Geum.ru

Творчество кристофера смарта и традиции английской духовной поэзии конца XVII первой половины XVIII вв

Вид материалаАвтореферат
Подобный материал:
1   2   3
«Библейский текст в английской поэзии XVII – XVIII вв.» – рассматривается рецепция Священного Писания в культурном сознании Англии XVII – первой половины XVIII столетий, а также выявляются эстетические взаимодействия в духовном творчестве Кристофера Смарта с учетом художественных тенденций эпохи.

Первый параграф – «Библия в художественном сознании Англии XVII – первой половины XVIII веков» – освещает влияние Реформации на искусство английского Просвещения (преимущественно литературу).

В результате Реформации, обусловленной в Англии не только теологическими, но и политическими и экономическими факторами, англиканская церковь превратилась в один из важнейших государственных институтов: церковная власть уравнялась с государственной властью. К XVIII веку Англию называли «островом с сотней религий», а идеология Просвещения соотносилась с верой в религиозную терпимость. В основу просветительской философской доктрины, господствующей в художественной сфере, лег деизм, не видевший принципиальных различий между ведущими мировыми религиями. В англиканской церкви XVII–XVIII вв. превалировало рационалистическое направление, но чрезмерный протестантский рационализм частично компенсировался религиозным движением, получившим общее название Евангелического Возрождения. Английский методизм отстаивал сердечную веру, критиковал чрезмерный рационализм, развивал филантропическую деятельность, возрождал духовную самодисциплину. Реформация также положила начало светскому библейскому просвещению и превратила Англию в культурный центр протестантизма. С появлением Библии на английском языке библейские тексты и сюжеты стали доступны массовому читателю и всё чаще соотносились им с конфликтами и противоречиями современного ему общества.

Библия на английском языке оказала значительное влияние и на национальную метафизическую поэзию. Религиозная поэма или переложения библейского псалма или сюжета, получившие особое развитие в европейской поэзии, считались лучшими способами для молодого поэта зарекомендовать себя читателю.

Совершенно особое место в поэтическом космосе Библии занимает Псалтырь, являющаяся, фактически, антологией библейской религиозной и философской лирики. Переводы книги Псалмов открыли новый жанр в английской лирике, предвосхищающий медитативную поэзию, в основу которой была положена техника религиозной медитации, актуализированная в литературе по мере расширения контактов Европы с восточными странами.

В английской поэзии XVII–XVIII вв. большая часть Ветхого Завета и Откровение в Новом Завете также стали неисчерпаемыми ресурсами для эпики. Многие авторы писали о необходимости использования библейских мотивов в поэтическом творчестве: в представлении критиков XVIII века (Джон Деннис, Джозеф Аддисон) библейская образность служила источником возвышенного в поэзии. Библия и в особенности Ветхий Завет воспринимались в XVIII веке как эталон поэтического текста17. Поэты и критики с особым вниманием относились к мельчайшим деталям древнееврейской поэзии.

Важным для понимания религиозного и эстетического климата эпохи стало понятие религиозного энтузиазма. Религиозный энтузиазм в литературном творчестве изначально соотносился с божественным вдохновением, однако уже в XVII в. энтузиастический стиль ассоциировался с чрезмерной склонностью к экспрессивным средствам, сложным идиоматическим конструкциям и высокопарному языку. Впоследствии понятие религиозного энтузиазма стало применяться к различным формам религиозной или политической девиации, в том числе и по той причине, что «энтузиазм» был более свойствен католической, нежели англиканской традиции в религиозной поэзии. Только в конце XVIII века стала проявляться относительная терпимость к религиозному энтузиазму, когда данное понятие стало более соотносимо с эстетикой, чем с социально-политической ситуацией.

Несомненно, английское Просвещение видело во взаимосвязях поэзии и религии значительный дидактический потенциал. Библия была предметом пристального внимания английских литературных кругов в эпоху Просвещения и оказала значительное влияние на развитие национальной духовной поэзии. Политическая ситуация в стране и изменения в системе эстетических идей определяли рецепцию библейского текста критиками и писателями.

Во втором параграфе – «Восходящие литературные связи духовной поэзии Кристофера Смарта» – определяются эстетические взаимодействия Смарта с английскими духовными поэтами конца XVII – первой половины XVIII веков.

