Научная исследовательская программа: философский анализ ее системности и генезиса 09. 00. 08 философия науки и техники по философским наукам

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3

II. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы исследования, анализируется степень ее научной разработанности, формулируются цели и задачи работы, характеризуется ее научная новизна, приводятся положения, выносимые на защиту.

Первая глава «Научная исследовательская программа: проблема системности» и состоит из трех параграфов: «Понятие научной исследовательской программы и ее понимание в истории философии науки», «Понятие системности научной исследовательской программы в традиции философии науки: структура познания и принцип anything goes» и «Интерпретация как матрица системности научной исследовательской программы: влияние эпохи на познание».

В данной главе исследуется само понятие научной исследовательской программы и рассматривается понятие системности научной исследовательской программы. Исследуя этот вопрос, автор обращается к тому, как анализирует проблему движения познания П. Фейерабенд по принципу anything goes и как им рассматриваются социопсихологические аспекты научной исследовательской программы.

В первом параграфе определяется понятие научной исследовательской программы^¹⁶.

Научная исследовательская программа представляет собой не отдельные теории, а ряды генетически связанных теорий, рациональное единство которых определено онтологическими и методологическими принципами. Исследовательские программы складываются из следующих элементов: «отрицательную эвристику» программы образуют правила-запреты, указывающие на то, каких путей исследования следует избегать; «положительную эвристику» – правила, определяющие выбор проблем, последовательность и пути их разрешения.

Структурно-морфологически в научной исследовательской программе выделяется «твердое ядро», содержащее основные метафизические постулаты (онтологический каркас программы), и динамичный «защитный пояс» теорий и вспомогательных конструкций.

Принцип построения такой научной крепости, как научная исследовательская программа, изначально противопоставлен своим методологическим основанием опытному фундаменту науки.

Так очевидно, что эвристическому комплексу соответствует дедуктивный метод отбора материала, а индукция, первичная для любой отрасли науки, соответствует уже защитному поясу. Мы настаиваем именно на таком распределении: сначала эвристика, а только затем защитный пояс.

Защитный же пояс научной исследовательской программы имеет более реальное воплощение, представая перед исследователем в виде аксиом и принципов той концепции, в русле которой он работает.

Выделяя в структуре всех исследовательских программ некое «твердое ядро», отрицательную и положительную эвристики, защитный пояс, И. Лакатос этим исправляет индуктивизм, объясняя механизм выбора подтверждающих фактов в исследовании. В отличие от индуктивистов, он возводит центральную теорию в ранг «почти метафизики». При этом, необходимо развивать гипотезы, которые образуют защитный пояс вокруг этого ядра. Защитный пояс должен выдержать главный удар со стороны проверок и критики, он должен приспосабливаться или даже полностью меняться, если того требуют интересы защиты основных положений – ядра. А это возможно лишь в непосредственном соприкосновении с эмпирическими данными. Если все это дает прогрессивный сдвиг проблем, исследовательская программа может считаться успешной. На лицо дедуктивный характер концепции И. Лакатоса.

У Т. Куна центральной единицей в процессе генезиса науки является понятие парадигмы, а формообразующим «ингредиентом» убеждений, которых придерживается научное сообщество, являются личные и исторические факторы, которые он считает элементом случайным и произвольным^¹⁷. По мнению Т. Куна, последовательности научных теорий всегда выстраиваются вокруг догматически усвоенных идей интеллектуальной элиты. Это и есть то, что он называет «парадигмой». В терминах И. Лакатоса – это «жесткое ядро» научной исследовательской программы.

Одновременно может существовать несколько «крупных гипотез», претендующих на звание научной исследовательской программы. Это допустимо и имеет множество исторических примеров в науке. Но в отдельных отраслях знания может быть только одна научная исследовательская программа, противостоящая бесконечному множеству «крупных гипотез». Научная исследовательская программа, переросшая свою отрасль, вторгается в сферу метафизики, и такое явление принято называть философской концепцией.

На звание научной исследовательской программы вправе претендовать любая (!) гипотеза, пытающаяся объяснить материальный мир.

