Научно-практическая конференция по мониторингу законодательства и правоприменения Заседание секции №2 «реализация решений конституционного суда российской федерации» 25 июня 2010 года

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6

Я имею в виду решение Конституционного Суда Российской Федерации в форме определения - определения, правда, с позитивным содержанием, Определения от 10 января 2008 года по жалобе гражданина Суринова о нарушении его конституционных прав статьей 90 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. С какой точки зрения, я понимаю вас, перекликаются здесь проблемы, поднятые вами, применительно к УПК? Так вот, напомню суть дела, поскольку многие вообще, видимо, не знают, о чем идет речь.

Гражданин Суринов возглавлял фирму, которая на торгах - дело происходило в Татарстане - приобрел имущество. Правительство Республике Татарстан обратилось с иском об изъятии этого имущества. И арбитражные суды самых разных высоких инстанций, вплоть до высшей инстанции, которая, правда, отказалась в надзорном порядке уже рассматривать, согласившись с теми решениями, которые были вынесены, вплоть до Высшего Арбитражного Суда, признали, что то имущество, которое Суринов купил, приобрел на торгах, не являлось государственным и не являлось объектом военного характера, в то время как, несмотря на эти решения арбитражных судов, было возбуждено уголовное дело, а он был привлечен за хищение государственного имущества путем мошенничества.

Так вот, Конституционный Суд Российской Федерации сказал, почему? Потому что статья 90 в той редакции, в которой она существовала вплоть до декабря 2009 года (забегая вперед, скажу, что законодатель через год после определения Конституционного Суда Российской Федерации изменил редакцию статьи 90 УПК Российской Федерации), так вот, вплоть до изменения этой редакции существовала преюдиция внутриотраслевая - так называемая внутриотраслевая, да еще и опровержимая. То есть органы следствия должны были следовать тем фактам, установленным судом в приговоре, зафиксированным в приговоре, если нет сомнения у суда. Ничего не было сказано, естественно, в этой статье о решениях, вынесенных по гражданскому делу или арбитражным судом.

Конституционный Суд Российской Федерации указал, что любое неотмененное решение, в том числе и по гражданскому делу (там очень интересные формулировки, я не буду уж очень тонко, здесь нет времени, касаться), вынесенное в пользу обвиняемого, до тех пор, пока это решение не отменено, оно имеет преюдициальное значение - решение вынесенное, соответственно, арбитражными судами.

Вот такая фабула.

Суринов сидит до настоящего времени.

Значит, арбитражные суды говорят: имущество не государственное и не военное. Там аэронавигационное оборудование установленное, говорят, самого высшего класса, в аэропорту установлено, аэронавигационное оборудование. Говорят, оно не имеет отношения к военному. Так - арбитражные суды.

Конституционный Суд Российской Федерации говорит, что пока не отменена эта норма, имеет преюдициальное значение.

Спрашивается: это похоже на то, о чем вчера говорил Юрий Кириллович, он приводил один пример.

И вот через призму самых разных примеров надо задумываться: а в чем причина, кто должен был мониторить решение? Причем ведь вначале, на первом съезде, я помню, там речь в основном была о законодательстве. Теперь очень правильно ставится вопрос, замечательно, о мониторинге и правоприменительной практике. И в тех докладах, которые мы вчера послушали, тоже очень правильно (а сегодня Гадис Абдуллаевич еще эту мысль подкрепил), очень правильно говорится о единстве власти, что все власти в единстве должны так или иначе отслеживать судьбу соответствующих и нормативных актов, и правоприменительной практики.

Вот и спрашивается: кто в этом деле конкретном? Суринов сидит. Кто и где? Да, единственное, кто, конечно, озабочен, это он сам и адвокат. Адвокат обращается в Верховный Суд Российской Федерации. Верховный Суд Российской Федерации в порядке надзора не находит оснований. В порядке надзора. Они вроде бы обращаются в порядке открытия новых обстоятельств. Так? И вновь Верховный Суд Российской Федерации отказывает - тот же судья, который отказывал в порядке надзора. И, следовательно, в надзорном порядке дело не рассматривалось.

Естественно, я не могу знать всех нюансов, но общая фабула такова, ее констатировал Конституционный Суд Российской Федерации, и ее констатировать можно сегодня со стопроцентной уверенностью в той части, что здесь особо ничего не изменилось.

