Морально-политический выбор консерватизма и институционализация политической идентичности

Вид материала

Диссертация

Содержание Общая характеристика работы Степень разработанности проблемы. Теоретико-методологическая основа исследования. Новизна исследования Основные положения, выносимые на защиту Теоретическая и практическая значимость работы. Апробация результатов работы. Структура диссертации Основное содержание работы Глава I «Консервативный дискурс» Глава II «Понимание природы политического и морально-политический выбор консерватизма» Основные положения диссертации отражены в 25 публикациях автора, в том числе в следующих

Подобный материал:

• Институционализация политической демократии в постъюгославской Македонии, 427.03kb.
• С. М. Тучков примерное содержание курса «политический менеджмент» для студентов, обучающихся, 138.99kb.
• Из книги л. Г. Ионина «апдейт консерватизма», 54.84kb.
• Новый империализм. Теории «ограниченного суверенитета» и«мирового правительства», 151.2kb.
• Программа дисциплины Политический консалтинг для направления 030200. 68 «политология», 314.3kb.
• Работы актуальна потому, что политический режим (в самом общем плане) это совокупность, 134.37kb.
• Парадоксы политической идентичности россиян в постсоветский период, 310.22kb.
• Консерватизма на протяжении последних десяти лет разрабатывается достаточно активно, 650kb.
• Тенденции современной медиаглобализации в условиях идентичности казахстанских сми, 486.26kb.
• Воспитательный потенциал истории Великой Отечественной войны, 169.89kb.

На правах рукописи


Сулимов Константин Андреевич


Морально-политический выбор консерватизма и институционализация политической идентичности


Специальность 23.00.02 – Политические институты, этнополитическая конфликтология, национальные и политические процессы и технологии


АВТОРЕФЕРАТ


диссертации на соискание ученой степени

кандидата политических наук


Пермь, 2006

Диссертация выполнена на кафедре политических наук историко-политологического факультета Пермского государственного университета

Научный руководитель:	доктор исторических наук, профессор Павел Юхимович Рахшмир
Официальные оппоненты:	доктор политических наук, доцент Олег Борисович Подвинцев доктор политических наук, профессор Ирина Станиславовна Семененко
Ведущая организация:	Институт научной информации по общественным наукам РАН

Защита состоится «5» июля 2006 г. в 17.00 часов на заседании Диссертационного совета К 212.189.04 по политическим наукам в Пермском государственном университете по адресу: 614990, г. Пермь, ул. Букирева, 15, Пермский государственный университет, Зал заседаний Ученого совета.


С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Пермского государственного университета.


Автореферат разослан «2» июня 2006 г.


Ученый секретарь

Диссертационного Совета,

кандидат исторических наук,

доцент А.А. Борисов


ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ


Актуальность исследования. Тема идейно-политических идентичностей в России была и остается неиссякаемым источником общественных споров, государственной обеспокоенности и диссертационных исследований. Просвещенная осторожность и дилетантская самоуверенность в «навешивании» дефиниций на те или иные проявления в сфере политического причудливо тасуются в эпоху транзита, когда меняются природа власти и источники ее легитимности. Неудивительно, что именно консерватизм как наиболее «реактивный» способ политического поведения, отвечающего на вызовы времени, становится востребованной политической идеологией в стране, стоящей перед очередным вызовом модернизации. И если в России в ХIХ веке называть себя консерватором было неловко, в ХХ – опасно, то в ХХI это стало модно и респектабельно.

Однако уместно ли говорить о «русскости» или «российскости» консерватизма, применимы ли вообще национальные прилагательные к подобному существительному? Конвертируем ли опыт западного консерватизма в современную российскую ситуацию? Каким видится прогноз на дальнейшее существование консерватизма в политическом пространстве России третьего тысячелетия? В поле этих вопросов консерватизм становится политической и научной проблемой, требующей осмысления и решения.

Консерватизм, который может быть понят как 1) одна из сил, создававших современный мир, и продолжающих играть в нем активную роль; 2) значимая интеллектуальная традиция, дающая альтернативные (одни из многих) описания современного мира; 3) явление, относительно которого есть внешняя традиция (традиции) понимания; 4) потенциальная тема для России (или политической силы внутри нее), ищущей идеологического обрамления собственной позиции; 5) форма актуальной политической субъективации перед лицом новых вызовов; - является сложным и многоплановым феноменом, относительно которого отсутствует консенсус понимания. Осознание этого ставит перед исследователем ряд серьезных теоретико-методологических задач по переосмыслению самого явления и подходов к его пониманию.