В творчестве ряда английских поэтов данной эпохи религиозная тематика получила особое развитие. Духовная поэзия в Англии XVII–XVIII вв. отличалась разнообразием разрабатываемых тем. Поэтом, оказавшим наиболее значительное влияние на её развитие, безусловно, стал Джон Мильтон (1608–1674). В течение долгого времени его стиль служил эталоном для английских поэтов. Использование белого стиха, многочисленные архаизмы, латинизмы и гебраизмы, инвертированные конструкции и сложный синтаксис стали благодаря Мильтону неотъемлемыми элементами национальной духовной поэзии. Ранний Смарт неуклонно следовал сформировавшемуся канону, и ряд его ранних произведений написан в подражание Мильтону. Впоследствии белый стих Смарта функционально приближается к просодии поэтов-сентименталистов, в частности Джеймса Томсона, а во второй половине своего творчества поэт отдает предпочтение рифмованной лирике как более музыкальной поэтической форме, идеально соответствовавшей его замыслам.

На основанную Мильтоном литературную традицию во многом опирался и английский дипломат и поэт Мэтью Прайор (1664–1721). Прайор и Смарт размышляли об одних и тех же проблемах, однако трактовали их по-разному. Так, разными путями оба поэта приходят к мысли о необходимости неустанной молитвы. Прайор рассматривает молитву как единственный путь к Спасению, путь, о котором человек забывает в тщетных попытках постичь тайны мироздания. Смарт же далек от рациональных объяснений необходимости молитвы – для него это акт благодарности Богу, естественный для любого христианина. Если Прайору свойственен критический взгляд на человеческую природу, то Смарт преисполнен оптимизма несмотря на то, что в его творчестве звучат темы грехопадения первых людей и несовершенства человеческих способностей к познанию Вселенной. Такое настроение Смарта можно объяснить, вспомнив, что поэт считал Библию универсальным руководством к познанию, то есть в его представлении человек имел поддержку в лице Бога и Священного Писания.

Можно провести некоторые параллели между религиозным творчеством Смарта и епископа Томаса Кена (1635–1711) на основании сопоставления их сборников духовных гимнов на события церковного календаря. Гимнам Кена и Смарта свойственны формальный подход к стихосложению, историзм, акцент на любви как основе взаимоотношений между Богом и человеком, слабо выраженное авторское начало. Ни Кен, ни Смарт не пропагандировали религиозное благочестие и рвение как единственное средство избежать страшных мук ада; скорее, следование церковным заповедям являлось для них путём к милосердию и благодати.

Многое в разработке религиозных тем объединяло Смарта с поэтами-сентименталистами, прежде всего Дж. Томсоном (1700–1748) и М. Эйкенсайдом (1721–1770). Можно говорить о типологической близости техники визуализации образов у Томсона и раннего Смарта. В поэзии Смарта и Томсона ярко проявляется тенденция к разделению цвета и света, характерная для XVIII века: цвет соотносился с красотами земного мира, в то время как свет ассоциировался с возвышенным. Смарт, вслед за Томсоном, часто обращался к научному описанию природы, отражающей божественный замысел и порядок. Особенно ярко эту тенденцию можно наблюдать на примере его георгики «Хмельник» (“The Hop-Garden”, 1752), которой впоследствии подражали Джон Дайер и Джеймс Грейнджер. Научное описание природы Смартом, несомненно, ведет своё начало от традиций Томсона.

Ряд произведений Смарта написан в духе «кладбищенской лирики». Однако в целом тема краткости бытия и тщетности человеческих надежд крайне нетипична для поэта, воспевавшего жизнь в мире, сотворенном мудрым и всеблагим Богом. Смерть, представлявшаяся, например, Э. Юнгу (1683–1765) трагическим уделом человека, видится Смарту как ещё один этап в гармоничном цикле бытия. Следует отметить, что в некоторых произведениях Смарт пользуется схемой религиозной медитации, представленной в «Ночных думах». Однако, в отличие от зрелого творчества Юнга, Смарт добивался эффекта «духовного просветления» не за счет установки на достоверность всего происходящего в стихотворении или поэме, а при помощи представления читателю грандиозных масштабных картин.