Так, в области познания химических явлений научной исследовательской программой можно назвать даже алхимию, которая имела и свое «твердое ядро» непреложных аксиом, и «монастырский» книжный защитный пояс, и свод эвристических принципов. Действительно, следует признать, что алхимия была исследовательской программой своего времени.

В сравнении «парадигмы» и научной исследовательской программы видна колоссальная масштабность первого феномена. Если научная исследовательская программа действительна лишь в одной конкретной области науки, то понятие «парадигмы» описывает состояние, по крайней мере, нескольких смежных отраслей. Поэтому в отдельно взятый промежуток времени может существовать лишь одна «парадигма», но несколько научных исследовательских программ.

Во втором параграфе первой главы анализируется уже само понятие системности, т.е. совокупности знаний, приведенных в порядок на основании определенных теоретических принципов, которые и объединяют отдельные знания в целостную органическую систему, и осуществляется попытка выработать единый смысл понятия система.

Основной проблемой для этого анализа является противоречивость и множественность определений самого понятия «система». Одни авторы разрабатывают его в онтологическом смысле, другие – в гносеологическом.

Существуют два определения в рамках первого подхода: система как совокупность объектов (в этом же смысле широко используется термин «система» и в наши дни) и система как совокупность свойств (целостность, определяемая некоторой организующей общностью этого целого)^¹⁸.

С позиции гносеологии так же существуют два определения: первое из них связано с трактовкой системности самого знания, другое связано с разработкой понятий «закон» и «закономерность» как ядра научного знания^¹⁹.

Для понимания современной системной парадигмы (условно можно назвать «методологическое направление») важно отметить три важнейших требования к системности знания, а значит, и три признака системы: а) полноту исходных оснований (элементов, из которых выводятся остальные знания); б) выводимость (определяемость) знаний; в) целостность построенного знания^²⁰.

С поиском того свойства, которое должно войти в закономерность, всегда вставал вопрос об основаниях этих закономерностей. Такая совокупность вошедших в закономерность свойств образует некоторую единую, целостную группу именно в силу того, что она обладает свойством вести себя самодетерминированно.

Используемое в данной работе определение не противоречит рассмотренным выше системным концепциям. В приложении к исследуемой проблематике оно звучит так: Научное познание есть целостная развивающаяся система, имеющая довольно сложную структуру. Последняя выражает собой единство устойчивых взаимосвязей между элементами данной системы. Структура научного познания может быть представлена в различных ее срезах и соответственно – в совокупности специфических своих элементов.

Анализирую далее уровни научного знания – теоретический и эмпирический, в частности обращаясь к работам В. С. Степина, к понятию системности добавляется смысл совокупности теоретических принципов.

И научная исследовательская программа в таком случае может быть представлена как дедуктивная модель науки, включающей весь спектр от обучения до исследовательских экспериментов.

В третьем параграфе анализируется интерпретирующая роль системности научной исследовательской программы и рассматривается концепция В. С. Степина.

В. С. Степин определяет понятие исследовательской программы как совокупность методов и средств получения знания. К исследовательским программам, по его мнению, следует отнести методы измерения тех или иных параметров, а также методы расчета. Строго говоря, любые акты получения и обоснования знания, воспроизводимые на уровне его передачи или на уровне описаний, – это исследовательские программы^²¹.

Это очень узкое определение понятия исследовательской программы, но, в сущности, максимально точное. Но поскольку весь объем «научного» не укладывается в подобное понятие, В.С. Степин вводит второй тип научных программ: коллекторские. Прежде всего, сюда относятся образцы или вербальные указания, показывающие, что и о чем мы хотим знать, какова наша избирательность по отношению к знаниям. То есть методы решения задач – это программа исследовательская. Сами задачи – коллекторская. Проводя грубое сравнение, можно сказать, что в данном случае научная исследовательская программа И. Лакатоса просто расщеплена на два равноценных ей понятия. И в понятие коллекторской программы включена большая часть эвристического комплекса.

Противопоставление исследовательских и коллекторских программ позволяет В.С. Степину выделить два разных пути в развитии отдельных научных дисциплин в зависимости от того, какие именно программы доминируют на самых первых этапах их формирования. В развитии дисциплин экспериментальных, как правило, доминируют исследовательские программы.

