Лекция 5 01 Ноября 2008
| Вид материала | Лекция |
- Рассмотрение доклад, 168.04kb.
- К. С. Цеунов > В. А. Усов «21» ноября 2008 г. «21» ноября 2008 г. «21», 300.72kb.
- Приказ от 30. 10. 2008 г. №463 Опроведении районного фестиваля детского художественного, 53.76kb.
- Постановление Правления Национального банка Республики Беларусь от 11 ноября 2008, 19.55kb.
- Первая региональная научно-практическая конференция «Менеджмент качества и инновации, 53.6kb.
- Принят Государственной Думой 8 ноября 2006 года Одобрен Советом Федерации 24 ноября, 295.15kb.
- Программа ярмарки здоровья «Быть здоровым это здорово!» 30 ноября 2008 с 10:, 20.82kb.
- Принят Государственной Думой 21 ноября 2008 года Одобрен Советом Федерации 26 ноября, 599.76kb.
- Собрание 8-511 13. 20 Лекция 2ч режимы работы эл оборудования Пушков ап 8-511 (ррэо), 73.36kb.
- Принят Государственной Думой 16 ноября 2007 года Одобрен Советом Федерации 23 ноября, 704.01kb.
Вопрос. Вы сейчас привели пример с кружкой, объектом. А если объектом является он сам, он сам себя определяет – где он находится, что он делает, зачем ему это, для чего?
Дубровский. Это очень не простой вопрос. Он ведь требует, чтобы я построил деятельностно—нормативную концепцию сознания и рефлексии как акта сознания. Я, естественно, сейчас этого делать не буду, но выскажу на этот счет несколько идей.
Если вы помните, в основе культурно—исторической концепции сознания Выготского лежит коммуникация индивида с собою. Однако, под влиянием представлений “id” и “ego” З. Фрейда, но в своей «социальной» интерпретации, Выготский формулирует идею сознания через представление о «двойнике». Согласно этой идее, мы осознаем себя, тем же способом, каким мы осознаем других. Сознание является т.о. интериоризированными социальными коммуникативными связями и конституируется по точному их образцу. Отсюда и идея двойника – «я осознаю себя только постольку, поскольку я являюсь сам для себя другим». Такое понимание означает, что освоив каждую из ролей социального взаимодействия и исполняя их соло, индивид обращается к себе как к другому, понимает себя как другого и отвечает себе же как другой. (Если не ошибаюсь это все изложено в его статье 1925 г. «Сознание как проблема психологии поведения».
На мой взгляд концепция двойника никуда не годится. Во—первых, понятие интериоризации неправомерно применяет к сознанию категорию «внутреннего—внешнего». А именно, интериоризация рассматривается как переход внешних, или, как Выготский их называл, «интерпсихических» социальных отношений ребенка и взрослых внутрь, и которые, таким образом, становящимися «инрапсихическими». Представляется, что применение категории внутреннего—внешнего к сознанию, является свидетельством натуралистической интенции на локализацию сознания. С системодеятельностной точки зрения, правомерным является вопрос не где находится, а как осуществляется сознание. Вместо интериоризации я предлагаю представление о формировании способностей как усвоения социальной кооперации, состоящего из освоения индивидом кооперативных ролей и последующего присвоения их за счет рефлексивного отождествления их с собою – со своим я. При таком понимании, исполняя усвоенные роли, индивид обращается к себе не как к другому, а как к себе, понимает себя как себя и отвечает себе как себе. Это проявляется в актуально-временной непосредственности осознания. Учащаяся на одном из моих курсов аспирантка Jenny Pond выразила это примерно следующим образом: я воспринимаю себя как того, кто смотрит сквозь мои глаза с тенью моего носа. Другие люди в фокусе, я – нет. В зеркале я вижу себя как другого2. Когда мы в нашем воображении обращаемся к другому человеку, группе или толпе, то мы обращаемся к другому или другим и он или они отвечают нам как другие. Но это есть, пусть и воображаемый, но вполне социальный диалог, который не равнозначен акту индивидуального сознания – результату усвоения диалога.