Мистические мотивы, типичные для англиканской духовной поэзии, звучат в духовной поэзии Элизабет Сингер Роу (1674–1737), английской религиозной поэтессы, малоизвестной современному читателю. Роу предлагает читателю личный опыт веры и собственное её понимание: поэтесса принадлежала к кальвинистскому религиозному течению диссентеров. Она провозглашала долгом каждого человека восхваление Создателя и полагала, что её призвание заключается в том, чтобы распространять веру в Господа, а не корректировать религиозные убеждения читателя. Демонстрацию веры Роу считала своим долгом, а прославление Бога – средством приблизить Его к душе каждого человека.

Теология Смарта во многом близка религиозным взглядам Э. Роу. Смарт полагал вознесение хвалы Господу важнейшим занятием для любого человека, особенно для духовного поэта. Однако чрезвычайно актуальной была для него и дидактическая цель религиозной поэзии. Он не только стремился призвать читателя к прославлению Господа, но и демонстрировал правильные пути человеческой души к Нему, пытаясь передать личный опыт веры массовому читателю. Отождествляя функцию духовного поэта с функцией священнослужителя, Смарт, как и Роу, не считал необходимым провозглашать истины с кафедры. Однако если для Роу общение с Богом в процессе молитвы было глубоко личным, то Кристофер Смарт стремился подчеркнуть важность всеобщего, всеобъемлющего, всех объединяющего характера молитвы.

Значительное влияние на развитие религиозной поэзии в Англии первой половины XVIII века оказал ученый и литератор Роберт Лаут (1710–1787), с которым Кристофер Смарт был знаком лично. Интерес его к трактату Лаута «Священная поэзия иудеев» проявился в его публикациях в журналах “Universal Visitor” и “Monthly Memorialist” (январь–февраль 1756 г.), где поэт даёт высокую оценку технике древнееврейской поэзии. Теоретические положения и поэтика произведений Лаута, очевидно, сказались и на художественной практике Смарта. Так, Смарт отмечает, что Лаут опускает цезуру в своих строках, что, по мысли поэта, усиливает эмоциональный эффект, производимый древней поэзией. Данная особенность станет впоследствии типичной и для поэзии самого Смарта. В поэме «Возрадуйтесь агнцу» Смарт также имитирует антифональный характер иудейской поэзии. Образ Давида, центральный для религиозной поэзии Лаута, стал квинтэссенцией и теофилософской концепции Смарта, эталоном добродетельного христианина и духовного поэта. Поэт также воспринял идеи Лаута о стилистике библейского текста.

Ряд восходящих литературных связей Кристофера Смарта относится к более ранним периодам английской литературы, вплоть до начала XVII века. Так, несомненна схожесть теофилософских концепций Смарта и таких поэтов, как Роберт Саутвелл и Ланселот Эндрюс. Для Саутвелла, как и для Смарта, собственная духовная поэзия была средством служить Богу. Доступными массовому читателю словами Саутвелл учил его прозрению небесного в смиреннейшем из земного, что соотносится с мыслью Смарта о том, что всё в сотворенном Господом мире может стать источником возвышенного. Что касается Л. Эндрюса, руководителя Первого Вестминстерского комитета по переводу Библии короля Якова I, то сущность его духовной поэзии заключается в «предельной тонкости чувствования библейского слова и способности самому работать на этом уровне»18. Для духовной поэзии Эндрюса были характерны игры со словами, разложение их на составляющие, сложные многоязыковые каламбуры, – всё то, что стало важной особенностью поэтической техники Кристофера Смарта, также развивавшего концепцию богоданного языка, якобы утерянного человечеством.

Смарт, испытывая безусловное влияние своих предшественников и современников, тем не менее следовал в духовной поэзии своим путём, стремясь выразить собственную теофилософскую концепцию. Его поэзия – яркий пример нового понимания роли религиозного поэта, который является уже не созерцательным отшельником или проповедником, а псалмопевцем, способным выразить всю универсальность христианства. Именно так, с его точки зрения, можно было возродить истинное почитание Бога в англиканской церкви. Таким образом, духовная поэзия Смарта представляла собой попытку объединить верующих, для чего требовалось воспитать принципиально новую аудиторию, причем поэт требовал от читателя осознать новую для него концепцию понимания художественного текста.