Идея о том, что первые шаги в формировании какого-либо учения (в данном случае об электричестве) связаны с последовательным возникновением все новых и новых исследовательских программ, интересна для нашего исследования своей схематичностью. Перед нами ветвящийся куст исследовательских программ, и именно он подобно каркасу скрепляет и объединяет все получаемые знания.

Но ведь наряду с исследовательскими программами существуют еще и коллекторские, которые требуют согласования, систематизации знания, когерентности знания, их задача – всеобщий синтез и построение единой картины мира. Конечно, в основном они строит эту картину по частям, то есть в пределах отдельных научных дисциплин, но наряду с этим постоянно наблюдаются попытки найти место каждой науки в системе знаний о мире в целом. Программа исследовательская сугубо прагматична и оправдывает те или иные представления успехом в решении конкретных задач. И вот прагматическая установка неизбежно приходит в противоречие с требованием когерентности. Хороший пример приводит Галилей в одной из своих работ. Строители повсеместно возводят стены домов по отвесу, полагая, что два отвеса параллельны. Но известно, что они пересекаются в центре Земли! Но какое это может иметь значение для практики строителей? Никакого^²².

В. С. Степин рассматривает научное знание как исторически развивающуюся систему, погруженную в социокультурную среду и характеризующуюся переходом от одного типа саморегуляции к другому. Такая интерпретация научного знания выступила основанием постановки проблемы исторической изменчивости основных компонентов научного знания, начиная от уровня эмпирических фактов и теорий и заканчивая методами науки, ее целевыми и ценностными установками. В. С. Степин прослеживает как возникают предпосылки теоретического знания в традиционных культурах, различая преднауку и науку в собственном смысле слова. На этапе преднауки первые образцы теоретического знания представлены философскими знаниями как его единственной формой. Переход к собственно науке привел к становлению научного теоретического знания и возникновению первых программ.

Используя идеи В.С. Степина, нами были проанализированы примеры из истории науки, и это позволило описать некоторые из типов научных исследовательских программ, характерных для того периода, из которого взяты приведенные выше примеры^²³. Их можно назвать: открытые натурфилософские системы и открытые эмпирические системы^²⁴.

Вторая глава диссертационной работы носит название «Научная исследовательская программа: феномен генезиса» и состоит так же их трех параграфов: «Феномен генезиса научной исследовательской программы», «Понятие генезиса научной исследовательской программы в рефлексии конкретно научного исследования» и «Научный факт как динамический фактор научной исследовательской программы».

Эта глава посвящена анализу второго основного вопроса диссертации – вопросу генезиса научной исследовательской программы в философии науки. В ней осуществляется анализ этого понятия на материалах конкретных научных исследований в биологии и синергетике. Анализируется такое системообразующее понятие научной исследовательской программы, как научный факт.

Первый параграф посвящен анализу вариантов развития научной исследовательской программы.

Классический пример успешной исследовательской программы – теория тяготения Ньютона. Отрицательная эвристика ньютоновской программы запрещала применять modus tollens к трем ньютоновским законам динамики и к его закону тяготения. В силу методологического решения сторонников этой программы это «ядро» полагалось неопровержимым и считалось, что возникающие аномалии должны вести лишь к изменениям «защитного пояса» вспомогательных гипотез и граничных условий

Существует определенная политика в теоретических исследованиях, план, позволяющий предвидеть «опровержения». Этот план предполагается положительной эвристикой исследовательской программы. Если отрицательная эвристика определяет «твердое ядро» программы, то положительная эвристика складывается из ряда доводов и предположений, направленных как на то, чтобы изменять и развивать «опровержимые варианты» исследовательской программы, так и модифицировать, уточнять защитный пояс.

Ньютон вначале разработал свою программу для планетарной системы с фиксированным точечным центром – Солнцем и единственной точечной планетой. Именно в этой модели был выведен закон обратного квадрата для эллипса Кеплера. Но такая модель запрещалась третьим законом динамики, а потому должна была уступить место другой модели, в которой и Солнце, и планеты вращались вокруг общего центра притяжения. Такое изменение мотивировалось вовсе не наблюдениями, а теоретическим затруднением в развитии программы. Большинство «аномалий» Ньютона, решение которых давало каждый раз новую модель, можно было предвидеть еще в рамках предыдущей.

