил работать у него. Я ответила, что уже договорилась с Мазелем и он был, видимо, огорчен и сказал, что он всегда опаздывает! На нашей кафедре кроме Мазеля и нас с Сергеем Сергеевичем работали И.В.Способин, В.В.Соколов и др.

НАШ ДОМ

Наш старый дом на Патриарших,

Где родилась когда-то я...

Там жило много наших “старших”,

И посещали нс друзья...

Его уж нет, его сломали!

Теперь все в прошлом, все ушло!

И люди близкие пропали -

Их словно ветром унесло!

Когда-то двор наш был веселым,

Уютным было и жилье,

И солнце ярким ореолом

Лило лучи в окно мое.

Нарядны были две гостиных,

И в двух столовых был простор,

А много спален, светлых, длинных

Нам заменяли коридор.

Березок ветки в окна нам стучали,

Игрушки, книжки радость нам несли.

Не ведая тревоги и печали,

Среди любви и ласки мы росли.

Познали рано мы прекрасный мир искусства -

Ведь с колыбельных дней для нас звучал рояль.

Он пробудил наш разум, наши чувства,

Всегда манил и звал куда-то вдаль...

Родителей своих мы обожали,

Любили бабушку. и няню, и других,

И летом вместе с ними уезжали,

А, возвратясь, мы жили вновь у них.

Зимою на бульваре мы гуляли,

Катались на коньках, когда замерзнет пруд,

А летом и весной в аллеях созерцали

У лип листвы зеленый изумруд....

Когда же сломан был наш отчий Старый дом,

Мы поселились вновь на Патриаршем.

Был и бульвар, был и наш пруд, и все кругом

Напоминало нам о прошлом нашем.

В квартире “новой” долго жили мы -

Прошло немного больше полувека.

В ней был и “свет”, и было много “тьмы”,

Когда теряли мы родного человека!

Есть в жизни смысл и свет, а не одна лишь ночь!

Ведь без потерь нельзя, нельзя прожить без муки!..

Здесь родилась у нас талантливая дочь,

А после родились талантливые внуки...

СОЛОМЕННАЯ СТОРОЖКА

Мы отправлялись на трамвае по садовой вдоль газонов,

Потом садились в паровик, где было шесть вагонов.

Проехав улицы, оказывались в поле,

И ощущали, что мы, наконец, на воле!

Была направо рощица из молодых берез,

Летали птицы, бабочки, рои стрекоз...

Налево - станция, разъезд паровичков,

А дальше - снова бег полей, лесов, лугов!

Нас привозил паровичок к Соломенной Сторожке.

Мы выходили влево, и, шагая по дорожке,

Все шли в подопытный и заповедный лес,

А паровик, умчавшись в разумовское, исчез.

Нас было много: дедушка и баба Юля,

Ну и конечно, наша милая мамуля,

Наш папик с верочкой, и нянечка, и я,

И гувернантки, и знакомые, друзья.

В лесу у сторожей заказывали столик,

Кипящий самовар и кринку молока.

Из дома захватив пакет лимонных долек

И несколько кусков мясного пирога,

Везли еще колбаску, яйца, сыр куриные котлеты,

Какаю, чай и шоколадные конфеты!

Наш славный пир обычно проходил весной,

А после мы гуляли в местности лесной,

И только вечером на Патриарший возвращались -

Вот так с Соломенной Сторожкой мы общались!

ПРОФЕССОРСКИЙ УГОЛОК

На даче вдоль уютнейшей террасы

Цвели благоухающие розы,

А у беседки, где читали мы рассказы,

Росли и кипарисы и мимозы.

С детьми играя в жмурки, в салки, в ”буриме”,

Мы проявляли выдумку и резвость,

А за участком на крутом холме

Соорудили каменную крепость.

В саду цвели душистые вишневые гвоздики

И ярко-пламенные маки на гряде,

А на дорожках камешки морские,

Как пестрый бисер, искрились везде.

От нас на юг смотрел могучий горный кряж -

Гора Кастель и горы Бабугана.

В лесных долиных вечно лился дождь

И монастырь стоял Козьмы и Дамиана.

Туда однажды мы с друзьями собрались,

Устроив по дороге остановку,

Чтоб жарить кур, а также шашлыки

И запивать вином свою готовку.

Но вечный “бабуганов” дождь с грозой

Не дал нам насладиться угощеньем!

И хлынул злой поток бурлящею рекой,

Как будто он нам мстил своим теченьем.

Пришлось нам срочно ехать в монастырь,

Сушиться, ночевать, потом смотреть на виды,

А утром, через “Каменный пустырь”

Домой вернуться, позабыв обиды!

Blog

Воспоминания нашей матери Е. А