Вы, конечно обратили внимание, на то, что понятие усвоения кооперативных ролей основано на понятии рефлексии. Однако, в то время как у Выготского сознание, как отношение к себе как другому, предполагает постоянное состояние рефлексивного выхода, концепция усвоения предполагает, что рефлексивный выход осуществляется только в критических точках. Общепринято считать, что мы осуществляем рефлексивный выход, когда сталкиваемся с проблемами, и тогда мы смотрим на себя со стороны, и тогда начинается диалог уже в том смысле, о котором говорит Выготский. Особый вопрос, каким образом мы усваиваем рефлексивный выход, приобретая интеллектуальную способность саморефлексии и какому специфическому типу протокола соответствует такой диалог. Очевидно, что состояние постоянного рефлексивного выхода, который требует диалог Выготского не соответствует состоянию актуально-временной непосредственности осознания заурядной, т.е. не затруднительной, ситуации и того непрерывного диалога, который мы имеем с собой – не раздвоенные на себя и другого.
Этот наш «сознательный» диалог с собой чрезвычайно лапидарен, благодаря непрерывности последовательности актов деятельности и их иерархической организации. Непрерывность означает, что осознание действия--ситуации не является мгновенным «снимком» (snapshot), который резко смещает осознание из ситуации прошлого акта в ситуацию нынешнего. Напротив, новое действие или его составляющая начинается в той же ситуации, в которой закончилось предыдущее. Ситуация иерархически организованной индивидуальной деятельности предстает как одна непрерывная «текущая» ситуация жизнедеятельности, «перетекающая» из ситуации одного акта в ситуацию следующего акта. Благодаря этой непрерывности, и это чрезвычайно важно, мы не нуждаемся в отчете себе обо всей ситуации – осознание ее мы все время уже имеем. Для поддержания (maintenance) текущего осознания нам необходимы только отчеты о деталях изменений непрерывного потока действий-ситуаций.
Разрывы непрерывности осознания подчас случаются. Например, человек очнулся, обнаружив себя лежащим в больничной кровати. В таких случаях требуется некоторое время и относительно длительные диалоги с другими людьми и с собою, чтобы понять ситуацию и восстановить непрерывность потока событий. Я забыл приложить к этой лекции статью из журнала “Time”, в которой описывается одна их жертв взрыва бомбы. Женщина была контужена и пролежала в больнице несколько недель, прежде чем пришла в себя. И, по ее словам, главной целью ее жизни стало восстановление непрерывности событий за опущенный ею промежуток времени. Этот разрыв в осознании отличен от, скажем, сна. Мы «бессознательно» спим всю ночь и, проснувшись в той же кровати, не испытываем никаких проблем разрыва непрерывности осознания. Точно так же, если вам сделали операцию под общим наркозом и вы очнулись в больнице, но вы помните, что вы перед этим пришли в больницу на операцию – у вас нет никаких проблем. Но если человек, скажем, попал в автомобильную катастрофу, и, спустя некоторое время, очнулся в больнице, то у него, как правило, будет проблема разрыва непрерывности самосознания и необходимость ее восстановить.
Вопрос. Почему?
Дубровский. Потому, что, благодаря непрерывности, мы представление о текущей ситуации всегда уже имеем. Как говорил Аристотель: «Вижу и уже увидел». У нас нет необходимости осмысливать новую ситуацию жизнедеятельности с помощью развернутого диалога с собой или с другими. Неожиданная смена ситуации требует такого диалога. Смотрите, я иду, я вижу Вас, идущего навстречу. Прохожу мимо – Вы всё еще там, я Вас уже не вижу, но Вы всё еще там. И если я оглядываюсь, а Вас – нет. Это неожиданная смена меня бы очень сильно удивила и потребовала бы объяснения. Понимаете?