Все это говорит о той незначительной роли опровержений: они предсказуемы, и положительная эвристика является стратегией этого предвидения и дальнейшего «переваривания». И в таком случае трудности программы имеют скорее математический, чем эмпирический характер.

Ньютоновскую программу И. Лакатос свел к такой формуле: «Планеты – вращающиеся волчки приблизительно сферической формы, притягивающиеся друг к другу». Этому принципу никто и никогда в точности не следовал: планеты обладают не одними только гравитационными свойствами, у них есть, например, электромагнитные характеристики, влияющие на движение. Поэтому положительная эвристика является, вообще говоря, более гибкой, чем отрицательная. Более того, время от времени случается, что когда исследовательская программа вступает в регрессивную фазу, то маленькая революция или творческий толчок в ее положительной эвристике может снова вернуть ее к прогрессивному сдвигу.

Ценность подхода И. Лакатоса заключается далеко не только в том, что нам представляется достаточно стройная и четкая система науки. Анализ таких феноменов, как непрерывность в науке, упорство в борьбе за выживание некоторых теорий, оправданность некоторого догматизма, увязывают в одну схему и структурные, и генетические вопросы науки. Все это объясняется в том случае, если наука понимается как поле борьбы исследовательских программ, а не отдельных теорий.

Так же в диссертации анализируется попытка отечественных исследователей Ахундова М. Д. и Илларионова С. В. доработать концепцию И. Лакатоса. Вместо понятия научной исследовательской программы было введено понятие физических исследовательских программ, в которых твердое ядро составляют не фундаментальная теория, как у И. Лакатоса, а некая абстрактная базисная физическая теория (с комплексом методологических принципов ее построения), которая и способствует возникновению новой программы. Чтобы образовалась такая абстрактная основа, фундаментальная теория должна пройти путь максимального обобщения, что возможно не со всеми фундаментальными теориями. В качестве примеров приводятся специальная теория относительности Эйнштейна – как конкретная фундаментальная теория, и она же в качестве абстрактной базисной теории в абстрактном четырехмерном формализме Г. Минковского.

Элементами твердого ядра новой программы становятся идеи, выдвигаемые в защитном поясе еще старой программы. Таково понятие поля – вспомогательное в механической программе, но центральное в работах Фарадея и Максвелла. Затем оно становится основой исследовательской концепции в работах Лармора, Томсона, Лоренца, но базисной эта концепция так и не стала, признаются авторы, так как уже создавалась релятивистская программа. Зато релятивистские преобразования координат, выдвинутые в поясе ее защитных гипотез, вошли в ядро релятивисткой программы.

Однако генезис исследовательской программы здесь не так прост, как в концепции Лакатоса. Этапы создания и реализации научной исследовательской программы могут быть разнесены во времени: сначала появилась фундаментальная теория как обобщение эмпирических законов, затем формировалась абстрактная теория, и, наконец, программа реализовывалась в конкретных теориях.

Но концепция М. Д. Ахундова и С. В. Илларионова не отвечает одному из признаков научной исследовательской программы: смена программ означает смену научных картин мира^²⁵. Смена научных картин мира в определенной степени является формой систематизации научного знания, отражает мировоззренческий аспект научных революций. Наличие такого аспекта в научной революции не подвергается сомнению никем из методологов науки^²⁶.

Концепция физических исследовательских программ, успешно описывающая изменения науки, пасует перед ее статическим состоянием, проясняя многие вопросы генезиса программ, не описывает их системность.

В таком случае исследовательские программы становятся формой научного освоения действительности, а не ее научного отражения. Поскольку же характеристики осваиваемых объектов новой программы в какой-то положительной степени уже отражены в существующих теориях, исследовательские программы неотделимы друг от друга: «у истоков исследовательской программы находится фундаментальная теория, а в основе программы – абстрактная базисная теория»^²⁷. Только так можно попробовать примирить концепции М. Д. Ахундова и С. В. Илларионова, с одной стороны, и Лакатоса – с другой.