Степень разработанности проблемы. Исследование консерватизма в России уже имеет свою традицию. Общим местом стала фиксация того обстоятельства, что моментом настоящего прорыва в изучении феномена консерватизма в отечественной науке стал рубеж конца 1980-х – начала 1990-х годов. Связывают это, естественно, с отказом от идеологической предвзятости и вытекающим из нее негативизмом оценок. Во многих работах одной из обязательных процедур, вводящих в тему, стало цитирование текстов (прежде всего из словарей) советских времен, в которых консерватизм оценивался как «приверженность к старому строю, старым, отжившим порядкам, отстаивание и стремление восстановить их», а также вражду «ко всему новому, передовому в политической жизни, науке, литературе и т.д.»¹.

При этом одни полагают, что эти оценки есть совершеннейший анахронизм и не оспариваются разве что в силу их очевидной непопулярности. Другие отталкиваются от них при построении и обосновании собственного позитивного видения консерватизма, но об этом позже. Здесь необходимо лишь отметить, что весьма характерное представление о том, что «эмоционально-негативная трактовка» термина «консерватизм» «преобладала в научно-исследовательской и публицистической литературе» «особенно в нашей стране»², не совсем верно. С ним, очевидно, не согласился бы, например, британский консерватор О’Салливен, который в своей книге о консерватизме 1976 года с горечью писал о том, что отождествление консерватизма с инстинктивной защитой старого столь общепринято, что проникло даже в «Оксфордский словарь», который определяет консерватизм как «установку на сохранение существующих институтов», «а это равно приложимо и к пещерному человеку, довольному своим молотком, и к дикарю, слепо следующему обычаям племени…»³. Собственно, даже сам этот своеобразный провинциализм (или претензия на исключительность), нередко распространяемый на оценку отечественной ситуации вокруг консерватизма в целом, не свидетельствует об уникальности отечественной историографии, например, не сильно отличает ее от немецкой.

Возвращаясь к рубежу 1980-х – 1990-х годов, необходимо отметить, что его выделение в качестве момента прорыва именно в изучении феномена консерватизма в отечественной науке все же во многом условно. Речь, скорее, можно вести о появлении условий для расширения и углубления исследований, что выразилось и в снятии идеологических барьеров, и в некотором всплеске интереса со стороны ученых, публицистов и отчасти политиков. И проявится это уже во второй половине 1990-х годов как в увеличении публикаций, в том числе, монографических, так и в появлении настоящей политической моды на консерватизм.

Кроме того, сюжеты, связанные с консервативной политикой, консервативной мыслью, консервативными партиями сами по себе не были табу в советской историографии. Нелицеприятная оценка вполне могла сочетаться с качественным анализом и изложением фактического материала. Правда, вместе с этим появлялись работы под, скажем, неоднозначными названиями, к примеру: «консервативные тенденции в современной буржуазной педагогике».

Изучение консерватизма как целостного явления также началось еще в советское время, что было во многом связано с интересом к захлестнувшей Запад в 1980-е годы «консервативной волне». В книгах и статьях А.Ю.Мельвиля, К.С.Гаджиева, А.А.Галкина, П.Ю.Рахшмира, А.С.Панарина, А.А.Френкина и др. рассматривались природа и типология консерватизма, этапы его эволюции и место, занимаемое в современном мире. Работы этих авторов стали своеобразным мостом от отечественной науки к западной историографии консерватизма. Их собственные концепции, подходы и понимание формировались в структурной и тематической корреляции с зарубежными результатами в постижении и осмыслении консерватизма. При этом в отечественный научный оборот были введены основные проблемные вопросы консервативного дискурса: о природе явления и содержании понятия, о соотношении консервативных идеологии, мышления и политики, о ценностном ядре консерватизма и времени его появления как отчетливого политико-идеологического феномена, о его соотношении с другими политико-идеологическими силами и движениями. Большое внимание уделялось проблеме типологии консерватизма, как в горизонтальном – конкретно-ситуационном, так и в вертикальном – историческом измерениях. Необходимо отметить, что основным объектом анализа являлся западный консерватизм в его англосаксонском и европейско-континентальном проявлениях. Тем не менее, научные результаты 1980-х годов сохраняют свое значение и поныне, так как именно они во многом определили направления и подходы исследований в 1990-е годы.