В третьей главе – «Идейно-художественное своеобразие духовной поэзии Кристофера Смарта» – осуществляется комплексный анализ религиозных произведений поэта.

В первом параграфе – «Истоки духовной поэзии Кристофера Смарта» – рассматривается духовное творчество раннего Смарта.

В первый период своего творчества (до 1756–1757 гг.) Смарт активно и успешно экспериментировал в разных жанрах (пастораль, баллада, басня, ода, эпиграмма, эпитафия, сатира) и создавал произведения для сетонианского конкурса религиозной поэзии. На данном этапе происходит становление Смарта как духовного поэта, формируется его теофилософская концепция. Ранняя поэзия Смарта, составившая ему литературную репутацию среди современников, тесно связана с событиями его жизни, его личными интересами и религиозными взглядами. Большинство ранних произведений поэта соответствовало вкусам и интеллектуальному климату эпохи. Однако Смарт очевидным образом выделялся среди многочисленных писателей, занимавшихся литературной «подёнщиной» в Лондоне 1740–1750-х гг., именно благодаря преобладанию духовной тематики в его творчестве.

Ранние его произведения по своей идейной направленности соответствуют этическому характеру английского Просвещения. Поэт разделял взгляды многочисленных последователей Горация (в частности, Денниса), считавших, что поэзия должна не только доставлять удовольствие читателю, но и наставлять его. Как и многие другие начинающие поэты, Смарт избрал формульный жанр пасторали, которая в его интерпретации особенно ярко соединила в себе черты классицизма, сентиментализма и предромантизма и представила его как поэта на рубеже литературных эпох. Пасторальные произведения Смарта демонстрируют несомненное влияние Мильтона и Томсона. Используя белый стих и пятистопный ямб, Смарт создавал панорамные картины, переходя от описаний природы к описаниям человеческой деятельности, обращал особое внимание на создание зрительных и звуковых картин, при этом язык его дидактической поэзии насыщен латинизмами и архаизмами. Возвышенный поэтический стиль, схожий с мильтоновским (выбор лексики, многочисленные инвертированные конструкции), характеризовал Смарта на протяжении первого этапа его творчества. Ранние произведения поэта привлекали внимание читателей и критиков и составили ему репутацию молодого талантливого литератора, однако наиболее высоких оценок критиков удостоились его сетонианские конкурсные стихотворения.

Сетонианские стихотворения отражают начальный этап становления Смарта как религиозного поэта. Они представляют собой размышления поэта о величии Бога и написаны белым стихом. В плане языкового построения, в соответствии с требованиями эпохи, в них также доминируют черты, характерные для поэтического стиля Мильтона (инверсия, многочисленные сложносоставные определения, перифраз и т.д.). Поэтические приемы, используемые в них (например, один из излюбленных приемов Смарта – перечисление, или каталогизация), а также выражаемые им религиозные и философские идеи в дальнейшем получат развитие в его поэмах «Возрадуйтесь агнцу» и «Песнь Давиду».

Стиль сетонианских стихотворений Смарта еще не приобрел такую черту, характерную для его позднего творчества, как музыкальность: скорее, он являлся величественно-декламационным. Однако уже во втором сетонианском стихотворении Смарт начинает соединять музыку и молитву. Музыкальность для него стала впоследствии неотъемлемым атрибутом духовного поэтического текста. В раннем творчестве формировалась поэтическая техника Смарта, оттачивались приемы звуковой инструментовки и ритмической организации текста. Ранние произведения Смарта интересны и тем, что в них выражены его ранние религиозные чувства и переживания. Мысли поэта о бесконечной хвале, благодарности и любви к Богу постепенно складываются в стройную религиозно-философскую систему.

Второй параграф – «Поэма «Возрадуйтесь агнцу» как поэтический дневник Кристофера Смарта» – представляет анализ поэмы, ставшей единственным письменным свидетельством, отражающим мысли и духовные искания Смарта на протяжении семи лет его пребывания в психиатрической лечебнице – самого драматичного периода его жизни (1756–1763).

