Geum.ru

Copyright Григорий Хасин (gkhasin@yahoo com), перевод и примечания © Copyright Юлия Численко (jchislenko@yahoo com), перевод и примечания © Издательство "Сайнс-пресс" (nika@xref ru) Date: 23 Apr 2004 книга

Вид материалаКнига

Содержание


Ничто не имеет смысла
Говорит быстро, порывисто и, кажется, безразлично... важное и
В какой пропорции сложились здесь 1) криптомнезия-конфабуляция, 2)
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   37

Батюшка-сестрица



У миссис Б., в прошлом химика, начал внезапно меняться характер. Она

стала беззаботной, странно фривольной, острила, каламбурила, ничего не

воспринимала всерьез. ("Возникает ощущение, что вы ей безразличны, --

рассказывала одна из ее подруг. -- Похоже, ее теперь вообще ничего не

трогает".) Поначалу такое резкое изменение личности приняли за

гипоманию*, но потом выяснилось, что у нее опухоль головного

мозга. Краниотомия, вопреки надеждам, выявила не менингиому, а рак,

поразивший базальные отделы лобных долей, примыкающие к глазницам.

* Легкая форма маниакального состояния.

Всякий раз, когда я видел ее, Б. казалась очень оживленной, постоянно

шутила, отпускала шпильки (с ней обхохочешься, говорили сестры в Приюте).

-- Ну что, батюшка, -- обратилась она однажды ко мне.

-- Хорошо, сестрица, -- сказала в другой раз.

-- Слушаюсь, доктор, -- в третий.

Обращения эти, судя по всему, казались ей взаимозаменяемыми.

-- Да кто же я наконец? -- спросил я как-то, слегка уязвленный таким

отношением.

-- Я вижу лицо и бороду, -- сказала она, -- и думаю об архимандрите.

Вижу белый халат -- и думаю о монашке. Замечаю стетоскоп -- и думаю о враче.

-- А на меня целиком вы не смотрите?

-- На вас целиком я не смотрю.

-- Но вы понимаете разницу между священником, монахиней и доктором?

-- Я знаю разницу, но она для меня ничего не значит. Ну батюшка, ну

сестрица или доктор -- из-за чего сыр-бор?

После этого случая она частенько поддразнивала меня: "Как дела,

батюшка-сестрица?", "Будьте здоровы, сестрица-доктор!" -- и так далее, во

всех комбинациях.

В одном из тестов мы хотели проверить ее способность различать правое и

левое, но это оказалось весьма непросто, поскольку она произвольно называла

то одно, то другое (при этом в ее физических реакциях не было никакой

путаницы с ориентацией, как это случается при нарушениях восприятия или

внимания, когда пациента "уводит" в сторону). Указав ей на это, я услышал в

ответ:

-- Левое-правое... Правое-левое... Стоит ли копья ломать? Какая

разница?

-- А есть разница?

-- Конечно, -- сказала она с точностью химика. -- Правое и левое можно

назвать энантиоморфами, но мне-то что? Для меня они не различаются. Руки...

врачи... сестры... -- добавила она, видя мое изумление. -- Неужели

непонятно? Они не имеют для меня никакого смысла. Ничто не имеет смысла...

по крайней мере, для меня.

-- А это отсутствие смысла... -- замялся я, не решаясь продолжить, --

оно вас не беспокоит? Сама бессмысленность что-нибудь для вас значит?

-- Абсолютно ничего, -- ясно улыбнувшись, ответила миссис Б. таким

тоном, словно удачно пошутила, победила в споре или выиграла в покер.

Что это было -- отказ принимать действительность? Бравада? Маска,

скрывающая невыносимое страдание? Выражение ее лица не оставляло сомнений:

ее мир был полностью лишен чувства и смысла. Ничто больше не воспринималось

как важное или неважное. Все для нее теперь было едино и равно -- мир

сводился к набору забавных пустяков. Мне, как и всем окружающим, такое

состояние казалось трагедией, однако саму ее это совершенно не трогало: в

полном сознании происходящего она оставалась равнодушной и беспечной,

пребывая во власти какого-то последнего леденящего веселья.

Находясь в здравом уме и твердой памяти, миссис Б. перестала

существовать как личность, "лишилась души". Это напомнило мне Вильяма

Томпсона (а также профессора П. -- см. главу 1). Таков результат описанного

Лурией эмоционального уплощения, с которым мы познакомились в предыдущей

главе и еще раз встретимся в следующей.

Постскриптум



Присущее миссис Б. веселое "равнодушие" встречается довольно часто.

Немецкие неврологи называют его Witzelsucht (шутливая болезнь), и еще сто

лет назад Хьюлингс Джексон увидел в этом состоянии фундаментальную форму

распада личности. Обычно по мере усиления такого распада утрачивается

ясность сознания, в чем, мне кажется, заключается своеобразное милосердие

болезни. Из года в год я сталкиваюсь с множеством случаев сходной

феноменологии, но самой разнообразной этиологии. Иногда даже не сразу

понятно, дурачится пациент, паясничает -- или это симптомы шизофрении. В

1981 году я недолго наблюдал пациентку с церебральным рассеянным склерозом.

Вот что я читаю о ней в своих записях того времени:

Говорит быстро, порывисто и, кажется, безразлично... важное и

незначительное, истинное и ложное, серьезное и шутливое -- все сливается в

быстром, неизбирательном, полуконфабуляторном потоке... Противоречит себе

ежесекундно... то говорит, что любит музыку, то -- что не любит, то сломала

ногу -- то не сломала...

Мои наблюдения заканчиваются вопросом:

В какой пропорции сложились здесь 1) криптомнезия-конфабуляция, 2)

присущее поражению лобных долей равнодушие-безразличие и, наконец, 3)

странный шизофренический распад и расщепление-уплощение?

Из всех форм шизоидных расстройств "дурашливая", "гебефреническая"

форма больше всего похожа на органические синдромы -- амнестический и

лобный. Это самые злокачественные и почти невообразимые расстройства --

никто не возвращается из их зловещих глубин, и мы о них почти ничего не

знаем.

Какими бы "забавными" и оригинальными ни казались такие болезни со

стороны, действие их разрушительно. Мир представляется больному анархией и

хаосом мелких фрагментов, сознание теряет всякий ценностный стержень, всякое

ядро, хотя абстрактные интеллектуальные способности могут быть совершенно не

затронуты. В результате остается только безмерное "легкомыслие", бесконечная

поверхностность -- ничто не имеет под собой почвы, все течет и распадается

на части. Как однажды заметил Лурия, в таких состояниях мышление сводится к

"простому броуновскому движению". Я разделяю его ужас (хотя это не

препятствует, а, скорее, способствует тщательности моих описаний).

Сказанное выше наводит меня на мысли о борхесовском Фунесе и его

замечании: "Моя память, приятель, -- все равно что сточная

канава"*, а также о "Дунсиаде" Александра Поупа**, где

автор воображает мир, сведенный к беспредельной тупости -- ее величеству

Тупости, знаменующей собой конец света:

* Х. Л. Борхес. "Фунес, чудо памяти" // Перевод Е. Лысенко.

-- Собр. соч. в 3-х томах. Т. 1. Полярис, 1994. С. 334.

** Александр Поуп (1688--1744) -- английский поэт.

Великим Хаосом наброшена завеса,

И в Вечной Тьме не видно ни бельмеса.