Тем более что многие из пионеров продолжают свою научную деятельность и сегодня. Появляются новые работы А.А.Галкина, А.А. Френкина, П.Ю.Рахшмира. Под руководством последнего при Пермском государственном университете был создан Центр исследований по консерватизму. Результатами его работы стали многочисленные публикации, большинство из которых – итоговые сборники проведенных научных конференций. В 1990-е годы появляется и становится на ноги новое поколение исследователей западного консерватизма. В частности, в том же Пермском университете были подготовлены диссертации М.И.Дегтяревой, А.А.Борисовым, Г.И.Мусихиным, Ю.А.Крашенинниковой, О.Б.Подвинцевым и других. Сегодня они весьма активны на научном поприще, как и их коллеги, – исследователи зарубежного консерватизма (В.Н.Гарбузов, А.Н.Мочкин, С.Г.Алленов, А. М.Руткевич, А.П.Боровиков, О.Ю.Пленков, В.Э.Молодяков). Отдельная, очень значимая и важная тема – это появление значительного числа переводов зарубежных авторов, которых с той или иной степенью однозначности относят к консервативному лагерю (Э.Бёрк, Ж.де Местр, М.Оукшотт, К.Шмитт, А.де Токвиль, Ф.фон Хайек, Г.Рормозер).

Если о начале 1990-х годов и можно говорить как о моменте серьезного прорыва в изучении консерватизма, то самое прямое отношение это утверждение имеет к «открытию» феномена русского консерватизма или консерватизма в России. Рост научного и публицистического интереса в этом направлении намного превосходил аналогичный процесс в отношении западного консерватизма. При этом, как и в случае с последним, было бы неверно говорить о полном отсутствии в советское время исследований по тем или иным проблемам, которые могут быть помещены в консервативный контекст⁴.

Но перемены действительно были очень серьезными. Объяснения тому приводятся самые разные, но в целом их можно разделить на два основных блока: политико-идеологические и собственно научные. Первые сводятся к обоснованию необходимости поиска новых идей, опробованных или хорошо продуманных рецептов развития страны, тем более способных помочь в идеологическом противостоянии с новыми западниками на новом витке обострения в России модернизационных проблем (А.В.Репников, В.А.Гусев). В общем, «сегодня поиск твердой почвы для выработки политического сознания заставляет нас обращаться к старым книгам, возвращать читателям забытые имена русских консервативных писателей»⁵.

Есть работы, авторами которых основная задача видится не в идеологическом и не в научном, а в просветительском ключе⁶. Правда, просвещение само по себе, а тем более просвещение ради просвещения, как правило, трактуется весьма определенно - с идеологической точки зрения.

Объяснения состоявшегося прорыва к исследованию консерватизма в России с точки зрения требований научного поиска и прочих внутринаучных соображений обращают внимание на необходимость ликвидации «ощутимого дисбаланса» в сторону изучения истории «левой» и на то, что «изыскания в данной области стали не менее респектабельными, чем труды по истории социалистических или либеральных течений»⁷. Действительно, рассмотрение российской истории в «консервативном» контексте, прежде всего, открывало новую и весьма обширную сферу приложения сил. Особенно, если учитывать падение интереса и престижности исследований по истории «левой». И даже те, кто совсем недавно занимался исключительно последней, легко меняли «ориентацию».

Отчетливо просматриваются несколько основных направлений, по которым развивалась историография о консерватизме в России в последнее десятилетие XX века. Прежде всего, «слом стены умолчания» вокруг «забытых мыслителей». Как отмечает А.В.Репников, «их книги переиздаются многотысячными тиражами и по-прежнему пользуются повышенным спросом» (Н.Я.Данилевский, Л.А.Тихомиров, К.П.Победоносцев, К.Н.Леонтьев)⁸. «Консервативному мышлению» Рассела Кёрка - естественно, лишь на русском языке - такое и «не снилось». И это только самые известные имена.

Кроме того, выходит масса работ, посвященных как вышепоименованным, так и многим другим мыслителям (Н.М.Карамзин, П.Б.Струве, И.А.Ильин, К.П.Победоносцев, С.С.Уваров, А.И.Солженицын). 1990-е годы характеризуются настоящим бумом диссертационных работ, посвященных самым разным сторонам существования консерватизма в России⁹. Публикуются документальные сборники и монографические работы по проблематике правых партий и организаций в России. Предпринимаются попытки исследовать историю русской консервативной эмиграции. Уделяется внимание проблематике либерального консерватизма. Выходят общетеоретические работы, в которых предпринимаются попытки осознать феномен консерватизма в России как целостного явления (Э.Г.Соловьев, А.В.Деникин, С.Н.Пушкин, В.А.Гусев, А.В.Репников).