Вопрос. Я не понимаю, потому что у меня была такая ситуация в жизни, и я не занимался восстановлением вот этой непрерывности.
Дубровский. Значит, тот пример, который я привел, это как раз был тот случай, когда у этой женщины разрыв непрерывности породил большую проблему, с которой она, согласно интервью, уже несколько лет не может справиться.
Вопрос. Но это уже, может быть, патологическая реакция.
Дубровский. Вполне возможно.
Реплика. Потому что у меня тоже был провал, после серьезной аварии, но у меня никогда не было стремления что-либо восстанавливать.
Дубровский. Наверно каждый случай требует более пристального анализа. С помощью этой иллюстрации я просто хотел пояснить актуально-временную непрерывность осознания, без необходимости рефлексии коммуникации с собой, поскольку эта коммуникация чрезвычайно лапидарна в обычной непрерывно текущей ситуации иерархически организованной индивидуальной жизнедеятельности.
Верховский. Коллеги, давайте сейчас – 10 минут перерыв.
Дубровский. Перед перерывом я хотел бы подвести некоторый итог. Я фактически закончил уровень ОТС. На мой взгляд, дальнейшие исследования мыследеятельности на этом уровне должны быть исследованиями протоколов -- протоколов совместных действий и протоколов мысли—коммуникации, а также процессов освоения этих протоколов.
Поскольку, отвечая на вопросы, я вынужден был соотнести «сознание» с мыслью—коммуникацией и деятельностью, я бы хотел отметить, что человеческие действия всегда сознательны, а сознание всегда действенно. Первое означает, что выполнение всякого акта деятельности включает коммуникацию индивида с собою. Второе означает, что «поток» сознания состоит из актов коммуникации с собою. Физическая составляющая и умственная составляющие действия, как и их координация, формируются в процессе воспитания и обучения ребенка. Это означает что анализ сознания должен учитывать четыре типа норм: (1) способы деятельности, (2) эталоны предметов, вовлеченных в действие; (3) протоколы совместных действий и коммуникативных актов и (к) культурные и педагогические нормы воспитания и обучения детей.
2.5. Мыследеятельность на уровне актов деятельности
Последний уровень погружения мышления в деятельность, который нам осталось рассмотреть – это уровень актов, осуществляемых отдельным индивидом. Рассматривая мыследеятельность на уровне индивидуальных актов, Г.П. Щедровицкий выделяет «феномен» креативности. На первый взгляд, идея креативности, или творчества, в деятельности кажется парадоксальной. Ведь я утверждаю, что деятельность, включая акты индивидуальной деятельности, задается нормами исключительно и исчерпывающе. Поэтому заявление Георгия Петровича о том, что «любой процесс деятельности, любой интеллектуальный процесс – и нормирован, и креативен одновременно» и звучит парадоксально. Но на уровне здравого смысла оно нас не удивляет, поскольку на уровне обыденной жизни явление творчества нам хорошо знакомо и каждый из нас не раз переживал «эврику!». Это означает, что перед нами встает задача реконструировать «творчество» в терминах деятельностных онтологем.
Г.П. Щедровицкий предлагает рассматривать человека, осуществляющего акт мыследеятельности не как актора, осуществляющего лишь данный акт, а как индивида, «реализующего всего себя в целом» как культурного носителя собственной «микрокультуры» -- совокупности норм, усвоенных в виде способностей, знаний, умений, навыков и пр. в течении своей жизни («Мышление. Понимание. Рефлексия», с. 480). Он предполагает, что в этой индивидуальной сфере микрокультуры эти самые навыки, знания, способности и так далее организованны как парадигматическая система.
Богдан. Вы сказали, что норма есть эталон хорошего, или правильного, выбора.
Дубровский. Я такого не мог сказать, поскольку вообще не обсуждал выбора.
Богдан. Если мы поступаем по норме, то мы получим вознаграждение. Мы правильно сделали выбор.