Во втором параграфе осуществляется анализ понятия генезиса научной исследовательской программы в рефлексии конкретного научного исследования, на примере синергетической программы.

Синергетика претендует на роль всеобщей научной исследовательской программы. Исследование самоорганизующихся систем ведет к пересмотру норм объяснения конкретных наук, и как следствие к изменениям в научной картине мира. Подобные сдвиги в научном познании рассматриваются в методологии науки как революционные. Попробуем прояснить этот вопрос путем анализа положений самой синергетики.

И. С. Добронравова в своей работе «Синергетика: становление нелинейного мышления» пытается обосновать гипотезу о том, что синергетика является новой общенаучной исследовательской программой, отождествляя это понятие с понятием «физическая исследовательская программа». И. С. Добронравова пытается развести понятия абстрактной теории и фундаментальной, отводя место последней где-то в районе защитного пояса или эвристического комплекса, не избавляясь от этого до конца. И именно этот момент препятствует успешному доказательству ее гипотезы.

Расширение философских оснований физического знания, прежде всего категориальных форм его осмысления, может мыслиться как развитие категориальных структур, связанное с этим обстоятельством расширение содержания понятий, сопоставляемых с соответствующими категориями; привлечение к осмыслению познавательных результатов ранее не используемых в этой области знания категорий. С этим соглашается и Добронравова И.С.^²⁸, и, безусловно, этот процесс означает смену программы. Но общенаучная программа, выходя за рамки конкретной науки, неизбежно отрывается от необходимого эмпирического фундамента понятий и переходит в сферу метафизики.

Модель физической исследовательской программы, которой придерживается автор, приводит к противоречивым выводам. Противоречие автор усматривает в том, что, «макротеория» (гипотетико-дедуктивная система) рассматривается как иерархия неких «микротеорий» (решений задач), по идее необходимо связанных между собой, тогда как в реальности между отдельными микротеориями отсутствует это отношение взаимовыводимости»^²⁹.

И. С. Добронравова предлагает расширить понимание макротеории за пределы стандартной гипотетико-дедуктивной модели, почему и выходит за пределы концепции исследовательских программ. Обращение к решению задач как способу развития теории^³⁰ окончательно заставляет И. С. Добронравову отказаться, по нашему мнению, от концепции исследовательских программ.

Поскольку исследовательские программы являются не формой систематизации готового знания, а формой развития научного познания, они представляют собой весьма динамичные образования. Пока они работают, они продолжают совершенствоваться: успехи конкретных методов свидетельствуют об истинности начальных теоретических соображений, что может способствовать переходу этих методов из одной области программы в другую: например, из «защитного пояса» в «жесткое ядро».

Кроме того, М. Д. Ахундов и С. В. Илларионов, как и И. С. Добронравова, считают, что научное сообщество может одновременно развивать конкурирующие исследовательские программы в рамках одной науки, постоянно сравнивая их по степени эффективности^³¹.

Какова роль синергетики в современной науке? В качестве формы познания как организации производства знания синергетика может выступать как исследовательская программа. Конкретные производные от нее теории являются единым комплексом, связанным одним подходом к предмету исследования, общим кругом идей и понятий, короче говоря, единой концепцией, которая, в свою очередь, и составляет научную исследовательскую программу синергетики. Но… в рамках каждой отдельной науки.

Но прежде следует оговорить момент, который понимается под «расширением» и «сужением» сферы исследований. Его необходимо отличать от понятия «расширения сферы поиска научных фактов». Исследование в этом контексте выступает не как процедура сбора эмпирического материала, обработка его определенными прикладными научными методами и последующее «подытоживание», а скорее как универсальный набор системной логики научных исследовательских программ.

При подходе к феномену научной исследовательской программы осознанно необходима существенная переориентировка внимания на иные структурные уровни исследования и на межуровневые отношения, которые и образуют тот регулирующий контекст, что придает смысл более элементарным структурам и процессам.