Все разнообразие литературы¹⁰ о консерватизме можно классифицировать по нескольким традиционным критериям. Во-первых, по пониманию сущности феномена – «ситуационное» или «ценностное» (можно добавить «функциональное»). По идеологическим предпочтениям авторов – позитивной или негативной оценке консерватизма и по степени их акцентуации (внутри можно структурировать дальше: по отношению к консерватизму вообще, к «западному» консерватизму, к «русскому консерватизму», к конкретной политической силе, которая понимается консервативной). По тематическим и профессиональным предпочтениям исследователей и т.д.

Такой анализ имеет смысл, однако, во-первых, не дает целостной устойчивой картины распределения предпочтений и взаимосвязи между ними, потому что позиции очень многих исследований ситуационны и внутренне противоречивы. Во-вторых, представляется, что именно эта ситуационность, и определяющая ее противоречивость есть главная черта современного дискурса о консерватизме в России. Думается, что в большинстве случаев нельзя вести речь о логических ошибках. Здесь имеет место нарушение устойчивой системы координат, в которой определяется консерватизм, точнее таких систем много. В результате можно говорить о многих и разных консерватизмах, бытующих в дискурсе о нем.

Принципиальных причин этого как представляется две: развитие самого консерватизма и специфическая российская ситуация.

Консерватизм как политическая идеология институционализирован в качестве единства того, что традиционно называют социальным носителем (актуализирующемся в политическую силу), и собственно идеологического (идейного, ценностного, интеллектуального, теоретического) компонента. Во взаимном пересечении обоих компонентов в ходе процессов, вызванных к жизни Великой французской революцией, был создан консерватизм, как и другие великие идеологии (кусты идеологий) двух последних веков – либерализм и социализм. Все три боролись и одновременно взаимоопределялись вокруг и по поводу главной темы того времени – темы прогресса под знаменами Просвещения, тем самым структурировали актуальное политическое поле, определяли картины мира своих адептов и мобилизовывали их на политическое действие.

Фоновая институциональная ситуация, в которой оказался консерватизм к началу XXI века серьезно отличается от ситуации времен его возникновения и расцвета. То, что было предметом борьбы – парламентская демократия, права и свободы человека и меньшинств, рынок, свободная конкуренция политических, социальных, экономических сил – в большинстве «западных» стран институционализировалось, приобрело характер не подвергаемых сомнению очевидностей и фоновых практик. Социальный субстрат сменился на институционализированные же политические партии, представляющие теперь не отдельную социальную группу или класс, а стремящиеся работать со всем обществом. Чрезвычайно возросла вариативность самих идеологий как вследствие расширения географического ареала их бытования, так и в результате их сложной эволюции, сопровождавшейся содержательными заимствованиями, переменой вех и актуальных тем.

В условиях охватившей весь мир модернизации (часто понимаемой как вестернизация) и глобализационных процессов актуализируются новые социальные акторы и новые политические силы, определяющие себя уже не в классической модерновой системе координат; проблематизируется национальное государство как центральный политический институт нового времени.

Сама идея прогресса стала проблематичной. Многое, из того к чему стремились (и чему сопротивлялся консерватизм) было достигнуто и воплощено в реально действующих институтах (этим обычно объясняют партийно-политический кризис либерализма – как когда-то его главной движущей силы). Многое было переосмыслено. С определенного момента модернизм и модернизация вступили в рефлексивную фазу – фазу осознания собственных оснований, противоречий и негативных последствий.

Консерватизм традиционно играл роль внешней рефлексирующей силы по отношению к прогрессистским интенциям и идеологиям. Но при этом он сам был плоть от плоти модернизма. Поэтому в современных условиях перед ним, как и перед другими идеологиями во всей остроте стоят вопросы, о чем рефлексировать? в какой системе координат? в условиях какого мира?

Состояние российского дискурса о консерватизме отчасти определяется отражением трансформаций «западного» консерватизма. Но принципиальными причиной является определенное восприятие специфики российской ситуации: 1) постулируемый большинством идеологический вакуум, что рождает более или менее выраженный нормативный подход к консерватизму как возможному претенденту на его заполнение и 2) почти очевидное для большинства отсутствие реальной политической конвенциональной консервативной силы. Первое требует активных поисков идеологического кредо, второе снимает ограничения на этот поиск. Таким образом, консерватизм целиком перемещается в интеллектуальный дискурс, теряя прежнее практическое измерение, но приобретая новые. В этом особость российской ситуации, которая, одновременно, может быть понята как радикализация общемировой ситуации – виртуализация, постмодернизация идеологического дискурса.