Дубровский. А вот социологи на этот счет не уверены. Оказывается, что это не совсем так. Вспомните, Гесиод говорит: «Ох, не хотел бы я жить с поколением пятого века, раньше его умереть или позже родиться… И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель, ни справедливый, ни добрый. Лишь подлецу и злодею будет почет воздаваться. Где сила, там будет и право. Стыд пропадет». Или Экклезиаст говорит: «И видел я праведника, погибающего в праведности своей, и злодея, процветающего в своем злодействе». Правильный поступок не всегда вознаграждается, и наоборот, неправильный не всегда наказывается.
Богдан. Вот и получается, что норма -- как правило.
Дубровский. Правило является одной из форм нормы.
Богдан. История правильных выборов создает правило.
Дубровский. И да, и нет. Мы обсуждали этот вопрос. Помните, мы говорили, что знание о деятельности меняет деятельность. И мы говорили, что когда мы описываем деятельность, нас не столько волнует соответствие описания тому, что на самом деле было. Нас более интересует, чтобы мы смогли это описание эффективно использовать как предписание для предстоящей деятельности. И в этом смысле, если Вы, Богдан, описали эмпирические факты принятия решений значительно ближе к тому, что действительно происходило, чем это сделал я, но человек, который принимал решения в Вашем описании, ошибался или использовал не очень эффективные методы, а я возьми и припиши ему то, чего он не делал, опустив ошибки и улучшив методы, то мое описание будет считаться более правильным. Почему? Да потому что в деятельности нас не интересует соответствие знания или описания объекту. Нас интересует соответствие объекта проекту или соответствие деятельности предписанию. У нас совсем другие критерии истинности. У натуралистов критерием является соответствие знания объекту, а у нас реализуемость проекта или предписания.
Богдан. То есть, реализация как достижение цели?
Дубровский. Не совсем. Реализация как актуализация нормы. Между прочим, цель тоже нормирована.
Идея индивидуальной сферы, организованной как парадигматическая—синтагматическая система способностей, или того, что Г.П. называл «интериоризированными средствами» позволяет разрешить парадокс «нормативности – креативности» следующим образом. Осуществляя акт деятельности, человек является наполнением функционального места актора, который должен обладать способностями, соответствующими способу данного акта. Но как индивид с микрокультурой, он, помимо этих способностей, обладает многими другими, накопленными в процессе своего воспитания и обучения и организованными в парадигматическую—синтагматическую систему. Это позволяет рассмотреть выполнение каждого акта в двух различных отношениях. По отношению к трансляции, выполнение акта деятельности выступает как реализация нормы—способа – актуализация. А со стороны индивидуальной жизнедеятельности и микрокультуры индивида, оно выступает, как синтагматический процесс, или как «синтагматическая цепочка», реализующая парадигматическую—синтагматическую систему его способностей.
По Георгию Петровичу, осуществление акта деятельности детерминировано тремя факторами – (1) нормой—способом, (2) целью и (3) ситуацией. Всякий «живой» акт мыследеятельности всегда реализует нормы в соответствии с целью и конкретной ситуацией. Нормы и цели являются взаимодополняющими факторами, которые создают «запас надежности» мыследеятельности в изменяющихся ситуациях («Мышление. Понимание. Рефлексия», с. 405). По ходу актуализации индивид выбирает и комбинирует элементы парадигматики в соответствии с целью, развертывая уникальный и творческий акт мыследействия. Именно поэтому «любой процесс деятельности, любой интеллектуальный процесс и нормирован и креативен одновременно» («Мышление. Понимание. Рефлексия», с. 397).