Поэма «Возрадуйтесь агнцу» была опубликована только в 1939 г. под заголовком «Песня из сумасшедшего дома». Рукопись поэмы19, состоящая из 32 страниц, была обнаружена случайно. Первый редактор поэмы В. Ф. Стед, пытаясь хронологически упорядочить её части, неверно определил первоначально задуманную автором структуру произведения. Более поздний редактор У. Бонд предположил, что поэма была попыткой адаптировать антифональную сущность иудейской поэзии к английскому стихосложению. Исследователи творчества Смарта XX–XXI вв. опираются исключительно на редакцию Бонда.

Поэма «Возрадуйтесь агнцу» содержит 1738 стихотворных строк, при этом в ней выделяются две очевидных составляющих – группы строк “Let” и “For”. Каждая строка в части “Let” (сохранилось 807 строк), за исключением двух, начиналась с этого слова, так же, как и в части “For” (сохранилась 931 строка), за исключением одной строки, со слова “for”. Строки, начинающиеся со слова «for», не появляются в части “Let” и наоборот. Смарт маркировал страницы этими словами, намеренно выделяя две части, тесно связанные между собой по содержанию, а также соответственно располагал их строка к строке внутри отдельных фрагментов.

Специфика композиции поэмы объясняется, несомненно, интересом Смарта к технике иудейской поэзии. Поэма предназначалась для вопросно-ответного чтения, напоминая части из Псалтыри. Возможно, Смарт представлял себя вторым чтецом, либо ответный характер уже предполагался из различной природы частей “Let” и “For”. Очень немногие строки из первой части содержат личные комментарии, которые сосредоточены во второй части и способствуют пониманию читателем авторского замысла, а также насущных проблем и тревог поэта. Вероятно, Смарт счел антифональное построение поэмы наиболее подходящим для достижения своей конечной цели – реформирования англиканской литургии.

Поэма содержит разнообразные сочетания человеческих имён и названий различных видов фауны, значение и эзотерические смыслы которых раскрываются путем сопоставления строк “let” и “for”, а также через анализ поэтических экспериментов Смарта с языком, который, по его мнению, отражает порядок природы и вместе с ней подчинен единому божественному замыслу. По мысли поэта, язык человека, созданного по образу и подобию Всевышнего, несет на себе отпечаток божественности. В соответствии со своей концепцией о богоданном языке, Смарт развивает в поэме свои поэтические эксперименты со значением букв и чисел, используя многочисленные многоязычные каламбуры и игру слов.

В поэме «Возрадуйтесь агнцу» поэт провозглашает себя пророком, призванным спасти человечество, используя для этой цели силу своей поэзии. В произведении сильны эсхатологические настроения, выраженные поэтом посредством актуализации ветхозаветной символики. Поэма стала пророчеством, манифестом религиозной и философской концепции поэта, личным дневником. Во время её написания окончательно складываются теологические, философские и эстетические взгляды Смарта, что составляет особую значимость данного произведения для дальнейшей эволюции его творчества.

Третий параграф – «Образ Давида в духовной концепции Кристофера Смарта» – обращен ко второму, заключительному этапу творчества поэта. В нём преимущественно исследуется вершина поэтической карьеры Смарта – поэма «Песнь Давиду».

Образ древнееврейского царя Давида, нередко ассоциировавшегося с образом Орфея, стал центральным в духовном наследии Смарта. Легендарный иудейский псалмопевец, один из предполагаемых авторов Псалтыри и эпический прототип народа Израиля идеально воплощал, в представлении Смарта, идеи христианского милосердия и олицетворял единение музыки, поэзии и молитвы в вознесении хвалы Богу и провозглашении безграничной любви к Нему. Мы можем встретить упоминания об Орфее или Давиде уже в ранних религиозных стихотворениях Смарта, однако наиболее полно данный образ раскрывается в двух последних произведениях поэта, справедливо рассматриваемых большинством современных критиков как вершинные в его творчестве, – в поэме «Песнь Давиду» и в переводе псалмов Давида.

В поэме «Песнь Давиду» (1759–1763) образ Давида, сложившийся в результате многолетних творческих исканий Смарта, особенно многогранен и ярок. Произведение состоит из 86 строф по 6 строк в каждой с постоянным рисунком рифмы AABCCB. При этом, как правило, строки A и C написаны четырехстопным ямбом, а строки B – трехстопным. Поэма практически полностью соответствует данной схеме, за исключением некоторых строк, написанных дактилем, анапестом и хореем с целью эмфатического выделения строк.