Теоретико-методологическая основа исследования. Представляется, что адекватное осмысление и истолкование институциональной ситуации современного консерватизма возможно с учетом постмодернистской эпистемологической критики и разработок философии и социологии науки (П.Фейерабенд, П.Бурдье), при опоре на достижения системной теории в интерпретации Н.Лумана и политико-теоретические построения К.Шмитта.

Автор опирается на политико-теоретические разработки К.Шмитта в понимание политического как пространства самоопределения и самоидентификации политических субъектов.

Некоторые положения системной теории в интерпретации Н.Лумана позволяют проанализировать возможность и сложность сосуществования, соотнесения взаимной трансформации различных систем знания и перспектив наблюдения (в рамках данной темы – идейно-политического с одной стороны и научного, публицистического, интеллектуалистского с другой) в современном высокодифференцированном мире в гетерархической сети наблюдателей¹¹.

Использование постмодернизма в данной работе видится необходимым, но требует осторожности, разъяснений и ограничений, особенно касательно его наиболее известных и парадигмальных образцов (Ж.Ф.Лиотар, Ж.Бодрийяр).

Профессиональная необходимость, но и проблема всякого интеллектуалистского осмысления и научного самоописания – формализация и объективация реальности в смысле уже ставших институтов. Участвуя в процессе идеологического самоопределения, наука (мейнстрим) в процессе формализации реальности элиминирует политическое, тем самым закрывает альтернативы и возможности политико-идеологической инновации, воспроизводит существующий статус-кво.

Цель диссертационного исследования – теоретическое осмысление проблемы морально-политического выбора консерватизма в современных условиях.

Для реализации поставленной цели в работе решаются следующие задачи:

• анализ интеллектуальных и политических вызовов, перед которыми стоит современный консерватизм;
  
• исследование институциональной трансформации современного консерватизма;
  
• осмысление природы политического как пространства самоидентификации в консервативном мировоззрении;
  
• исследование морально-политического выбора в условиях институциональной трансформации современного консерватизма.
  

Новизна исследования заключается в том, что:

• выявлена институциональная трансформация современного консерватизма на фоне потери политическими партиями роли ключевого института идентификации политических идеологий;
  
• раскрыто смещение процесса институционализации консерватизма из области партийной политики в сферу публицистического и научного дискурса;
  
• показан личный морально-политический выбор человека как главный инструмент институционализации консерватизма.
  

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Автор полагает, что главный вызов консервативной идентичности в современном мире состоит в том, консерватизм в ходе своего развития и эволюции потерял институциональную устойчивость и определенность. Это происходит под влиянием и в условиях модернизационных и глобализационных процессов, активизации новых социальных акторов, политических сил и ветшания прежних политико-идеологических противников. И выражается в том, что распадается прежде довольно жесткая связь между социально группами и политическими силами с одной стороны и консервативным идейно-ценностным и интеллектуально-теоретическим этосом с другой. В результате, поиски новых форм институционализации консерватизма смещаются из области партийной политики в сферу публицистического и научного дискурса.
   
2. В процессе интеллектуализации консерватизм обрел множество традиций понимания и осмысления. Он, возникший как хранитель традиции, сам стал традицией, которую можно дробить и по-разному истолковывать. Теперь лишь одной из таких традиций является «классическое» представление консерватизма в качестве целостного идейно-политического феномена (в единстве идейно-ценностного и политического компонентов), выкристаллизовавшегося в ходе глобальных политико-мировоззренческих трансформаций, последовавших за Великой французской революцией. Опираясь на мангеймовское понимание консерватизма как осознанного традиционализма, можно видеть, что сегодня консерватизм сам осознан как та или иная ценность. Потому морально-политический выбор консерватизма нередко предстает в виде интеллектуального выбора между «разными консерватизмами».
   
3. Представляется, что современный российский казус консерватизма может быть понят в качестве радикализации общемировой ситуации – интеллектуализация и виртуализация консервативного дискурса. На Западе этот процесс сдерживается существованием консервативных партий (или партий и сил, которые конвенционально реализуют консервативную функцию). В России политические силы, гласно или по умолчанию общепризнанные консервативными, отсутствуют. Поэтому различение политико-идеологического дискурса с одной стороны и интеллектуального и научного с другой возможно лишь по сугубо формальным основаниям.
   