Моя интерпретация является более прозаичным уточнением того, о чем говорит Георгий Петрович. Для меня способ нормирует не только само действие, но и цель и ситуацию. Если вы помните схему структуры нормы, рассмотренной в конце первой лекции, то там предполагается, что нормы, как правило, реализуются не идеально, а с отклонениями различной степени. Поэтому любой способ деятельности должен иметь «рефлексивную добавку» для абсорбирования и/или компенсации этих отклонений, которую, по-видимому, Богдан и имел в виду, когда говорил о выборе, – принятие решения. Ведь если ситуация не соответствует своей норме, а значит и цели, то требуется поправка, компенсация, или корректировка осуществления действия, соответствующая отклонениям ситуации и ее элементов от нормы. Если само действие на какой-то стадии невзначай отклоняется он нормы, оно часто может быть скорректировано на последующих стадиях. Эти корректировки осуществляются с помощью особых стадий принятия решения, «вплетенных» в способ. Именно эти, не менее нормированные, стадии принятия решения, выполняемые в актуальном времени, на мой взгляд, придают «творческую гибкость» способу деятельности, каждый раз обеспечивая построение уникального процесса выполнения акта – уникальной «синтагматической цепочки». Следует отметить, что в более сложных системах деятельности, например, ОТС, принятие решения может обособиться в отдельный акт со своим собственным способом – способом принятия решения. При дальнейшем усложнении деятельности, принятие решений может приобрести статус особого учреждения, требующего сложной кооперации целого коллектива индивидов.
Муж. А креативность где возникает?
Дубровский. Благодаря принятию решения, каждый процесс деятельности является уникальным. Хотя мы и используем стандартные способы принятия решений, мы используем стандартные парадигмы, находящиеся в нашей микрокультуре, стандартные цели, навыки, умения, знания. Всё стандартизировано. Однако в соответствии с целью и реально наличной динамической ситуацией, мы, путем принятия решения, выстраиваем их в уникальный процесс, синтагматическую цепочку, и это и есть, то, что Георгий Петрович называл «креативностью».
При этом, интуитивно, мы чувствуем, что «творчество» имеет также и субъективную сторону –переживание творчества. Но тут я должен заметить, что для того, чтобы включить этот субъективный аспект творчества, мы должны представить переживание в онтологемах деятельности, т.е. нормативно. Но об этом, если будет время, я скажу пару слов несколько позднее.
Таким образом, по сути, творчество есть развертывание сопровождаемого принятием решения уникального процесса исполнения действия, в соответствии с синтагматическими правилами из набора парадигматических элементов—способностей в широком смысле. Но творчество есть просто уникальный комбинаторный выбор стандартных, усвоенных нормативных образований. С точки зрения Георгия Петровича, эта уникальность равнозначна креативности. И я к этому присоединяюсь.
Данилова. Но, вероятнее всего, не всякая уникальная синтагматическая цепочка является творчеством.
Дубровский. А что если я добавлю к уникальности переживание творчества.
Данилова. Но если взять такие цепочки, как рифмованный ритмизованный текст? Интуитивно мы отличаем настоящее стихотворение поэта от творения графомана. Но на уровне уникальности комбинации норм они тождественны.
Муж. У греков было различение между ремеслом и искусством, или творчеством.
Дубровский. Вы справедливо обращаете внимание на то, что есть еще и иное понимание творчества. А именно, что эта действенная цепочка и ее результат уникальны в том смысле, что они вносят культурную новизну, то чего до этого еще не было. В идеале --шедевр.
Тем не менее, мне представляется, что первое понятие творчества, как уникального процесса, переживаемого как творчество, тоже осмысленно. Если вы помните, в «Денискиных рассказах» Дениска и Мишка рассказывают с творческим восторгом о том, что они сочинили стихотворение, в то время как они просто заменили одно слово на другое, по-моему, в стихотворении Пушкина. При этом они переживали эту замену как творчество -- акт творения. Можно ли сказать, что они не творили?
Жен. Нет, а Вера Данилова говорит о результате.
Данилова. Я понимаю, что графоман может переживать все субъективные состояния творчества. Но, вроде бы, мы каким-то образом все-таки отличаем?