Так вот, мне кажется, конечно, есть очень серьезные проблемы относительно мониторинга решений этой самой авторитетной инстанции - Конституционного Суда Российской Федерации.

Что меня вообще подвигло к этому анализу? Скажу, не скрою: я обиделся за Конституционный Суд Российской Федерации. Во втором номере журнала "Российское право" была опубликована статья профессора Скобликова, который определение Конституционного Суда Российской Федерации назвал противоречивым, пробельным, несовершенным, вредным. Вредным! Вредным - журнал "Российское право" номер два. Но когда я прочитал "вредным" (а я знаю некую Конвенцию международного права, где нас просят с очень большой осторожностью, чтобы не подрывать правосудие, с большой осторожностью давать формулировки, эти формулировки вообще не допускаются ни с какой точки зрения, хотя анализ - да; это первое), то да, я разразился статьей в шестом номере того же журнала, говорю: "Как же так?" Они быстренько опубликовали, и в шестом номере был ответ профессору Скобликову, аналитический, по моим понятиям. Он сам специалист, он занимался вопросами преюдиции, серьезный специалист. Мы разошлись в этой части во мнениях.

И вот первый пункт: кому надо мониторить? Ученые должны мониторить решения Конституционного Суда Российской Федерации? Я думаю, должны только в плане того, как законодателю и правоприменителям его реализовывать. Как лучше? поскольку в данном Определении Конституционного Суда Российской Федерации прямо указывалось, что законодатель может - законодатель может! - предусмотреть случаи, когда можно не выполнять вот того предшествующего решения. Законодатель может. Что, вы думаете, сделал законодатель? Законодатель, изменив редакцию статьи 90, согласился с Конституционным Судом Российской Федерации в том, что не только приговор, но и решение по гражданскому делу имеет преюдициальные значения, но закрыл глаза на соответствующую часть в определении Конституционного Суда Российской Федерации, где в мягкой форме Конституционный Суд Российской Федерации предлагает ему указать обстоятельства, при которых можно опровергать преюдицию.

Следовательно, имелась возможность у профессуры, у ученых каким-то образом в данном случае давать какие-то "наводки", прошу прощения, законодателю, как лучше реализовать это решение. Теперь, я думаю, после вынесения подобного решения все-таки хорошо - Министерство юстиции Российской Федерации подключается к этим вопросам, и, полагаю, с подключением Минюста, который более всех, мне кажется, озабочен и по делу состоянием законодательства, состоянием подзаконного в особенности нормотворчества - хорошо, если действительно он подключается каким-то образом по своим каналам. Но за кем и где записано?

Вот в Конституционном Суде Российской Федерации постоянные представители: Президента Российской Федерации, Государственной Думы Российской Федерации, Совета Федерации, Правительства Российской Федерации. Но в Положении (я могу только это точно констатировать, не буду говорить за других), в Положении о постоянном представителе Государственной Думы Российской Федерации в Конституционном Суде Российской Федерации ни одного слова и ни одного намека на то, что в его обязанности входит вот какой-то мониторинг. И он не обязан никому давать какие-то предложения. И боюсь, что скажут: да иди ты, это не ваше дело. Кто? Кто в данном случае соответствующему профильному комитету, в данном случае профильному комитету Государственной Думы Российской Федерации, может предложить что-то такое или, во всяком случае, озаботить, обратить внимание: не вписано.

Но боюсь ошибиться. Думаю, жалко, что Михаила Юрьевича здесь сегодня нет, у него, наверное, более всего полномочий - он и в судах представитель, в тех судах общей юрисдикции, и здесь, кто бы мог в данном случае по этому делу, по суриновскому. Наверное, ему бы можно было разобраться более плодотворно, поскольку он и там, и здесь, и с его умом, мне казалось бы, какие-то в данном случае решения могли последовать. Боюсь ошибиться.

Так вот, конечно же, нужна система мониторинга. Что касается реализации решений Конституционного Суда Российской Федерации, здесь цифры приводились, конечно, решение решению рознь, они разные, по разным решениям, наверное, разные ситуации в плане сроков их реализации и в плане того, кто должен следить за реализацией, но, тем не менее, все это в каком-то плане должно фиксироваться и упорядочиваться.

Последнее, о чем хочу сказать (поскольку выступаю в этом роскошном зале Конституционного Суда Российской Федерации): сам-то Конституционный Суд Российской Федерации должен следить или не должен следить за реализацией своих решений?