4. Своеобразным зеркалом поисков идейной идентичности является дискуссия о содержательном наполнении консерватизма. Эти поиски и дискуссия могут быть охарактеризованы с помощью формулы «прогрессивный эклектизм». Свой вклад в «прогрессивную эклектику» вносят и левые, в поиске собственной идентичности перенимая «традиционно» консервативные понятия и темы. Консерватизм предстает крайне пестрым, разнообразным и многоплановым феноменом, который не имеет общего содержательного знаменателя. Единственными объединяющими моментами выступают нормативный настрой и общее пространство интеллектуальной коммуникации.
   
5. Морально-политический выбор консерватизма может состояться только в пространстве политического, понимаемого как свободное поле неформализованной и личной субъективации и самоидентификации. Это не может быть рефлекторно-бессознательный выбор, совершаемый вследствие политической моды или бегства из идеологического вакуума. Но это не может быть и интеллектуалистский выбор, изобретающий «консерватизм» и формализующий реальность, тем самым элиминируя политическое. Требуются новые формы сочетания неизбежного в современности конструктивизма и традиционной консервативной спонтанности. Только такое сочетание, реализуемое в морально-политическом выборе, может сохранить сам консерватизм как наиболее «реактивный» способ политического поведения, отвечающего на вызовы времени, развить и обогатить консервативный этос.
   

Теоретическая и практическая значимость работы. Значимость теоретического анализа современного состояния консерватизма, вызовов, стоящих перед ним, перспектив развития консерватизма, форм и стратегий реализации морально-политического выбора состоит в развитии и дополнении научного знания в отношении столь сложного, многомерного и разнообразного феномена, его проблемно-теоретического поля.

Практическая значимость диссертации заключается в том, что материалы комплексного анализа исследований консерватизма, результаты и выводы работы, наработанные подходы к изучению феномена консерватизма могут быть использованы в подготовке курсов и преподавании дисциплин политической, философской и исторической науки, подготовке справочных изданий.

Апробация результатов работы. Основные положения и результаты исследования были опубликованы в ряде статей, использовались автором при чтении лекций и проведении занятий на историко-политологическом факультете Пермского государственного университета. Основные идеи диссертации были апробированы на следующих научных конференциях и семинарах: заключительная конференция по проекту «Молодые преподаватели России: междисциплинарная перспектива» (май 2001, г. Москва); выездной семинар для разработчиков курсов ПГУ по проекту НФПК, Оксфордский университет (ноябрь 2003); итоговый семинар по проекту НФПК «Политологическое образование и политическая наука» (2004); итоговый семинар Виртуальной мастерской журнала «Полис» по политической философии (май 2004, Москва); семинар «мораль-политика-власть» (рук. Б.Капустин) по К. Шмитту (МВСШЭН, ноябрь 2001, Москва); конференция молодых исследователей в рамках проекта «Исторические исследования в России-II. Семь лет спустя» (октябрь 2002, Москва); методологический семинар кафедры политических наук ПГУ; конференция «Консерватизм на Западе и в России» (2005, Пермь).

Кроме того, значительную часть материалов, вошедших в текст данной работы, диссертант использовал для создания тематических учебно-методических комплексов в ходе реализации проекта НФПК «Создание модели интегрированного политологического образования (на региональном уровне)» (2001-2004 гг.) в рамках программы «Совершенствование преподавания социально-экономических дисциплин в вузах» Инновационного проекта развития образования¹².

Структура диссертации соответствует замыслу, цели и задачам исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка источников и литературы.


ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность избранной проблемы, показывается степень ее научной разработанности, формулируются цель и основные задачи исследования, определяются методологическая основа и положения, выносимые на защиту, анализируются научная новизна работы и ее научно-практическое значение.

Глава I «Консервативный дискурс» состоит из трех параграфов. В первом параграфе «Содержательное определение консерватизма» раскрывается процесс смещения фокуса поисков новой идентичности и новых форм институционализации консерватизма из области партийной политики в сферу публицистического и научного дискурса. Основными тематическими маркерами этих поисков выступают проблемы разведения «хранительного» и «охранительного» консерватизмов, консерватизма и радикализма, построения типологий. Отдельная значимая тема состоит в прояснении соотношения консерватизма и либерализма в виде гибридов «либерального консерватизма» и «консервативного либерализма». Другой серьезный вопрос – возможность, природа и конкретная реализация «русского» консерватизма.

В диссертации показывается, что попытки самоопределения партийного консерватизма выглядят типичной рационализацией a posteriori, учреждением самих себя в качестве консерваторов. Поэтому не имеют самостоятельного политического значения и не ведут к институционализации консервативной идентичности.