Такая переориентировка, несомненно, приближает биологическую методологию к подходам гуманитарных наук. Но биология все же должна остаться достаточно точной естественной наукой, требующей существенно более конкретного объяснения, нежели то, каким довольствуются гуманитарные науки. А такая переориентация уже будет связана с трудностями общественно-политического характера, академическими изменениями.

Научная исследовательская программа не предполагает включения в свой генезис такого рода факторов. Субъективные, социальные, психологические моменты формируют не программу, а парадигму.

Для ответа на вопрос о том, возможна ли вообще общенаучная программа, была проанализирована история биологии. Концепции Ламарка и Дарвина представляют собой не только разные в историческом контексте исследовательские программы, но и различающиеся по своему содержанию. Аристотелевская традиция, и ее усовершенствованный вариант Ламарка иллюстрируют особые типы исследовательских программ.

Уже названный нами открытый натурфилософский тип научных исследовательских программ представлен идеями Аристотеля. Это теологизированная исследовательская программа Средневековья. Метафизическое «твердое ядро» (креационизм, телеологичность жизни и т.п.) позволяет четко выделить их в отдельный тип системности. Переход к следующему исторически оформившемуся типу систем – открытые эмпирические, – связан с Ламарком.

В основном система Ламарка отличается лишь большей эмпирической базой (экспериментальным «защитным поясом»), сохраняя все характеристики метафизического «твердого ядра». И лишь появление теории Дарвина позволяет говорить о третьем типе научных исследовательских программ – закрытых теоретико-эмпирических систем, в которых теория, привязанная к эмпирии, и экспериментальная наука начинают входить в «твердое ядро».

Научные исследовательские программы такого типа формируются в период параллельного существования двух взаимно противоположных тенденций – дифференциации и интеграции знаний. С одной стороны силами таких научных исследовательских программ как «Дарвиновская» в биологии, «Эйнштейновская» в физике, зарождающаяся «Мéнделевская генетическая» программа сделали свой вклад в формирование единой научной картины мира. Но, с другой стороны, эти программы основывались на «расширении сферы поиска научных фактов» и были связаны с возникновением так называемых барьеров специализации, затрудняющих взаимопонимание ученых, обмен опытом выполненных исследований. С этих программ начинается деление общеметафизического содержания «твердого ядра» и привязывание его к отдельным отраслям научного знания.

В настоящее время научное сообщество ведет поиск не только более конкурентоспособных программ, но и стремиться создать единую научную исследовательскую программу, которую можно назвать открытым теоретико-эмпирическим типом системности, такую программу которая в некотором смысле вернет «твердому ядру» исключительный статус общенаучного,. Если в первом и втором типе научных исследовательских программ философия не только присутствовала, но и занимала ведущее место, то в третьем типе между ней и частными научными знаниями появился «посредник» – системные теории. Четвертый же тип программ сам стремиться занять место философии. Примером тому может служить синергетический комплекс знаний.

То есть, если говорить кратко, то слово «открытая» в названии системы означает ее общенаучный, общефилософский статус, в умах людей, означает, что содержание «твердого ядра» системы на тот исторический период отличалось максимальной метафизичностью. «Закрытая» же система означает противоположное – приближение научной исследовательской программы к эмпирической науке, когда более заметную роль начинает играть «защитный пояс».

В третьем параграфе рассматривается научный факт как динамический фактор научной исследовательской программы.

Определимся сначала в том, что мы будем понимать под словом факт. Вот его энциклопедическое определение: факт – это понятие, имеющее выраженную субъект-объектную природу, фиксирующее реальное событие или результат деятельности (онтологический аспект) и употребляющееся для характеристики особого типа эмпирического знания, которое, с одной стороны, реализует исходные эмпирические обобщения, являясь непосредственным базисом теории или гипотезы (в отдельных случаях и самой теории), а с другой – несет в своем содержании следы семантического воздействия последних (логико-гносеологический аспект)^³².

В логике и методологии науки эмпирические факты выполняют многообразные функции по отношению к теории: являются основой ее возникновения, играют роль проверки и подтверждения, либо опровержения гипотезы. Научная исследовательская программа в процессе своего генезиса сама создает возможность возникновения новых фактов. Таким образом, научные факты и теория взаимосвязаны в процессе развития научного знания.