Если я не ошибаюсь, есть некая уставная норма в Уставе Конституционного Суда Российской Федерации. Признаюсь честно, я не посмотрел ее перед конференцией, не было возможности готовиться, я три дня назад принял решение или попросил, чтобы предоставили возможность поездки сюда.

Так вот, помню только один случай, когда один из конституционных судей, причем, как мне казалось, в нарушение уставной нормы, потому что там не единолично конституционному судье предоставляется такое право, а иная процедура, но был такой случай, была такая ситуация, когда конституционный судья единолично вышел на Бориса Николаевича Ельцина, и Борис Николаевич Ельцин принял Указ с тем, чтобы заставить исполнять решение Конституционного Суда Российской Федерации. Вот такой был казус. Его тоже надо осмысливать, мне кажется. Время прошло. Может быть, это действительно так и надо сделать?

Но эта норма, опять же боюсь ошибиться, мне кажется, она все-таки не работает - та норма, которая позволяет следить за реализацией своих решений самому Конституционному Суду Российской Федерации. По-моему, даже какая-то структура была в составе Конституционного Суда.

ХОХРЯКОВА О.С.

И сейчас есть.

ЛАЗАРЕВ В.В.

И сейчас есть? Ой, тогда я боюсь, как бы не прозвучала моя критика слишком резко.

(Реплика О.С.Хохряковой не слышна.)

Они очень редкие. Возможно, да. Возможно.

Хорошо. Во всяком случае, мне кажется, проблема мониторинга решений Конституционного Суда Российской Федерации не менее, а, может быть, даже более острая и более серьезная, постольку поскольку здесь конституционно-правовые проблемы смыкаются с практикой судов общей юрисдикции. И ею надо обременяться, ею надо заниматься опять же всем властям в каком-то единстве.

Спасибо.

КРОТОВ М.В.

Спасибо, Валерий Васильевич.

Я надеюсь, что службе судебных приставов...

ЛАЗАРЕВ В.В.

Да. Забыл сказать, Сурин сидит.

КРОТОВ М.В.

Но, видимо, и будет пока сидеть.

Так вот, я думаю, что службе судебных приставов мы, наверное, не будем поручать исполнение решений Конституционного Суда Российской Федерации. Я как раз говорю: может быть, в Министерстве юстиции появится новая служба, специально направленная на реализацию решений Конституционного Суда Российской Федерации.

Кому угодно продолжить?

Тогда я предоставлю слово Косареву Максиму Александровичу. Пожалуйста.

КОСАРЕВ М.А.

Адвокат, управляющий партнер агентства "Косарев и партнеры".

Я солидарен с модератором по тем позициям, которые были уже высказаны в 2008 году. В частности того, как же все-таки нужно решить вопрос по реализации определений и постановлений Конституционного Суда Российской Федерации. И, наверное, кроме, как на законодательном уровне, вряд ли удастся решить этот вопрос, потому что многие считают, и в данном случае Председатель Конституционного Суда Российской Федерации, что это та часть исполнений, которая должна быть, зависит от правосознания других судов, всех тех, на ком лежит ответственность по исполнению определений и постановлений Конституционного Суда Российской Федерации, однако мы видим, что, к сожалению, без законодательного стимулирования у нас пока это не работает. И, к сожалению, нижестоящие суды, которым надлежит исполнять эти решения кассационных судов, говорят о том, что в каждом конкретном случае они сами принимают решение о том, действительно, как, и вообще исполнять ли им эти решения Конституционного Суда Российской Федерации. Потому что это может внести так называемое нарушение правовой определенности, не будет обеспечивать стабильность, прочность права, без которых немыслимо правосудие. Но вот такая аргументация, по крайней мере, встречается. И поэтому, конечно, если не будет принят отдельно все-таки, наверное, закон об исполнении решений Конституционного Суда Российской Федерации, то, наверное, до тех пор и будет эта неопределенность.

Наверное, можно также воспользоваться некими примерами тех наших западных систем, англо-саксонского права в данном случае, которые в частности, например, в США, как решается вопрос в части реализации исполнений решений Верховного Суда, где при вынесении постановления прописывается порядок его исполнения, и он является обязательным. Поэтому все-таки если министр юстиции Российской Федерации Коновалов Александр Владимирович говорит о том, что в какой-то части, может быть, и нужно заимствовать те вопросы прецедентного права, которые являются наиболее эффективными при их действии за рубежом, то почему бы не воспользоваться этим?