Центральным моментом, в котором фокусируется проблема обретения консервативной идентичности, становится установка на более или менее четко выраженный и отрефлексированный поиск консервативного ядра, стержня, идеального образа. Рассмотрение консерватизма в политико-философском, историософском, метатеоретическом и метаисторическом ключе весьма популярно. Только здесь оказывается возможным найти главного референта консерватизма как явления – содержание его истинного понятия.

Автор полагает, что принципиальной конвенции, общего знаменателя относительно самого понятия «консерватизм» и подходов к его определению вычленить не представляется возможным кроме безусловного ограничения тематического поля. Понятия продолжают использовать лишь в качестве меток и ориентиров, долженствующих помочь не выпасть из темы, а также в качестве последнего аргумента и отсылки.

Во втором параграфе «Консерватизм в политико-идеологических контроверзах» анализируется традиционно важный для понимания ситуации с консерватизмом взгляд на него, условно говоря, «слева». Этот взгляд, воспринимаемый в логике политического противостояния, всегда был условием конституирования и идентичности консерватизма.

Сегодня наблюдается нарушение понятийных границ и несимметричную трансформацию смыслов. Консерватизм как цельное институционализированное явление исчез из взгляда левых. Эмблематическим свидетельством тому может служить дискуссия, развернувшаяся в серии публикаций Андрея Фурсова, Бориса Капустина и Артемия Магуна в журнале «Космополис», посвященная темам прогресса и перспектив левого движения.

На поверхности этой дискуссии оказывается все та же понятийная разноголосица и режущая глаз легкость и очевидность, с которой авторы (за исключением Б.Капустина) пользуют применительно к возможной и необходимой современной левой политической стратегии понятия и темы, традиционно, или преимущественно, «зарезервированные» за политическими противниками левых справа.

Но, как представляется, это уже не может быть охарактеризовано как банальная «кража белья». Прогресс, бывший прежде оселком идеологических различений воспринимается сегодня как проблема и неочевидность. Ключевой становиться тема самой возможности политического субъекта в современном мире, которая перешагивает политико-идеологические границы и не имеет сегодня исключительно левого значения – кризис стал всеобщим.

В третьем параграфе «Перспективы консерватизма в научном дискурсе» рассматриваются общие перспективы институционализации консервативной идентичности сквозь призму возможных направлений будущих научных исследований консерватизма. В качестве очевидных белых пятен называются (А.В.Репников) темы соотношения и взаимоотношений русского и западного консерватизмов, понятий «дворянский консерватизм», «консерватизм бюрократии» «народный консерватизм»; проблема соотнесения с консерватизмом «евразийства», «сменовеховства», «русского фашизма», казачества и «советского консерватизма».

Но ключевой задачей по-прежнему остается попытка сформулировать более четкое определение понятия «консерватизм». В результате речь идет о множественном эмпирическом материале, работа с которым, очевидно, будет продолжена, расширяя и углубляя наши познания. Но сам отбор этого материала осуществляется вне конвенциональной позиции в отношении «консерватизма».

Значит, и проблема с достижением конвенции коренится не сложности изучаемого предмета, а в изучающих его. Исследователи делают не только научный, но и политический выбор, различая «правильный» и «неправильный» консерватизм. Но одновременно от выбора отказываются, соглашаясь с разнообразием подходов и смыслов, царящих в интеллектуальном пространстве.

Для определения такого положения автор использует формулу «прогрессивная эклектика». Г. Алмонд применил ее для характеристики современного состояния науки о политике. «Прогрессизм» здесь означает безусловный рост, накопление и совершенствование знаний о предмете. Сегодня это мы и наблюдаем. Но эти знания эклектичны, т.е. не могут быть подведены под один содержательный знаменатель, исходя из которого, можно было бы судить об их научности и политической адекватности.

Глава II «Понимание природы политического и морально-политический выбор консерватизма» состоит из трех параграфов.

В первом параграфе «Наука и элиминация политического» оценивается роль науки в процессе институциональной трансформации современного консерватизма. Указывается, что именно прогресс гуманитарного научного знания (в том числе научного изучения консерватизма) привел к росту рефлексивности политического процесса. Это, в том числе, привело к появлению традиций «многих консерватизмов» и постепенному смещению процесса институционализации консерватизма из области партийной политики в сферу публицистического и научного дискурса.