Поэма выстроена по определенной схеме: строфы сгруппированы в соответствии с темами, раскрываемыми в них. «Песнь Давиду» отличается необычной композиционной стратегией, впервые отмеченной Р. Браунингом, который рассматривал поэму с точки зрения синтеза искусств, соотнося её архитектонику с архитектурными элементами собора, с его убранством и всеми его традиционными атрибутами, вплоть до звучащей в нём органной музыки. С его точки зрения, это способствовало целостному восприятию и адекватной интерпретации замысла поэта читателем.

В своей «Песни» Смарт продолжил эксперименты с буквами (в том числе греческого алфавита) и цифрами, использовал древние образы англиканской литургии, в то же время обогащая национальную традицию духовной поэзии мистическими смыслами и сложной символикой. Следует отметить абсолютную музыкальность текста поэмы: Смарт непрерывно искал идеальное мелодическое звучание каждой строки произведения. Одним из приемов, который он использовал для этой цели, стало соотнесение конкретного и абстрактного, природного и искусственного, экзотического и обыденного. Все природное в поэме представляется с такой ясностью и четкостью, что мир произведения становится осязаемым и реальным.

При жизни Смарта «Песнь Давиду» была воспринята критиками и читательской аудиторией крайне негативно; положительно оценивать её начали только романтики. Одновременно с созданием поэмы «Песнь Давиду» Смарт работал над переводом псалмов Давида (1765), и сопоставительный анализ фрагментов двух текстов это наглядно демонстрирует. Целью своего перевода Смарт видел создание улучшенной версии псалмов, пригодных для литургического пения. С точки зрения поэта, англиканской литургии необходимо было придать песенную музыкальность и привнести в неё образы и идеи Ветхого Завета, важные для верного восприятия Бога прихожанами. В предисловии к изданию своего перевода псалмов Смарт объяснял принцип, которым он руководствовался, как стремление заменить евангелистскими понятиями всё, что так или иначе противоречило идеям христианской любви и смирения.

Версия Псалтыри Смарта раскрывает его как зрелого и состоявшегося духовного поэта. Он строго придерживался общепринятых в современной ему религиозной поэзии традиций Мильтона (особенности трактовки ряда библейских образов, высокий стиль, использование инверсии). Отступлением от сложившегося канона было обращение Смарта к рифмованному стиху. Перевод Смарта объемнее оригинала, поскольку часто один стих исходного текста поэт заменял целой строфой. Расширение текста оригинала частично достигается Смартом за счет привнесения в язык перевода элементов и образов иудейской культуры, что также придает переводу особую яркость. В переводе содержались явственные аллюзии ритуалов и церемоний англиканской церкви. Смарт ввел интерполяции для развития основных тем оригинала, которые усиливают его первоначальные идеи и мысли. Христианизация текста исполнена в соответствующих образах и идеях, возвышающих значение оригинала. Таким образом, Смарт углубил в своем переводе христианское содержание исходного текста, минимально изменив его, но максимально сохранив его идеи в образах, возвышающих значение оригинала, и адаптировал его к идеологии англиканства.

Последние духовные произведения Смарта, объединенные в сборник, в основном, предназначены для детей, однако раскрывают сложные теологические понятия и христианские ценности. Этот сборник был назван “Hymns for the Amusement of Children” («Гимны для развлечения детей», 1771) и состоит из 39 законченных стихотворений. Он стал фактически последним законченным произведением Смарта и своего рода подведением итогов его жизни как поэта и христианина. В «Гимнах для развлечения детей» Смарт предвосхищает поэтическую технику «Песен невинности» У. Блейка: они, как и стихотворения, вошедшие в «Песни невинности» Блейка, написаны в простой стихотворной форме, по 4 – 5 строк в строфе. В них использованы приёмы параллелизма и аллитерации, что гармонично сочетается с самой формой. Здесь нет изощренных словесных экспериментов: Смарта, как и Блейка, больше волнует простота языка и искренность звучания поэтического текста.

В