Поэтому, наверное, все-таки, если мы хотим, чтобы уважение к Конституционному Суду Российской Федерации было на должном уровне, а не подрывалось, в том числе судебной системой, которая не исполняет надлежащим образом решения, определения и постановления Конституционного Суда Российской Федерации, то тогда все-таки, наверное, нужно что-то решать в законодательной части. Поэтому в данном случае мое видение только таково. И я думаю, что все эту проблему знают. Вопрос теперь - когда же эти законы будут приняты? Потому что если Совет Федерации не исполняет те же решения Конституционного Суда Российской Федерации по изменению в 25 случаях законов, то о чем мы говорим? Поэтому, наверное, рыба гниет с головы и, если не будет этот вопрос решен на самом высоком уровне, то тогда, наверное, кроме, как поговорить, нам с вами больше здесь ничего не остается делать.

Поэтому здесь я вижу только такое решение.

Спасибо.

КРОТОВ М.В.

Спасибо большое.

Но я бы хотел обратить внимание. Тем самым мы как бы в очередной раз, если следовать логике решений Верховного Суда Соединенных Штатов о том, что он сам устанавливает порядок исполнения решений, мы тем самым возлагаем на суд не собственно присущие суду функции. Суд констатирует неконституционность или конституционность нормы. А дальше уже вопрос - как применять на практике, - это уже функция органов управления, в большей степени.

Хотя, с другой стороны, наверное, если бы, например, при вынесении решений арбитражными судами или судами общей юрисдикции о взыскании каких-то денежных сумм суд бы просто поинтересовался: а готов ли должник исполнить, есть ли у него средства для этого, и при положительном ответе учел бы это обстоятельство, - то, наверное, для исполнения этих решений было бы гораздо проще. А если бы он сразу заявил, что - нет, денег у меня нет, то, наверное, не было бы смысла выносить решение о взыскании таким образом, а надо было бы сразу применять какие-то иные меры.

И в принципе, конечно, я думаю, что здесь должна быть дорога с двусторонним движением: и суд должен какие-то шаги предпринимать, давая направление, в какой области можно смотреть исполнение решений, но и все-таки государственные органы тоже должны идти навстречу и стараться искать свои пути вынесения таких решений по реализации.

Если нет желающих продолжить, я тогда иду дальше по списку, который у меня есть. Не возникает желающих.

Я тогда предоставлю слово Сопранькову Геннадию Алексеевичу. Пожалуйста.

СОПРАНЬКОВ Г.А.

Михаил Валентинович, я уже сказал о том, что были изъяны в организации этого мероприятия, и я вызвался выступить. Но, понимаете, потом, когда последовало уточнение программы, то оказалось, что несколько мое выступление не по программе. Ежели вы готовы меня выслушать, так сказать, не совсем по теме, я готов. А ежели, так сказать, есть люди (кстати, мы подготовили людей, которые специалисты в этой области), то, так сказать, решайте.

Хорошо, я выступлю. Я скажу что-то, может быть, и имеющее отношение к данной теме. Но вместе с тем, конечно, в целом-то, я думаю, она не здорово будет вписываться - моя тема разговора в тему конференции.

Мне хотелось бы высказать ряд замечаний относительно той практики, которой придерживается Конституционный Суд Российской Федерации. Я всецело согласен с теми товарищами, которые говорят о том, что Конституционный Суд Российской Федерации не всегда берется за решение вопроса, который входит, так сказать, в его компетенцию. И с этим решением вопроса по смертной казни, мне сдается, что действительно не должен был Конституционный Суд Российской Федерации решать эту проблему. Коль скоро есть действительно у нас законодательные органы, они должны были взять на себя ответственность по решению этого вопроса.

Поскольку я процессуалист в области уголовно-процессуального права, то я буду говорить как раз о тех проблемах, которые имеют некоторое отношение и к Конституционному Суду Российской Федерации, и к тем проблемам, которые возникают в практике правоприменения уголовно-процессуального законодательства. К чести хочу сказать Конституционного Суда Российской Федерации, он очень много сделал для того, чтобы установить единообразное понимание уголовно-процессуального закона на всем пространстве Российской Федерации. И вот к чести, аплодисменты, конечно, должны быть в адрес Конституционного Суда Российской Федерации тогда, когда он изменил редакцию статьи 405 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации.