Но этот процесс сопровождается качественным изменением характера консервативной идентичности, что связано с особенностями научного и, шире, интеллектуалистского восприятия мира и взаимодействия с реальностью. В ходе анализа различных научных подходов к познанию и описанию политического мира и самой науки (Г.Алмонда к истории политической науки как мейнстрима политического знания и популярного в рамках неоинституционализма различения формальных и неформальных институтов) показана принципиальная двойственность научной позиции. Наука явным образом исключается из актуального политического пространства во имя объективности, универсальности, нейтральности и чтобы избежать эпистемологических парадоксов. Но при этом сохраняет сильный нормативный настрой, который далеко не всегда осознается.

Противоречивое сочетание этих интенций реализуется в том, что интеллектуальное сообщество по факту берет на себя идеологическую функцию (нормативного объяснения и истолкования мира – когда определенным образом трактует консерватизм, мыслимый в свою очередь как деятельная сила), но соответствовать ей в смысле классических идеологий, т.е. совместить познающий взгляд со стороны с актуальным действием, не может.

Во втором параграфе «Природа политического в консервативном мировоззрении» на основе анализа ряда политико-теоретических построений формулируется один из возможных вариантов консервативного самоопределения и институционализации, избегающий как рефлекторно-бессознательного, так и чисто интеллектуалистского выбора консерватизма.

Задача состоит в том, чтобы, сохранив традиционно ценимую консерваторами спонтанность и реактивность, не потерять и рефлексию. И, соответственно, избежать одной из главных проблем и ловушек в разрезе институциональной трансформации консерватизма, когда консерватизм пытаются импортировать (из-за рубежа, из истории, из природы – если его понимают как неустранимую функцию любой системы) как любой другой и почти готовый к употреблению институт. Иначе говоря, консервативную идентичность пытаются усвоить и навязать политической реальности, а не производят в ней в ходе политического противостояния.

Как представляется, иную возможность можно сформулировать, опираясь на теоретические разработки Карла Шмитта. Борьба Шмитта против формализма юридического позитивизма и прочих нейтрально-универсалистских обоснований порядка приводит его к ультраформализму – очищенным от какого-либо содержания понятиям «чрезвычайного положения», «решения» и «политического». Из них элиминирована почти любая ценностная составляющая в попытке научным образом постичь саму природу политического. Но именно пустое и до предела выхолощенное в ценностном отношении политическое позволяет не выбирать, а полагать ценности и тем реализовывать себя политическим субъектам.

Политическое решение, институционализурующее политического субъекта, всегда персонально в силу морального содержания, которое оно в себе несет. Ни какой внешний институт, ни норма закона, ни традиция (консервативная или любая другая), ни что иное принять подобное решение (т.е. существовать автономно от человеческой воли) не могут.

В третьем параграфе на примере анализа институциональных проблем и вызовов постсоветского периода верифицируется адекватность современности избранных в предыдущем параграфе теоретических концептов консервативной политической мысли и, соответственно, современность самой мысли.

Ключевой вывод состоит в том, что выбор и учреждение новых правил игры и институтов в переходный период с политической точки зрения зависит не от их содержания, а от необходимости установления определённости и порядка, которые гарантируются самим фактом существования норм и институтов.

В Заключении даются обобщения и выводы, обозначаются перспективы дальнейших исследований.


Основные положения диссертации отражены в 25 публикациях автора, в том числе в следующих:

1. Тема консерватизма в научно-исторических представлениях // Исторические исследования в России-II. Семь лет спустя / Под ред. Г.А.Бордюгова. М.: АИРО-XX, 2003. С. 315-340.
   
2. К парадоксальности современного политического знания // Политические исследования. 2005. № 5. С.48-59.
   
3. О «краже белья» и политической гармонии // Консерватизм на Западе и в России. Пермь: Перм. книж. изд-во, 2005. С.39-55.
   
4. Политико-философское понимание политического насилия: Поиски смысла // Политические исследования. 2004. № 3. С.114-121.
   
5. Политическое насилие в политической мысли // Проблемы и суждения: Голоса российской политологии. М.: КДУ, 2004. С.93-108.
   
6. Эффект всеобщего или политическое измерение формализации // Политический альманах Прикамья. Пермь, 2002. Вып. 3. С. 19-26.
   
7. Проблема возможности политического (казус Карла Шмитта) // Проблемы и суждения: Голоса российской политологии. М.: КДУ, 2004. С.39-46.
   
8. «Третий путь» Александра Дугина // Исследования по консерватизму. Пермь, 1998. Вып. 5. Политика и культура в контексте истории. С. 44-47.
   

Подписано в печать 01.06.2006. Формат 60x84/16

Бумага офсетная. Усл. печ. л. 1,39

Заказ № 228. Тираж 100 экз.

Типография ПГУ.

614990, Пермь, ул. Букирева,15.