Дубровский. Опять же я не возражаю. Это просто иное понимание творчества, Но когда Г.П. говорил, что каждый акт и реализация нормы и творчество, он, на мой взгляд, имел в виду первое понятие. Ведь я могу после упорного «многодумного безмыслия» открыть для себя мир и воскликнуть «Эврика!» Потом приду, поделюсь с Вами, а вы скажете: «Тоже мне, новости! Это было три тысячи лет тому назад сказано Аристотелем!» И вы будете правы. Моя же задача -- прояснить, что Г.П. имел ввиду, говоря о «креативности» в осуществлении деятельности.
Правда, у него было еще одно понятие творчества. В генетическом плане он рассматривает творчество как саморазвитие индивида, основанное на саморефлексии. Цитирую: «Что такое творчество? Творчество есть развитие самого себя и только. Но для того, чтобы развивать самого себя, надо себя положить в качестве объекта. И вот начинается этот процесс сначала осторожно, робко, в виде рефлексии, фиксируемой в коммуникации, но как только появляется средство для зарисовки себя, происходит реальное полагание за счет схематизации в знаках. И мы начинаем существовать вторично, противопоставленные себе» (История становления представлений об организационно-технической (социотехнической) системе в ММК, Доклад 25.08.1982).
Жен. Можно мне добавить к этому Вериному вопросу? Вот есть стихотворение Мандельштама, скажем, и оно было не встроено в определенные социальные рамки времени, в которое он жил. Результат мы знаем. Он был вытряхнут и в конечном итоге уничтожен как поэт. И есть стихотворение, встроенное в социальные рамки ...
Данилова. Сергея Михалкова.
Жен. Я бы даже похуже пример привела: какого-нибудь Ивана Бездомного из «Мастера и Маргариты». При этом смотрите: абсолютно нормированное стихотворение Ивана Бездомного и отсутствие вот этой самой нормативности в стихотворении Мандельштама? Мне хочется сказать, что нет там этой нормативности, поскольку нет социализированности.
Дубровский. Хотя я Вас хорошо понимаю и не возражаю, замечу, что Вы взялись за безнадежное дело. Я Вам объясню, почему. Ведь если моим основным онтологическим принципом является исключительная, абсолютная заданность деятельности нормами, а кроме деятельности ничего не существует, то Ваш вопрос – с заранее оплаченным ответом. В моей онтологии Мандельштам должен полностью следовать нормам, потому что ничего другого не бывает. Но, может быть, следующий мой шаг ответить на Ваш вопрос к Вашему удовлетворению. (Что касается Мандельштама, то он, как и многие его современники должны были выбирать, каким нормам следовать, общечеловеческим нормам, скажем, поэтического творчества искусства или бесчеловечным нормам тоталитарного режима.)
Креативность подчас приводит к отклонениям от нормы-способа. Именно эти отклонения представляют главный интерес для нормативно-деятельностного исследования, принципом которого является «выделение из прошлого должное» (Мышление. Понимание. Рефлексия, с. 39). В результате такого исследования должна быть получена нормативная модель осуществленного акта -- описание процесса актуализации в терминах нормы-способа. Все отклонения актуализации от способа затем квалифицируются либо как ошибки, либо как творческое создание новых норм, нового способа («Мышление. Понимание. Рефлексия», с. 405).
Критики анализируют произведение искусства в терминах существующих норм. Если поэт или художник уже завоевали должную репутацию, или, как говорят социальные ученые, уже имеют достаточный «идеосинкретический кредит», то им позволено нарушать установившиеся нормы и вводить новые. Примером могут служить «законодатели моды». Известна история о том, что в ответ на донос о том, что Вольтер в своих произведения нарушает правила французской грамматики, король, кажется Луиз 14-ый, сказал: «Тем хуже для грамматики!». При отсутствии репутации новатор часто вынужден вести очень тяжелую жизнь. Достаточно вспомнить Ван Гога. Создание новых норм тоже особым образом нормировано.