В прежней редакции Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации говорилось о том, что никто не имеет права обжаловать приговор, вступивший в законную силу, в том случае, если ставится вопрос об ухудшении положения подсудимого. То есть, как ежели бы статья в данном случае всецело стояла на стороне осужденного.

Поступила жалоба, Конституционный Суд Российской Федерации рассмотрел и заявил: как же так, процесс состязательный, объявлено равноправие, равенство участников процесса, почему потерпевший в том случае, если он не согласен с приговором, почему он лишен права обжаловать в надзорном порядке этот приговор? И, надо сказать, была изменена редакция в пользу прав потерпевшего. Хочу заметить о том, что в целом тенденция в процессе уголовно-процессуального законодательства в мире преследует цели улучшения, усиления прав потерпевшего. И здесь, конечно, в последнее время достаточно много делается с тем, чтобы установить паритет прав потерпевшего и прав обвиняемого. Но, вы знаете, еще очень и очень много вопросов в области уголовно-процессуального законодательства, которые свидетельствуют о том, что в целом-то такого равноправия нет.

И вот конкретный пример: много было дебатов по поводу института суда присяжных, а у меня до сих пор сидит занозой в душе то неравенство, которое содержится в ряде статей Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, которые как раз и регулируют вопросы рассмотрения дела судом присяжных. Статья 348 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации: она предусматривает, что в том случае, если вынесен обвинительный приговор, то в этом случае тогда у судьи есть альтернатива. В том случае, если он усматривает, что, допустим, отсутствуют признаки какого-то конкретного преступления, он вправе постановить оправдательный приговор. Он вправе не согласиться с обвинительным вердиктом и направить дело на новое рассмотрение коллегии суда присяжных в ином составе. В каких случаях? Когда он находит то, что нет состава преступления или не доказано, допустим, участие подсудимого в совершении преступления.

Хорошо. Теперь статья другая, которая говорит о том, что судья безоговорочно должен постановить оправдательный приговор тогда, когда имеется оправдательный вердикт.

Скажите, пожалуйста, на чьей стороне в данном случае правосудие? Почему такую же альтернативу не предусмотреть при решении вопроса судье тогда, когда постановлен, допустим, оправдательный вердикт? Ведь будем говорить, что все сделано так, чтобы правосудие стояло на стороне подсудимого. В данном случае я нахожу, что права потерпевшего очень и очень серьезно ущемляются.

Теперь что касается других вопросов, которые очень серьезно затрагивают интересы и потерпевшего, и свидетеля. Речь идет, прежде всего о содержании статьи 278.

На одной из конференций у себя в Северо-Западном филиале Российской правовой академии Минюста России я уже говорил: она предусматривает возможность рассекречивания данных свидетеля, который опасается за свою жизнь, за жизнь и здоровье своих родственников. Причем что возмущает? Что достаточно хитро скроена эта статья. В ней говорится о том, что по ходатайству сторон суд может рассекретить данные конкретного свидетеля, который вызван в суд, который дает показания, у которого есть опасения за свою жизнь. Но кто может ходатайствовать о рассекречивании данных такого свидетеля, относительно которого вынесено постановление о том, что он будет выступать под другой фамилией, с указанием другого адреса и места жительства? Да, конечно, адвокат, конечно, сторона защиты. Я не хочу бросить тень, так сказать, на всю корпорацию защиты, но совершенно очевидно: как же мог законодатель пойти на это, не увидев ту хитрость, которая заложена в данной статье? Естественно, конечно, в данном случае интересы свидетеля и потерпевшего, кстати, безусловно, ущемлены.

Попутно, кстати, скажу, говоря о равенстве прав обвиняемого и потерпевшего. Когда мы говорим о правах, допустим, обвиняемого, то мы говорим, конечно, прежде всего о его праве на защиту. Мы говорим о том, что у него, ежели даже ветер в кармане гуляет, он имеет возможность иметь защитника, которого ему предоставляет бесплатно государство. Почему, говоря о равенстве, а мы объявляем это как принцип, почему мы не можем такую же возможность предоставить, допустим, тому же потерпевшему, ежели у него нет тоже денег на то, чтобы нанять защитника?

Blog