Традиционно сложилось три смысловых уровня понимания факта. Факт в обычном смысле – это синоним понятий «истина», «событие», «результат». Для прикладной науки факт представляет собой знание, достоверность которого доказана. В логике и методологии науки факт – это предложения, фиксирующие эмпирическое знание. В контексте данного исследования нас интересует лишь факт эмпирической науки.

Относительно роли факта мы можем предположить общее: а) это единичное, б) имеющее самое непосредственное отношение к практике, в) есть логическая фиксация эмпирического материала. Из всего этого следует, что очень многое в факте зависит от того контекста, в котором он находится.

У Т. Куна одной из основ становления новой парадигмы является появление новых учебников. Предпосылочность познания у П. Фейерабенда и принцип расширения «защитного пояса», так же являются одним из моментов соприкосновения данных теорий.

У Т. Куна научный факт выступает, как аномалия, как «революционер» перед устоявшимися научными положениями. Одно его наличие в состоянии обратить движение науки вспять и вернуть исследователя к «поиску ошибок».

«Анархистом» у П. Фейерабенда является совершенно иной элемент: научная идея. Отрицание «голых фактов», изначальная необходимость теоретического «предисловия» заставляет П. Фейерабенда балансировать на грани логики и демагогии. Любая теория несет в себе возможность ошибки. Она будет собирать «свои» факты, будет существовать до тех пор, пока не появиться другая теория, которая на том же «поле» начнет находить пропущенное.

Хотя множество хорошо подтвержденных научных фактов исторически связываются как между собой, так и с донаучными протоидеями, тем не менее, содержательную связь между ними обосновать не так просто.

Л. Флек считает, что история порождает огромное количество более или менее смутных идей, то только наука и способна отобрать из них «правильные» и отбросить «ошибочные». Но тут же он говорит, что если бы так и было в действительности, то нельзя было бы объяснить, как возможно возникновение столь большого числа «правильных» догадок о неизвестных объектах^³³. Принципиально ошибочно применять к таким идеям категории истинности и ложности. Была ли истинна идея испорченной сифилитической крови? Она годилось бы как исходный пункт для развития определенного понятия, но в наши дни уже не может считаться понятием, которое включается в научную систему.

Как только структурно завершенная, замкнутая система убеждений, складывающаяся из многих деталей и связей, сформирована, она оказывает упорное сопротивление всему тому, что ей противоречит.

Речь идет не только о пассивном сопротивлении или консерватизме по отношению к новизне, а именно об активном сопротивлении, которое, по Л. Флеку, проходит через несколько этапов: 1) противоречие системе убеждений не допускается; 2) все, что не согласуется с системой, просто не замечается и т.д.

Здесь Л. Флек невольно своими примерами подтверждает концепцию И. Лакатоса о функциональности «защитного пояса» науки. В истории науки Л. Флек не видит формально-логической связи между понятиями и их доказательствами: последние часто подгоняются к теоретическим концепциям и, наоборот, концепции подгоняются к доказательствам. Концепции не являются логическими системами, хотя всегда стремятся к этому, но они представляют собой некие смысловые конструкты, соответствующие стилю мышления определенной эпохи.

Исторически обусловленные, соответствующие определенному стилю мышления элементы знания своим существованием доказывают, что между предметом познания и самим познавательным актом имеет место взаимосвязь. То, что познано, оказывает влияние на форму и характер нового познания, которое, в свою очередь, расширяет, обновляет, придает новый смысл познанному. Говоря об интерпретирующей роли системности научной исследовательской программы в процессе становления научных фактов, следует отметить, что научный факт приобретает свою научную значимость, лишь пройдя через «кордон» положительной эвристики. Критическая функция, выполняемая эвристическим комплексом, отбирает моменты эмпирического исследования из того поля потенциально научных данных, которое «apriori» определено «твердым ядром».

В Заключении диссертации подводятся итоги исследования, формулируются выводы и намечаются перспективы последующих изысканий по теме.

Blog

Научная исследовательская программа: философский анализ ее системности и генезиса 09. 00. 08 философия науки и техники по философским наукам

II. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